Призрак Тилацина

Тилацин, также известный как тасманийский волк или тасманийский тигр, был когда-то грозным хищником, охотившимся в Австралии, Новой Гвинее и Тасмании. После того, как на континент и острова пришли люди, началось вымирание тилацинов, и к 30-м годам ХХ века вид исчез окончательно. Но слухи о том, что тасманийские волки выжили где-то на бескрайних просторах Австралии, ходят до сих пор. В последние годы десятки человек заявили, что видели живых тилацинов, хотя доказательств никто предъявить не смог. Остается непонятным, в чем природа таких свидетельств – в настоящей встрече с легендарными хищниками или в наивной надежде на то, что осколки прошлого, утерянного навсегда, еще можно вернуть.

Пролог

Настя вошла в зал, полный мертвецов. Мертвецы были жуткими и немного забавными. Они играли, пели и танцевали, в них не чувствовалось того абсолютного горя, которого, пожалуй, следовало ожидать от тех, кто уже пересек финальную черту. Они словно рады были выступать перед немногочисленной публикой, бродившей между эффектно подсвеченными экспонатами.

Готовясь к визиту на эту выставку, Настя ожидала не такого. Она никогда не считала смерть священным таинством – Настя и слов-то таких обычно не использовала. Просто ей казалось, что делать статуи из настоящих трупов – это как-то… странно. Вроде как ненормально. Разве нет?..

Но оказалось, что не всегда и не везде. Выставку «Элементы Земли», превращавшую мертвые человеческие тела в произведения искусства, запретили во многих странах. Настя подозревала, что, даже если бы власти дали позволение, жители этих стран разгромили бы зал и предали мертвецов земле. Варвары, что с них взять?

Зато в других странах, куда более цивилизованных, выставку приняли с восторгом. Изначально пластинация заявлялась как научное направление, мертвые тела выставляли в образовательных целях. Создатели «Элементов Земли» стали чуть ли не первыми, кто открыто заявил: наука здесь ни при чем, мы превращаем трупы в вечные произведения искусства, вы ведь понимаете, что это прекрасно?

Насте это прекрасным не казалось даже на уровне идеи, однако сказать о таком было стыдно. Разве цивилизованные люди не способны отбросить какой-то там примитивный страх перед смертью и все воспринимать спокойно? Настя хотела доказать своим новым знакомым, что она тоже очень даже прогрессивная и умеет мыслить свободно. Да, в ее родной стране эту выставку запретили. Но она, Настя, гораздо умнее соотечественников, она все поймет как надо!

– Это настоящий прогресс и умение возвыситься над собственными инстинктами, – вещал американец, сопровождавший Настю. – Страх смерти всегда был главным страхом, понимаешь? Он же порождал вот то самое подсознательное отторжение всего, что связано с мертвыми телами. Но ведь трупы – это такой же материал, как дерево или камень! Почему нет, если все это было создано природой?

Настя то и дело кивала, соглашаясь. Говорить она старалась поменьше, чтобы ненароком не выдать себя. Все ее мысли сейчас были сосредоточены на попытке вспомнить, как же зовут ее спутника. То ли Кевин, то ли Стивен… Что-то очень американское. Он сам очень американский: высокий, загорелый, с крупным квадратным подбородком и белоснежной улыбкой. Такого хоть сейчас бери и помещай на плакат о том, как здорово жить в этой прекрасной стране. Ну а что смотреть на лишенные кожи трупы любит… так кто нынче идеален?

Он был куда приятней, чем большинство мужчин, которые были рядом с Настей за последние три года, после того как все случилось… Его хотелось сохранить – за молодость, красоту и богатство. И угораздило же ее забыть имя! Пока выкручиваться было не так сложно, она просто звала своего спутника «милый» или «детка», американцы такое любят. Но рано или поздно он заподозрит неладное, если она не будет уверена в его имени. Настя твердо решила этой же ночью добыть его права и посмотреть, как все-таки нарекли это белозубое чудо родители.

Однако до ночи еще было далеко, пока она лишь ходила по полутемным залам и разглядывала навеки застывших мертвецов. Когда то ли Стивен, то ли Кевин сказал, что они будут смотреть на статуи из трупов, Настя сразу же представила лужи крови на полу, разлагающиеся ткани, жуткую вонь… Конечно же, реальность оказалась не такой пугающей. Тела, прошедшие пластинацию, больше напоминали манекены, чем настоящие трупы. Самым страшным оказалось то, что все они были выставлены без кожи, некоторые – в разрезе… И опять же, Настя видела в них скорее модели тел, а не сами тела. Они улыбались так беззаботно, у них были такие живые взгляды… Разве это возможно, если их коснулась настоящая смерть? Настя даже начинала подозревать, что организаторы выставки все-таки мошенники. Пользуясь интересом, который у многих вызывала пластинация, они изготовили статуи из пластмассы, на каком-нибудь 3D-принтере напечатали, никто ведь не проверит!

– Я считаю, что такие экспозиции помогают нам отбросить примитивное ханжество, – рассуждал Настин спутник, рассматривая пару мертвецов, прижавшихся друг к другу. Глаза американца при этом странно, непривычно блестели, однако Настя предпочла думать, что ей просто чудится из-за света ярких ламп. – Ведь человеческое тело прекрасно! Это куда лучше, чем колотить по камню, искусственно создавая то же самое… Обработать мрамор нынче любой дурак может – и любая машина! А здесь люди отдают должное людям… Смотри, у главного экспоната пусто, давай скорее, иначе опять набегут!

– Здесь есть главный экспонат? – спросила Настя, стараясь казаться заинтересованной. Она уже изрядно устала от вида обнаженных мышц, костей и слоев жира. Но говорить об этом было ни в коем случае нельзя, потому что тогда она рисковала лишиться статуса интеллектуалки, воспарившей над примитивными убеждениями.

– Конечно! «Матерь-Земля», помнишь, я говорил тебе!

– Ах да… Я помню.

Она действительно помнила – и очень надеялась, что к этому экспонату они не пробьются из-за толпы желающих разглядеть его вблизи. То ли Стивен, то ли Кевин упоминал, что такое возможно. Он предупреждал об этом Настю, чтобы она не расстроилась, а она лишь тихо порадовалась.

Да, тела оказались не страшными и как будто пластиковыми. Но всему же есть предел! В статье о выставке, которая обещала примирить человека с природой, главным экспонатом была заявлена статуя беременной женщины. Конечно же, лишенной кожи – почему-то считалось, что только это показывает красоту человеческого тела во всем великолепии. А может, кожа просто плохо переносила пластинацию, Настя не знала и не желала знать…

Она помнила, что все люди, чьи трупы были использованы для выставки, подписали когда-то добровольное согласие на такую участь. Но главный экспонат… Это же слишком! Сердцем выставки и символом легендарной Матери-Земли стала беременная женщина. Настя видела только небольшое рисованное изображение на афише, но и этого оказалось достаточно, чтобы по коже прошел неприятный холод, оставлявший за собой след из мурашек.

Та женщина стояла гордо выпрямившись и расправив плечи, она смотрела вперед и обеими руками поддерживала массивный живот – явно на последних месяцах беременности. Только внутри у нее был уже не ребенок, такое не поняли бы даже в самых прогрессивных странах. В себе она носила причудливое переплетение цветов и трав, обозначавшее начало той самой природы, которая породила всю жизнь на Земле.

Считалось, что это прекрасно. Вот только Насте, которая сама в скором времени надеялась родить ребенка от то ли Стивена, то ли Кевина, чтобы закрепиться в США, не хотелось на такое смотреть. А пришлось… Если американец сейчас сорвется, разочаруется в ней, ребенка точно не будет. Нужно терпеть… Не может это быть так уж страшно! Живот наверняка искусственный, та женщина вообще не была беременной, это все не по-настоящему.

Настя заставила себя улыбнуться, она взяла своего спутника под руку и уверенно прошла к площадке, на которой стояла «Матерь-Земля».

Эта статуя почему-то оказалась куда более правдоподобной, чем остальные. Может, потому что свет был выставлен безупречно? Сияние прожекторов позволяло рассмотреть мертвую женщину во всем потустороннем, наполняющем душу ужасом великолепии. Американец наблюдал то за ней, то за своей спутницей, желая убедиться, что Настя тоже наслаждается моментом. Поэтому Настя не могла отвернуться или закрыть глаза, приходилось смотреть на покойницу.

Взгляд скользнул сначала по ногам, стоящим на цветочной поляне, по тому самому животу, полному зелени, по груди, идеальной линии плеч, остановился на лице…

И вот тогда Настя закричала.

Этот крик, разрезавший, вспоровший изредка шелестевшую голосами тишину зала, многих заставил вздрогнуть, а американца будто и вовсе откинул в сторону. Настя этого даже не заметила. Ей было все равно, как смотрят на нее остальные, она забыла, кто она и где находится, зачем пришла сюда. Она просто не могла перестать кричать – крик вдруг показался ей единственной тонкой нитью, не позволяющей вечному мраку утащить ее из мира живых…

Американец попытался успокоить ее, отвести в сторону, он что-то говорил, но Настя не обращала на это внимания. Она смотрела только на мягко улыбавшееся ей лицо, лишенное кожи.

Потому что это лицо было ее собственным.

Глава 1

Осень и зима сплетались, сливались, образуя то странное время года, когда сезон угадать невозможно, нужно его просто пережить. С высоко поднятым воротником и низко опущенной головой, потому что ветер бьет прямо в лицо, а с неба обрушиваются потоки то снега, то дождя, то снега, переходящего в дождь. Пару раз случались и ледяные ливни, оставлявшие мир скованным прозрачным твердым коконом, прекрасным на фотографиях и убийственным в реальности. Рассвет скрывался где-то за плотной пеленой облаков, электрическое освещение или не выключалось совсем, или выключалось на час-другой, ну а потом за ярко горящими огнями снова подкрадывался вечер.

Межсезонье. Безвременье.

Обычно Яна Эйлера не слишком заботили все эти переполненные серостью, дождями и туманами дни. Он на них не обращал внимания, не было ни сил, ни желания смотреть в окно и вздыхать о том, что давно уже не было солнышка. Но сейчас от этой полутемной мешанины сырости и слякоти почему-то становилось хуже. Как будто Ян в какой-то момент упустил контроль над своей жизнью, и сложно было понять, что случилось на самом деле, а что ему приснилось.

Телефон Александры неизменно отвечал ему чужим безжизненным голосом, сообщавшим, что абонент временно недоступен. Российский номер, на австралийский Ян и не звонил никогда. Знал, что на этом совершенно незнакомом номере ответ будет – но быстрый, виноватый, скорее раздражающий, чем успокаивающий. Нужно было ждать, а чего ждать – он и сам не знал.

Он даже не считал, сколько дней прошло с тех пор, как Александра улетела. Тогда эта новость была шоком, тем самым громом среди ясного неба… Все посмеиваются над метафорой, пока нечто подобное не случится с ними. И вот где-то наверху громыхает, инстинкты требуют бежать или сражаться – но бежать некуда, да и сражаться не с кем. Остаются лишь горечь и тупое бессилие перед тем, что от тебя совершенно не зависит.

Зато Александра, пожалуй, даже гордилась собой… Она сообщила об отъезде не из другой страны, как намеревалась изначально, а вечером – накануне раннего утреннего вылета. Говорила быстро, отводя взгляд. Объясняла что-то про дела, которые нужно уладить в Австралии, про карьеру, друзей, планы… Сказала слишком много, и это намеренно, чтобы среди слов скрыть главное. Но с Яном такой трюк не работал, он все равно заметил подвох.

– Так когда ты вернешься? – холодно спросил он.

– Я еще не знаю… Сложно сказать, сколько это займет, как там все пойдет…

– Но ты ведь вернешься?

– Я точно прилечу еще в Россию! – заверила его Александра.

И оба они знали, что это не было ответом на его вопрос.

Ян оказался к такому не готов, он понятия не имел, что нужно делать, и решил не делать ничего. Он позволил сестре улететь – не удерживать же ее силой! Александра просто исчезла, превратилась в голос, звучащий редко, глухо и далеко. Вот тогда и наступило это безвременье: Яна не покидало ощущение, что сестра и вовсе не возвращалась к нему. Она все-таки умерла, а события последних лет – всего лишь иллюзия, слишком невероятная, чтобы оказаться правдой.

В семье к решению Александры отнеслись по-разному. Старший брат, конечно же, злился – потому что у Пашки злость была реакцией по умолчанию. Разозлиться удобней, злость хорошо обезболивает в любой ситуации. Павел сообщил всем, кто готов был его слушать, что чего-то подобного он давно уже ожидал, просто не говорил остальным, чтобы не расстраивать их. Вот только по его растерянному взгляду было понятно, что ничего он на самом деле не ожидал, не хотел и теперь понятия не имеет, что делать.

Нина восприняла эту новость спокойней – однако Нина в принципе стала спокойней. Она будто поборола внутренних демонов и в награду за это получила ту невозмутимость, о которой многие представители ее профессии только мечтают.

– Дай ей время, – посоветовала Нина.

– Ты говоришь это как сестра или как психолог?

– Все сразу. Саша много рассказала о том, что с ней случилось, из-за этого может возникнуть иллюзия, что мы все знаем и понимаем. Но понять такое до конца невозможно: услышать о насилии и пройти через него – не одно и то же.

– Я и не говорил, что одно и то же, – напомнил Ян.

– Но наверняка был уверен, что способен предсказать ее поведение. Она ищет пути справиться по-своему, и вряд ли она что-то скрывает от тебя. Она и сама не знает, что ей нужно.

– Все же нормально было!

– Все было на паузе, – возразила Нина. – Она оставила огромный кусок своей жизни на другом континенте. Сюда она приехала в гости – и как гостья непозволительно задержалась. То, что она делает теперь, однозначно показатель больших перемен. Ты на них пока повлиять не можешь, просто жди, к чему они приведут.

Ждать Ян как раз не любил, действие приносило куда больше уверенности. Однако сейчас он действовать попросту не мог, ему оставалось лишь отвлекаться. Хотя удача и тут оказалась не на его стороне: в работе наступило затишье. Среди дел, с которыми ему приходилось разбираться, большая часть была из очевидных – тех, где никого искать не нужно, достаточно оформить документы и передать дальше. Если же требовалось хоть немного напрячься, Ян сразу же вспоминал, что посоветоваться ему больше не с кем. Не то чтобы это было обязательно, он справлялся раньше и мог справиться теперь. Однако вечное напоминание о том, что контроль над жизнью может ускользнуть в любой момент, сил не добавляло.

Сегодня день и вовсе выдался на удивление паршивый. С самого утра с неба сыпалось непонятно что, и на дорогах скопилась серовато-коричневая каша из снега, грязи и реагентов. Город пожирал время многочасовыми пробками. На работе пришлось сосредоточиться на бумагах, которые никто за Яна не заполнил бы. От сухого канцелярского языка мозг будто отключался, строки плыли перед глазами. Монотонная работа лишь усиливала желание сделать хоть что-нибудь, лишь бы повлиять на это тупое ожидание. На берегу реки можно ждать, когда мимо проплывет труп твоего врага – но в этой ситуации трупы Яну были не нужны.

Поэтому он дождался обеда и покинул кабинет. Ян намеревался сразу направиться к выходу, но у двери допросной ненадолго задержался, прислушался. Тонкая преграда слабо глушила вопли, доносившиеся изнутри. Не боли – злости. Кто-то раздраженно грозил всем, чем только можно, чуть ли не карами небесными, если кое-кто другой не начнет говорить…

Так обычно не делалось – за пределами американских фильмов, естественно. Ян нахмурился, пытаясь понять, кто тут комедию устроил. Он даже думал вмешаться, потом вспомнил, кто вопит внутри, и желание заходить в допросную сразу отпало.

Изобразить из себя крутого копа явно решил малолетка этот… Ян все время забывал его фамилию: то ли Костюченко, то ли Костючев, то ли Костючук, что-то в этом роде… Скорее всего, Костюченко. Кажется, даже Леонид. Новоиспеченного сотрудника перевели совсем недавно – и ни для кого не было секретом, что у мальчишки влиятельные родственники, которые уже распланировали его карьеру. Сам пацан тоже прекрасно знал об этом.

Обычно таких «звездных детей» пристраивали сразу на должности повыше да потеплее. Но семья Костюченко решила пойти нестандартным путем, хотя Ян прекрасно понимал, почему, да и все понимали. Малолетке предстояло прослужить несколько месяцев, получить повышение, а потом всю оставшуюся жизнь рассказывать, как он осознанно начал путь «с самого дна» и никогда не пользовался связями. Так что пацана терпели, как плохую погоду, и старались лишний раз с ним не пересекаться.

Не собирался делать этого и Ян. Ему достаточно было того, что вопит не задержанный, а сам Костюченко, значит, ничего особенного в допросной не происходит. У него были дела поважнее, чем роль няньки.

Через сумрачный город он направился к знакомому зданию на окраине. У Яна не было уверенности, что Андрей сейчас там… Но других вариантов просто не осталось. Из квартиры по соседству с Яном он съехал практически сразу после отлета Александры. А куда направился – непонятно: когда эти двое стали жить вместе, свою квартиру Андрей то ли сдал, то ли продал, по старому адресу его уже не найти. Зато от собственной клиники он бы так просто не отказался, и Ян подозревал, что Андрей сейчас тоже сосредоточится на работе.

Не прогадал. Секретарь, прекрасно знавшая Яна, сообщила, что директор ветеринарной клиники у себя. Вот только докладывать Андрею о прибытии гостя она не спешила, вместо этого она, нервно поглядывая на дверь кабинета, жестом подозвала Яна поближе и тихо сказала:

– Вы ведь не по делу к нему? Не по работе?

– Странный вопрос, – заметил Ян. – Но да, вполне логично предположить, что лично мне ветеринар не нужен.

– Да нет, я не в том смысле, просто… У Андрея Викторовича не так уж много друзей, насколько я знаю, а вы тут уже бывали… И та история с покушением…

Секретарь явно не привыкла к сплетням, и чувствовалось, что ей не по себе от такого неожиданного и непрошенного обсуждения начальника, однако и промолчать она не могла. Яну пришлось поторопить ее:

– Есть причины для беспокойства? У него начались проблемы?

– Нет, если так посмотреть, все хорошо… Клиника процветает, расширяться будем, и Андрей Викторович снова стал лично проводить операции, к нему уже очередь…

– Тогда в чем дело?

– А живет он когда? – вздохнула секретарь. – Он тут до моего прихода – и остается, когда я ухожу. Есть подозрение, что он и ночует здесь хотя бы иногда. Разве ж это нормально? Совсем недавно было не так… Мне кажется, у него что-то случилось, но с работой это точно не связано, иначе я бы знала. Вы не поэтому приехали?

– Я все это учту, – кивнул ей Ян. – А теперь сообщите Андрею Викторовичу, что я к нему не по записи.

Было подозрение, что Андрей вообще откажется с ним говорить, просто развернет еще на уровне секретаря и даже из кабинета не выглянет. Не самое адекватное поведение, но что ему терять?

Однако Андрей оказался умнее, и в кабинет Яна все-таки пригласили. Хозяин клиники кивнул ему, но из-за стола не поднялся, продолжая заполнять какой-то бланк. Андрей выглядел собранным, невозмутимым, отдохнувшим даже, и мало кто догадался бы, что в его жизни что-то пошло не так. Да и Ян уверен не был: домыслы секретаря – сомнительный источник информации.

И все же, когда Андрей оторвался от документов и посмотрел на гостя, было в его взгляде что-то тяжелое, не подходящее человеку, у которого в жизни все великолепно.

– Нет, не звонит, – равнодушно произнес он, не дожидаясь вопроса. – И не пишет. Ты ведь за этим пришел?

Ян кивнул:

– А ты ей?

– Нет и не собираюсь. Я ей все перед отлетом сказал.

– Да уж сколько времени прошло…

– Двенадцать дней.

– Разве? Мне кажется, больше…

– Двенадцать дней, – все так же спокойно повторил Андрей. – А сколько кажется – твое личное дело.

– И что, вот это… всё? У вас…

– Ты правда хочешь в это лезть? Говори, зачем пришел на самом деле. И для ясности – сразу исключим мое благополучие, которое тебя якобы дико беспокоило. Можешь даже пошутить про прыжки с крыши в любой удобной форме.

Лезть в это Яну действительно не хотелось, а хотелось развернуться и уйти. Он терпеть не мог такие разговоры, они погружали его в роль старой сплетницы – и роль эта его вовсе не манила. Но сейчас отступать было нельзя.

– Вся та история с крышей меня не касается, – отрезал Ян. – Это между вами с Сашей. Я хочу узнать, почему ты не поехал за ней.

– Зачем тебе?

– Потому что от наших брата и сестры я чаще всего слышу «Она позовет, если будет нужно». Александра действительно будет справляться сама до последнего. Но если она все-таки позовет… Это ведь ни к чему не приведет, не в этот раз. Я просто не смогу ей помочь. Тут даже не в расстоянии дело – хотя в нем тоже. У меня нет визы в Австралию, да и не дадут мне такую визу, сам понимаешь, почему. Что бы ни случилось с Сашей там, меня рядом не будет. И я надеялся, что ты полетишь за ней… или даже с ней. А ты до сих пор здесь. Вот я и спрашиваю, почему.

Андрей не спешил с ответом. Он развернул кресло так, чтобы смотреть в окно – на мутный серый мир. Его нисколько не тревожило, что гость остался у него за спиной, он наверняка хотел этого. Ян даже начинал подозревать, что вот таким нехитрым способом его собеседник решил закончить неприятный разговор, когда ответ все-таки прозвучал.

– Я просто устал, – тихо сказал Андрей.

– Устал ее любить? – хмыкнул Ян.

Вот только Андрей иронию проигнорировал, он обернулся к гостю и ответил вполне серьезно.

– Да. Это оказалось сложнее, чем я предполагал.

– Охренеть логика… И что теперь?

– А что делают, когда устают? Отдыхают.

– От человека?

Андрей взгляд, направленный на него, без труда выдержал, глаза не отвел. Видимо, привык к Эйлеровским взглядам за время жизни с Александрой.

– Да. Можно любить человека и уставать от него, и иногда отдыхать от него. Разве это настолько непонятно?

Тут хотелось соврать – просто чтобы доказать свою правоту во всем. Но на ложь не было сил, да и Андрей наверняка знал о собеседнике достаточно. Ян ни на миг не забывал, каково впускать в свою жизнь человека, который вечером может заглянуть в гости – или оказаться в мексиканской тюрьме на двадцать лет. Причем с одинаковой вероятностью.

– Допустим, понятно. И ты прав, лезть в это глубже мне не хочется, – сдался Ян. – Но ты имей в виду… Я ей на этот раз не помогу. У тебя шансов больше, я прекрасно знаю, какие у тебя связи. Просто подготовься к тому, что нужно будет сорваться, если все полетит черт знает куда – а каковы шансы, что оно не полетит?

– То есть, снова перекраивать жизнь под нужды Александры?

– Ну, или так, или продолжай пролеживать диван в своем кабинете и сверхурочно кастрировать котов. Это тоже важно.

Андрей мог бы послать его хотя бы сейчас, а все равно не сорвался, предпочел промолчать. Ян подозревал, что это плохо: такая усталая злость могла тлеть куда дольше, чем бурная вспышка гнева. Но нужных слов тут все равно не осталось, дальше Андрею самому предстояло решить, как поступить.

Яна ожидала все та же бумажная волокита, поглощающая медленно и неумолимо, как болото. Спешить к этому не было никакого смысла, так что он даже не пытался объехать нарастающие вечерние пробки и обратно к отделению добрался уже в ранней темноте. Никого это особо не волновало, поэтому Ян просто собирался вернуться в кабинет и убить еще несколько часов жизни на тексты, которые никто не будет читать, когда его окликнул дежурный.

– Ян Михалыч, ты это… подожди, а?

В том, что дежурный его позвал, не было ничего особенного – и по работе могла возникнуть необходимость, и попытка одолжить денег стала бы не таким уж невероятным вариантом. Куда больше Яна удивило то, как дежурный обратился к нему: как будто украдкой, напряженно оглядываясь по сторонам. Почти как секретарь Андрея, и это было даже забавно… Хотелось усмехнуться, но Ян подозревал, что его не так поймут, и просто подошел к окошку.

– Подождал. Что нужно?

– Там этот… Принц наш парниковый опять подозреваемого в допросную поволок… А как по мне, плохая это идея… Там подозреваемый про врача ныл, и я предлагал, но этот же ни в какую…

– Так, стоп, – нахмурился Ян. – О чем вообще речь? Какого подозреваемого? И я так понимаю, речь идет о Костюченко?

– Ну да… Ты ж знаешь, каким он делом занят?

– Нет. С чего бы? Могу лишь предположить, что каким-нибудь простым и неумолимо ведущим к звезде на погоны.

Угадать такое было не сложно – иных дел юному Леониду Костюченко и не поручали. Ян подозревал, что малолетка на самом деле не глуп, но покровители новичка, видно, не хотели рисковать. Они выбирали только те случаи, где все было на виду… Однако, судя по нервному виду дежурного, на этот раз что-то пошло не так.

– Вроде как да… Короче, там история такая: пара одна перестала на связь выходить, родня их забеспокоилась или друзья, не знаю точно…

– Дальше, – поторопил Ян.

– Ну, дальше добились того, что наряд туда поехал… А там парень с битой мордой, а девка мертвая на диване валяется.

– То есть, жертва и следы сопротивления в буквальном смысле налицо?

– Угу, – кивнул дежурный. – Орудия только нет… Застрелили там девицу-то, а непонятно, из чего, и нужно было добиться от парня этого признания: из чего стрелял, куда дел.

– Да уж, я слышал, как Костюченко этого добивался. В соседнем районе тоже слышали.

– Это как раз понятно, почему, там парень этот обкуренный совершенно… Когда его вязать приехали, он дверь-то сам открыл, но ни черта не соображал, блеял что-то и слюни пускал. Надо было ждать, пока его попустит чуток, ты сам знаешь, как такое делается…

– Но наш карьерист уже бил копытом. Опять же, мне-то что?

– Да я вот начинаю думать, что не обкуренный этот подозреваемый… Там результаты анализов пришли, чистый, кажется… Но все равно странный какой-то. Как будто под кайфом постоянно, слова из него вытягивать – то еще дело. При этом, сколько я с ним ни пересекался, ноет и на головную боль жалуется, врача требует, один раз его рвало, это я точно знаю.

– А Костюченко что? – поинтересовался Ян.

– Предполагает, что симулирует пацан… Раз все улики против него, будет в дурку проситься.

– Так может, и правда с отклонениями?

– Родня и знакомые говорят – нормальный он, самый обычный. Работал в банке, ну, понятно, что не совсем тупой! А притворяться не перестает. Там бы кого поспокойнее к нему послать, а наш принц все напором взять хочет, у него новая забава – скоростное раскрывание преступлений…

– Ты говорил, что он избитый был. Могло быть так, что ему голову серьезно повредили?

– Вряд ли, – ответил дежурный. – Там жертва была – полтора метра в прыжке. Она ему только глаз подбила и в нос дала, все, потом он ее застрелил. Сам он вообще отрицает, что дрался, все ноет, что застрелили его… Прикинь? Сидит и ноет – стреляли прям в голову! Это мне смешно, тебе смешно, а принца бесит.

Дежурному действительно казалось, что это смешно, что вся проблема в неадекватной реакции молодого сотрудника на типичную игру преступника. А вот Ян начинал подозревать, что не все может быть так просто… Нет, конечно, всегда оставался вариант, что убийца действительно в панике изображает сумасшествие. Но насколько наглым нужно быть? Или циничным… Да и потом, с чего бы ему вдруг так жестоко убивать свою девушку?

– Что мотивом-то стало? – уточнил Ян. – Они ссорились до этого?

– А я откуда знаю? – растерялся дежурный.

– Костюченко этим хотя бы озадачился?

– Да какая разница, из-за чего они поссорились? Как будто так много нужно, чтоб поцапаться, а там уж слово за слово…

– Есть следы постороннего присутствия? Доказательства того, что в подозреваемого действительно стреляли?

– Да откуда, Михалыч? Когда к нему приехали, дверь была заперта изнутри, он сам открыл… Чего ты ведешься на этот бред?

– Потому что он открыл дверь, зная, что в его квартире сейчас найдут мертвую девушку… Странно это все. Ладно, сиди тут, пойду узнаю у Костюченко, что он вообще думает обо всем этом.

– Да, ты уж посмотри… А то как-то это нехорошо все…

Дежурный заулыбался с явным облегчением: он и вмешаться не мог, и совесть саднила, а теперь, когда он переложил ответственность на Яна, можно было выдыхать. Яну тоже не слишком хотелось связываться с новичком – капризным в любое время, а теперь обозленным противостоянием с непонятным подозреваемым. Однако даже того, что он узнал, следователю было достаточно для сомнений в простоте этого дела.

Уже в коридоре было слышно, что разговор проходит на повышенных тонах. Впрочем, вопил Костюченко теперь не так сильно: то ли устал, то ли сообразил наконец, что это не помогает. Ян не стал подслушивать, он просто вошел без стука, заставив новичка замолчать от удивления.

Ничего особо страшного в допросной не происходило. Похоже, Костюченко со своим громогласным монологом прохаживался по центру комнаты. Подозреваемый же сидел перед ним на стуле, сгорбившись, и смотрел только на свои руки.

Ни на коварного убийцу, ни на гениального артиста этот парень не тянул. Выглядел он лет на двадцать-двадцать пять, среднего роста, обычного телосложения, будто потерявшийся в темно-зеленом спортивном костюме. Его лицо было серовато-бледным, но это, возможно, от стресса и недостатка сна. На этом фоне особенно зловеще смотрелись объемный кровоподтек, налившийся сливовым цветом и закрывший левый глаз, и темный порез на носу. Такие травмы мог оставить удар мужчины с комплекцией и уровнем подготовки Яна, но никак не молоденькой девушки…

К вошедшему повернулся только Костюченко, подозреваемый остался неподвижен.

– Что нужно? – мрачно осведомился новичок.

– Сообщили мне тут, что у нас задержанный требует медицинской помощи, а ему отказывают. Я, в силу высокого мнения о коллегах, не поверил и зашел вместе посмеяться над самим предположением, – доверительно сообщил Ян.

– Да не нужен ему никакой врач! Просто он по морде получил – от девушки, на которую напал! Если ему больно, потерпит. Его задача – рассказать, куда он пистолет дел!

– В лицо пистолет, – неожиданно забубнил подозреваемый. – Выстрелил в лицо… У меня болит голова, болит, я хочу лечь… Почему мне нельзя лечь?

– Потому что заткнись, Холмогорцев! – рявкнул новичок. – Голова у него болит… Зато у Эллы ничего не болит уже!

– Какая Элла? – мрачно спросил парень. – Не знаю никакую Эллу, мне плохо, я к маме хочу… Позвоните им, моим родителям… Я не могу больше оставаться тут, у меня очень болит что-то в голове…