Читать книгу: «Невры», страница 27

    Через некоторое время послышался скрип открывающейся двери и по ступенькам прогрохотали тяжёлые армейские ботинки. Человек приблизился и навис над Карповым.

– Обработайте ему глаза, слиплись совсем, – послышался голос гостя, – и капельницу притормозите, пусть в себя придёт, поговорить нужно.

    Глаза вскоре вытерли, и Карпов несколько раз моргнул. Чёткость зрения стремительно возвращалась, да и в голове густой туман разошёлся на рваные лоскуты, а потом и вовсе пропал. Голову повернуть не удавалось, и силуэт посетителя вплывал только в самый край периферического зрения. Наконец шаркнул по полу стул и Карпов смог рассмотреть усевшегося на него человека.

– Ну здравствуй, Карпов, – приветливо произнёс Лют, – сколько лет, сколько зим.

– Лют… – пленник криво усмехнулся, с удовлетворением отметив, что боль стала не такой острой, – ты снова за порцией пиздюлей явился?

– Зачем так грубо? – развёл руками Лют в притворной обиде, – я же по-хорошему. Между прочим, жизнь тебе спас. А ты вот меня проткнул в одну из наших встреч. Нехорошо. Я вообще удивлён, как ты в живых остался после встречи с Хаарманом. Если честно, не думал, что Карл будет вам по зубам. Удивили. Молодцы!

– Ещё больше удивишься, когда сам с ним встретишься, – проворчал в ответ Карпов, – и что тебе с моей жизни? Зачем спасал? Думаешь отвечу тем же? Не надейся.

– Ты хороший воин, Карпов, мне такие будут нужны. Ты же не сможешь отказать в служении законному князю?

– Я бы посмеялся, да не в состоянии. Тебе Всеслава не взять, сам знаешь. Остров закрыт для любого из вас.

– А мне и не нужно туда попадать, – Лют довольно улыбнулся, – как говорится, сами придут и сами всë дадут. Когда у меня самое дорогое, что есть у Чародея, мне и оружие не нужно.

– Что ты мелешь? – Карпов напрягся и почувствовал, как сжимаются в холодный узел кишки.

– Ты уже понял что.

– Как?

– Очень просто, вы сами привели в свой дом крысу.

– Гриф… – застонал пленник, – но как у него… Он же просто человек?

– Ты же помнишь древние предания? Неврида живёт в каждом русском человеке, нужно только хорошенько покопаться. И я докопался. Он теперь один из нас, поздравляю, так сказать, с пополнением в боевых рядах. А вообще, знаешь, невероятная молодёжь, такие как он, лучшее средство для взрыва системы изнутри.

– Ему не жить при любых раскладах, ты это знаешь.

– А и хрен с ним, – беззаботно махнул рукой Лют, – такие невероятные – просто топливо для чужих целей, а любое топливо рано или поздно вылетает в трубу.

– Тебе всё равно не победить, – Карпов откинул голову и закрыл глаза, – за тобой правды нет, ты проиграешь, как и всякий раз до этого.

– Сила, она в правде, у кого правда, тот и сильнее, так? Как видишь, не выпадаю из культурного поля Руси матушки, – Лют весело улыбнулся и достал сигарету, – ты не против? – он вопросительно продемонстрировал зажигалку собеседнику и, не дождавшись ответа, закурил, – вот только с чего ты решил, что правда на вашей стороне?

– Ну да, – хрипло протянул Карпов, – вы со своими пиндосами скоро всю историю перепишете и страны переназовëте, с вас станется.

– Ох, Карпов, – Лют затянулся и выпустил струю дыма, – что бы ты делал без американцев? На кого все проблемы валил бы? А в подъездах у вас кто бы срал и кнопки в лифтах жëг? – он усмехнулся и зажёг ярко-красный огонёк на конце сигареты сильной затяжкой, – я, знаешь ли, к американцам отношусь немногим лучше твоего. Это нация, которая перешла из стадии варварства сразу в стадию деградации, минуя стадию цивилизации. Но, что касается фальсификации истории, раз уж мы об этом заговорили, вот в этом они прям… – тут Лют прищурился и одобрительно покивал, выписывая сигаретой причудливые пассы в воздухе, – прям мастера, нечего сказать. Но дело не в том, что они историю переписывают, переписывают её все, а больше всех, кто бы ты думал… Конечно, Россия!

– Сказки оставь для таких, как Гриф, – пренебрежительно усмехнулся Карпов, – я-то давно живу и своими глазами всë видел. Эта история на моих глазах происходила.

– Да? – с поддельным удивлением вскинул брови Лют, – тогда расскажи мне, почему человек, просравший две войны, которые, к слову, страна должна была выигрывать, просравший Империю сегодня святой, а человек, поднявший Россию из руин, спасший её несколько раз от уничтожения, выигравший самую страшную войну в истории человечества – кровавый тиран и маньяк? Почему Берия, положивший свою жизнь на служение Родине, обеспечивший ядерный щит и ещё много чего – педофил, насильник и убийца, а Ельцин – классный весёлый дядька, основатель демократии?

– История всë расставит по своим местам, – мрачно ответил Карпов.

– Да не в местах тут дело, друг мой, дело в принципе. Ответь на вопрос – зачем всë это делается? Молчишь? А я тебе объясню! Вот скажи, почему Япония капитулировала во второй мировой?

– Известно почему, – Карпов ухмыльнулся уголком рта, – когда наши в блин раскатали их Квантунскую армию, макаки тут же руки подняли.

– Макаки… – покивал головой Лют, – вот в этом весь ты… Но ты прав, так и было. Но есть одно большое «но»! Как сегодня считает весь мир? Что Америка двумя бомбами решила судьбу войны и спасла от смерти тысячи своих, да и наших солдат. Каков итог? Американцы красавцы и молодцы! Вот этот смысл фальсификации я понимаю! Вот ещё вопрос: какие причины гражданской войны в США?

– Я пиндосами не интересуюсь, – отрезал Карпов.

– Тогда постараюсь вкратце. Богатый Юг решил кинуть бедный, но развитый Север и продавать ресурсы напрямую в Европу чтобы не кормить соседей дармоедов. Вот северяне и присоединили Юг военным путём. Но сегодня любой тебе скажет, что благородные северяне воевали за освобождение от рабства товарищей негров. И опять – американцы красавцы, борцы за свободу и демократию. Видишь, их подтасовка истории служит вполне прозрачной цели, но вернёмся к нашим баранам. Так зачем каждый последующий правитель мешает с грязью предыдущего? Снова молчишь? А ответ, как ни странно, тоже простой: чтобы постоянное снижение уровня жизни населения можно было списать на тяжёлое наследие после царизма, невыгодных войн, коммунистов, бездарных реформ и так далее. Зато есть Победа и Гагарин. Вот это прям постоянные величины, константы в вашей истории.

– Хах, – пленный болезненно усмехнулся и тут же перешёл на кашель, – вот и дошли до самого главного. Ну давай, расскажи, как на самом деле было. Как американцы Берлин брали, а в космос… Кто там у вас? Гагаренко летал?

– Завёлся… – устало махнул рукой Лют и хлëстким щелчком отправил окурок в угол подвала, – я ведь не о том. Я про то, что вы хорошо знаете, что у вас было великого, но вообще не представляете, что будет, и будет ли. А мало великого прошлого станет, вам ещё добавят. Благо, нетрудно. Решили Троцкого сделать умным и мудрым? Вообще не проблема – сняли фильм с самым лучшим актёром в его роли, и всë, уже Сталин глупый дремучий горец, а Троцкий, который, на минуточку, хотел сжечь Россию в пожаре мировой революции, как хворост, такой тонкий и харизматичный. Мало Троцкого? Давайте Колчака сделаем патриотом и героем. Снова позвали Хабенского и вуаля, – он картинно развёл руками, – кровавый палач уже добрый и трогательный, просто святой, – Лют на секунду задумался и, казалось, с интересом всмотрелся в доски на потолке, потом перевёл взгляд на Карпова и продолжил усталым голосом: – а знаешь, какой самый главный миф русского мира? То, что все русские народы хотят жить вместе с непременным центром в Москве. Пусть даже для этого русские будут убивать русских и сжигать их города, как это делал Иван Грозный, присоединяя Новгород.

– Какая бы наша история не была, – сквозь зубы процедил Карпов, – сложной, противоречивой, но она наша, и мы, уж как-нибудь, без тебя разберёмся. Не мы к тебе приходим с армиями, не мы жжëм деревни и разрушаем города. Не мы приводим на твою землю чудовищ и упырей.

– Это ты про Хаармана? – приподнял бровь Лют, – а вот тут нужно разобраться, кто настоящее чудовище.

– Да-а-а, – улыбнулся Карпов, – задача не из лёгких. Он, наверное, просто хомячком переростком был, или голубем мира?

– Ты тоже не красавец в волчьей шкуре, – парировал Лют, – но давай разберёмся. Кого Хаарман убил? Озерницу вашу? Так она моих поляков кошмарила. Сторона конфликта, так сказать, комбатант.

– Антона ещё, – упавшим голосом заметил Карпов.

– Да жив твой Антон, наверху лежит, восстанавливается.

– Вот за это спасибо.

– Я же сказал, хорошими воинами не разбрасываются, так что только озерница. А что насчёт тебя, а, Карпов? Ты участкового на каком основании убил? Лицом не вышел? Да, он был мелким человеком и шкурником, но, при этом, просто участковым, который жил как мог в новых условиях.

– Он был коллаборантом, предателем, – вспыхнул гневом Карпов, – а упырь твой, между прочим, был фашистом. Если бы не я его, он бы или сдал кого-нибудь, или убил. Если драка неизбежна – бей первым.

– Как это хитро и дальновидно, – Лют одобрительно покачал головой, будто оценивая что-то в высшей мере достойное, – убить человека на всякий случай. Этакий хитрый план Карпова. Знаешь, будь ты личностью помасштабнее, это словосочетание могло бы войти в историю, как что-то бессмысленное и нелогичное. Что-то вроде «маленькой победоносной войны» Николая второго. Защищать мирное население, убивая мирное население. Это сильно!

– Не тебе меня судить, Лют! Ты на чужой земле, не забывай этого! А я, если не прав, отвечу перед своим князем!

– Ты и против меня воюешь без понятия, без смысла, вслепую, – с лица Люта сползла ирония, и он стал серьёзным и задумчивым, – ты ведь даже не знаешь, что у нас с Всеславом произошло, что мы не поделили. Столько веков минуло. Я для вас просто перманентный враг, даже имя моë у вас стало обозначать что-то ужасное. А ведь это и есть та самая подмена смыслов, фальсификация истории.

– А что тут знать? – криво усмехнулся ветеран, – всë как обычно, просто власть захотел забрать и сам Невридой править, князем быть.

– И-и-и, – Лют жестом предложил продолжать, – зачем же мне власть понадобилась?

– Это ты у меня, что ли, спрашиваешь? А сам что, разобраться в себе не можешь?

– Ну ты ведь не знаешь, – Лют хмыкнул и едва заметно улыбнулся, – вот я и пытаюсь тебя натолкнуть на размышления. Вся наша жизнь есть борьба интересов и идеалов, и борцы за идеалы всегда предпочтительнее для простого человека. Вот борцы за собственный интерес и пытаются всегда представить себя идеалистами. Но есть один нюанс: если идея так и не приводит к цели, то грош ей цена, понимаешь? Нельзя с энтузиазмом строить коммунизм, если все уже поняли, что никогда он не наступит. И идея рушится, а вслед за ней и вся конструкция. Вот и у нас с Всеславом возник конфликт идей. Он, как старший, оказался правее, а я был изгнан. Понятно, победителей не судят, но какую идею он вам предложил? Быть щитом русского народа?

– Таково предназначение Невриды, – ответил Карпов, – это не его идея, так жили наши предки, и предки их предков.

– Но ведь пора когда-то и поумнеть! Пора стать не только щитом, но и мечом, или оралом. Нужно развиваться и ставить цель. Вы живëте без цели, а поэтому никогда не разочаруетесь в идее. А я предложил построить свою страну без старшего брата. Не быть западными воротами России, не «крэсами усходними» для Польши, не задворкам Европы, как сегодняшняя Прибалтика, а самостоятельной страной, сильной и независимой. Не национальной, национализм – путь в никуда, не религиозной, религия – заблуждение и дурман, сам знаешь, а просто страной для жизни, где человек не будет строить коммунизм, не будет стремиться куда-то, будь то Евросоюз, НАТО, русский мир или какие-то альянсы, а сможет просто жить, жить на своём клочке земли. А Неврида была бы оплотом безопасности. Но нет! Всеслав предпочёл сохранить единство русских земель, и что в итоге? То под одними жили, то под другими, и всегда все войны через вас!

– Так они и шли через нас только благодаря тебе! – Карпов хрипло рассмеялся и снова зашëлся в кашле, – и каждый раз ты огребал по полной.

– Чтобы что-то построить – нужно сначала разрушить всë старое и прогнившее.

– Вот и разрушай свою Европу! Где-где, а у вас уж точно всë давно прогнило. В средневековье вшивые и немытые ходили. У какого это короля, не помню, вторая дырка в жопе прогнила от антисанитарии?

– У Людовика четырнадцатого, – невольно улыбнулся Лют.

– Вот! А сегодня что, лучше? Гендеры – шмендеры!  Родитель номер один, родитель номер два! Да вы с ума там посходили все!

– Ну не знаю даже, – цыкнул языком Лют, – какой народ более безумен. Тот, который свободу нравам даёт, или тот, который раз в сто лет свою Родину дотла сжигает? Знаешь, Россия вообще похожа на здорового такого брата в большой семье, который, вроде бы, и помогает, и дружить с остальными пытается, а потом, раз в несколько лет, берёт топор, закрывается в доме и начинает его поджигать. И внутрь не зайдешь – зарубит, и всем вокруг за свои дома страшно. А после прощения у всех просит, снова строиться начинает. И так по кругу.

– Угу, – промычал Карпов, – а так хочется в этот дом зайти и всë вынести, да? Что можно брата и сумасшедшим признать, лишь бы имущество разделить. Только топор и выручает. Да и своих, – тут он сделал паузу и хмыкнул, – родственничков чем-то нужно раз в сто лет друг от друга спасать. Хотя, наверное, не стоило бы.

– Как бы то ни было, – вздохнул Лют, вскоре старший брат нам будет не нужен, как, собственно, и мне мой, – он вскинул запястье и посмотрел на вспыхнувший дисплей умных часов, – да, заговорились мы с тобой, мне пора, извини, встреча, – он поднялся со стула и шагнул к лестнице, – подачу препарата ещё снизьте, – бросил он невидимому помощнику, – пусть восстанавливается, он мне скоро понадобится, – и прогрохотал вверх по лестнице тяжёлой поступью.

    На подъезде к двору уже рокотал мотором тяжёлый военный внедорожник. Ночной прохладный воздух слабо вибрировал от работы мощного дизеля, а две яркие фары разрезали его плотную черноту вплоть до стены густого леса, где снопы света рассеивались, рассыпались на мелкие брызги, заблудившись в стволах, листьях и кромешной тьме.

    Лют хлопнул дверью и подобрался на не слишком удобном сиденье. Мельком он бросил взгляд на суровое лицо сидящего рядом огромного Гренэля, потом хлопнул по плечу водителя, и автомобиль, грозно рыкнув двигателем, плавно прочертил лучами фар полосу по плотному малиннику у забора и выехал на центральную и единственную дорогу деревни.

– Езжай через лес, – подавшись вперёд сказал Лют водителю, – там дорога сейчас должна быть.

    Тот кивнул в ответ и включил передачу.

– Танк-то с дороги убрали? – справился Лют. Водитель снова утвердительно кивнул и вдавил педаль газа.

    Дорога действительно снова появилась. Сразу за мостом внедорожник послушно съехал в раскатанные колеины и вскоре уверенно и мягко ехал по широкой просеке, укатанной и, казалось, давней. Изредка в колёса зло и отчаянно били сухими хребтами вылезшие из земли коренья и острые камни, и тогда жёсткая подвеска с глухим стуком передавала их мелкое недовольство в салон, легко подкидывая пассажиров на сиденьях. Вскоре, после очередного поворота, в пылающий бледным электрическим светом фар сектор вскочил причал, возле которого покачивался деревянный плот.

– На ближний переключись, – скомандовал Лют, увидев, как одинокая фигура на берегу закрывает глаза рукой, пряча их от яркого света. Линия света тут же нырнула вниз, и Всеслав опустил руку. Лицо его было осунувшееся и решительное, а седые волосы растрёпаны в сухую соломенную копну. Бронемашина остановилась в нескольких метрах от фигуры, и тяжёлые двери тут же распахнулись.

– Ты принял правильное решение, Чародей! – крикнул сквозь рокот мотора Лют, – скоро всë закончится! – он подошёл к Всеславу вплотную и несильно, по-дружески хлопнул того по плечу.

– Давай уже, – мрачно ответил тот, не глядя на брата, и шагнул к машине.

    Гренэль придержал дверцу, и Чаровский залез в тёмный салон внедорожника. Рядом с ним пристроился человек в медицинской маске и резиновых перчатках. Следом уселся и Лют, а Гренэль втиснулся на переднее сиденье. Глухо хлопнули дверцы, и громоздкая машина принялась неуклюже разворачиваться на пятачке небольшой пристани.

– Руку положите на подлокотник, – вежливо попросил человек в маске и подвесил к специальному креплению на потолке пакет для капельницы с прозрачным раствором. Игла катетера проткнула загорелую кожу на предплечье и погрузилась в вену. Всеслав едва заметно поморщился и бросил взгляд на Люта.

– Ничего особенного, – будто прочитав мысли брата, произнёс тот, – лёгкий наркотик для крепкого сна и препарат для регулирования работы надпочечников. Без выработки адреналина обратиться в волколака не получится, как ни крутись, – он хмыкнул и широко улыбнулся, – а вот, если наоборот – простимулировать надпочечники, как в случае с вашим Юриком, то обращение происходит легче и быстрее. Кто бы мог подумать, там, где оружие оказалось бессильно, всë решила химия. Забавно, да?

– Веселее некуда, – мрачно ответил Всеслав и отвернулся к окну.

– Да, кстати, – Лют поднял вверх указательный палец, – каждые десять минут я выхожу на связь с Юрой. И, если я на связь не выйду, что-то в дороге случится, ну, или мало ли что… Тогда сам понимаешь, что произойдёт. Так что, давай без сюрпризов.

– Без сюрпризов, – механически, не отрываясь от окна, повторил Всеслав.

    Внедорожник, тем временем, выкатил на лесную дорогу и, мелко трясясь на ухабах, поехал в сторону деревни. В Неврах к автомобилю пристроились ещё две машины, и бронированная колонна, набирая ход, выскочила из посёлка и направилась прочь из негостеприимной пущи. Спящего Всеслава откинули на специально оборудованном кресле и крепко пристегнули. Голова его свесилась набок и дробно тряслась в такт подрагивающему корпусу броневика. Лют изредка поглядывал на свою добычу и, несмотря на внушительный возраст, с трудом сдерживал щенячью, детскую какую-то радость. Спустя столько лет, веков, бесконечных, казалось, попыток завоевать неприступную Невриду он находился теперь в шаге от триумфа… Внезапно зашипела рация, и из динамика раздался щедро приправленный треском помех голос:

– Приём, первый, это восемьдесят восьмой, на дороге появился человек. Какие действия?

– Что за человек? – нахмурился Лют.

– Странный какой-то, – прохрипел динамик, – песни орёт, похоже нетрезвый. В руках ничего. Шорты, майка.

– А на майке что нарисовано? – ворвался в эфир взбудораженный Юрик.

– Динозавр, кажется, – шваркнула рация.

– Это Боря! – радостно воскликнул Юрик, – пропустите, он не с ними!

– Ты уверен? – спросил Лют.

– Конечно! – воскликнул тот так, что рация взвизгнула, – я же несколько дней у них жил! Денис сам не знал, куда Боря делся!

– Первый, ждём команду, – равнодушно раздалось с другого конца связи.

    Лют взглянул на бесчувственного Всеслава, связанного и тихо спящего рядом, бросил взгляд на часы и, безразлично махнув рукой, поднёс рацию к лицу:

– Пропустите, пусть идёт.

– Принял, – коротко скрипнула рация и замолкла.

– Если это твой ход, Чародей, – усмехнулся Лют, посмотрев на спящего брата, – то это глупо и бессмысленно. Тебе уже мат.

            *   *   *

    Борис пересёк мост и, словно ступая по минному полю, осторожно двинулся по середине улицы. Почти физически он ощущал на себе цепкие взгляды неприятелей, кожу тонкими птичьими коготками царапали перекрестья прицелов, неприятным холодком пронзали грудь проекции стволов нацеленных в него автоматов. Сердце, едва удерживаясь, чтобы не сорваться в галоп, тупым ватным комом бухало в горле, так и норовя выпрыгнуть и ускакать обратно в лес. По спине холодящей струйкой прочертил кривую линию липкий пот, огибая сталь примотанного изолентой клинка и заткнутого за резинку шорт пистолета. Борис совладал с собой, сглотнул вязкую слюну, заталкивая клокочущее сердце обратно в грудь, и затянул песню нарочито пьяным и неподдельно срывающимся голосом:

– На дальней станции сойду – трава по пояс,

Войду в траву, как в море босиком,

И без меня обратный скорый, скорый поезд

Растает где-то в шуме городском…

    С каждым шагом он всë больше начинал верить Денису, что стрелять в него не станут. Собственное пение как-то успокаивало и расслабляло, появилась пьянящая лихость и отрешённость. Вот уже несколько метров до калитки, знакомый скрип, истоптанный двор с тускло отливающим лунным светом минивэном посреди. Из окон дома льётся жёлтый свет единственной лампочки под потолком. «Лампочка Ильича», вдруг всплыло в памяти неуместная и нелепая фраза. Борис дёрнул за ручку, и дверь с едва слышным пением петель поддалась. Слегка нагнувшись он поднырнул под низкую притолоку и, миновав узкую веранду, шагнул в переднюю хату.

– Денис! Юрик! – зычно затянул он, – вы где? Я тут заблукал чутка… – он открыл дверь в комнату и с удивлением уставился на Злату, сидящую на кровати и Юрика. Тот стоял посреди комнаты и широко улыбался.

– Ты где пропадал? – радостно спросил он, – тут такое произошло…

– А это… – растерянно промычал Борис, перемещая указательный палец поочерёдно с Юрика на Злату, – вы теперь… А где Денис?

– Долгая история, – махнул рукой Юрик, – ты проходи, рассказывай. Где был всë это время?

– А мои запасы, – Борис неопределённо указал себе за спину, – есть ещё что-то? Мне бы выпить…

– Сходи посмотри, – Юрик пожал плечами, – я не проверял.

    Борис попятился и боком, вполоборота вывалился из комнаты.

– Я сейчас, – пробормотал он вслед закрывающейся двери и, оставшись один в передней, достал из-за пояса пистолет и, рванув изоленту, намотанную вокруг пояса, взял в руку скользкую от пота рукоятку мутно мерцающего клинка. Затем снова толкнул дверь и решительно шагнул в спальню.

– Боря… – Юрик от растерянности открыл рот и застыл, глядя на товарища, – ты чего?

    Борис направил пистолет в грудь другу и трижды нажал на спуск. Глушитель съел звуки выстрела, и после негромких хлопков Юрика откинуло назад. Сбиваясь с ног он попятился и завалился спиной на станину швейной машинки.

– За что? – пробормотал он, сползая вниз. Маленькие чёрные дырки на майке быстро начали разрастаться алыми пятнами, парень смазал пальцами кровь и, точно не веря происходящему, поднес их к глазам, – Боря, за что? – снова произнёс он и уселся на пол, глядя круглыми, влажными глазами на своего убийцу.

– Твою мать! – Борис бросил на пол пистолет, отбросил в сторону клинок и ринулся к раненному другу, – Юра, бля, извини, – зачастил он, опустившись на колени, не зная что делать и куда деть руки. И тут он увидел, как вокруг истекающего кровью парня будто сгущается желтоватая дымка тумана, заволакивает его и искажает черты. Лицо, перекошенное гримасой боли начало растворяться, уступая место серой морде, а прижатые к груди руки взбугрились узлами спрятанных под густой шерстью мышц.

– Борис! – закричала Злата, – меч!

    Мужчина отпрянул назад и засучил ногами по залитому кровью полу. Ладонь сама ткнулась в рукоять отброшенного клинка, и он, перехватив оружие поудобнее, вскочил на ноги. Один рывок вперёд и рука наотмашь рубанула, метя в основание ощетинившейся шеи. Мохнатая лапа молнией рассекла пространство, и клинок, отражённый ударом, ушёл в сторону. Тонко свистнув он влажно чвякнул и срезал часть черепа волколака от макушки до правого виска, полностью отхватив ухо и правый глаз. Юрик заревел и упал на колено. Тряхнув окровавленной мордой он поднял на неприятеля единственный, налитый рубиновыми прожилками глаз. На месте среза пузырилась закипевшая кровь, а обнажившийся бледно-розовый мозг покрылся тягучими пузырями, медленно вздымающимися и опадающими внутри черепа. Волколак утробно зарычал и начал вставать на ноги. Борис попятился и сжал клинок. Злата подобралась на кровати и вжалась в угол. Было видно, как кости черепа оборотня стремительно прирастают белыми зазубринами и тут же покрываются не поспевающей за костью шерстистой плотью. Он сделал шаг вперёд и оскалился. Борис коснулся спиной твёрдой поверхности печки и понял, что дальше отступать некуда. С широким замахом он ринулся вперёд и рассёк воздух острым клинком. Кроме воздуха рассечь ничего не получилось. Волколак ловко поднырнул под руку противнику, перехватил её у запястья правой лапой, а левой резко ударил в локоть. Вместе с хрустом в голове Бориса блеснула ослепительная вспышка боли и, будто через туман, он услышал собственный крик и лязг бряцнувшего о пол клинка. Подхватив повисшую плетью руку он прижал её к груди и привалился к печке. А Юрик коротко, почти без замаха обрушил ему на плечо очередной удар, ломая руку в новом месте. Вновь раздался хруст, и Борис на этот раз нашёл в себе силы только слабо застонать. От плеча вниз по груди, разорвав в клочья пивозавра, протянулись четыре глубоких разреза, из которых тут же хлынула горячая кровь. Юрик довольно оскалился и, бросив взгляд на забившуюся в угол Злату, навис над поверженным противником. Ещё один взмах и… В этот момент дверца печки, сорвавшись с петель, пушечным ядром впечаталась в противоположную стену, и из недр печи со стремительным напором заструилось гладкое змеиное тело. Чёрное и лоснящееся оно переливалось и играло всеми цветами радуги, точно бензиновое пятно посреди лужи, заворачивалось в кольца и шло петлями по деревянному полу. Жёлтые ушки на чёрной морде сверкали золотом, пропадали и снова вздымалось над, казалось, бесконечным извергаемым печью телом. Наконец острый хвост выскочил из чёрного провала, и ужиный царь, зашипев, медленно поднял голову на уровень волчьей морды. Пасть его беззвучно щëлкнула, точно выскочив из шарниров, и нижняя челюсть, усеянная десятками мелких острых зубов, поползла вниз, увеличивая и без того огромный зев чёрно-бордовой пасти. Лиловый раздвоенный язык неуловимо совершал быстрые выпады, а жёлтые мерцающие глаза остро впились в оскалившегося волколака.

    Юрик расставил ноги и пружинисто согнул их в коленях. Повернувшись к змее в пол-оборота он выставил вперёд левую лапу, а правую поднял для встречного выпада. Ужиный царь не спешил нападать. Извиваясь и закручиваясь в кольца он медленно, точно гипнотизируя жертву, перемещал голову на прямой, как палка, шее из стороны в сторону. Бросок произошёл внезапно и как будто бы неожиданно для напряжённого и сосредоточенного Юрика. Левая лапа до плеча погрузилась в пасть змеи, одновременно с чем упругое быстрое тело выстрелило спиральной пружиной, и в одно мгновение волколак оказался стянутым по рукам и ногам тугим жгутом тесных сжимающихся колец. Гигантский уж дëрнул черной лоснящейся головой, раздался глухой щелчок, и волколак, задрав изуродованную голову к потолку, заревел во всю глотку. Тут же верхнее кольцо сжалось и зафиксировало волчью морду в таком положении. Бешено вращая единственным, налитым кровью глазом, Юрик сквозь наплывающую белëсую пелену увидел, как со стоном поднимается, держась за печку здоровой рукой, Борис, поднимает с пола что-то блестящее и неуклюже размахивается…

– Сдохни, тварь, – шёпотом выдохнул он и из последних сил рубанул клинком.

    Голова волколака легко отделилась от туловища и, выдавленная змеиным кольцом, словно пробка из бутылки шампанского, подскочила вверх до самого потолка. Оставив на обоях густой кровавый мазок она отскочила от потолочной балки, стукнулась о пол и с деревянным грохотом прикатилась к ногам Бориса. Тот устало посмотрел в пустой застывший глаз бывшего друга и со злостью пнул коротко стриженую голову ногой.

– Я же сразу сказал, что подсобник – тупиковая ветвь в эволюции человека, – сбивчиво пробормотал он и выронил клинок. В этот же момент с улицы раздались автоматные очереди и крики.

    Злата подхватила истекающего кровью мужчину и помогла ему опуститься на пол. Его разорванная майка была чёрная от крови, и пивозавр на ней уже был почти неразличим. Веки у Бориса подрагивали, а глаза с судорожными движениями закатывались, прячась под отяжелевшие веки.

– Передай моей жене, – ловя ртом воздух, на вдохе просипел он, – моей семье…

– Что передать? Не выключайся! Боря! – девушка потрясла его за здоровое плечо, – говори!

– Передай, что я их люблю… – простонал он и уронил голову на грудь.

– Ну хоть сейчас понял, –  вздохнула Злата и, стянув с кровати подушку, уложила на её обмякшего вдруг Бориса.

    Уж, тем временем, стиснул кольца вокруг враз опавшего, худого человеческого тела и, выпустив из пасти переломанную руку, натянул раздвинутые в невероятном зевке челюсти на скомканные плечи. Послышались щелчки выскакивающих из сумок суставов и хруст костей. Бездыханное тело сминалось как в тисках, становилось, словно выжимаемая с двух сторон простыня, перекрученным и стянутым в жгут. Гигантская чёрная голова натягивалась на плоть, с каждой секундой поглощая его в своей бездонной утробе. Злата обернулась и увидела, как белые с пятнами крови кроссовки исчезают в растянувшейся пасти, и та возвращается в свои шарниры и захлопывается. Ужиный царь посмотрел на девушку жёлтыми немигающими глазами и, лениво извиваясь, пополз к печке. Длинное  лоснящееся тело с лёгким шуршанием перелилось из комнаты обратно в недра подпечья, силком протиснуло сквозь выбитую дверцу утолщение в районе желудка и бесшумно скрылось в неведомых подземных ходах, ведущих в глухую чащу.

        *   *   *

        Денис вслушивался в ночь, затаившись среди могил древнего кладбища. Тонкий волчий слух уверенно вырывал из стрекочущего и ухающего многоголосия окружающего леса шаги тяжёлых ботинок дозорных, случайное клацанье оружия и тихие разговоры военных. Минуту назад мимо него пронеслись три внедорожника. По ушам ударило волной сердитого рокота мощных двигателей, и они инстинктивно прижались к голове. За тонированными окнами ничего было не рассмотреть даже острому глазу волка, но Денис точно знал, что в одном из них проехали Всеслав и Лют. Рëв моторов растворился, рассеянный густым подлеском, и до слуха донеслось шарканье резиновых шлёпанцев со стороны моста. Борис вошёл в деревню. Дождавшись скрипа знакомой калитки парень расстегнул рюкзак и достал пластиковую бутылку с ведьминым зельем.

– Главное эмоции, говоришь? – пробормотал он себе под нос и огляделся вокруг. Тускло подсвеченные луной, словно вырезанные по контуру из чёрной бумаги, каменными глыбами теснились резные кресты, ушедшие наполовину в землю склепы и покрытые мхом, покосившиеся камни. Древний некрополь покрылся холодной, стелящейся по долу дымкой, рыхлой и косматой, и Денис, рассекая её, словно тополиный пух, подошёл к широкой гранитной плите с вырезанным на ней крестом. Отвинтив крышку он перевернул бутылку вниз горлышком и вместе с журчанием жидкости о камень хрипло запел: