Хранитель лабиринта и пленница белой комнаты

– Я бы хотел услышать ответ на свой вопрос сейчас!

Но Патрицио ничего не сказал. Он разблокировал автомобиль, предложил мне сесть на переднее сиденье и устроился за водительским креслом. Мне оставалось только последовать его предложению.

Сев в салон, я почувствовал неприятный запах бензина от работающей печки и оставил приоткрытым окно. Я не завтракал этим утром, а на голодный желудок меня часто укачивало в машинах. Водитель, не пристегивая ремень, завел машину, и мы куда-то поехали.

– Каждая сделка ждет подходящего момента, – начал говорить Патрицио. – Но готовиться к ней нужно до того, как этот момент настанет. Ты не должен думать, что я хотел, чтобы все пошло таким путем. Но с той даты, как ты нашел ключ от дверей Лабиринта, это стало неизбежным.

– Значит, ты и это знаешь, – произнес я.

Этот факт даже не удивил меня. Только торговец информацией и мог знать о том, что я нашел в глухом лесу ключ от дверей Лабиринта, свидетелями чего были только вороны и Древние Боги.

– И что ты собираешься делать с этой информацией? Продашь меня и мой ключ своим клиентам? – мрачно спросил я.

– Ключи Давида являются слишком ценной вещью, чтобы у них была цена. Поэтому бесценные вещи нельзя продать. Если ключи от Лабиринта попадут к тому, кому они нужны, то никогда никто больше не купит ничего у меня, – высказал философскую мысль собеседник.

– Я тебя понимаю: ты можешь продать человеку то, что ему нужно, но подсовываешь ненужную мелочь, чтобы он всегда возвращался к тебе. Ты отдал мне ловец снов, когда у меня были ключи от Лабиринта. Я только хочу знать, ради чего все это было? В чем моя ценность, что ты отправил на смерть несколько человек, чтобы подобраться ко мне?

Патрицио начал поправлять зеркало заднего вида и только после того, как закончил это действо, ответил на мой вопрос:

– Когда зомби, которых создал Эдвин Крамп, вырвались на свободу в Лаборатории, один человек был забыт на минус третьем этаже. Он должен был умереть. Его душа должна была уйти из тела. Но поскольку Лаборатория и Лабиринт неразрывно связаны друг с другом, дух этого человека остался запечатан за дверью. Ты должен войти на закрытый этаж, поговорить с мертвецом и рассказать о разговоре мне.

– Что это за человек? – спросил я.

– Сектант. Не беспокойся. Он не знает никакой секретной информации. Мой покупатель интересуется только религиозными вопросами, – Патрицио повернул голову в мою сторону и улыбнулся открытой улыбкой. Его взгляд задержался на мне совсем ненадолго прежде, чем вновь стал следить за дорогой. Но этот жест совсем не спасал ситуацию.

Запертую дверь на минус третьем этаже я мог открыть ключом Давида. Но лестничная площадка находилась под наблюдением видеокамер. Дверь запечатывали бумагой и клеем. Каждое утро и вечер охранник убеждался, что печать осталась на месте. Даже если никто не увидит, как я открою дверь, служба безопасности все равно узнает, что я нарушил жесточайший запрет. Вполне возможно, что я еще не покину подвал, как Алексей Георгиевич меня арестует.

– Это измена, – прошептал я.

– Теперь ты принадлежишь другому миру, где нет стран и нет законов. Здесь нет ни эллина, ни иудея, ни раба, ни свободного. Каждый равен каждому.

– Я не космополит и не имею паспорта гражданина мира.

Я хотел добавить, что всегда был патриотом своей страны, но посчитал, что это будет слишком пафосно, и замолчал. Если бы я сказал так, то я бы соврал: когда встал вопрос о собственном выживании, игры в секретики, Табу и надзирателей казались мне ничтожно смешными. Если государство не может мне ничем помочь, то я больше ничего не должен своей стране. Тем более что речи о продаже государственных тайн даже не шло. Я мог быть спокоен за свою совесть. Была только одна существенная проблема.

– Мне некуда идти, – сказал я.

– В этом есть определенное преимущество. Ты можешь идти куда захочешь, – заметил Патрицио.

– Тогда ты должен мне помочь уйти отсюда. А еще дать мне деньги, много денег. И сделать так, чтобы мятежный дух Кристины не преследовал меня.

«Не бойтесь убивающих тело, души же не могущих убить; а бойтесь более Того, кто может и душу и тело погубить в геенне», – было написано в Библии. Только теперь я осознал смысл этих слов. Уже было почти неважно, умру я или нет. Но вот кого я встречу после смерти? Стану таким же уродливым монстром, которым стала Кристина? Сжигаемая огнем изнутри, а снаружи мучимая холодом, она была обречена на вечные муки. Нет, если после смерти меня ждет такая же расплата за грехи, то я не готов умирать. Только не сейчас. Нужно выжить! Обязательно выжить!

– Я дам тебе деньги. Помогу уйти из страны. Даже подарю оружие. Но ты просишь не те вещи, – сказал Патрицио.

– Если ты хочешь предложить мне что-то другое, то спасибо, не надо. Мне твоих подарков хватило.

– Как знаешь.

Патрицио не стал меня ни в чем уговаривать. От этого даже стало обидно: я хотел поспорить с ним. Просто назло ему!

Тем временем мы подъезжали к Лаборатории. Я снова опоздал на работу. Но это в последний раз. Сегодня вечером я покину этот город навсегда. Меня будут искать как изменника Родины и шпиона. Обидно, ведь я никого не предаю. То, что происходит в Лаборатории, уже давно знают все и без меня. А мертвый сектант… Вряд ли он передаст через меня государственную тайну.

Нет, я не преступник. Просто мне не повезло – такое тоже бывает. Я запутался в чужих играх и не смог вовремя оборвать связавшие меня нити. Но сегодня все завершится! Я убегу прочь от всех этих тайн, Лабораторий и Бесконечных Лестниц! Уже завтра я начну новую жизнь, свободную от страха Лабиринта.

Мы договорились с Патрицио встретиться вечером. К этому моменту он должен будет подготовить все к моему побегу, а я – к нему приготовиться.

ГЛАВА 7. ПРЕДАТЕЛЬ

Рабочее время растягивалось в бесконечность. Я хотел быстрее со всем покончить, но спешить было опасно. Любое дело требует подходящего времени. Поторопишься или промедлишь – и успех выскользнет из рук. А сейчас провал был немногим лучше смерти.

Я ждал трех часов по полудню. Это самое ленивое время в течение рабочего дня, когда накопленные за ночь силы начинают покидать работников, и они лениво запираются в своих кабинетах, чтобы утонуть в полусонном состоянии в своих мягких креслах. Даже у охранников нет сил следить за экранами мониторов: сторожа начинают доставать припрятанные у них за полкой книги, чтобы погрузиться в поток черных строчек незамысловатого чтива. Именно это время было идеальным, чтобы проскользнуть в запретную часть Лаборатории незамеченным. Но выйти обратно нужно было тоже вовремя.

Ближе к пяти у сотрудников появляются силы для последнего рывка перед уходом домой, начинаются активные передвижения по всем кабинетам, этажам и Лестнице. Я могу столкнуться с ними в самый неудачный момент. Если я промедлю еще дольше – охрана начнет обход Лаборатории и обнаружит сорванную печать с двери. Нет, времени у меня совсем не было. У меня было полтора, максимум два часа, за которые все должно было решиться.

Поэтому, как только стрелка часов коснулась трех, я вышел из кабинета и направился к Лестнице. Я шагал по коридору размеренно, боясь, что спешка сдаст меня. В коридоре никого не было, но видеокамеры продолжали следить за мной. Я дошел до конца этажа, открыл дверь на лестничную клетку, и в этот момент командирский голос окликнул меня:

– Куда это ты собрался?

Я вздрогнул. Это был голос Алексея Георгиевича. Следил ли он за мной или это была случайность – не имело значения. Начальник службы безопасности все понял: я хочу спуститься вниз. Это был провал! Теперь его цепкий и вездесущий взгляд будет следить за мной ближайшие дни, которых у меня не было. Я мог придумать любую ложь, почему я решил выйти в середине рабочего дня на Лестницу, но Алексей Георгиевич в нее не поверит. После того, как он увидел, что я вздрогнул, испугался и стал судорожно придумывать отговорки – обмануть его стало невозможным. А вместе с этим стал невозможным и мой побег. Все мои мечты о далеких берегах, которые я рисовал в своем воображении, смыло волнами безжалостной реальности. Я не покину сегодня вечером страну. Мне придется вернуться домой, и когда ночь вступит в свои права, вместе с луной в мой дом придут Гости, и тогда…

Нет, этого не случится! Во что бы то ни стало я должен покинуть сегодня этот проклятый город! И в моей голове родилась Ложь. Ложь настолько наглая и ужасная, что была ничем не лучше правды. Ложь, которую Алексей Георгиевич хотел услышать и в которую был готов поверить. После нее обратного пути уже не будет. Увольнение, арест – меня могло ждать все что угодно. Но это будет завтра, а сегодня мне нужно было время. И я солгал:

– Я хочу увидеть ее вживую. Можно?

– Ее? – переспросил Алексей Георгиевич. Его брови приподнялись, а рот приоткрылся в несвойственном начальнику службы безопасности удивлении.

Моя наглость звучала как вызов, который нужно было отбросить, чтобы увидеть в нем Ложь. Но Алексей Георгиевич принял брошенную перчатку, так и не поняв, что в этом было его поражение. Зрачки моего противника сузились, а уголок сомкнутых губ поднялся в искаженной улыбке. Начальник службы безопасности мог быть доволен собой: я своими словами подтвердил, что являюсь тем преступником, которого он всегда мечтал видеть во мне. Наверное, он считал, что еще немного – и он поймает меня в силки, когда я попытаюсь помочь сбежать Селене из ее тюрьмы. И тогда он с удовольствием докажет, что невиновных в этом мире нет.

– Если ты этого так хочешь, то я тебе ее покажу. Иди за мной! – скомандовал Алексей Георгиевич и зашагал размашистыми шагами вперед.

Мы вышли на лестничную клетку, спустились до минус четвертого этажа и через металлическую дверь проследовали по длинному коридору, который был таким же, что и на моем этаже, до самого дальнего кабинета, запертого на электронный замок. Начальник службы безопасности воспользовался своим ключом, чтобы мы смогли попасть в помещение.

Когда дверь открылась, я увидел, что в комнате было достаточно темно – потолочные лампы не горели, но какой-то слабый источник света в кабинете все же был. Когда Алексей Георгиевич вошел внутрь, он не стал включать светильники, погрузившись во мрак комнаты. Я прошел вслед за ним и тогда справа от себя в глубине помещения увидел единственное светлое, что было в этом кабинете, – белый овальный саркофаг, над прозрачной крышкой которого повисла бледная аура холодного света. Она испускалась диодной лентой, установленной в гробу. Внутри лежал человек, но лица с того места, где я стоял, видно не было.

– Ну и чего ты замер? Подойди и посмотри. Мы за этим сюда пришли, – сказал Алексей Георгиевич, толкая меня вперед своим голосом.

Я не колебался. Я был настроен на самое худшее, и я хотел увидеть ее. Здесь, вживую, а не во сне. Но когда я подошел, мое сердце дрогнуло. В хрустальном гробу лежала не прекрасная Белоснежка, нет. В нем лежало измученное, потухшее тело, из которого была высосана жизнь бесчисленным числом проводов, патрубков и капельниц. Они терзали живой труп, превращая девушку в нечто ужасное: серо-желтая кожа была натянута на ребра и кости, в складках образовались пролежни, волосы собрались в пучки-пакли… Но даже сквозь это уродство я видел прекрасные черты Селены, которыми она обладала при жизни и которые вернутся к ней в тот момент, когда она откроет сомкнутые глаза.

Нет, мечтателем был не я. Это она была мечтательницей. Селена запуталась, в каком из двух миров она настоящая. Правда была слишком отвратительной, чтобы в нее хотелось верить, а сон слишком пустым и одиноким, чтобы в нем можно было жить. Девушку лишили всего: красоты, общения, жизни. Все, что осталось у Селены, – это мечта. Мечта, что она когда-нибудь проснется и выйдет из своего склепа на Поверхность, туда, где светит солнце, где деревья покрыты зеленью, а лето никогда не кончается. Все, что я видел за окном ее палаты, было ее грезой, такой маленькой и такой недоступной.

А я стоял радом с ее гробом и тоже мечтал: о том, как разбужу ее, как исполню ее желание и вырву из оков этой дьявольской машины. Вот только этого никогда не случится…

Я колебался в правильности своего решения бежать из города. Но чем больше я думал о том, что пережил за последние месяцы, тем больше понимал, что ни выбора, ни времени ждать у меня не было. И от этого становилось крайне обидно.

– Ну, скажи, что ты думаешь? – спросил Алексей Георгиевич из-за спины.

Его голос делал тягостную тишину страдания невыносимой. В моей крови взыграл гнев, желчь подступила к груди, зубы сжались в оскале. Я хотел сорваться в яростном вопле, но удержал себя. Сделав выдох, я повернулся лицом к полубогу, вершащему судьбы людей, и, глядя ему в глаза, холодно произнес:

– Я думаю о том, что будет ждать девушку на Поверхности, когда она проснется? То же, что и ее мать? Ненавидящий отец? Лживые друзья? Лучше уж спать, чем испытать ту же боль предательства.

Алексея Георгиевича перекосило от этих слов. Левая и правая половины лица не совпадали друг с другом. Губы искривились в форме английской буквы S. Алексей Георгиевич понял меня: лживый друг, предатель – это все он! Это его я обвиняю в том, что случилось с любовью его жизни. И самым прекрасным в этом моменте стало то, что Алексей Георгиевич в глубине души был согласен со мной. Он чувствовал вину, от которой пытался спастись.

– Она опасна! – воскликнул начальник службы безопасности.

– Опасна для кого? Для тех, кто предал ее и ее мать?

– Она сама убила свою мать!

Алексей Георгиевич кричал. Это было не свойственно ему, но сейчас он не контролировал ни свои эмоции, ни свое поведение.

– Убила мать… – задумчиво произнес я, а затем добавил: – И кто же был свидетелем этого, кроме Максима?

Алексей Георгиевич широко раскрыл глаза. Неужели за все годы он ни разу об этом не подумал? Или подумал, но побоялся признаться сам себе? Конечно, его карьера, благополучие зависели от расположения своего покровителя к нему. Поэтому он предпочел не думать, что Максим мог просто избавиться от всех, кого ненавидел за то, что когда-то любил. Я не был уверен в своей догадке, но это было и не важно. Сейчас обвинение звучало как нельзя кстати.

– Вы все дружно сделали вид, что поверили Максиму, – продолжал я. – Все любили Волчицу, но никто не хотел становиться отцом ее детей. Тем более после ее смерти.

Я повернулся к гробу, посмотрел на замученное тело Селены и добавил:

– Разве мужчина, который мечтает быть мужем, поступит так с дочерью любимой женщины?

Лицо Алексея Георгиевича превратилось в бледную маску. Он молчал секунд десять, может, даже двадцать, а затем тихо и несколько отстраненно произнес:

– Зря ты это сказал. Зря.

Начальник службы безопасности подошел к одинокому офисному креслу, стоящему недалеко от саркофага, и с потерянным видом сел в него. Алексей Георгиевич о чем-то думал, и лучше было не знать о чем. Он мне никогда не простит сказанных слов. Но это все было не важно. Главное, я смог вывести своего главного противника из игры, и теперь нужно было воспользоваться этим успехом. Теперь, когда начальник службы безопасности был эмоционально выбит, у меня появился шанс все успешно провернуть. Алексей Георгиевич думал о том, что я мечтаю освободить Селену, и ему даже в голову не могло прийти, что мне нужно пробраться в запретные части Лаборатории, пережившие вспышку вируса Ницше. Не говоря ни слова прощания, я вышел из кабинета и поспешил на Бесконечную Лестницу.

Я шел быстро. Мой шаг не переходил на бег только потому, что я боялся привлечь своим топотом лишнее внимание. Я поднялся по Лестнице на два этажа выше и дотронулся до металлической двери, которая отозвалась холодом на прикосновение кончиков пальцев. Я вел ими вниз по двери, пока не почувствовал замочную скважину. Ее там не должно было быть. Ее никогда там и не было. Но я нашел ее, снял с шеи ключ от Лабиринта и повернул замок. Потому что если у двери есть ключ, то у нее должен быть и замок.

Я открыл проход в неизвестность. Два шага отделяло меня от легенд Лаборатории, которые успели стать ее мифами. И в этот момент, прежде решительный в своей уверенности сделать их, я поколебался. В снах я пересек уже все возможные границы, но в реальности… в реальности я еще не нарушал покои мертвых. Если дети Бездны настигнут меня за этими дверями, то мне не удастся проснуться. Никогда. Я стану таким же пленником Этажа, как и они. Пытаясь совладать с тревогой, я закрыл глаза, хотя в этом не было никакого смысла – вокруг стояла абсолютная темнота, – и с опущенными веками прошел через границу миров.

Жребий был брошен, и я вновь ощутил уверенность. Мои глаза широко открылись, и я поспешил захлопнуть за собой дверь – чем дольше она оставалась распахнутой, тем больше становилась угроза, что мой план будет раскрыт. К моему удивлению, когда железный занавес опустился между мной и лестничной клеткой, я продолжал видеть вокруг себя на несколько метров, хотя в коридоре не светило ни одного светильника.

Но то, что я видел, не доставляло никакой радости моему сердцу. Алексей Георгиевич говорил, что когда вирус Ницше вырвался на свободу, это место превратили в бойню. И оно было именно таким – залитое кровью, усыпанное осколками костей и покрытое пеплом. Никто из живых за прошедшие годы не коснулся следов побоища, запечатав их нетронутыми в бетонном мавзолее. Никто из живых. Но не мертвых.

Они сразу бросались в глаза. Вписанные в подтеки крови и начерченные ею же первобытные рисунки, являющиеся карикатурой на настоящую живопись, запечатлели кровавые образы чудовищных существ и демонических животных, которые восседали на своих тронах и повелевали людьми, как рабами. Это были Древние боги, чьи имена стерлись из человеческой памяти. Но в начерченных кровью рисунках забытые боги вернулись, чтобы оживить первобытный страх, который все это время спал в нашем бессознательном. Там, где проходили Титаны, их поступь оставляла сожженные города и пастбища. Когда они открывали пасти, ничтожные слуги падали ниц перед их голосом. Потерянные племена кружили вокруг своих повелителей в демонических танцах, принося им в качестве подношений человеческие жертвы, которые подвешивались как туши на деревьях. Стена Лаборатории была истерзана жуткими сценами, которые сопровождались надписями на неизвестном мне языке, если этот язык вообще был известен живым. Странные петроглифы, в чьих изгибах читались страдание и раболепие, скрывали в себе забытую правду, которую мы не хотели знать. В этих рисунках и надписях было что-то настолько жуткое и чудовищное, что один только их вид внушал больше ужаса, чем вся Тьма Лабиринта.

Нет, эти заброшенные коридоры были не настолько заброшенными, какими казались на первый взгляд. Где-то в глубине бесконечного мрака скрывались иные – авторы темного искусства. Я помнил свою встречу с одним из мертвых, когда бледное подобие человека растерзало мое тело когтями, и только страж ловца снов вырвал меня из безжалостных конечностей. Я не хотел встретиться с ними снова. Я не был готов ко встрече с мертвыми. В этот раз я был лишен не только оружия, но и магического помощника, который бы мог прийти мне на выручку. Я подумал о том, что было бы неплохо попросить пистолет у Патрицио, но это бы ничего не дало: оружие все равно изъяли бы на проходной завода. Все, на что я мог рассчитывать, – это мое желание вернуться живым.

Мне нужно было найти сектанта как можно быстрее. Но как? Я мог обходить кабинет за кабинетом, но если в этих помещениях есть алчущие мертвецы, то их я найду быстрее. Надеяться, что Забытый сам придет ко мне? Ждать можно очень долго. Но что, если сектант был тем, кто нанес иконы-перевертыши на стену и в древнем алфавите зашифровал путь к его убежищу? Эта идея мне нравилась и не нравилась одновременно. Нравилась тем, что давала мне шанс найти Забытого. Не нравилась тем, что это многое говорило о его личности.

Я начал внимательно рассматривать рисунки и увидел, как сквозь множество примитивных картин проходила вереница людей, как бы идущая на поклон Древним богам. Возможно, мне надо было пройти той же тропой. От такой мысли становилось не по себе, но я пошел этой дорогой.

Пиктограммы привели меня ко входу в помещение, где я ожидал найти сектанта. Но войдя в кабинет, я обнаружил себя окутанным тьмой – аура света вокруг моего тела не достигала стен помещения. Из-за этого истинные размеры комнаты были не ясны, и я находился в некоторой растерянности. Было страшно что-то предпринимать. Казалось, что если углубиться слишком далеко в темноту, то можно никогда не найти дорогу назад. Но и оставаться на месте означало похоронить идею забрать то, за чем я пришел. И снова я заставил себя, невзирая на сомнения, идти дальше. Я сделал несколько небольших шагов, и передо мной вырос металлический стол, на котором были разбросаны шприцы и разбитые склянки. Я аккуратно обошел мебель слева, оставив позади себя ориентир к выходу. Затем я сделал еще шаг и увидел впереди себя человека! Он появился из темноты неожиданно, бесшумно… Я вздрогнул от его внезапного появления, но сделал шаг к нему навстречу и почти шепотом произнес:

– Добрый день!

Никто не ответил. Он и не мог ответить, потому что это было всего лишь мое отражение в зеркале. Я нервно усмехнулся и подошел к стеклу. Перед ним стояла эмалированная раковина, зажатая между металлическими шкафами. На стенке одного из шкафов я увидел выключатель. Я поспешил его нажать, и мое прикосновение оживило тусклую лампочку над головой. Теперь я наконец мог рассмотреть комнату, в которой находился.

Судя по всему, это помещение было лабораторной. В середине комнаты протянулся ряд металлических столов с разбитыми склянками, препаратами и оборудованием; стены были заставлены металлическими шкафами; под потолком повисла мощная вентиляционная шахта. И повсюду виднелись следы бойни: мебель, пол, стены были изрешечены пулями. На полу в пыли человеческой кожи валялись отстрелянные гильзы. И засохшая кровь: она была повсюду. В виде подтеков, брызг, луж. Хотя человеческих тел или костей нигде не было. Как не было и того, кого я здесь искал. Обманутый своими ожиданиями, я был вынужден продолжить поиски.

Мое внимание привлек металлический шкаф, который выделялся на фоне всей картины разрушения. На его алюминиевой дверце было оставлено множество кровавых отпечатков чьих-то рук. Я не тешил себя иллюзиями, что сектант может прятаться в «сейфе», но решил открыть дверь и заглянуть внутрь. Каково же было мое удивление, когда внутри шкафа я увидел очень узкий и длинный проход, ведущий в темноту.

– Добро пожаловать в Нарнию, – произнес я с мрачной иронией.

Меня пугала необходимость пробираться по тесному коридору в неизведанную темноту, искаженную Лабиринтом. Страшно было даже не застрять или заблудиться в бесчисленных развилках – в конечном счете я всегда находил выход на Поверхность. Стены, пол и потолок коридора были скреплены болтами и гайками, которые торчали тонкими штырями, жаждущими вцепиться в мою одежду, кожу и мясо. Сгорбившись как Квазимодо я полез внутрь, аккуратно огибая выступающий крепеж, который, несмотря на все мои старания, ухватился за шлевки брюк. Пока я освобождался из плена, другой болт оставил жгучую ссадину на моей шее. От нервного напряжения хотелось взвыть и бежать вперед, невзирая ни на какие раны. Чтобы немного успокоиться, я остановился и некоторое время просто глубоко дышал. Вдох. Выдох. Вдох. Выдох. Взяв себя в руки, я не торопясь выбрался из капкана.

Но всего через несколько шагов лист металла под моей ногой прогнулся, и его стон тягучим эхом протянулся вглубь темноты по всему коридору. Этот звук оповестил о моем появлении всю запретную часть Лаборатории. Я молча выругался, а затем замер на месте, стараясь даже дышать медленнее. Я не прятался, но если в этом лабиринте кто-то был, то я хотел услышать его шаги. Но сколько я ни молчал, никаких звуков, кроме биения собственного сердца, я не услышал. И я пошел дальше, невзирая на шум, который создаю, лишь изредка останавливаясь, чтобы отцепиться от очередного штыря или чтобы убедиться в том, что эхо моих шагов – это именно эхо моих шагов, а не чьих-то чужих.

Коридор не был прямым – он изгибался, поднимался и опускался, но никогда не менялся в размерах. В нем встречались развилки, но кровавый след из пляшущих человечков направлял мой путь. В какой-то момент, сложно сказать, как скоро, потому что я не ощущал время таким, каким оно было на самом деле, я почувствовал запах топленого жира. Сначала слабый, он становился все сильнее и сильнее, пока не стал вызывать отвращение. Вскоре после этого за одним из поворотов я увидел слепящий желтый свет, идущий через широкую решетку в полу коридора. Тут же обрывался кровавый хоровод. Я почувствовал облегчение. Теперь можно было вылезти из узкой щели в нормальную комнату.

Я поднял решетку и начал спускаться. Я хотел спрыгнуть вниз, но получилось скорее неуклюжее падение, достаточно болезненное, на керамический пол. Но то, что я увидел, очутившись внизу, заставило меня мгновенно подняться на ноги.

Пол вдоль стен был уставлен бесчисленным множеством горящих свеч, покрытых черной копотью, которые и являлись источником мерзкого запаха. Эти свечи изготовили не из воска или парафина, нет – их сделали из животного жира. Только вряд ли в качестве животных использовали животных. Среди рядов обрядовых огней в слое пыли и копоти лежали осколки раздробленных костей. Это место было могильником, который обезумевшие сектанты превратили после своей смерти в алтарь проклятых богов, принеся собственные тела им в жертву. Их души, запертые на этажах Лаборатории, не в силах попасть в Рай или Ад, вероятнее, конечно, в Ад, получили в награду за свою преданность безумие, которым они окрашивали стены, пол, потолок вокруг себя. А эта комната стала их храмом.

Почему именно она? Потому что эта комната была их усыпальницей при жизни и после смерти. Это можно было понять по нагромождению кроватей и энцефалографов, сдвинутых к одной из стен. На этих постелях мертвые спали, встречаясь в снах со своими богами, а ученые следили за их физиологией. Так продолжалось до тех пор, пока вирус Ницше, созданный Крампом, не породил сверхлюдей, которые бросили вызов богам и убили всех их последователей. Но и сами они были обречены на смерть, если не от пуль охраны, так от голода, настигшего их после консервации этажа.

Но последователи Древних богов вернулись в виде призраков и вновь завладели этими залами. Темные духи, мучимые памятью о снах, казавшихся кошмарами для обычного человека и благословением для оступившихся, начали созидать свои грезы в виде кровавых рисунков. И эта комната, этот темный храм стал апофеозом того мерзкого первобытного творчества, которое я увидел в лабиринтах Лаборатории.

В центре комнаты темные послушники нарисовали огромный круг, который символизировал не то нашу планету, не то колесо бесконечных страданий. Внутри круга и на его поверхности мертвые нарисовали тонкими линиями человечков. Те из них, кто были ближе к центру круга, засасывались не то в огромный водоворот, не то во всепоглощающую черную дыру. Люди, находившиеся подальше, но все еще внутри круга, были поглощены насилием – они шли с копьями войной друга на друга и природу, порабощали других людей в рабов, хлестая их огромными кнутами, падали замертво от голода, протягивая руки к царькам, восседающим на тронах. Наконец, на поверхности круга были изображены народы, павшие на колени в едином молитвенном порыве перед громадными чудовищами. Они были настолько огромны, что их ноги стояли на круге, тела проходили по полу до стен, росли на них, переходя на потолок. Гигантских размеров головы монстров нависали над жалким человечеством, взирая на них сверху вниз. Чудовища были подобны древнеегипетским богам, но напрочь лишены египетского обаяния. В их человеческих телах проступало что-то звериное, демоническое, заставляющее содрогаться от ужаса. Но на Древних богах картина не заканчивалась: над их огромными телами светил небесный огонь, напоминающий солнце. В этом огне горели люди, а Древние боги закрывались от него руками, как бы спасая человечество от сожжения.

Разглядывая оставленные послушниками рисунки, я не сразу заметил, как появились их создатели. Множество безликих призраков, в которых с трудом угадывались тени человеческих черт, вышли из своих темных углов, чтобы посмотреть на незваного гостя, которых не появлялось здесь множество лет. Мертвые приближались ко мне, создавая плотную завесу из своих прозрачных тел и окружая меня со всех сторон. Тени о чем-то говорили между собой – в комнате стоял гул, в котором было невозможно разобрать отдельных слов, только интонации калейдоскопа фраз. Звук мертвого хора нарастал, оглушая разум. От накрывающей симфонии становилось не по себе, и я заткнул уши, пытаясь спрятаться от нее, но голоса зазвучали в моей голове. Хотелось бежать. Но бежать было некуда.

Один из призраков отделился от толпы и полетел на меня! Пытаясь спастись, я сделал шаг в сторону, но тень полетела следом и прошла сквозь мое тело! Было не больно: только мерзкая судорога пробежала от конечностей до головы, после которой я ощутил легкую усталость – своим пустым прикосновением мертвый вычерпнул из меня часть жизни. Я обернулся. На полу остались брызги моей тени, подобные брызгам крови. В этот момент в спину влетел еще один призрак. И снова раздражающая судорога. И снова вычерпнутая жизнь. И снова раненая тень.

Когда третий призрак вошел в меня, я потерял самообладание и побежал к выходу из комнаты – прямо через толпу. Но каждая тень, через которую я проходил, забирала свою часть жизни. До двери оставалось всего несколько шагов, когда я обессилено рухнул на пол. Я пробовал ползти, но призраки не оставляли меня в покое, продолжая терзать мою душу. Слабость. Головокружение. В голове нарастал гул. Громче и громче. Громче и громче. Взрыв оглушающей тишины. И темнота.