Читать книгу: «Хаски и его учитель Белый кот. Книга 1», страница 7

Глава 10
Этот достопочтенный делает первые шаги

Ксчастью, Чу Ваньнин не слышал, как Мо Жань в лицах разыгрывал пьесу с «наказанием рта», и благодаря вздору про комаров, который он наплел наставнику напоследок, юноше кое-как удалось выйти сухим из воды.

Мо Жань вернулся в свою комнату очень поздно и тут же лег спать, а утром, как обычно, отправился на тренировку. После его ожидало любимое в дообеденное время занятие – завтрак.

По мере того как завершались утренние тренировки, зал Мэн-по, где столовались ученики, потихоньку заполнялся голодными юношами.

Мо Жань сел напротив Ши Мэя; Сюэ Мэн опоздал и, поскольку место рядом с Ши Мэем уже было занято, с угрюмым видом сел завтракать рядом с Мо Жанем.

Если бы Мо Жаня попросили рассказать о самом положительном аспекте учения школы пика Сышэн, он бы непременно ответил: здесь не практикуют технику бигу, или голодания.

В отличие от многих других духовных школ Верхнего царства, охотно отрекавшихся от любых мирских благ, пик Сышэн придерживался собственного пути, который не предполагал умерщвления плоти постом или голоданием. Посему на горе кормили весьма неплохо.

Мо Жань прихлебывал ароматный острый суп из рисовой муки, вылавливая ртом плававшие у краев чаши кусочки арахиса и размякшие соевые бобы. На столе перед ним стояло блюдце с поджаренными до хрустящей корочки мясными пампушками, которые он взял для Ши Мэя.

Искоса взглянув на Мо Жаня, Сюэ Мэн насмешливо произнес:

– Кто бы мог подумать, что ты, Мо Жань, войдя в «Ад красных лотосов», сможешь выйти оттуда на своих двоих! Потрясающе!

– Будто ты не знаешь, кто я такой, – буркнул Мо Жань, не поднимая головы от плошки.

– И кто же ты такой? – с издевкой поинтересовался Сюэ Мэн. – Учитель не стал ломать тебе ноги, и ты сразу надулся от гордости, позабыв, из какой грязи вылез, да?

– О, ну если я нищеброд, то ты тогда кто?

Сюэ Мэн ухмыльнулся.

– Я – главный ученик нашего учителя.

– Это ты сам себе такое звание присвоил? О да, предлагаю тебе записать его на бумаге и попросить учителя поставить печать, а потом сделать свиток, повесить на стенку и поклоняться ему каждый день. А то как без подтверждающего документа считать тебя достойным звания главного ученика?

Палочки в руке Сюэ Мэна переломились с сухим щелчком.

– Не ссорьтесь, лучше ешьте, пока все не остыло, – вмешался в назревающую драку Ши Мэй.

– Хм! – громко выразил свои чувства Сюэ Мэн.

– Хм! – с улыбкой передразнил его Мо Жань.

Сюэ Мэн тут же взбеленился и хлопнул ладонью по столу.

– Да ты совсем страх потерял!

Видя, что обстановка продолжает накаляться, Ши Мэй поспешил придержать Сюэ Мэна:

– Молодой господин, на нас уже смотрят. Пожалуйста, ешьте и не ссорьтесь.

Эти двое, будучи совершенно несовместимыми, не могли поладить. Несмотря на то что они приходились друг другу двоюродными братьями, при встрече всякий раз так и норовили поцапаться.

Кое-как вразумив Сюэ Мэна, Ши Мэй решил не выходить из трудной роли миротворца и сменил тему, дабы разрядить обстановку:

– Молодой господин, скоро ли разродится пятнистая кошка госпожи?

– А, ты про А-Ли? Матушка ошиблась: кошка не беременная, а просто толстая, потому что много ест, – ответил Сюэ Мэн.

Неудачный заход: беседа затухла, едва успев начаться. Стушевавшись, Ши Мэй решил заговорить с Мо Жанем:

– А-Жань, сегодня тебе нужно будет снова идти к учителю и отбывать наказание?

– Кажется, не нужно, ведь я выполнил его поручение. Давай сегодня я помогу тебе переписывать свод правил.

– Откуда у тебя возьмется время на помощь мне? – засмеялся Ши Мэй. – Ты сам должен переписать их сотню раз.

Приподняв брови, Сюэ Мэн с изумлением взглянул на Ши Мэя, славившегося послушанием и образцовым поведением.

– А почему ты тоже должен переписывать свод правил?

Смущенный донельзя Ши Мэй не успел ему ответить – гул голосов в столовой внезапно стих. Обернувшись, трое юношей увидели вошедшего в зал Чу Ваньнина в развевающихся белых одеждах. С бесстрастным лицом подойдя к полкам с едой, он принялся выбирать блюда.

С появлением Чу Ваньнина в столовой, где сидело больше тысячи человек, стало тише, чем на кладбище. Все без исключения ученики торопливо доедали свой завтрак в полном молчании, а если кто-то и разговаривал, то еле слышным шепотом.

Ши Мэй тихонько вздохнул, наблюдая за тем, как Чу Ваньнин с подносом в руках прошел в дальний угол и занял свое любимое одинокое место, после чего принялся за кашу.

– По правде говоря, учитель порой вызывает у меня жалость, – не сдержавшись, поделился Ши Мэй.

– С чего это? – поднял голову Мо Жань.

– Сам посмотри, никто не осмеливается приблизиться к его столу, а когда он вошел, все тут же затихли и теперь не смеют повысить голос. Раньше, пока глава не уехал, было еще сносно, но сейчас, когда он в отъезде, учителю даже поговорить не с кем. Разве он может не чувствовать себя одиноко?

– Разве он не сам в этом виноват? – хмыкнул Мо Жань.

Сюэ Мэн вновь рассердился.

– Смеешь насмехаться над учителем?

– Разве я насмехаюсь? Всего лишь сказал правду. – Мо Жань подцепил палочками еще одну мясную пампушку и положил ее на тарелку Ши Мэя. – Кому охота общаться с человеком, у которого такой скверный характер?

– Эй, полегче!

Глядя на Сюэ Мэна с озорной улыбкой, Мо Жань лениво протянул:

– Ты со мной не согласен? Тогда пересядь к учителю за стол и завтракай в его компании, а не в нашей.

Сюэ Мэн не нашелся что ответить.

Он, конечно, уважал Чу Ваньнина, но тоже боялся его, причем гораздо больше, чем остальные. Сконфуженному Сюэ Мэну было нечего возразить на слова Мо Жаня; ему только и оставалось, что, надувшись, пинать ножки стула в бессильной злобе.

Крайне довольный собой, Мо Жань с вызовом посмотрел на «маленького феникса». Затем его взгляд скользнул дальше, через зал, наполненный молодыми людьми в темно-синих одеждах и серебристых доспехах, туда, где отдельно от всех сидел Чу Ваньнин.

Разглядывая единственную среди присутствующих фигуру в белом, Мо Жань почему-то внезапно вспомнил, как вчера ночью этот человек спал, изогнувшись как червяк, посреди холодных кусков металла.

Ши Мэй прав: Чу Ваньнин и правда вызывал жалость.

Ну и что? Чем более жалким он выглядел, тем радостнее становился Мо Жань. При одной лишь мысли об этом уголки его рта непроизвольно ползли вверх все выше и выше.

Летели дни.

Чу Ваньнин больше не вызывал Мо Жаня в павильон Хунлянь. Он отбывал повинность на хозяйственных работах: мыл посуду, кормил цыплят и утят госпожи Ван, поливал и пропалывал аптекарский огород. Поручения были несложными, так что работник, можно сказать, не употел.

Так и пролетел месяц, в течение которого Мо Жаню было запрещено покидать гору Сышэн.

В день, когда истек срок наказания, госпожа Ван позвала Мо Жаня в павильон Даньсинь, погладила его по голове и спросила:

– А-Жань, твои раны уже, верно, зажили?

– Благодаря вашей, тетушка, заботе я уже полностью здоров, – ответил улыбающийся Мо Жань.

– Вот и славно. Впредь, покидая школу, будь осмотрительнее, не совершай таких серьезных проступков и не серди учителя, ладно?

Что-что, а изображать покорность Мо Жань умел в совершенстве.

– Я понял, тетушка.

– И еще кое-что. – Госпожа Ван взяла с палисандрового чайного столика письмо и передала юноше. – Прошло достаточно времени с того дня, как ты вошел в двери нашей духовной школы, и пришла пора тебе начать брать поручения по изгнанию злых духов. Вчера голубь принес письмо от твоего дяди, в котором он велит тебе по истечении срока наказания покинуть гору и выполнить первое задание.

Согласно правилам пика Сышэн, каждый ученик, овладев необходимыми навыками, был обязан отправиться за пределы школы, чтобы приобрести опыт в деле изгнания нечисти.

Ученик должен был выполнять свое первое поручение в сопровождении наставника. Кроме того, было необходимо пригласить с собой одного из соучеников, дабы оба могли, поддерживая друг друга в трудную минуту, в полной мере осознать смысл выражения «Судьбу не изменить, но верность остается».

Глаза Мо Жаня загорелись предвкушением. Приняв из рук госпожи Ван письмо, он вскрыл его и, торопливо просмотрев, расплылся в ликующей улыбке.

– А-Жань, твой дядя надеется, что ты сможешь в один день покрыть себя славой, а потому дает тебе весьма непростое и важное поручение, – с беспокойством продолжала госпожа Ван. – Пусть мастерство старейшины Юйхэна велико, но в настоящем бою клинки ранят быстро и безжалостно, и наставник может не успеть прийти тебе на помощь. Я понимаю, что ты рад получить первое задание, но ни в коем случае не стоит терять голову и недооценивать противника.

– Не буду, не буду! – с улыбкой замахал руками Мо Жань. – Не беспокойтесь, тетушка, я непременно сумею о себе позаботиться.

И он тут же испарился, умчавшись собирать вещи в дорогу.

– Какой он еще ребенок… – пробормотала госпожа Ван, глядя ему вслед, и тень тревоги промелькнула на ее нежном, изящном лице. – И чему он так радуется?

А разве мог Мо Жань не радоваться?

В письме дядя поручал ему отправиться в городок Цайде, один из жителей которого, землевладелец по фамилии Чэнь, просил изгнать из его дома злого духа. Мо Жаню было все равно, какой именно демон там разбушевался, – имело значение лишь то, что в прошлой жизни именно в этом Цайде он прошел первое испытание и выполнил официальное поручение вместе с Ши Мэем. Во время того испытания Мо Жань попал под действие злых чар и на время повредился умом, но Ши Мэй, зная об этом, был особенно терпелив с ним в тот день. Несмотря на то что, пребывая в таком состоянии, Мо Жань позволил себе лишнего, Ши Мэй не стал на него злиться; воспоминания же о проявленной к нему доброте и снисходительности доставляли Мо Жаню невыразимую радость.

Ликующий Мо Жань улыбался так широко, что глаза почти исчезли с его лица, превратившись в узкие щелочки. Он не возражал даже против того, что Чу Ваньнин поедет выполнять задание вместе с ними.

Пригласив с собой Ши Мэя, Мо Жань доложил обо всем учителю, и, оседлав коней, они трое отправились в путь, в городок Цайде, где разбушевалась нечистая сила.

Свое название, означавшее «разноцветные бабочки», город получил благодаря обилию бабочек, что кружили над улицами, прилетая с окрестных полей, растянувшихся на десятки ли, где в изобилии росли всевозможные цветы.

Наставник и его двое учеников прибыли на место уже под вечер. Подъезжая к воротам, они услышали доносившийся из города шум множества голосов и звуки музыки. Из переулка показалась процессия одетых в красное музыкантов, играющих на зурнах³⁰.

– У них тут свадьба? Но почему вечером? – с любопытством спросил Ши Мэй.

– Это посмертная свадьба, – пояснил Чу Ваньнин.

«Посмертная свадьба», также называемая «призрачной свадьбой» или «браком мертвецов», была народным обычаем, суть которого заключалась в проведении посмертной церемонии бракосочетания для тех юношей и девушек, кто умер слишком рано и не успел вступить в брак. В бедных городах этот обычай не прижился, но в богатом и процветающем Цайде «посмертные свадьбы» были обычным делом.

Грандиозная свадебная процессия разделилась на две шеренги: в первой люди несли отрезы настоящего шелка, а в другой – корзины с ритуальными деньгами. В середине процессии шли восемь человек, которые несли на плечах большой паланкин с украшениями красного и белого цветов и с фонарем на шесте. Свадебная процессия неторопливо входила в город откуда-то с окраины.

Натянув поводья, Мо Жань со спутниками прижались к обочине, пропуская шествие. Когда паланкин поравнялся с ними, они заглянули внутрь и увидели, что там сидит не живой человек, а «призрачная невеста», сделанная из папье-маше. «Невесту» хорошо накрасили: алые губы и два красных пятна на щеках, напоминающих окрашенные светом зари облака, ярко выделялись на белом от пудры лице-маске, и оттого нарисованная улыбка «новобрачной» выглядела пугающе.

– Ну и дурацкие же здесь обычаи. Им что, деньги карман жгут? – прошептал Мо Жань.

– Жители Цайде очень серьезно относятся к искусству фэншуй и считают, что в семье не должно быть одиноких покойников, иначе неприкаянные духи умерших навлекут на нее множество бед, – ответил Чу Ваньнин.

– Но ведь это пустые домыслы!

– Местные считают, что это правда.

– Эх, и то верно. Этот обычай существует в Цайде уже сотни лет, и, даже скажи я им, что зла, которого они страшатся, не существует, вряд ли они со мной согласятся.

– И куда направляется свадебная процессия? – тихо спросил Ши Мэй.

– По дороге сюда мы проезжали мимо местного храма, в котором не было ни статуи Будды, ни изображения какого-либо другого божества, на притолоке висел иероглиф «двойное счастье», а столик для подношений был усыпан лоскутами красного шелка с поздравительными надписями вроде «Союз, заключенный на небесах» и «Да будет брак в загробном мире гармоничным». Полагаю, они идут именно туда.

– Я тоже заметил этот храм, – задумчиво произнес Ши Мэй. – Учитель, в нем они поклоняются призрачной распорядительнице?

– Верно.

Образ призрачной распорядительницы, сочетавшей в себе черты божества и злого духа, был плодом народного воображения. Люди верили, что вступающим в брак мертвецам, как и живым, требуется соблюдать все необходимые обряды и их брачный договор также должен быть заключен в присутствии распорядителя, который подтверждал, что отныне двое умерших состоят в браке. Само собой разумеется, в Цайде, где обычай «призрачных свадеб» был чрезвычайно распространен, изготовили позолоченную статую призрачной распорядительницы и поставили в храме за пределами города, рядом с кладбищем. Члены семей, решивших устроить умершему родственнику «посмертную свадьбу», должны были сперва отнести в храм «невесту» и поклониться призрачной распорядительнице и только после этого могли наконец похоронить «новобрачного».

Мо Жаню нечасто приходилось быть свидетелем таких нелепых сцен, поэтому он наблюдал за «призрачной свадьбой» с большим интересом. Чу Ваньнин же лишь скользнул по процессии равнодушным взглядом и проговорил, разворачивая коня:

– В путь. Поглядим на дом, где разгулялась нечистая сила.

– О, уважаемые бессмертные мастера, до чего горька моя участь! Но вы наконец-то здесь! Если никто не сможет мне помочь, я… я просто не захочу больше жить!

Человеком, который обратился к духовной школе пика Сышэн с просьбой об изгнании злого духа, был самый богатый торговец в городе, господин Чэнь.

Его семья, занимавшаяся производством пудры, состояла, не считая супруги, из четверых сыновей и одной дочери. Когда старший сын женился, молодая жена не пожелала жить в одном доме с его большой шумной семьей, и они стали подумывать о переезде. Деньги не были проблемой для богатого и влиятельного семейства Чэнь, поэтому они присмотрели для молодоженов большой участок земли с природным горячим источником в тихом месте у подножия горы к северу от Цайде и тут же его купили.

В день, когда начали расчищать площадку под строительство фундамента нового дома, лопата одного из работников вдруг наткнулась на что-то твердое. Жена старшего сына подошла посмотреть, что там, и немедленно рухнула в обморок от ужаса. Оказалось, что под землей был зарыт новенький гроб, выкрашенный красной краской!

Покойников Цайде обычно хоронили на общем кладбище, и было неясно, как этот кроваво-красный одинокий гроб мог оказаться у северной горы, да еще и просто закопанный в землю, без могильного холма и надгробия.

Разумеется, они не осмелились дальше откапывать гроб, – наоборот, торопливо закидали его землей; но было поздно. Начиная с того дня в семействе Чэнь одна за другой начали происходить странные вещи.

– Первое несчастье случилось с моей снохой, у которой от сильного испуга случился выкидыш, – причитал господин Чэнь. – Потом беда постигла моего старшего сына: он отправился в горы за лекарственными травами для своей супруги, поскользнулся и, оступившись, упал вниз. Когда его нашли, он был уже мертв… Ах! – Он тяжело вздохнул и только махнул рукой: ком в горле мешал ему говорить.

Госпожу Чэнь тоже душили слезы. Непрерывно вытирая глаза платком, она продолжила за мужа:

– Мой супруг все верно рассказал. В течение следующих нескольких месяцев на головы наших сыновей продолжали обрушиваться несчастья. Кто-то умер, кто-то пропал – так из четырех сыновей мы лишились уже трех!

Наморщив лоб, Чу Ваньнин перевел взгляд с четы Чэнь на их смертельно бледного младшего сына. На вид ему, как и Мо Жаню, было около восемнадцати лет. Юноша был недурен собой, но сейчас приятные черты его лица исказил ужас.

– Не могли бы вы рассказать, как именно… лишились остальных сыновей? – попросил Ши Мэй.

– Ох, среднего сына укусила змея, когда он отправился искать старшего брата. Это был самый обыкновенный неядовитый уж, поэтому на укус никто не обратил внимания, но спустя несколько дней за едой наш средний сын внезапно упал, а потом… О-о-о, мой сынок…

Ши Мэй сочувственно вздохнул и спросил:

– В таком случае, наверное, на теле нашли признаки отравления ядом?

– Ой, да откуда там было взяться яду? На нашей семье наверняка висит проклятие! Все старшие сыновья уже мертвы, и теперь очередь младшего! Следующей жертвой точно будет младший!

Чу Ваньнин сдвинул брови и метнул на госпожу Чэнь суровый взгляд, сказав:

– С чего вы взяли, что следующим станет ваш младший сын, а не, к примеру, вы сами? Неужели этот злой дух убивает только мужчин?

Младший сын семьи Чэнь, округлив глаза от страха, весь съежился. Его всего заколотило, а тонкий голосок звучал пронзительно и пискляво, когда он заверещал:

– Я следующий! Я! Я точно знаю! Покойник из красного гроба идет за мной! Он уже здесь! Бессмертный, господин бессмертный, спасите, спасите меня!

Под конец юноша совсем потерял контроль над собой и бросился к Чу Ваньнину, намереваясь обхватить его за ногу.

Не терпящий чужих прикосновений Чу Ваньнин немедленно увернулся и пристально посмотрел на чету Чэнь.

– Что здесь, в конце концов, происходит?

Супруги переглянулись и наперебой залепетали дрожащими голосами:

– В доме есть одно место, мы… мы боимся снова заходить туда, но если вы, уважаемый бессмертный мастер, взглянете на него, то сразу все поймете. Это настоящее зло, истинно так…

– Что за место? – перебил Чу Ваньнин.

Поколебавшись, муж с женой трясущимися пальцами указали в сторону домашнего храма, где поклонялись предкам.

– Вон там…

Чу Ваньнин первым двинулся в указанную сторону; Мо Жань с Ши Мэем – за ним, а семейство Чэнь замыкало процессию, семеня следом.

За дверью оказался храм для поклонения предкам, из тех, что можно найти в любом богатом доме: множество тесно составленных табличек с именами почивших, и с обеих сторон – белые негаснущие свечи. Все таблички, на которых были выгравированы иероглифы имени покойного и указано его место в роду, покрывал слой желтого лака. Надписи были нанесены на таблички по всем правилам и выглядели примерно одинаково: «покойный такой-то, супруг сякой-то»; «предок такой-то, отец того-то».

Лишь одна стоящая в самом центре табличка не была покрыта лаком, и иероглифы на ней были не вырезаны, а намалеваны ярко-алой краской: «Покойный Чэнь Яньцзи. За упокой от Чэнь, урожденной Сунь».

Притихшие за спиной заклинателей члены семьи Чэнь, видимо, надеялись, что теперь им ничего не грозит, поэтому они робко заглянули внутрь храма предков, увешанного развевающимся белым шелком. Однако стоило им снова увидеть ту табличку и красную, словно сделанную свежей кровью, надпись, как с ними опять случился приступ истерии. Госпожа Чэнь громко разрыдалась, а лицо младшего сына побелело так, словно он уже был одной ногой в могиле.

Во-первых, та табличка была заполнена не по правилам; во‐вторых, иероглифы вывели кое-как, криво и косо, словно тот, кто их писал, проваливался в сон и в полудреме накарябал нечто нечитабельное.

– Чэнь Яньцзи – это кто? – спросил Ши Мэй, повернув голову.

Всхлипывающий у него за спиной младший сын семейства Чэнь дрожащим голосом ответил:

– Это… это я.

– Вот оно, господин бессмертный, – плача, сказал господин Чэнь. – С тех пор как погиб наш средний сын, мы начали замечать… что в храме предков стали появляться таблички, которых там раньше не было, и имена, написанные на них, принадлежали живым членам нашей семьи! Стоило появиться подобной табличке, как с тем, чье имя было на ней написано, в течение семи дней непременно случалось что-нибудь страшное! Когда в храме появилась табличка с именем третьего сына, я запер его в комнате, насыпав снаружи возле двери пепел от благовоний, и пригласил человека, сведущего в колдовстве. Я перепробовал все что мог, но на седьмой день третий сын все равно умер… Просто взял и ушел из жизни без какой-либо видимой причины!

Чем больше он говорил, тем сильнее волновался и пугал сам себя. В конце концов он с громким стуком рухнул на колени и взмолился:

– Я простой человек из семьи Чэнь, который всю жизнь поступал по совести и не нарушал никаких законов, ни человеческих, ни небесных! За что же Верховный владыка так обошелся со мной? Почему?

Ши Мэй, чье сердце сжалось при виде плачущего старика, готового проклинать и небо, и землю, кинулся успокаивать его. Затем, подняв голову, юноша тихо обратился к Чу Ваньнину:

– Учитель, вы смотрите на…

Чу Ваньнин даже не повернул к нему головы, продолжая жадно пожирать глазами свежую табличку, будто ждал, что на ней сейчас распустятся цветы. Внезапно он произнес:

– «За упокой от Чэнь, урожденной Сунь». Здесь говорится о вас, госпожа Чэнь, не так ли?