Читать книгу: «Размышления о былом. Книга вторая», страница 4

7. Тимуровцы

В очередной раз взобравшись спать на сеновал,

Библиотечную книгу туда с собою взял.

И на обложке при свете фонаря прочитал:

«Тимур и его команда», и автор ее – А. Гайдар.

И увлекшись этой книгой, уж до утра не спал.

В ней пионеры без корысти, скрытно односельчанам помогали

Тем, чьи родные в Красной армии служили, воевали,

Или геройски жизнь за Родину отдали.

Тимуровцами в народе их поздней прозвали.

Пионер Тимур команду этих пацанов возглавил,

А кому помогать решили – на домах звезды рисовали.

Об их делах в стране позднее все из книги и кино узнали,

И примером для мальчишек многих герои этой книги стали.

Бывало, воду в бочку бабушке наносят

Или сбежавшую козу найдут и приведут,

Привезенные дрова в поленницу у дома сложат,

И от набегов хулиганов чей-то сад постерегут.

Прочтя книгу, команду решил создать такую же в селе.

Тимур был старше, а мне всего 12 лет,

Но командиром быть, конечно, мне,

Ведь я у пацанов теперь – авторитет.

Спустя день тимуровцев команду я собрал

На чердаке сарая (невдалеке от дома он стоял)

И вкратце им про Гайдара книгу рассказал.

А коли командиром я себя назначил (им и стал),

Всем эту книгу прочитать я приказал.

Но не успели еще книгу прочитать,

Решил я вновь команду всю собрать

(А нас, тимуровцев, всего лишь пять) –

Решить, кому мы звезды будем рисовать.

И недолго думая, предложил я сам:

«В моем доме всего квартир – четыре,

И в каждой проживает ветеран.

Помогать мы будем им отныне».

И на своей квартире я звезду мелком нарисовал –

Ведь мой отец в Отечественную тоже воевал.

Да и воду из колодца я домой носить устал.

Но подумав, и на остальных звезды рисовать скорее стал.

Проснулся утром рано –

На улицу бегом, пока в доме все не встали:

Хотелось знать, как отнесутся ветераны

К тем звездам, что мы им на дверях нарисовали.

Первым вышел наш по этажу сосед,

Посмотрел на солнце, сладко потянулся,

И побежал скорее за сараем в туалет,

А звезду увидел, когда оттуда он вернулся.

Остановился, оглянулся, чертыхнулся.

Плюнул, рукою вытер – и звезды на двери нет.

За проказы наши он на детей не дулся.

Звали соседа дядя Вася, был хороший человек.

Заскрипела дверь этажом под нами ниже,

Маленький человек оттуда вышел.

Увидел на двери звезду и стал орать:

«Кто нарисовал? Какая б….?»

За куст сирени я спрятался скорее,

Знал: буйный он, когда с похмелья.

По праздникам, а то и просто так, он пьян бывал,

Жену в угаре пьяном, угрожая топором, гонял.

Говорили соседи все ему: «Пить нельзя тебе.

От контузии помутнение бывает в голове».

Соглашался, но как праздник – снова пил.

И с топором за женой гонялся, и прилюдно бил.

А мы, дети, которые по соседству жили,

Отвратных этих сцен свидетелями частенько были.

И, трясясь от страха, убегали, куда ноги уносили.

А заканчивалась эта сцена почти всегда,

Услышав крики, отец из дома выбегал когда.

Догнав буяна, топор из рук его он отнимал.

Тот сразу затихал (отца он почему-то уважал),

Смиренно шел домой и быстро засыпал.

Но отвлекся и просмотрел я даже,

Что отец вышел из квартиры нашей.

Улыбнулся, меня увидев, и тем же я ему ответил.

Был без очков и звезду он не заметил.

После отца я ждал совсем немного:

Сосед третий открыл дверь и появился на пороге.

Звезду увидел – с его губ сорвался трели свист:

Поговаривали соседи, что был он ранее артист.

За ним вышла сразу же его жена.

Частенько они вместе выпивали.

У нас в поселке все об этом знали.

И скандалы между ними редко, но бывали.

«Смотри, кто-то нам звезду нарисовал!»

А ему жена: «Заметила ее и я.

Об этом что-то написал Гайдар».

И пошли далее, напевая и свистя.

А мама, когда вернулся, мне сказала сразу:

«Это ты, конечно, на дверях звезду намазал?»

Отвернулся от нее и стал в сторонку я смотреть.

Она дала мне тряпку и велела самому ее стереть.

Про Тимура книжку она, конечно же, читала,

Ведь в школе литературу преподавала.

Когда в очередной раз на чердаке собрались мы,

Подведя итоги, поняли, что в каждом доме

Был ветеран труда или войны.

И не только по соседству, а во всем районе.

А коли так, зачем нам звезды рисовать?

Решили, что будем всем мы помогать.

Определиться только надо нам, с кого начать.

Ну, а воду из колодца буду уж я сам таскать.

И предложил, когда собрались все кружком:

«На нашей улице закончат скоро строить дом.

Стоит без отделки, из кирпича, двухэтажный он.

И когда закончат его строить и сдадут,

Квартиры в нем на распределение ветеранам отдадут.

А чтобы дом скорее сдать,

Стройке этой должны мы помогать».

Утром мимо того дома проходя,

Увидел, что на стройку привезли в мешках цемент

И разгружают его как попало и, не смотря, куда.

А у меня и план созрел в один момент.

Вечером, когда строители уйдут домой,

Соберу тимуровцев свою команду,

И занесем все это на этаж второй:

И им наверх таскать тогда не надо.

Наконец и вечер наступил, стемнело.

Мы туда. Никого уж нет – работать можно смело,

Мешки с цементом – по двое в руки брать

И по стремянке на второй этаж таскать.

Первые два мешка мы занесли легко,

А их двадцать на первом этаже лежало.

С десятого мешка нас туда-сюда уж повело,

Дрожь в ногах, в глазах темно аж стало.

Первым из нас Черных Вовка сдал:

Был он младше нас и ростом мал.

Затем Степановых два брата совсем устали.

Только мы с Леоновым Валеркой еще мешки таскали.

Но на шестнадцатом и мы вдвоем упали.

Цемент во рту, в глазах, и скулы от него свело.

Тимуровцы мы иль нет? Вижу, всем уж все равно.

Наутро следующего дня водою, мылом

Смывал цемент с рук, лица и глаз.

И, несмотря на то, что все тело ныло,

Побежал на стройку: там хвалить ведь будут нас.

Иду медленной походкой и мимо дома взгляд,

Как будто здесь случайно, и у меня сегодня променаж.

И что же? Вдруг услышал я отборный мат.

Бригадир орал и все более входил он в раж:

«Что за сволочь, что за б…,

Кто занес цемент на тот этаж?

Теперь назад его таскать».

Уж дважды в мой адрес это слово!

Неужели не заслужил другого?!

Ведь я – пацан, мужского рода…

А позже, ребятам совсем другое говорил:

«Строители довольны нами были

И за работу бригадир хвалил.

С утра туда еще цемента навозили,

Хотят, чтоб на второй этаж мы вновь его носили».

У всех дела вдруг дома появились.

Ушел один, затем и остальные смылись.

Тимуровских дел мы больше не свершали

И Гайдара книгу в библиотеку сдали.

А за то, что нехорошим словом нас назвали,

На том доме нами был вывешен плакат,

Где на обратной стороне обоев написали:

«Долой в Стране Советов мат!»

Но висел совсем недолго, быстро сняли.

8. Весело мы жили, или Счастливое наше детство

Тимуровцы остались навсегда мои друзья,

Но были во дворе и два моих «врага»,

Их завидя, сторонкой обходить старался я:

Соседский петух Пижон и собачка с кличкою Блоха.

Позднее понял: петух злился потому

И через двор не давал спокойно мне пройти,

Что курицам давал я хлеб, а не кидал ему,

А он, сердито квохча, старался раньше всех его найти.

Идя домой, уже издалека

Смотрел я, нет ли на пути моем «врага».

Прошел соседский дом, где собачки конура,

И впереди, не доходя крыльца, встречаю петуха.

Мы оба, как друг друга и не зная,

Параллельно медленно идем своим путем.

Я и петух. Он – на меня кровавым глазом глядя.

Совсем немного до порога – и я бегом.

Тот разбегался и летел за мной вдогон

И в мою башку клювом долбануть старался он.

Бывало, получалось у него неплохо это,

Если на голову кепка мною не была надета

Или не успевал спрятаться я где-то.

Но как-то выхожу из дома я с утра,

Осмотрелся, но во дворе не вижу петуха.

Идет его хозяин, я о «враге» своем спросил,

«Вчера из петуха я суп сварил», –

С улыбкою ответ его мне был.

А я весь день с понурой головой ходил.

Курам без петуха был тоже день не мил.

Кидаю хлеб, а не берут. Иль нету сил,

А может, траур ими по петуху объявлен был.

Расскажу и про второго моего «врага»,

Про ту собачку, что называлася Блоха.

Увидев меня издалека, пряталась в кусты она.

А когда мимо проходил – сидела тихо, хитра была,

Но зазевался только – хвать за ногу меня,

И сразу в конуру, только морда ее невинная видна.

Однажды вечером, когда совсем стемнело,

Вдоль того дома, где собачка в конуре жила,

С барабаном на плече шел домой я по дороге смело,

На нем барабанить учился я, в школе репетиция была.

Пионервожатая как-то мне ранее сказала:

«Ты знаешь, скоро праздник Октября.

Пионерская линейка будет скоро в школьном зале.

С барабаном, горном пронесут там знамя».

И срочно чтобы барабанить научился я.

Вот иду по той дороге снова, а был дождливый день,

И вдруг почудилось, а может зрения обман,

Но сбоку сзади показалось, что мелькнула тень,

И я с испугу ударил со всей силы в барабан.

Убегающий собачий визг, свет в окнах, отворилась дверь.

Выбежали соседи. Отдувайся мне теперь.

Но собачка на меня уж больше нападать не стала.

Или за кусочек колбасы она меня своим признала…

Детей в Лесогорске в то время много было,

В каждом доме до трех и более, бывало, жило.

Когда он был районный центр, там жизнь бурлила.

Но позднее им Выборг стал – районы укрупнили.

Многие подались в город, и жизнь в поселке потихонечку остыла.

Озорно и весело мы жили, на то ведь мы и дети,

В сады чужие лазили, где яблоки, крыжовник созревали,

Стенка на стенку дрались… И за проказы эти

От родителей своих частенько нагоняи получали.

А в школе – пионеры мы, и «Нет счастливей нас на свете!»

На линейке, шагая строем, звонко песню распевали…

А лето наступало – в походы дальние ходили.

На речке пропадали и в игры разные играли.

Зима наступит – каток на поле заливали

Водой, которую в ведрах издалека носили.

А раз библиотеку у меня организовали.

Со всех ребят по книжке мы собрали,

А затем другому почитать давали,

Пока все книги от меня не растаскали.

А когда праздник Нового года наступал,

На Елку в «Дом культуры» или в школу я ходил.

Но запомнился особенно один мне Новогодний бал,

Когда 58-й год заканчивался, а 59-й уж в куранты бил.

А до этого в ДК меня его директор пригласил.

(Знаком ему – я в музкружок туда ходил.)

И когда в кабинет зашел к нему,

Показал мне форму почтальона и тут же предложил:

«Завтра Новогодний бал, и в ночь на том балу

В почту предстоит игра, и ты бы письма разносил …»

Примерив форму, «подошла, согласен!» – ответил сразу же ему.

За два часа до прихода следующего года,

Переоделся я в новое все дома.

Костюм, туфли-лодочки и красных два носка.

Была такая мода, я был стилягой уж тогда.

Легко одевшись – был морозец небольшой –

Пошел в ДК довольный весь собой.

А мама мне вдогонку: «Оденься потеплей!»

«Мне тепло!» – я ей в ответ, и побежал на бал быстрей.

И вот я на балу. И в почтальона форме.

Вальс-бостон духовой оркестр играет в зале.

Парни вошли навеселе (значит, в норме).

Девушки вдоль стенок их прихода ждали.

Посреди зала в наряде елка до потолка стоит

С раскинутыми ветвями-лапами и игрушками на них,

С гирляндами из лампочек и ватою, придающей снега вид.

Приветливо и весело она встречает всех гостей своих.

В фойе и через весь кинотеатра зал

Флажков гирлянды цвета разного висят.

Их делал «Дома культуры» персонал

И из рукоделия кружков несколько девчат.

Тем временем разгорался, набирал силу новогодний бал.

После вальса-бостона танго очередь настала,

Затем фокстрот ритмично зазвучал,

И от танцующих тесно аж в зале стало.

Но вдруг перестал оркестр играть:

Включили радио – там голос диктора звучал,

Куранты бьют. И гимн сидящих всех заставил встать.

Новый 1959-й год в стране настал.

И сразу громкое от всех: «Ура! Ура! Ура!»

Конфетти, бенгальскими огнями и весельем полон зал.

Что называлось «сегодня», стало уж «вчера».

Под чарующие звуки вальса продолжен бал.

Тут и там выхлопом шампанское открыли,

Бокалов нет, и поочередно из бутылки пили.

А парни некоторые потихоньку куда-то уходили

И, возвратившись, веселыми совсем уж были.

А к двум часам ночи отдохнуть решили.

Музыканты на улицу все вышли и там курили.

Ведущий поднялся. И объявил со сцены он:

«Играть мы будем в почту. Где тот мальчишка-почтальон?»

Вышел я на середину зала.

В сумке у меня – карандаши, бумага.

И только девчатам и парням все это я раздал –

Дым со сцены. Сперва немного, а затем уж валом.

И иступленный слышу крик: «Пожар!»

И вскоре дым и крики заполняют зал.

Всем стало не до шуток, поняли – действительно пожар.

Кто был в то время пьян, тот трезвым сразу стал.

Все к выходу бежать, и я за ними побежал.

На выходе вдруг из людей возник затор,

И кто был сзади, к запасному кинулись бежать,

Но долго дверь не открывалась – заклинило запор.

Дышать уж нечем, стал огонь на сцену выползать.

Вдруг раздался звон разбитого стекла,

Не выдержав угара дыма, девушка одна

Ударила ногой в проем ближайшего окна.

Погас свет, и на испуганных лицах – только отблески огня.

Но открылась двойная дверь в какой-то миг,

И народ с криками «ура!» скорей на воздух побежал.

Выбежал и я, и сразу радости непроизвольный крик.

Успели все покинуть зал, когда он весь почти пылал.

Уж находясь на безопасном расстоянии от огня,

Как и многие другие, не понял сразу, сгоряча,

Что сгорела теплая одежда, и не только у меня,

И на морозе стою в бутафорской форме почтальона я.

Взрослые отсутствующих пожарных матом крыли,

И что под ногами было, тем пожар тушили.

Снежки из тающего снега все лепили,

В огонь кидали. Но тщетны попытки эти были.

Жар огня отгонял людей все далее от дома,

Подбегали ближе и снег в огонь кидали снова.

Но пламя перекинулось на второй этаж и выше,

И уж в огне весь дом от пола и до крыши.

Когда рухнула стена и за нею крыша,

Из-под горы, внизу, сирены звук мы слышим.

Пожарная машина наконец-то прибыла на это пепелище,

Из нее пожарные, шатаясь, друг за другом вышли.

Новый год уж наступил, и пьяные они все были.

Оказалось, что и воду в бак залить забыли.

И быстрехонько назад, двери на ходу закрыли,

А вернулись вновь, когда головешки уж остыли.

А я, туша пожар, то время невольно вспоминал,

Когда ходил сюда в кружок и детское смотреть кино.

А иногда с пацанами, забравшись на сцену за экран,

Втихаря смотрели и кино, что до 16 лет смотреть запрещено.

Контролеры иногда на нас облаву совершали,

А мы врассыпную, куда могли, туда бежали.

Бывало, среди зрителей терялись в зале.

А кого поймали, надрав уши, отпускали.

Или пинка под зад давали.

Но, поздно! Луна над головой, мороз крепчал…

Костер залили, шел оттуда белый пар.

Пожара кончилось тепло, и замерзать я стал.

Дом друга рядом был, и спать к себе он приглашал.

Но нет. Домой! С какой я скоростью бежал!

Олимпийский чемпион Куц меня бы не догнал.

Мороз за щеки, руки, ноги меня щипал, хватал,

Не чувствовал я их, когда домой бежал,

А вот и дом! Через порог – и на кровать свою упал.

А мама сразу одеколон искать в комоде стала,

Затем туфельки, штаны и красные носки с меня быстро сня́ла,

Натирала ноги и нотации незлобно мне читала:

«Не послушался меня! Форс держал! Ох, ремня тебе б я да́ла!»

А на месте пожарища дирекция ДК строить ничего не стала.

И долго еще на горе кирпичная труба вся обгорелая стояла.