Читать книгу: «Delivery Delays. Часть вторая. Доставка задерживается», страница 10

Следующим днём ребята (после отвоза пшеницы в мешках налево) в обед почти ничего с мужиками не пили и не ели. Всю свою долю забрали натурой. И получилось неплохо: две бутылки самогона, одна бутылка водки, кусок сала на полкило, два килограмма отменных яблок, баночка солёных грибов, две банки тушёнки (откуда они взялись в деревне?) и связка чеснока.

Вот со всем этим добром (две буханки хлеба купили в местном сельпо), не заходя к себе «домой», Владимир с Александром вечером устремились на конец села Грачёвки искать дом бабы Нади.

Дом нашли быстро, но в нём оказалась только толстушка с глазами Незабудки. Она смутилась, когда увидела двух возбуждённых парней с большим мешком продуктов.

– А где остальные жители этого дома? – некорректно задал вопрос Владимир, ставя на стол большую бутылку самогонки.

– Они скоро придут, – ответила толстушка (её звали Оля) и кинулась снимать с верёвки девичье бельё, которое висело над головой.

Александр всем свои видом и жестами, которые видел только Владимир, показывал, что Ольга ему очень нравится, и что он хотел бы загулять с ней. А наш герой и не возражал, его интересовали другие девушки, особенно рыжеволосая, от которой и шёл тонкий запах духов там, на ферме.

Вскоре около дома раздался женский весёлый смех и голос, видимо, той, рыжей:

– Олька, зря в баню с нами не пошла!.. Вдруг ребята-москвичи с фермы заглянут, а ты не мытая, ха-ха-ха!..

– Да у неё, Ленк, «деза фрага», какая ещё баня…

И девушки влетели в дом и тут же столкнулись с парнями, осеклись.

От девушек пахло баней, распаренным телом, берёзовыми вениками и ещё чем-то, что так волнует мужчин. Видимо, от них шёл запах женских флюидов. Владимир опять потерял дар речи, потому что остро почувствовал эти флюиды. А они исходили в большом количестве от рыжеволосой Лены. Которая стояла первой, одетая в белую маечку, через которую выпирали прелести девушки совершенной формы. С подобранными кверху рыжими волосами, она смотрела своими зелёными хитрыми глазами на Владимира и как будто спрашивала: «Ну, что, парень, рот открыл? Давай, наливай крепкого самогона, да и бери себе любую девку, какая понравилась!..»

И они загуляли.

Пили самогон, закусывали его сальцем, тушёнкой, яблоками, грибочками, которые быстро кончились, смеялись и несли всякую фигню.

Вдруг Владимир приобнял Лену и со словами «Надо освежиться!» повёл её погулять за околицу к чернеющему недалеко лесу.

Лена не сопротивлялась, она повисла на Владимире (была хорошо «датая», как говорила молодёжь того времени) и что-то шептала ему на ухо.

Слов Владимир разобрать не мог.

Слова были типа: «жу-жу-жу и шу-шу-шу». На полпути до леса Лена вдруг как бы очнулась и сказала: «Володя, зачем я тебе? Ты наверняка женат, наверное, у тебя есть ещё пару любовниц, ну, возьмёшь ты меня. А я такая пьяная, ну, зачем я тебе? Неужели тебе нравятся пьяные девушки? Они такие ужасные, как я сейчас, ты же не получишь того сладкого ощущения от меня. Зачем я тебе такая, да и я не почувствую тебя. Давай, лучше завтра встретимся вечерком, и я… подарю себя… тебе…»

И тут Лене стало нехорошо, и почти наметившееся слияние двух молодых тел не произошло. Вернувшись в дом бабы Нади, Владимир с Леной застали сидящего за столом очень пьяного Александра и невесёлых, пьяных девушек. По лицу толстушки Оли было видно, что она даже плакала.

Владимир не стал разбираться, что произошло, он подхватил Александра и потащил его «домой», по дороге не очень церемонясь с ним, подгоняя его то матерными словами, то даже пинками, срывая своё настроение на пьяном товарище.

«Металлурги» не спали, они ждали своих «кормильцев», но Владимир дотащил Александра до дома и, не глядя ни на кого, поспешил лечь в постель – настроение у него было отвратительное и ему совершенно не хотелось ни с кем общаться.

Утром, уже трясясь в грузовике с худосочными грузчиками, Владимир раздражённо спросил Александра: «Какого хрена ты вчера так напился? Дам не развлекал, толстушку, видимо, не отодрал. Что случилось, герой любовной саги города Орана?..»

– Ты сам во всем виноват! – дерзко отвечал Александр. – Выставил две бутылки самогона по литру каждая, да ещё бутылку водки и всё время всех подгонял, и всё время всем наливал, как будто твоя главная задача сводилась к тому, чтобы все ужрались. Ну, все девушки и упились. Ты, видимо, Владимир, ничего не понимаешь в женщинах. Их поить так не надо, они – существа нежные и слабые. Они и без алкоголя нам бы дали. А я напился, потому что, Ольга была не в форме, а на других перенацеливаться у меня не получилось, поэтому я напился.

– Ладно, проехали, – сказал примирительно Владимир, – сегодня вечером один пойду к ним, мосты наводить…

Но, когда они отгрузили местному населению двадцать мешков «левой» пшеницы и собирались на опушке леса выпить и закусить со своими колхозными рабочими и водителем грузовика, к ним подъехал парень на мотоцикле из сельпо колхоза и сказал, «чтобы московские собирались»:

– Автобус за вами пришёл из Москвы! Всё, смена ваша кончилась! Айда, ко мне на мотоцикл!..

Приехав к своему «дому», Владимир увидел автобус с московскими номерами, группу молодых людей с рюкзаками за плечами, которые переминались рядом с автобусом, и которых бодро приветствовали девушки-подростки.

– Ура! – весело закричал Александр. – Собираем вещи и валим в Москву из этой антисанитарии!..

Владимир оглядел вновь прибывших, выделил среди них несколько симпатичных барышень и вдруг громко сказал, совсем не разделяя настроение товарища:

– Никуда я не поеду, Александр! Во-первых, нам ещё работать целую неделю, это за «металлургами» пришёл автобус! Во-вторых, у меня здесь есть кое-какие дела. Я остаюсь…

Все сразу перестали улыбаться и галдеть и уставились на Владимира.

– Как остаёшься? – кисло улыбаясь, выдавил из себя Александр. – Разве тебя не ждут жена, сын? Разве ты не наломался с мешками пшеницы? И что я скажу завтра в институте, если меня спросят, где Разумовский?

В голове у Владимира пронеслись образы вчерашних девушек, зелёные глаза рыжеволосой и её тонкий запах духов. Он не мог предать эти глаза, он не мог уехать так, не повидав Лену, и вообще – он даже не взял её московский телефон.

– Нет, я не могу ехать! В нашем институте нас с тобой не поймут! – начал ломать комедию Владимир. – Послали на две недели, а бойцы вернулись через одну. Ты что, Александр, не понимаешь, что мы с тобой станем дезертирами. Наши товарищи из партбюро нам это запомнят и через месяц опять направят в колхоз, чтобы мы искупили свою вину. Такой случай был в прошлом году (здесь Владимир ничего не придумывал). Группу ребят послали в колхоз на две недели, а они больше пили, чем работали. Эта их «деятельность» дошла до партбюро, ну, всех через два месяца, в октябре, когда лили дожди, отправили в колхоз по второму разу. Вот, так! Ты этого хочешь, Александр?..

– Ладно, Владимир! – вмешался в разговор главный «металлург». – Я всю ответственность беру на себя! Если у вас будут какие-нибудь неприятности с вашим партбюро, то подключите меня. А справки, что вы работали в моей бригаде восемь дней, я на вас взял. Всё, собирайтесь, поехали в Москву!..

Для Владимира наступил неприятный момент.

Надо бы ехать в Москву, и совсем не надо ехать в Москву, потому что здесь остаётся рыжая Лена, а он с ней договорился сегодня встретиться вечером, как же быть?

Владимир сразу вспотел и заходил рядом с автобусом, то нервно резко поднимая руки вверх, то их опуская. Он никак не мог принять решение. Планы на вечер летели к «чёртовой матери», если он уедет то «прощай, Лена!». А если останется – то «здравствуй, Лена!» а «прощай, Москва!»

«Но, Москва подождёт», – решил Владимир и вошёл в дом, чтобы помыться и переодеться к вечеру, но его рюкзака не было на месте под кроватью. Он выбежал во двор, где стоял автобус (в автобусе уже сидели Александр и все «металлурги», ждали только его), и закричал: «Где мой рюкзак, где мои вещи?.. Отдайте мне мой рюкзак!»

Шофёр автобуса при этих криках закрыл дверь, и автобус легонько тронулся с места. Владимир рванулся за автобусом, догнал, кинулся к двери, дверь открылась и Владимир, раздосадованный, влетел в салон.

И тут же дверь за ним закрылась, и его, ничего ещё не понимающего, облепили девушки-подростки, и главный «металлург» закричал шофёру «гони!» Шофёр рванул автобус с места так, что Владимир и девушки упали на пол как кегли. И всё, Владимиру не дали выйти, он был в плену, он был схвачен, обманут. Прощай, рыжеволосая Лена, прощай, Грачёвка, прощай, несостоявшийся роман!

Отгулы были заработаны, но жена не разрешила Владимиру одному поехать на Чёрное море. «Ещё там у меня загуляешь, – сказала Таня, – и какую-нибудь заразу в дом привезёшь. Давай, потерпи, на Новый Год в подмосковный пансионат с тобой дней на десять съездим, там и отдохнёшь…»

Но Владимир не хотел терпеть, он, конечно, с женой согласился, но про себя обиделся на неё. «Целое лето вкалываешь, как последний феллах в Алжире, денег немалых в дом принёс, хочешь дней на десять съездить на море, а тебе жена говорит: “Зимой отдохнём в пансионате”. А я не хочу зимой, я хочу сейчас, осенью, я что, не заслужил этого?..» И его настроение, и так подпорченное неожиданным отъездом из Грачёвки, совсем испортилось.

И в это время Владимир вдруг вспомнил про Люду, которая жила на Страстном бульваре с дочкой. «Наверное, давно вернулась из своей Евпатории, надо бы позвонить!»

Людмила, когда услышала голос Владимира по телефону, почему-то очень обрадовалась и сразу предложила ему прийти к ней в гости на день рождения. «Вы обязательно завтра приходите, Владимир, будет несколько моих близких друзей и ты…» – сказала она и замолчала, только слышалось позвякивание её серебряных колец на руке. У Владимира от этих слов сильно забилось сердце, и он сдавленным голосом спросил, во сколько надо быть и номер квартиры.

– В шесть часов. Квартира номер двести шесть, подъезд, я надеюсь, ты помнишь. Очень буду тебя ждать!

Владимир, когда закончил телефонный разговор, был как под гипнозом, не очень понимая, почему он сразу согласился пойти на день рождения Людмилы. «В шесть часов, Страстной бульвар. А что я скажу жене, когда вернусь домой после посещения дня рождения Людмилы?.. И этот её переход на “ты”… Полтора месяца прошло, а она разговаривает со мной так, как будто расстались вчера, и я – её самый близкий друг…»

Ночью Владимир плохо спал, придумывая полночи, что соврать жене по поводу позднего прихода домой.

– Дорогая, завтра у Ивана Петровича Соловьёва – юбилей, ему исполняется сорок лет, ну, ты помнишь его, он у нас в отделе – руководитель группы, ещё на новоселье к нам приходил. Праздновать будем в ресторане «Прага», приготовь завтра утром мой костюм, серый в поло- сочку. Нет, этот вариант не годится никуда, вдруг Татьяна позвонит после этого «юбилея» мне на работу, а подойдёт к телефону этот самый Соловьёв, и она ему выдаст: «Иван Петрович, с прошедшим юбилеем поздравляю, мой-то после ресторана пришёл не «ухом и не рылом…» А если такой вариант: «Татьяна, завтра в институте годовое отчётное профсоюзное собрание, явка строго обязательная, думаю, часов на пять муть разведут. Приду часов в десять, одиннадцать вечера…». А как же свой лучший костюм тогда надеть? Что скажет Татьяна, когда я костюм буду надевать?.. «Вырядился на собрание, ну, ты, парень, кому-нибудь заливай сказки, но не мне!..» Что же придумать, что же придумать? А что, если юбилей – у старшего научного сотрудника Осипова, который работает в параллельном отделе, Татьяна его не знает, да и я с ним едва знаком. Отдел сидит по другому телефону, и накладка вряд ли получится. Вот так я завтра Тане и скажу! Юбилей, мол, у Осипова в ресторане «Прага», доставай из шкафа мой новый серый костюм в полосочку…

Утром у Владимира всё получилось по ночному плану.

И жена не возражала против его «похода на юбилей к Осипову», и, самое главное, Владимиру удалось надеть свой новый костюм в полосочку, который так ему шёл. Целый день на работе он очень нервничал, всё время смотрел на часы, а время – как остановилось.

Теперь на работе Владимир прикидывал, что подарить Людмиле, не очень обращая внимание на вздыхания Плотской, на хитрые взгляды машинистки Лены и даже на реплику Ланы Ивановны, забежавшей в их отдел в обед: «О, Разумовский, сегодня ты хорош! Видимо, в гости идёшь…»

«Куплю цветы, розы, нет, лучше – хризантемы, осенью они удивительно хороши! Куплю бутылку шампанского, бутылку коньяка и конфет шоколадных, в коробке, а вот подарок… Можно, конечно, что-нибудь подарить из “ювелирки”, деньги есть, но сразу такие вещи женщине, которую я ещё совсем не знаю… Вдруг именинница не так поймёт».

В шесть часов вечера Владимир с букетом белых хризантем и набором тех продуктов, которые он купил в «Елисеевском» магазине, звонил в двести шестую квартиру семнадцатого подъезда дома номер четыре по Страстному бульвару. Ему открыла дверь сама Людмила. Глаза её горели, щеки пылали. Она была одета в лёгкую зелёную кофточку и в чёрную юбку, которая очень подчёркивала её фигуру. На ногах – туфли на высоком каблуке.

– Владимир, – сказала она с придыханием, – я так рада, что Вы пришли! Заходите! О, какие роскошные хризантемы!.. Не надо снимать обувь, проходите. Все уже собрались.

И она повела Владимира по длиннющему коридору, по сторонам которого мелькали двери, много дверей, как на пароходе. Наконец, они дошли до нужной двери, за которой негромко играла музыка, пел, кажется, Джо Дассен.

В небольшой комнате был накрыт стол, за которым сидели две женщины. Ещё одна девушка сидела на кожаном диване с молодым человеком, у которого было приятное интеллигентное лицо.

– Это Владимир! – объявила Люда, когда они вошли в комнату. Любите его и не обижайте, он мой большой друг! Мы познакомились с ним на улице…

Женщины заулыбались и встали со стульев.

– Таня, – сказала первая, большая дама с большим бюстом, протягивая свою руку Владимиру.

Он её чуть-чуть пожал.

– Дина, – сказала маленькая, небольшая женщина с приятным, милым лицом, но руки не подала, а быстро подхватила у Владимира пакет с алкоголем и конфетами.

Сидящая на диване красивая девушка с интересом взглянула на Владимира и, не поднимаясь с места, сказала своё имя – «Ниночка».

А молодой человек быстро вскочил с дивана и, не обращая никакого внимания на Владимира, вдруг схватил Людмилу за талию и начал с ней танцевать, нашёптывая ей что-то на ушко. А потом они вообще вышли из комнаты, а Владимир продолжал стоять, не очень понимая, что ему делать.

Здесь Таня, дама с большим бюстом, пригласила Разумовского:

– Владимир, идите к нам за стол! Мила сейчас вернётся…

Владимир неловко сел за стол, чуть не опрокинув огромную вазу с цветами, стоящую рядом на маленьком журнальном столике. Он сразу покраснел, вспотел, ему вдруг галстук стал давить шею и серый костюм, который он так любил, сразу сделался мал и неудобен.

А Татьяна уже накладывала в тарелку Владимира салат, что-то его спрашивала, а он что-то отвечал, не понимая, о чём его спрашивают.

Людмила вернулась в комнату минут через сорок, с растрёпанной причёской, с горящими щеками и с тем же букетом хризантем в руках, который подарил Владимир. Никиты, так звали молодого человека, с ней не было.

Она, как ни в чём не бывало, начала ставить цветы в другую вазу и, как ни в чём не бывало, сказала:

– Дорогие мои гости, давайте, наконец, выпьем за мой день рождения!

(Действительно, ещё никто не выпил ни одной рюмки спиртного, все ждали именинницу.)

И все чокнулись своими рюмками, и все заулыбались, а Ниночка состроила глазки Владимиру и вдруг спросила:

– А Вы, правда, с Милой познакомились на улице?..

– Правда, – ответил бесхитростно Владимир и выпил свой коньяк, про себя удивляясь странному поведению хозяйки дома и её гостей, которые вели себя в её отсутствие так, как будто она никуда и не уходила.

Потом они выпили ещё, потом ещё и практически не закусывая. Присутствующие женщины кинулись обсуждать Никиту, не обращая никакого внимания на Владимира.

– Сын известного хирурга связался с какой-то лимитной бабой! – начала говорить грудастая Таня. – И представляете, девоньки, эта баба живёт у них в квартире и ничего не делает, палец о палец не ударяет!..

– Откуда ты это знаешь? – перебила Таню Ниночка.

– Да я с Никитой в одном подъезде живу, а дом у нас маленький, все обо всех всё знают. Так эта баба всю семью профессора Виноградова в оборот взяла – и папашу, и мамашу, не говоря уже о Никите.

– А парень, я смотрю, – вставила слово Дина, – красив, умён, статен…

– Да мало того, что красив и умён, такие фильмы с моим мужем Филимоновым снимал!.. – вертя кусочек лимона на маленькой вилке, Людмила также начала объяснять своё видение ситуации с Никитой гостям. – Вы, девоньки, не видели их последний фильм о розовом фламинго! Сделано просто гениально! Сейчас я с ним стояла в подъезде, и он мне такое рассказал, такое…

– Что? Что, Люда, он тебе рассказал? – сделала круглые глаза Татьяна.

– Что его вот эта девушка, с которой он живёт, беременна, да мало того, что беременна, так она собирается после рождения ребёнка прописаться у них в четырёхкомнатной квартире!

– Но, у них же официально не зарегистрирован брак!.. – вклинилась в разговор Ниночка.

– Это всё ерунда, что брак не зарегистрирован! – мрачно сказала Таня. – Эта щучка пойдёт на всё, я таких баб знаю…

– А мне Никиту так жалко, так жалко! – сделала печальное лицо хозяйка торжества. – Прямо хоть бери его и оставляй ночевать у себя, чтобы он только к этой щучке не вернулся….

У Владимира от этого разговора начало портиться настроение.

«Во, блин, кажется, попал на маразматический званый ужин! Все сидят трезвые и обсуждают какую-то херню. Жене наврал с три короба, костюм надел свой лучший, а здесь не день рождения, а разбор чужих полётов…»

Людмила как будто почувствовала настроение гостя.

Она легко поднялась из-за стола, включила музыку громче и весело сказала: «А теперь давайте танцевать!», и тут же начала выделывать эротические «па» посередине комнаты. К ней присоединилась Ниночка и они на пару начали изображать мужчину и женщину, где женщина (Мила) рвётся всё время на сторону, а мужчина (Ниночка) ревнует её. Потом с новой мелодией Тото Кутуньо Людмила приглушила свет в комнате (стало почти темно) и оказалась рядом с Владимиром, ловко затащив его в центр комнаты, где обвила его шею своими изящными руками и жарко прошептала ему на ухо: «Ну, агент по доставке билетов, остаёшься у меня сегодня ночевать?..»

Владимир опешил от такого вопроса, и ему даже показалось, что он ослышался. Он хотел внимательно посмотреть на хозяйку торжества, но Мила уже жадно целовала его в губы. У Владимира всё смешалось в голове – то ли от бессонной ночи, то ли от поведения хозяйки, то ли от выпитого коньяка. Логическая цепочка, которую выстроил Владимир, отправляясь на приглашение, начала ломаться: «День рождения, поближе узнать Людмилу, может быть, со временем, удастся её соблазнить и затащить в постель…»

Владимир сначала вяло отвечал на поцелуи Людмилы, но, когда почувствовал, как тело хозяйки под обтягивающей юбкой стало ходить ходуном и её лобок начал тереться о его ногу, кровь ударила Владимиру в голову со страшной силой. И он так сжал в своих объятиях развинтившуюся женщину, что она застонала и прошептала: «Ты меня сломаешь, дурачок, ещё до того, как войдёшь в меня…»

Затем Мила мягко оттолкнула Владимира от себя и захлопала в ладоши.

– А теперь, дорогие гости, мы будем пить чай с тортом, который испекла Дина!

И Людмила ярко включила свет в комнате и начала доставать чашки из буфета. Женщины подхватили её почин и начали помогать хозяйке, выставляя на стол чашки, блюдца, чайные ложки, розетки для варения. И Владимир опять оказался вне «игры», а женщины суетились, показывая себе и, видимо, Владимиру важность их деятельности. Как же – сейчас будем, есть торт, который испекла сама Дина! Дина испекла торт, и наш герой опять впал в состояние неопределённости и нервозности относительно «положительных перспектив» вечера.

Женщины пили чай с тортом, который испекла Дина, нахваливали Дину и не прекращали обсуждать Никиту. Владимир тоже пил чай, Никиту не обсуждал, так как не знал о нём ничего, да и не хотел знать. Он искоса посматривал на Милу и думал, как она такая заводная, такая, видимо, сексуальная дружит с такими неинтересными тётками!

В это время прямо за чаепитием Дина без всяких причин, неожиданно, начала читать свои стихи о Христе.

Это было так странно!

Маленькая женщина встала, держа в руке чашку чая: «И Христос, распятый на горе, на горе над всем Иерусалимом, был подобен огненной звезде, освещающей приход Мессии…» Она ещё что-то читала, и все хлопали в ладоши, а Владимир думал: «Какие странные стихи, да и вообще все собравшиеся очень странные люди…» И в это время под столом его ноги коснулась нога… Милы (она сидела напротив). И вновь Владимира охватила горячая волна желания, и он уже не думал о стихах, о странных женщинах, он только желал Людмилу.

Но в этот вечер ему ничего не удалось.

Часов в десять вечера, когда женщины собрались расходиться, к Людмиле в квартиру ворвались не очень трезвые мужчины.

Их было двое.

Они были шумные, пьяные, нахальные.

С огромными охапками цветов, с какими-то солениями, печениями, окороками, с вялеными рыбами, с мутными бутылками самогона они сразу нарушили сложившуюся гармонию вечера и тут же, на глазах Владимира, стали тискать и целовать именинницу.

Людмила пыталась от них шутливо отбиваться, но где там! Один из них (большой высокий лысый дядька) так нагло хватал её за грудь, что Мила, делая глаза всем гостям, пыталась даже ему стукнуть по физиономии.

А другой мужик в это время комментировал действия первого следующими словами: «Ты, Андрюха, Милку не за то дёргаешь, у неё там мало, надо вот её за жопу, за жопу, там больше…»

Владимиру было дико смотреть на эту сцену, и он хотел даже вмешаться, но другие гости очень спокойно всё это созерцали и не проявляли ни малейшего раздражения. Потом Людмила вырвалась из объятий этого самого Андрюши и убежала на кухню за тарелками и вилками для новых гостей, а эти гости стали внимательно изучать дам, сидящих за столом.

– О, – сказал другой, не Андрюха, – я вижу здесь еврейку Таню и поэтессу Дину! Вечно они опережают нас и на работе, и на отдыхе! Вот и здесь, на дне рождения самой нашей любимой сотрудницы, они опять нас, Андрюха, опередили. А это кто сидит?.. О, это сидит Ниночка – мечта поэта, подруга самого Высоцкого, конкурентка Влади и невеста композитора Стихина!..

И этот второй, тяжело плюхнулся на стул рядом с Владимиром и ему сказал:

– Я тоже композитор, но меня не любят такие девушки, как Ниночка…

Пришла Людмила с кухни и поставила тарелки перед «новыми гостями». И здесь «новые гости» присмирели и начали наливать всем крепкие напитки и очень красиво говорить тосты, посвящённые дню рождения Людмилы.

– Вот я, дорогая, – говорил тот, которого звали Андрей, – поздравляю тебя, наверное, с пятнадцатым днём рождения… и хочу сказать всем, что эта женщина… самая надёжная женщина в моей жизни, да и, наверное, во всей стране! В каких только командировках мы с ней не бывали, в каких только передрягах не участвовали! Вот как-то нас послали снимать под Псковом жизнь человекообразных обезьян, они были завезены на необитаемый остров для размножения. Помнишь, мать, как всё было?..

Людмила закивала головой.

– И эти обезьяны, когда мы к ним на плоту подплывали, чтобы двадцатикратным трансфокатором снять их жизнь, их размножения… – здесь Андрюха чуть отхлебнул коньяка. – Вдруг их вожак перестал трахать самку и полез с камнями в руках на огромную берёзу и начал этими камнями в нас кидаться. Один камень пролетел мимо, а другой попал в плот, где на треноге стояло дорогостоящее оборудование, камера сразу завалилась в воду, и все растерялись. А вот Мила кинулась как кошка с плота в довольно холодную воду и спасла камеру, спасла всю нашу командировку! Я не знаю, что с нами сделала бы администрация «Центрнаучфильма», если бы камера утонула, а вы говорите!.. Так давайте выпьем за настоящих женщин России, за Людмилу!

Теперь Владимир потихоньку начал понимать, где работает именинница торжества, и с кем он сидит за одним столом и его раздражение, наоборот, сменилось любопытством: «Вон, оказывается, как!.. Они все – из мира кино, и все между собой коллеги».

А мужики, да и некоторые дамы, начали «махать» крепкие напитки одну рюмку за другой, совершенно забыв про чай и про торт, который испекла Дина. Владимир едва поспевал за ними, ему давно надо было бы собираться домой (путь неблизкий), но он решил посмотреть, как будут разворачиваться действия дальше.

К одиннадцати часам вечера, когда все изрядно «набрались», тот, который был композитором (его, звали Стасом), попросил гитару, и Людмила любезно сняла её со стены.

Он начал петь русские романсы.

Пел он хорошо, вкладывая в пение всю свою душу. «Выхожу один я на дорогу, сквозь туман кремнистый путь блестит. Ночь тиха, пустыня внемлет Богу, и звезда с звездою говорит…»

Женщины все превратились вслух и внимательно слушали гитариста, а гитарист запел новый романс Лермонтова, томно поглядывая на Людмилу. «Мы снова встретились с тобой. Но как мы оба изменились!.. Годы унылой чередой… от нас невидимо сокрылись. Ищу в глазах твоих огня (и здесь гитарист сделал нервный перебор струн гитары), ищу в душе своей волненья. Ах, как тебя, так и меня убило жизни тяготенье!..»

Все женщины начали всхлипывать, а Людмила кинулась к Стасу и начала его обнимать и целовать. А гитарист, после проявления таких чувств хозяйки дома, запел про звезду.

«Гори, гори, моя звезда! Звезда любви приветная, Ты у меня одна заветная, другой не будет никогда! Ты у меня одна заветная, другой не будет никогда!..» – уже подпевали все женщины.

А когда Стас запел второй куплет «…Сойдёт ли ночь на землю ясная, Звёзд много светит в небесах…», то здесь началось такое рыдание женской половины этого перформанса, что Владимир подумал, что все они сошли с ума одновременно и ему надо быстрее «валить» с этой вечеринки, притом «по-английски». Он вышел тихо из-за стола и сделал вид, что отправился в туалет, по дороге ловко подхватил свой плащ, висевший на вешалке. Ему показалось, что его исчезновение никто не заметил, и Владимир бодро зашагал по длиннющему коридору. Но когда он протянул свою руку к входной двери на лестницу, его сзади приобняла… кто бы Вы думали?.. Да, дорогой читатель, хозяйка торжества – Мила!

– Что, обиделся? – зашептала она нашему герою на ушко. – Или жена дома ждёт?

– Да, пора, поздно уже, да и ехать мне не близко, – ответил Владимир и почувствовал, как Людмила опять прижалась к нему всем своим горячим телом.

И тут же её руки расстегнули его плащ, а потом пиджак и ушли под его рубашку, нежно дотронулись до груди, чуть-чуть коснулись его сосков, потом побежали вниз к животу, заскочили за ремень брюк и начали двигаться к паху.

Владимир стоял, ни жив, ни мёртв, весь превратившись в ощущение.

Лицо Людмилы было так близко, её глаза горели страстным огнём желания. Она чуть дотронулась рукой до вздыбившегося бойца и тут же высвободила свои руки, обхватила ими шею Владимира и жадно начала целовать нашего героя в губы. Владимир ответил ей долгим, глубоким поцелуем. Когда минуты через три их объятия немного ослабли, Людмила опять зашептала: «Приезжай ко мне на следующей неделе в гости… днём, во вторник, часам к двенадцати…»

Владимир приехал днём во вторник и сразу, не снимая сапог (шутка), упал с Людмилой в постель.

Она поразила нашего героя не только великолепным сексом, но и умением тонко общаться с молодым мужчиной совсем не из мира кино.

Они занимались любовью как два голодных леопарда – с такой страстью и одновременно с такой нежностью!..

А Людмила была большая искусница такого жанра.

Она облизывала тело Владимира везде – от пяток до бёдер, от Нефритовой башни до горячих губ. А потом, после страстной любви, когда наш герой лежал в изнеможении, Мила ласкала его тело руками и говорила о себе, о дочке, о кино…

А потом, когда Владимир потихоньку приходил в себя, опять кидалась на него и брала его без конца. Он уже не помнил, сколько было этих жарких объятий, когда, еле передвигая ноги, возвращался домой. Он только понимал остатками своего сознания, что эта женщина изнасиловала его и теперь прочно вошла в его жизнь.

У него таких женщин ещё не было.

«Почти восемь часов заниматься сексом, практически без перерыва…»

Скоро о его тайных посещениях Людмилы узнала жена.

Она случайно обнаружила в кармане его брюк, когда хотела их погладить, два использованных билета в театр оперетты. Да, Владимир как-то ходил с Милой в театр, притом это она пригласила его, и он не отказал ей.

Скандал был грандиозный, и на все оправдания Владимира жена ещё вспомнила, что в этот день (дата на билетах посещения театра) муж пришёл домой очень поздно, объяснив, «что в институте провели годовое профсоюзное собрание».

– Ты, Разумовский, совсем заврался! – истерично кричала жена. – Вот, билеты в твоём кармане на два лица!.. И они датированы двадцать пятым октября! Это тот день, когда ты пришёл домой очень поздно, сказав, что был на профсоюзном собрании!.. Разумовский, я так доверяла тебе, так верила тебе, а ты, ты… – и здесь у жены задрожали губы.

Её лицо миловидной женщины сморщилось и превратилось в лицо старухи, и она горько зарыдала.

Владимиру вдруг стало безумно жалко Татьяну, он пытался её приобнять, успокоить, но она резко отстранилась от него и через рыдания закричала:

– Ты – чудовище, Разумовский! Я всё про тебя поняла! Ты завёл бабу, ты изменил мне! Я давно это чувствовала… твоё отношение ко мне, к сыну, но гнала эту мысль, думала, что это мои выдумки. Рассказывай, кто она!!!

И Владимир, неожиданно для себя, всё рассказал жене.

Зачем он это сделал, он и сам не мог объяснить.

Потом, когда уходил из семьи, он сам себя спрашивал.

«Мог бы как-то успокоить её (Татьяну), как-то временно прекратить встречаться с Людмилой, сохранить семью…» Но он не сделал этого, он не мог уже бросить Людмилу – она уже вошла в его кровь и плоть.

Она как будто заколдовала его.

Теперь Владимир почти с утра до вечера проводил время с Людмилой в библиотечные дни в своём институте. После дневных любовных занятий он ехал за дочкой Милы и забирал её из школы (очень симпатичная девочка лет десяти училась на Арбате, во французской спецшколе), а потом они вместе с мамой весело обедали. А потом Владимир провожал дочку Людмилы (её звали Ириной) в художественную школу на Тишинской площади и быстро возвращался на Страстной бульвар, где вновь страстно предавался любви с мамой. Таких дней в неделю набиралось до трёх, но Владимиру этих дней совершенно не хватало.