Хранитель лабиринта и пленница белой комнаты

ГЛАВА 8. ПРОБУЖДЕНИЕ

Я лежал в постели больничной палаты. Вокруг было темно: белые стены комнаты померкли, окрасившись серым. Тусклый свет шел от окна, позволяя разглядеть силуэты мебели и отбрасывая искаженные сновидениями тени. Они были подобны ночным монстрам, кружащим над спящим ребенком, которого его страхи загнали под одеяло с головой. Сейчас я напоминал себе этого ребенка – разве что не прятался в кровать. Мой взгляд бегал по комнате: я искал ее, замерев в ожидании страха, оттого, что не смогу этого сделать. Но она была здесь.

Я уже видел эту картину. Селена сидела на подоконнике. Одной рукой она прижимала к себе коленки, а в другой держала свисающего вдоль батареи кролика. Голова девушки была повернута к окну и слегка наклонена вбок. Несильно, и если бы не свисающие волосы, то я бы увидел ее глаза, которые смотрели сквозь стекло.

В этот раз за окном не было ни солнца, ни зеленых деревьев. Вместо них пейзажем была черная комната, посередине которой стоял бледный саркофаг. Холодный свет от светодиодной ленты освещал измученную девушку внутри гроба. Селена смотрела на нее. Она смотрела сама на себя. И на человека, сидевшего рядом с саркофагом. Алексей Георгиевич находился в молчаливом безмолвии, напоминая скорее статую, чем живого человека. Свет от гроба освещал половину его лица, оставляя вторую сокрытой в темноте. Он оставался абсолютно недвижим, и лишь редкие моргания напоминали о том, что он все еще человек. Но это не делало картину за окном живой. Там была смерть, смерть и невыносимая безысходность, которая давила, ломала психику. Я закрыл глаза, чтобы укрыться от молчаливого ужаса, но мой разум уже подхватил мрачные образы, и воображение продолжило рисовать картину декаданса в моей голове.

В своем воображении я увидел грустную девушку, которая сидит в белой палате и сквозь глухое стекло смотрит, как в темных кабинетах Лаборатории оживает мир. Люди в стильных костюмах, белых халатах, небрежных джинсах приходят на работу, о чем-то оживленно беседуют, смеются, наливают и пьют чай. В их глазах она видит воодушевление, азарт. Иногда их лица сковываются напряженностью, но чаще в них читается одержимость мечтой. Девушка хочет присоединиться к беседе, к людям, сесть рядом с ними, высказать свое мнение. Но Пленница заперта внутри белой комнаты, она не откроет окно, не пройдет через запертые ставни, ее никто не услышит сквозь прозрачное стекло. Девушка кричит, но лед окон не дает пробиться голосу наружу. Пленница обессиленно падает на кровать и прижимает к себе плюшевого кролика.

Наступает вечер. Работники выключают свет в кабинетах и расходятся по домам. Только сторожа продолжают нести свою вахту, но вскоре и они, поддавшись дреме, сползают на спинку стула. Там, где несколько часов назад горели огни и кипела жизнь, глухие статуи окрашивают комнаты сном и темнотой, посреди которой Пленница вновь видит свое иссохшее тело, освещенное холодным светом герметичного саркофага. И так проходит день за днем, вечер за вечером уже долгие годы.

Девушка не может, не хочет верить, что превратилась в уродливую мумию, обреченную на вечное заточение. Пленница белой комнаты садится на подоконник и прижимает коленки к груди. Ее голова клонится к стеклу, а на глазах проступают слезы. Ничего не изменится. Никогда…

Ее боль стала моей болью.

– Селена! – закричал я и открыл глаза.

Девушка на окне повернулась, и я увидел ее мертвецки бледное лицо таким, каким я видел его в саркофаге. Но не только лицо. Кожа на истощенных руках и ступнях была натянута на кости; волосы просаленные и слипшиеся; ногти уродливы в своей неестественной длине. И что самое жуткое – я видел сразу их двоих: одна копия сидела на подоконнике, а другая – спала в хрустальном гробу за окном. Страшно. Ужасно страшно и жутко. Я был готов сорваться с места, еще не зная для чего: бежать от своего кошмара или драться с ним. И только протяжный голос Селены удержал меня на месте.

– Часы пробили двенадцать, волшебство закончилось. Теперь я стала настоящей. Не нравлюсь тебе такой, да? – спросила Селена. В ее голосе не было обиды или печали, как будто это был обычный детский вопрос по пустяковой вещи.

– При солнечном свете ты выглядишь лучше, – ответил я.

Это было какое-то дежавю: как будто встреча с умершей Кристиной повторяется второй раз, только теперь с другим человеком. Я видел ее живой, и вот теперь она передо мной мертвая. И снова я должен подбирать слова, чтобы мы разошлись без ссоры.

Селена на мою фразу ничего не ответила. Она отвернулась и стала снова смотреть на свое застывшее в гробу тело. Это был какой-то мазохизм: Селена терзала свою душу, но не отводила взгляд. Эта боль не давала ей облегчения, но она хотела пытать ей себя. Гости ненадолго вырывали ее из этого ада, но когда они уходили, девушка проваливалась в него обратно.

Я ошибся: эта комната никогда не была наполнена летом; такой эту комнату хотел видеть я. Такой я ее и сделал. Но после нашей последней ссоры с Селеной палата стала тем, чем она была всегда, – страданием. Невыносимым страданием. Безумием! Мне не за что было чувствовать вину, но я ее чувствовал. Я вскочил на ноги и, подбежав к Селене, прижал ее голову к своей груди в объятиях:

– Умоляю, не смотри туда! Посмотри на меня. Посмотри… – шептал я.

Я прижимал девушку слишком сильно, и она с большим трудом смогла отодвинуть меня руками. Она смотрела на меня удивленными, широко открытыми глазами, а я что-то говорил и говорил, пока Селена не спросила сама:

– Ты покажешь мне другие миры?

Ее голос звучал тихо, как будто она боялась, что неслышимое эхо может заглушить мой ответ. Но я молчал. В своем порыве я совсем забыл, что сегодня пришел в Лабораторию последний раз – и совсем не для того, чтобы спасти девушку. Теперь, даже если я захочу вернуться сюда, у меня не получится это сделать. Как только я выйду за стены здания, у меня будет только две дороги: бежать отсюда как можно дальше, пересекая границы и километры, или оправиться в тюрьму на десятки лет. Нужно сказать это Селене, но у меня не хватало духа. Девушка всматривалась в мое лицо, пытаясь угадать ответ по мимике. Но его не надо было угадывать, он был написан на моем лице. Селена не хотела верить в то, что видит; она жаждала слышать слова. Быть может, они опровергнут мои мысли? Но ответа не будет. Селена поняла это. Ее веки опустились. На лице проступила горькая улыбка.

– Прости… – прошептал я.

– Ничего страшного. Я привыкла, – сказала Селена. – Видимо, эту дверь сможет открыть только тот, кто ее закрыл.

В этот момент ко мне пришло осознание, что с помощью своего ключа я мог отпереть замок, запечатавший вход в тюрьму, но…

– Что будет, если открыть дверь? – спросил я.

– Она проснется, – ответила Селена, показывая кивком в сторону своей копии, заточенной в саркофаге.

Накануне я уже открыл дверь для другой девушки, запертой в Лабиринте. Кристина тоже умоляла забрать ее с собой. Я послушал, и это не кончилось ничем хорошим. Мой друг умер. Меня стал преследовать дух мертвой девушки. Сейчас я умираю в запретной части Лаборатории только из-за того, что один раз уже проявил сострадание к тому, к кому его нельзя было испытывать…

Но что-то в моей душе ерзало и царапалось. Я хотел освободить Пленницу белой комнаты из заточения. Что это: сострадание? чувство справедливости? влюбленность? Или осознание общей несправедливости по отношению ко мне и ей тех, кто мнят себя богами? Имея власть, они решают кому и как жить, запирают в тесных клетках кабинетов, пугают карами за попытки сбежать и ослушаться их приказов, которые они превращают в ненарушимые табу? Да, ради того, чтобы пошатнуть непоколебимые троны богов, я был готов ошибиться еще раз. Но бросая вызов богам, я не хотел выпускать демона из его заточения. Прежде чем сказать Селене то, о чем она не знала, я должен был узнать ответ на вопрос:

– Что случилось в тот день, когда умерла твоя мать? – спросил я.

Девушка вздрогнула. Ее ручки сжались в дрожащие кулаки, а губы сомкнулись в искривленной мимике. Дыхание Селены почти остановилось, и с резью в голосе девушка начала говорить:

– Астарта, мою…

– Твою мать зовут Астарта. Ты говорила, – прервал я Пленницу белой комнаты. Она опять хотела уйти ответа. Чтобы услышать правду, я должен быть надавить. – Если ты ни в чем не виновата, то почему ты скрываешь, что случилось в ту ночь?

– Потому что никто не верит мне, когда я говорю правду! – закричала Селена.

– Какую правду?

Мой голос был настойчив, но девушка ничего не ответила, предпочтя просто уткнуться лицом в коленки. Селена не хотела врать, но не надеялась, что я ей поверю. «А значит, нужно молчать», – решила она. Но тишина было не то, что я хотел сейчас слышать. И я пошел ва-банк:

– Я могу открыть эту дверь. Прямо сейчас. У меня есть ключ от этой двери. Но я должен быть уверен, что не выпускаю из темницы монстра.

– Но я и есть монстр! – закричала Селена и упала мне на грудь.

Я услышал всхлипы. Моей руки, которой я держал девушку, коснулись слезы. Я подался немного вперед, обнял Селену и начал гладить ее по голове.

– Я видел монстров. Ты на них не очень похожа, – говорил я. – Но я должен убедиться, что мы верим друг другу.

Девушка сделал глубокий выдох, после чего произнесла в мою грудь всего два предложения.

– Они убили маму. Я убила их.

Наверное, я ожидал услышать что-то такое. Я не испугался; напротив, я испытал облегчение. Селена говорила, а в моей голове стала вырисовываться картина: два бугая пришли убить Волчицу. Старшая дочь пыталась защитить маму, но ничего не смогла сделать со взрослыми мужчинами. Селена видела, как убили самого близкого ей человека. Затем стали расправляться с сестрой. Селена потеряла контроль над разумом. Темная первобытная сила залила кровью ее глаза. Сорок ножевых ранений на два мужских трупа. Выколотые глаза и отрубленные руки. Когда ее отец вошел в квартиру, Селена посчитала, что это он отправил наемников убить свою жену. Девушка набросилась на Максима с ножом. Мужчина успел захлопнуть входную дверь в квартиру и закрыть ее снаружи на ключ. Когда Алексей Георгиевич приехал и увидел, что произошло, он не смог возразить Максиму на утверждение о том, что у девочки на фоне трагедии поехала крыша и она превратилась в опасного монстра.

Теперь эта девочка сидела на полу и плакала. Я подошел к двери больничной палаты, снял с шеи ключ от Лабиринта и, нащупав в темноте замочную скважину, открыл замок. Сейчас я перешагну порог, чтобы больше никогда не вернуться в эту палату. Я проснусь в запретной части Лаборатории и выберусь из нее. Обязательно выберусь. Но прежде нужно попрощаться с прекрасной Пленницей белой комнаты. Навсегда.

– Это все, чем я могу тебе помочь. Мы вряд ли увидимся снова. Но если это случится, то я буду рад нашей встречи. А теперь идем: за этой дверью ты увидишь иной мир!

ГЛАВА 9. ПЛАТА

Мое тело лежало на полу комнаты, а я не мог открыть глаза. Не мог пошевелить конечностями. Сонный паралич сковал цепями, не давая вырваться из своего плена. Я чувствовал, что нахожусь в заброшенных этажах Лаборатории, в той самой комнате, которую обезумевшие мертвецы превратили в храм Древних богов. Кто-то незнакомый стоял рядом, смотрел на меня. Этот кто-то был не из тех духов, что похитили мою жизнь. Он говорил со мной, но его слова искажались дремой, и сонный разум рисовал картины, которых не было.

– Я разбужу тебя, – человек в красной мантии стоял перед обрывом внутри огненной горы, где в потоке лавы спало древнее существо, настолько огромное, что человек мог поместиться внутри его ладони целиком, и настолько могущественное, что человек рассыпался бы в прах лишь от одного дыхания создания.

Человек в красной мантии опустился ко мне и привязал к телу руки выше локтей железным тросом. Стальная веревка впилась в грудь настолько туго, что не давала дышать.

– Прими эту жертву, – произнес неизвестный, обращаясь к своему божеству, и вонзил в мою руку изогнутый кинжал!

Я хотел кричать от боли, но стальной трос, обвивающий меня, не давал воплю вырваться наружу, отозвавшись на голос тугой мелодией струны. Вместе с лезвием ножа в тело попал яд. Как выжигающий изнутри огонь, он разлился по сосудам во все органы и конечности. Я отчаянно пытался вырваться, но парализованное тело отказалось двигаться, несмотря на все мои усилия! Собрав остатки воли в сжатый клубок, я вырвал их из себя единым потоком беззвучного крика, за которым последовало пробуждение.

Я находился в той же комнате, где и потерял сознание. Левая рука лежала согнутой с закатанным рукавом, а под плечом валялся размотанный резиновый жгут. Возле меня на коленях стоял молодой человек и прижимал мою кисть к плечу. Он только что поставил какой-то укол и не хотел, чтобы препарат вышел из меня вместе с кровью. Судя по внешнему виду, парень не был врачом или сотрудником Лаборатории. Его черные волосы свисали до плеч. Одет он был в черную водолазку и не менее черные джинсы. На среднем пальце сверкало серебряное кольцо в форме черепа. Его лицо с приоткрытым ртом и проступившим на лбу потом всматривалось в меня. Этот человек был тем сектантом, которого я искал. Забытый во сне – так его звали, хотя я не мог вспомнить, откуда узнал его имя. Я должен был порадоваться, что нашел сектанта, но вместо эйфории испытывал страх.

– Что ты вколол мне? – воскликнул я сквозь прерывистое дыхание – оно никак не могло восстановиться после кошмара.

Незнакомец обрадовался моему пробуждению. Он улыбнулся приоткрытым ртом, поднялся на ноги и с восторгом ответил:

– Кровь богов!

– Каких, к черту, богов?! – крикнул я, вставая на ноги.

– Тех, которые послали тебя ко мне! Ты ведь посыльный? Да? – не дожидаясь моего ответа, Забытый во сне спешил поделиться своей радостью. – Я знал, что ты придешь. Они сказали об этом мне.

Адепт темной веры повернулся лицом к центру комнаты, поднял голову и посмотрел полным благоговения взглядом в потолок, на котором были изображены его «боги». Я же осматривал свою руку, убеждаясь, что кровь не льется из вены через место укола. Что он вколол: лекарство? наркотик? Я должен был знать!

– Что такое кровь богов? Где ты ее достал? – спросил я.

– Не я. Ни в коем случае. Это был не я, – Забытый во сне активно замахал перед собой ладонями, чтобы подчеркнуть, что он не имеет к препарату никакого отношения. – Боги благословили Эдвина Крампа своими дарами, чтобы он создал нового человека, который пойдет войной на старый мир, против старого человека, который будет служить Древним богам после их пробуждения…

Вирус Ницше! Этот сумасшедший вколол мне вирус Ницше! Если верить Алексею Георгиевичу, то через несколько минут, а может, дней, я превращусь в зомби! Если верить…

– И что со мной станет от этого препарата? – прервал я поток слов собеседника.

– Не препарата! Это – кровь богов! Нельзя сравнивать поделки человека с дарами наших покровителей!..

– Хорошо, кровь богов. Что со мной станет?

– Ты станешь таким же, как и я, – собеседник показал на себя. – Сильным! Гораздо сильнее любого человека, – сектант развел руки в стороны, показывая размер этой силы. – Голод, жажда, раны не убьют тебя, если ты сохранишь разум, – он приложил пальцы правой руки к голове, – и сердце, – рука переместилась к груди.

Видимо, Забытый во сне имел в виду, что смертельными для меня будут только выстрелы в голову и сердце. Ответ звучал обнадеживающе. И, судя по всему, сектант тоже испытал на себе воздействие вируса Ницше, но зомби не стал. Собеседник был несколько истеричен, но вряд ли это было последствием приема препарата. Алексей Георгиевич меня снова обманул – препарат Ницше не делает из людей зомби? Лаборатория убила всех подопытных, потому что испугалась их силы? Скелеты моей работы становились все интереснее и интереснее. Будь у меня время, я бы расспросил собеседника обо всем, но сейчас мне нужно было как можно быстрее закончить дело, для которого я явился сюда.

– Я посыльный. Человек, знакомый с членами твоей секты, – Патрицио… – заговорил я, но адепт темной веры прервал меня истеричным криком:

– Секты?! Нет, мы не сектанты! Не сектанты! Забери свои слова! Немедленно!

Забытый во сне двинулся на меня с угрожающим видом. Я не собирался проверять, что он сделает, если я не извинюсь, и поспешил согласиться с ним:

– Хорошо, вы не сектанты. Прости, я ничего не знаю про вас.

Я поднял перед собой открытые ладони, и собеседник остановился. Его глаза растерянно бегали по моему лицу, брови нахмурились, а голова наклонилась чуть вбок. Он был удивлен тому, что я не был его единоверцем.

– Почему? Почему не пришли они? Почему они отправили непосвященного? Как так могло получиться? – забормотал Забытый во сне, приложив пальцы ко лбу.

– Они бы не смогли попасть в Лабораторию. Она под охраной… – вклинился я в рассуждения.

– А как ты тогда попал сюда?! – прикрикнул сектант.

– Я работаю здесь.

Забытый во сне окинул меня с ног головы, затем замотал головой и, глядя в пол, сказал:

– Я не подумал об этом. Забыл. Я столько лет блуждал здесь один среди беззвучных призраков. Это сложно, очень сложно сохранить разум. А тут ты. Я должен был встретить тебя как благословение богов, а встретил обвинениями. Не твоя вина, что ты ничего не знаешь, что ты не был посвящен! Идем, я тебе все объясню, – адепт темной веры взял меня за руку и повел к центру комнаты, где был изображен шар «страданий», а сверху висели головы его богов.

Я вырвал натянутую руку из объятий собеседника и сказал:

– Я не могу надолго задерживаться. Если я не вернусь сейчас наружу, то меня запрут здесь вместе с тобой.

– Это не займет много времени. Ты должен услышать откровение!

– Я могу его услышать от твоих братьев снаружи.

– Я не могу передать голос богов через человека, который не желает их слышать! – закричал Забытый во сне и, согнув пальцы, затряс руками перед собой.

Я не горел желанием слушать адепта темной веры, но спорить не стал – Забытый во сне был прав: сложно сохранить разум, находясь долгое время в одиночестве. Если я продолжу спорить, то не получу то, за чем сюда пришел, а потерять могу многое. Нужно было проявлять терпение. И покорность. Я вздохнул и вышел в центр комнаты. Собеседник правильно понял мои действия. С улыбкой на лице он подошел ко мне и начал рассказывать.

– Вначале были Ничто и Разум, – адепт темной веры указал пальцем на черную дыру, нарисованную на полу, затем перевел его на огненную корону на потолке и после короткой паузы продолжил: – И сказал Разум: «Да будет Свет!» И стал Свет. И Свет осветил Ничто. Но Ничто было Ничем и не могло думать, творить или действовать. Все, чего Оно касалось, Оно стремилось пожрать и уничтожить. Поэтому когда Свет коснулся Ничто, Оно превратило Свет в Тьму. Тогда Разум отделил Свет от Тьмы и назвал Свет днем, а Тьму ночью. И Тьма вокруг Ничто стала Бездной, а Свет вокруг Разума стал Огнем. Разум создал растения, животных, человека и ангелов и поместил их в Раю. Но Тьма отравила все, что создал Разум, и Рай стал Землей, – Забытый во сне обвел руками вокруг шара, нарисованного на полу. – Люди потеряли бессмертие, а растения изобилие. Разум разочаровался в мире, отравленном Тьмой, и решил уничтожить Землю, растения, животных и людей, отдав их водам Бездны. Тогда сыны ангельские спустились к дочерям человеческим, и от них родились исполины, – рассказчик указал на ужасных чудовищ, нависших над нашими головами. – Исполины помогли людям справиться с Бездной и не дали миру погибнуть. После этой победы люди стали почитать исполинов за богов, которые стали Стражей между Тьмой и Светом. С тех пор минуло много дней. Но и теперь Разум хочет уничтожить мир. Он жаждет наслать на Землю Огонь и спалить всех, кроме избранных, которых не отравила Тьма. Но она почти во всех нас: в тебе и во мне. Древние же боги хотят, чтобы спаслись все, и потому следят, чтобы ни Бездна, ни Огонь не уничтожили наш мир. Если ты хочешь, чтобы наш мир продолжал жить таким, каким ты его знаешь; если ты хочешь, чтобы спаслась не кучка избранных, но и слабые, такие, как ты и я, ты должен служить Древним богам, как это делаем мы. За прошедшие две тысячи лет Свет почти полностью изгнал исполинов в Бездну и вот-вот сожжет этот мир своим Огнем. Но нам еще не поздно освободить покровителей из заточения!

Я почувствовал слабость и опустился на пол. То ли из-за того, что тени украли у меня слишком много сил, то ли на меня так пагубно подействовал произнесенный монолог. В нашем мире существует множество трактовок Библии, но эта была самой жуткой из них. Смешанная с апокрифами, отравленная гностическими учениями и безумием каинитов, фанатичная вера жаждала освободить из коридоров Лабиринта нечто ужасное. Древние языческие боги – существуют ли? Да, я видел одного из них в лесу, когда нашел ключ от всех дверей. Только он был больше похож на демона, чем на бога…

– Эй, ты слышишь меня? – Забытый во сне махал рукой перед моим лицом. Я погрузился в размышления, из которого моему собеседнику пришлось меня вытаскивать.

– Да, слышу, – ответил я. – Я бы еще тебя послушал, но должен передать послание твоим братьям. И если мы задержимся еще хоть на минуту, то я уже не смогу этого сделать.

– Тогда передай единоверцам, что я говорил с Древними. С теми, чьи голоса мы жаждем слышать. Великие смиловались надо мной и утолили мою жажду. Древние сказали мне, что богиня Луны пробудилась и скоро вернется на Землю. Она захочет спуститься в Бездну, чтобы найти свою мать. Она должна обменять свою душу с Хорном, чтобы спуститься и чтобы Хорн смог вернуться на Поверхность. Тогда боги явят обреченному миру забытую силу.

– Что это значит? – спросил я, не в силах понять каламбур.

– Избранные поймут меня, – ответил собеседник. – А теперь иди. Мои братья ждут. Они хотят услышать слова Древних.

Я попытался подняться на ноги, но страшная слабость не давала мне этого сделать. Ничего не болело. Ничего не кружилось. Просто не хватало сил сдвинуться с места. Забытый во сне напряженно наблюдал за мной, и когда после очередной попытки я не смог встать, он начал обеспокоенно говорить:

– Почему ты лежишь? Избранные хотят услышать тебя! Восстань! Ты сможешь!

Парень подошел ко мне и подал руку. Я поспешил ухватиться за протянутую ладонь, но ноги не слушались! Я запаниковал. Неужели я больше никогда не смогу ходить?! Нужно сделать маленький рывок наружу, я почти справился! Так глупо не встать сейчас – после того, через сколько я прошел! Но я не мог…

Забытый во сне опустился на колени и дотронулся моей груди. Я вздрогнул от неожиданного прикосновения. А затем почувствовал, как потоки жизненной энергии стали наполнять сердце, сосуды и органы.

– Тени забрали у тебя слишком много сил, – бормотал адепт темной веры. – Ничего, я отдам тебе свои. Ведь нет ничего радостнее, чем принести себя в жертву братьям. Я буду ждать в Бездне часа, когда мертвые восстанут из могил.

Мгновение – и Забытый во сне рассыпался в пыль. Он отдал мне всю свою жизнь, что еще оставалась в нем, чтобы я пронес его слова сквозь коридоры Лабиринта братьям! Я поразился такой жертвенности. Никогда я не видел в своей жизни ничего подобного: человек отдал жизнь за меня! И какой человек: последователь темных богов, который жаждет освободить угнетателей человечества из глубин Бездны! Его поступок не укладывался в голове. Когда я встал на ноги, то поблагодарил в своей душе Забытого во сне и пожалел о том, что не сказал ему «спасибо». Простое «спасибо»! Было как-то глупо жалеть о таком, но мне хотелось, чтобы он услышал это слово. И тогда я прошептал его вслух, надеясь, что дух сектанта все еще находился здесь, в этой комнате. Но его тут не было. Что же… По крайней мере, он получил долгожданную свободу из заточения, в котором находился столько лет. Мне тоже было пора покинуть это место.

Я выскочил в коридор и добежал до двери, ведущей на Лестницу. В этот момент страх снова подступил к горлу. Я приложил ухо к железному полотну, пытаясь различить шаги или голоса на Лестнице, но ничего не услышал – то ли из-за того, что на площадке никого не было, то ли из-за того, что толстый металл не пропускал звуки. Тогда я приоткрыл дверь и стал вслушиваться в тишину сквозь узкую щель. Затем я распахнул дверь и стал высматривать людей на Лестнице. И только когда я понял, что рядом точно никого нет, то вынырнул наружу, быстро закрыл за собой проход и нетвердым шагом поднялся на свой этаж.

Я все еще не был уверен, что меня не засекли видеокамеры. Казалось, что вот-вот выбежит охрана, положит меня на пол, и мои мечты о теплом море накроются тюремной решеткой. Я порывался перейти на бег, чтобы быстрее покинуть Лабораторию, но боялся, что спешка меня выдаст.

До проходной я шел не больше двух минут, но они казались безумно долгими. Я был уверен: если сейчас выйду наружу, значит, меня никто не видел. Я посмотрел на охранника, который читал книгу и не обращал на меня никакого внимания. Облегченно выдохнув, я приложил электронный пропуск к турникету. Прошел через него. Приблизился к двери на улицу. И в этот момент за спиной раздался возглас:

– Постой!..

Это кричал охранник. Я в панике замер на месте, не понимая, что делать: бежать или идти с видом, что ничего не услышал. Быть может, я еще успею уйти?

– …Ты телефон не хочешь забрать? – окончил фразу сторож.

Я засмеялся и вытер пот из-под своих волос. Я не мог понять: то ли я испытал облегчение, то ли это была уже нервная истерика. Забрал телефон в шкафчике и покинул Лабораторию с намерением больше никогда не возвращаться. Около проходной меня ожидал черный «Форд» Патрицио. Как только я сел внутрь, иностранец забрал мой телефон и выбросил его на полном ходу в открытое окно. Теперь это маячок для спецслужб, от которого нужно было избавиться.

Наш разговор длился недолго. Я пересказал Патрицио диалог с Забытым во сне; торговец информацией поделился планами нашего побега. Нужно было дождаться пяти утра – к этому времени иностранец должен решить все формальности моего вылета по поддельным документам. Патрицио предложил дождаться нужного часа в ночном клубе, но я захотел заехать домой и забрать свои вещи. Это было глупым – мне обещали достаточно денег, чтобы я мог забыть обо всем своем хламе, – но мне хотелось взять с собой хотя бы фотографии родителей, с которыми я даже не мог попрощаться…

Патрицио высказался против этой идеи, но после недолгих препираний поступил так, как настоял я. Он остановился в нескольких кварталах от моего дома, видимо, предпочитая, чтобы его никто не видел около моего дома. Пусть так – мне было несложно пройти несколько сот метров пешком.

Мои мысли занимало множество вопросов о том, какой станет жизнь завтра. Смогу ли я устроиться на новом месте? Найду ли себе работу? Что буду рассказывать людям о своем прошлом? Что случится, если спецслужбы меня найдут? Надо будет купить дом на берегу моря. И катер. В туристический сезон я буду катать на яхте туристов и этим зарабатывать на жизнь. А в остальное время – удаленно работать фрилансером. Да, я смогу продолжить программирование, но уже не в секретной лаборатории под жестким прессингом спецслужб, а в расслабляющей атмосфере свободы и личного счастья. Я женюсь на какой-нибудь симпатичной аборигенке. Или такой же беглянке, как и я, которая устала от пожирающего механизма серого города…

Когда я подходил к подъезду, то из припаркованного на обочине автомобиля вышел пожилой мужчина. Он двигался на меня широким шагом, держа руки в карманах пальто. Я узнал в нем Максима – отца Селены. Его безжалостный взгляд не сходил с меня. Я испугался этого взгляда. Попятился назад. Не останавливаясь и не сбавляя темп, мужчина вынул из кармана руку и наставил ее на меня.

Я ничего не успел понять. Три выстрела, не целясь. Кипятком обожгло грудь и живот. Дыхание свело. Падение. Лицо успело увидеть снег, в который упало. Органы внутри как будто стало накручивать на сверло. Я не мог кричать. А затем еще два выстрела в спину. Был еще третий, но я его не услышал. Мой разум окутала тьма…