Читать книгу: «Хронокатализаторы»

Глава 1. Принцип Наблюдателя

Свет не гас. Он дробился, просеивался сквозь призму временных слоев, превращаясь в мириады звездных пылинок, каждая из которых была чьей-то жизнью, чьим-то мгновением. Лео стоял в сердцевине этого немого космоса, в эпицентре бури, которую ощущал лишь он один. Его операционная капсула – «Кокон» – вибрировала тихим, убаюкивающим гудением хроно-двигателей. Вокруг него клубился, мерцая, воссозданный с атомарной точностью Ульм конца XIX века. За окном симуляции медленно проплывал конный экипаж, а с неба, пахнущего не влагой, а цифровой прохладой, моросил осенний дождь. Он был Призраком в самой сложной из машин – машине времени, чьими шестернями были человеческие судьбы.

Его называли лучшим. Пока другие Хронокатализаторы применяли грубую силу – подстроенный выстрел, анонимный звонок, – Лео творил искусство полутонов. Шепот, долетавший до спящего гения из забитого угла комнаты. Кошачий вопль за окном, заставивший убийцу дрогнуть в решающую секунду. Ключ, подобранный и повешенный на видное место, чтобы забывчивый изобретатель вовремя попал в свою лабораторию. Он не писал историю с чистого листа. Он был ее корректором, ее невидимым стилистом, ювелиром, подпиливающим грани случайностей, чтобы они сложились в нужный узор.

Новый приказ прибыл, отмеченный высшим приоритетом. Он пах озоном и сталью – запахом самой Истории. Миссия: Альберт Эйнштейн. 1895 год. Цель: обеспечить контролируемое падение небольшого железоникелевого метеорита в предгорьях близ Ульма. Расчеты ХроноАнализа были неумолимы и элегантны в своей простоте: зрелище болида, рассекающего ночное небо, и последующая находка необычного, оплавленного камня должны были посеять в сознании мальчика первый, главный вопрос – о природе движения, пространства и внеземного происхождения материи. Одна искра, чтобы разжечь костер теории относительности. Типичная работа для Призрака.

Лео синхронизировался с точкой входа. Виртуальный Ульм обрел плотность, насыщенность, шероховатость. Мир сжался до узких улиц, до запаха свежего хлеба, влажного камня и лошадиного пота. Он нашел свою цель легко, как всегда. Альберт. Неуклюжий подросток с живыми, любознательными глазами, но с вечной скучающей гримасой на лице, маской, скрывающей бурлящий внутри ум. Он не решал в уме сложные уравнения. Вместо этого он сидел на берегу реки и бросал плоские камешки, стараясь добиться большего количества скачков по воде, с упоением изучая не абстрактные законы физики, а их конкретное, красивое, почти поэтическое проявление – рикошет.

Дни наблюдений выявили тревожный, нарастающий диссонанс. Лео, видевший на своем веку десятки будущих гениев, понимал: метеорит, каким бы эффектным и рассчитанным он ни был, оставался бы для этого мальчика лишь ярким фейерверком, мимолетным чудом. Его ум воспламеняло не это. Глаза его загорались иным, внутренним огнем, когда он тайком проглатывал томик Гёте, украденный из библиотеки отца, или, когда замирал, затаив дыхание, под окном, откуда доносились упражняющиеся гаммы чьей-то скрипки. Он ловил не формулу, а гармонию. Не расчет, а музыку.

Лео на миг задумался, поймав себя на крамольной, еретической мысли: «А что, если он ищет не то? Что, если мы все ищем не там?» И в эту роковую секунду профессиональной слабости, рассеянности, его рука непроизвольно сжала маленький, истрёпанный томик в потершемся кожаном переплете – стихи забытого поэта-метафизика, его талисман, его слабость. Он почувствовал легкий, почти неосязаемый толчок – микроскачок напряжения в системе стабилизации «Кокона». Сердце его упало, превратившись в тот самый метеорит, который он должен был обрушить на Землю. Он судорожно ощупал карман временного скафандра. Книжки там не было.

Она лежала в прошлом. Реальная, осязаемая, чуть влажная от дождя. Она упала в рыхлую землю клумбы с розами, прямо на пути мальчика, будто ее кто-то специально там положил.

Альберт наклонился, поднял диковинный, незнакомый предмет с непонятными символами на обложке. Его пальцы, привыкшие к шероховатости камешков, нежно обтерли налипшую грязь. Он приоткрыл ее на случайной странице. Лео, затаив дыхание, добавил увеличение. Он увидел, как глаза Альберта, еще секунду назад скучающие, пробежали по строчкам, и зрачки его расширились, вобрав в себя весь свет мира:

…И вихрь в кольце, и пламя в льдине,

И в каждой точке – целый мир…

По лицу мальчика пробежала судорога – непонимания, затем изумления, а потом чистого, незамутненного восторга и откровения. Не от камня с неба. От этого. От строк, говорящих о единстве вселенной, о том, что бесконечно великое таится в бесконечно малом.

Приказ в его нейроинтерфейсе был ясен, как алмаз: «Метеорит. Координаты… Время…». Но сама История, живая, дышащая, непредсказуемая, требовала здесь и сейчас не физика. Она требовала поэта. Чтобы спасти будущее, которое прислало его сюда, ему предстояло уничтожить это хрупкое, только что родившееся откровение и подменить его грубым, пусть и безупречно рассчитанным, обманом. Лео смотрел на озаренное, преображенное лицо мальчика, впервые в жизни видящего истину, и его собственная истина настигла его с пугающей, чудовищной ясностью.

Он не хранил историю. Он был ее грабителем могил. И ее же – собственным – дитём.