Читать книгу: «Delivery Delays. Часть вторая. Доставка задерживается», страница 11

И вот – тяжёлый развод, он оставляет жену и маленького сына, который так любит своего папу.

В этот период своей жизни Владимир живёт в огромной коммунальной квартире на Страстном бульваре с Людмилой и её дочкой. Ему всё нравится, Мила – такая страстная натура, дочка – такая очаровашка. Правда, много соседей и много тараканов (дом находился рядом с Елисеевским магазином).

Иногда его посещали невесёлые мысли о его бывшей семье, но он старался не думать о них. Просто подбрасывал им денег (немного – тридцать пять рублей в месяц) и мечтал летом опять устроиться на доставку.

«Вот тогда я буду более фундаментально помогать своей бывшей семье, да и Людке с дочкой надо помочь перебраться в отдельную квартиру…»

Мечта его сбывается – его опять берут на доставку.

И он пашет «свою Хорошёвку» со страшной Египетской силой!

Теперь у него есть суперцель – помочь Миле, помочь любимой женщине. Он берёт «на грудь» максимальное количество заказов, хотя прекрасно знает, что эффективность труда зависит не от количества, а от качества обслуживания клиентов ЦЖБ.

Страшно устаёт, но носит, носит и носит почти по сто заказов в день.

Зарабатывает от пятидесяти до шестидесяти рублей, но ему мало.

Он хочет за этот сезон решить все проблемы – оплатить первый взнос на кооперативную квартиру и обставить её при переезде новой мебелью.

Помочь деньгами первой жене – это, правда, у него ушло на второй план. Что-то передаёт, но не больше пятидесяти рублей в месяц. Он не то, что жадничает, а просто боится, что тогда вдруг не хватит денег на первую идею.

Вроде Татьяна с сыном не умирают с голоду, и хорошо. Одним словом – стал скуп и расчётлив.

У него – такая любовь, и за эту любовь надо платить!

И Людмила понимала, что нашла «правильного» мужика, мол, «не на гитаре бренчит Вовка, а по-чёрному вкалывает, деньги на квартиру собирает». Дочку на лето отправила к своей матери в Лесной городок (она там в своём доме живёт круглый год), чтобы не отвлекала дядю Володю ненужной суетой – там, в зоопарк сходить, в парке Горького на аттракционах покататься.

«Пусть дядя Володя работает на доставке, – говорила Мила своей дочке, – пусть деньги зарабатывает! Он же нам теперь, Иришечка, почти как родной отец…» А сама в свободное от работы время (Мила работала на студии «Центрнаучфильм» в качестве монтажёра-режиссёра) кормила Владимира борщами с огромным количеством мяса и не очень досаждала ему «своей любовью».

Через два месяца напряжённой работы Владимир имел две тысячи пятьсот рублей, как раз, чтобы оплатить первый взнос в кооперативной квартире. Правда, денег на мебель совсем не осталось, но он был счастлив, когда увидел, как радуются его любимая женщина и её дочка, когда они к Новому Году переехали из коммуналки в новую двухкомнатную квартиру на Бакунинской улице.

Потом начались житейские будни.

– Надо, – говорила Людмила, – застелить пол на кухне паркетной доской, а то линолеум на кухне совсем не смотрится!

– Но, дорогая, у нас сейчас нет денег, перестилать пол на кухне паркетной доской, – отвечал ей Владимир.

– А для этого не надо денег, просто надо выйти во двор и подобрать выброшенную строителями паркетную доску, её там с правой стороны от нашего подъезда валяется море!

– Хорошо, дорогая, я принесу паркетную доску, но кто её будет укладывать на кухне?

– Кто, кто!.. Ты и положишь, дело несложное!.. Главное – идея! Давай, прямо сейчас сбегай во двор и принеси несколько досок, посмотрим, как они нам подойдут.

Уже было темно, когда Владимир вышел во двор.

С трудом нашёл за домом огромную кучу строительного мусора, в которой, то там, то сям, торчали разбитые паркетные доски. Выбрал две «получше» и потащил к себе в квартиру на десятый этаж, они даже не входили в грузовой лифт.

Когда Владимир как загнанная лошадь притащил эти доски домой, то Людмила сразу захлопала в ладоши:

– О, класс! То, что нам нужно! Давай, тащи ещё. У нас кухня – десять метров, таких досок ещё штук восемь надо!

Владимир поплёлся во двор, что «не сделаешь для любимой женщины». Через два часа напряжённой работы он заставил лоджию огромным количеством паркетных досок. Потом (а доски так и продолжали валяться на лоджии) у Людмилы появилась новая «идея-фикс» – в рядом сносимых старых домах искать брошенную мебель.

– Смотри, Вова, сколько домов рядом сносят! Я как-то заглянула в окно этих сносимых помещений, а там такая классная мебель стоит… брошенная прежними хозяевами. Пойдём сегодня вечером посмотрим, если нам понравится, то перенесём к себе.

Вечером пошли, заглядывали в чёрные окна сносимых домов и светили вовнутрь помещения мощным фонарём.

Где-то на третьем окне Людмила восторженно заворковала:

– Смотри, смотри какой породистый массивный буфет!.. Наверное, из дуба… надо брать!

Они залезли в дом и долго осматривали буфет.

Людмиле он очень понравился.

На следующий день Владимир за десять рублей нанял двух габаритных мужиков из ДЭЗА, и они вместе с Владимиром, матерясь и проклиная всё на свете, за один час нечеловеческих усилий взгромоздили дубовый буфет в грузовой лифт его дома.

В квартире буфет сразу не нашёл своего места и был переправлен на лоджию (благо она была большая, не менее пятнадцати метров), где встал рядом с паркетными досками.

Затем Людмилой в сносимых домах был обнаружен огромный круглый стол, видимо, тоже дубовый, потому что он был неподъёмный. Мужики из местного ДЭЗА наотрез отказались его нести за десять рублей.

Поэтому Владимиру пришлось им заплатить двадцать рублей и ещё десять рублей – милиционеру, который случайно «засёк» их, когда они этот стол вытаскивали на улицу из сносимого дома.

– А мародёры, – спокойно сказал милиционер, – а не пройти ли вам, братцы, в отделение милиции с вашей вещью?..

Когда огромный, круглый, изъеденный жучком стол встал рядом с буфетом на лоджии, Владимир заявил Миле: «За тридцать рублей стол нам не нужен! Потому что, во-первых, я столько сейчас не зарабатываю, а во-вторых, тащить в новую квартиру всякое барахло… – это сплошная антисанитария! Клопов только разведём и тараканов…»

Людмила с удивлением посмотрела на Владимира, как будто увидела его первый раз в жизни, ничего ему не сказала, но от её тела наш герой был отстранён на целый месяц. Причём сама она стала приходить с работы всё позже и позже, объясняя свои поздние приходы домой словами, мол, «много приходится монтировать картин».

Владимир, чтобы как-то наладить отношения с Милой, по своей инициативе в свои библиотечные дни начал укладывать паркетные доски на кухне. Сначала у него это плохо получалось, но потом он приспособился и научился класть доску – без щелей и перекосов, как «заправский» паркетчик.

Но паркетная доска быстро кончилась (не хватило около трети площади кухни), а во дворе строительный мусор увезли. «Вот незадача, – сокрушался наш герой, – где теперь взять эти доски?»

И Владимир начал искать эти паркетные доски на соседних стройках, но и там почему-то ничего не находил. Этот недоделанный пол на кухне очень сильно стал нервировать хозяйку, и из затеи Владимира не вышло ничего путного.

– Ты дома сидишь пять дней в неделю, – ворчала Людмила, – а я работаю с утра до вечера!.. И не можешь закончить пол на кухне! Зачем брался, если не можешь?.. Давай думай, как закончить пол. Денег заработай или займи, но я не хочу жить в таком «сраче». Гостей даже нельзя пригласить. Если в течение недели пол не закончишь, то разбирай его и доски опять неси на лоджию!..

Вот так, чисто женский вариант. – Сначала «давай» (чья инициатива) потом «разбирай». Владимир вдруг начал потихоньку понимать, что вляпался с «этой своей любовью» в новый вариант взаимоотношений мужчин и женщин.

«Раньше, – размышлял он, – я по своим библиотечным дням безумно занимался любовью с Людмилой, а теперь занимаюсь сексом с паркетной доской, и эти взаимоотношения, видимо, только начало моей семейной жизни с Милой…»

Паркетной доски Владимир не купил и на соседних стройках не нашёл, но, тем не менее, Людмила как-то сама организовала красоту на кухне. Часть пола было застелено паркетом, а часть пола Мила покрыла какими-то оригинальными коврами в русском стиле, и получилось очень уютно.

Причём хозяйка квартиры заказала ещё оригинальные полки до потолка в стиле этих ковров и поставила на эти полки медные старинные самовары и разную утварь: матрёшек, изделия из Гжели, Мстёры, Палеха. Жостовские подносы с их бесконечными цветами.

Однажды Людмила с каким-то мужиком приволокла в дом деревянный сундук, тоже раскрашенный в духе «Жостово».

– Посмотри, дорогой, какая прелесть, стоит всего сто рублей! Это вот Григорию надо сказать спасибо, без него ничего бы не получилось, это он помог мне купить этот сундук. Дай ему сто рублей и угости водкой!

«”Дай сто рублей и угости водкой!”, замечательная у меня “жена” (Владимир к этому времени с Людмилой расписан ещё не был, но заявление уже подали на конец марта)! А ты, дорогая, спросила у меня, есть ли дома сто рублей и водка?..»

В этот раз и то, и другое нашлось.

Но однажды Людмила явилась домой… (дело было в начале марта) с милым щенком. Щенок был коричневый от головы до хвоста с чёрным, влажным, кожаным носом, которым он принялся всё обнюхивать в квартире.

За Людмилой семенила приставными шажками маленькая старушка.

– Дорогой, правда, пуделёк замечательный? Я вижу, он тебе нравится, тогда заплати бабушке двадцать рублей.

У Владимира в этот момент денег было пять рублей, причём до получки надо было прожить целую неделю.

– Сейчас у меня нет двадцати рублей, – мрачно сказал Владимир.

Наступила гнетущая пауза.

Старушка смотрела на Люду – мол, «как же так, обещала за щенка двадцать рублей, значит гони…» Жена вызывающе смотрела на Владимира, как будто говорила ему: «Ну, вечно у тебя нет денег!.. Придумай что-нибудь, а то опять будешь у меня месяц без секса сидеть».

Владимир не знал, что придумать.

Щекотливую ситуацию исправила Ирина:

– Мама, папа (это уже Владимир – папа), щенок такой милый, такой симпатичный! У меня есть общественных сорок рублей на подарок к восьмому Марта нашей учительнице Зое Владимировне. А сегодня – второе марта, время ещё есть. Я тебе, папа, могу дать взаймы двадцать рублей.

«Папа» принял из рук Ирины двадцать рублей, и щенок был куплен, но Владимир получил двойную головную боль – как выкроить двадцать рублей (за щенка) плюс тридцать пять рублей (алименты) из зарплаты в сто двадцать рублей, если аванс в пятьдесят пять рублей давно получен и израсходован на семейные нужды. То есть денег оставалась десять рублей, плюс подоходный налог, после вычетов которого, денег оставалось ноль.

Да ещё восьмое Марта подходило, и надо было готовить подарок своим девушкам. Вот такая забавная арифметика.

А вторая головная боль скрывалась в появлении собаки в квартире.

Теперь утром и вечером Владимир, как «самый не занятый член семьи» должен был выгуливать питомца. «Как же, щенок такой милый, такой симпатичный, с ним можно повозиться минут двадцать, сделать ему козу, а потом идти в художественную школу, а Мила и так всё время работает с утра до вечера, я же совсем не работаю, и очень мало денег получаю…» – размышлял невесело наш герой, выгуливая собаку.

В конце марта расписались при двух свидетелях – один был брат Милы, а другой свидетель была родная мать Владимира.

Потом поехали в Лесной городок отмечать это торжество. ( Там в своем доме, жила мать и отец Людмилы, да еще брат)

Скромно отметили.

Никто из присутствующих не кричали «горько!», никто не напился и не подрался. Людмила, став женой Владимира, как-то успокоилась, подобрела, стала готовить очень вкусные борщи и перестала говорить о деньгах, которых не хватало, одним словом, жизнь потихонечку стала налаживаться.

А к маю, когда Владимир опять устроился на доставку, и стал приносить домой приличные деньги, Людмила опять любила его, как в начале их знакомства. Опять безумный секс, и опять Володя – самый лучший.

И Владимир про себя удивлялся, как это у его жены «запущено».

Денег нет – и секса почти нет, как деньги есть – так и секс есть. «У неё что, появляется сексуальное желание, когда я домой приношу эти зелёные пятидесятирублёвые и коричневые сторублёвые бумажки? Так, что ли?..»

И Владимир не выдержал и спросил Людмилу об этом.

– Какой же ты дурачок… Вова, я просто тебя люблю. Пойдём скорее, мой милый, в постель и я тебе докажу свою любовь!

И Владимир шёл в постель, несмотря на то, что только «вытащил сто заказов по Хорошёвскому шоссе».

К августу он опять заработал приличную сумму денег в две тысячи четыреста рублей, но этих денег он не заметил. На полторы тысячи была куплена в квартиру мебель, в основном для Ирины – письменный стол, шкаф, диван-кровать, пианино, чтобы девочка занималась музыкой.

Ещё какие-то полезные предметы: холодильник, новый телевизор, музыкальный центр, чтобы девочка слушала классическую музыку, книжный шкаф, прихожая. А остальные деньги ушли, чтобы обуть и одеть Ирину – дублёночка, несколько пар зимних сапог и несколько пар осенних сапог, и кроссовочки, и джинсики, и свитера, и кожаный плащик…

Одним словом, в сентябре Владимир опять стрелял пятёрки и десятки у сотрудников, чтобы дотянуть до зарплаты. И здесь он опять заметил, что его жена охладела к нему. Наш герой загрустил, представляя себе, как он сможет выдержать восьмимесячное безденежье, но здесь произошёл один случай, перед какими-то очередными выходными.

Осень стояла замечательная.

Тепло. Сухо. Людмила объявила своей семье, что она приобрела через свой профком «Центрнаучфильма» две путёвки в Михайловское, и вечером в пятницу с Ириной уезжает на два дня по Пушкинским местам.

Владимир не возражал.

«Уезжают, так пусть уезжают, без них пару дней отдохну…»

Они уехали, и Владимир, выгуляв собаку, маханул водочки и собрался лечь спать, когда в дверь позвонили.

Было девять часов вечера.

«Кого это несёт, «мои», что ли, вернулись, поездка сорвалась?..» – подумал недовольно наш герой и пошёл открывать дверь.

На пороге стояла Ниночка.

– Привет, Вовик, а Люда дома?.. Вот ехала мимо, давно твоей жены не видела. Теперь мы работаем в разных местах. Я – на Мосфильмовской, а Люда – на Речном (Там был какой – то филиал от Мосфильма). Так, где твоя очаровательная жена? – не переставая говорить, Ниночка уже пересекла порог квартиры и начала без приглашения снимать с себя симпатичный заграничный плащик.

Владимир на минуту растерялся, вот так, внезапно перед ним стояла «сама мечта поэта, подруга Высоцкого, конкурентка Влади и невеста какого-то композитора Стихина» (последнего Владимир не знал).

Ниночку Владимир видел всего два раза – тогда на вечеринке и ещё как-то раз, и она ему безумно понравилась – точёная фигура, изящные ноги «на высокой платформе», высокая грудь и этот дразнящий, дерзкий, кошачий взгляд.

– А Милы, – заплетающимся языком начал объяснять Владимир, – её нет, в Михайловское уехала с дочкой.

– Жаль, – промяукала Ниночка, – я так долго к вам шла, хотела пообщаться, вот торт купила! Ах, какой милый пудель! (Собака начала тявкать.) Можно его погладить? Ах, прямо каракуль! Ну, давайте, что ли, Вова, чай попьём, Вы же не отправите меня с тортом на улицу? Я шучу, вижу, что не отправишь!..

Потом сидели на кухне пили чай с тортом, и Ниночка восхищалась кухней, которую своими руками сделала Люда («она мне об этом сама говорила!»). Отпивая чай, и хитро посматривая на Владимира, Ниночка рассказывала о мире кино, «который она безумно любит». И вдруг, Ниночка, совершенно неожиданно для Владимира, попросила налить ей чего-нибудь погорячее, чем чай.

Владимир достал из буфета резервную бутылку шотландского виски «Хенкли Баннистар», которую он по случаю купил у себя в институте у Петрова, который, как вы помните, бывал за границей.

Выпили, закусывая изюмом и курагой, которые тоже случайно были дома. Тёще прислали какие-то дальние бакинские родственники.

В двенадцать часов ночи семисотграммовая бутылка виски была почти выпита, и разговор Владимира с Ниночкой шёл на щекотливую тему о сексуальности современных женщин и мужчин.

– Я вот, Вова, – говорила Ниночка заплетающимся языком, – совершенно не понимаю несексуальных мужчин! Вот ты (а я это вижу!) – очень сексуальный. Люда в жизни бы тебя не выбрала, если бы ты был импотент. Что ты так смотришь, думаешь, что я пьяная?.. Да я трезвей тебя во сто раз! Вот мой жених Стихин – гениальный композитор, но в постели – импотент, поэтому я медлю выходить за него замуж. А Высоцкий – просто гений, но пьёт. Много работает и пьёт, я вообще не понимаю, что в нём нашла Марина. Представляешь, я с ним всю ночь сидела в его квартире, и мы… чинили, представляешь, чинили какую-то дурацкую розетку, и он меня не трахнул. Ты думаешь, он Марину испугался? Да у него просто ничего не стояло. Но гений!.. Вот ты скажи, у тебя есть… ещё выпить?

Владимир понимал, что они уже сильно набрались, что дальше продолжать выпивать (а в доме ещё была литровая бутылка «Столичной») – может закончиться для Ниночки плохо, и он мягко отказал пьяной девушке.

– Тогда пошли в постель! – сказала Ниночка, нетвёрдо поднимаясь из-за стола и смело садясь Владимиру на колени. – Я всё-таки хочу посмотреть, за что тебя любит Людка! Представляешь, Вова, она самая сексуальная женщина нашего объединения, и вдруг она выбирает тебя!..

Мысль Владимира закрутилась с бешеной скоростью в голове.

«Во, попал! – думал он. – Отказать, так что тогда подумает муза Высоцкого? А ложиться с ней, тогда точно Людка всё узнает от болтливой Ниночки. А была, не была!.. “Листопад, листопад, если женщина хочет!..” Всё равно, если я её не возьму, Ниночка со своей дурью… расскажет Милке, как всё было и чего не было».

И Владимир подхватил пьяную девушку и отнёс в спальню.

Он помнит роскошное тело Ниночки, её удивительный запах волос, её большие, крепкие груди, коричневыми сосцами смотрящие на Владимира, как два крупнокалиберных пулемёта, её бёдра, её нежный шёпот: «О, какой ты необыкновенный, какой сильный, Теперь я понимаю, почему тебя Людка выбрала…»

Когда Ниночка бегала в ванну, Владимир не выдержал испытания её красотой и «маханул» стакан «Столичной», чтобы, как он полагал, прийти в себя. Но этот стакан был лишний, его разморило, и он после третьего раза «любви» заснул на роскошном бюсте «музы» творческих знаменитостей.

Проснулся он от лая собаки в час дня.

Пудель устал терпеть и требовал немедленной сатисфакции с выводом во двор. Владимир с трудом приходил в себя.

Вспомнил вчерашний вечер и решил, что ему это приснилось. И когда он пошёл на кухню выпить воды, то обнаружил на стуле красный лифчик ажурной работы, на котором стоял лейбл «Сделано во Франции».

Он судорожно его скомкал и засунул в буфет, стоящий на лоджии.

Он вывел собаку во двор и никак не мог понять, что же произошло вчера. «У меня в гостях была Ниночка, но где же она? Как она могла открыть входную дверь с сейфовым замком?.. И почему она уехала, если вообще она была у меня?.. Я её вроде не обижал. Нет, надо скорее идти домой и всё проверить на предмет отсутствия Ниночки, на предмет улик».

В ванной комнате он нашёл Ниночкины колготки, а в самой ванне – её пепельный волос. В спальне на полу валялись то там, то сям булавки из причёски вечерней гостьи. «Вот незадача, – метался полупьяный Владимир по квартире, собирая булавки, – что я Милке скажу, если она хоть одну булавку обнаружит». Ещё он обнаружил, почему-то в комнате Иры, модную авторучку (тоже из Франции) и почтовую французскую марку, аккуратно приклеенную сбоку к ножке письменного стола.

Этот ход «от Ниночки» он вообще не понял.

После тщательной проверки квартиры (во всех углах) Владимир ещё маханул водки и решил немного поспать, чтобы привести свои мысли в порядок. Но ему не спалось, он вертелся на кровати, которая ещё сохраняла запах красивой девушки, и начинал понимать, что Людка наверняка обнаружит присутствие в квартире женщины и его семейная жизнь с Милой, наверное, закончится.

Он встал, ещё «дёрнул» водки и, наконец, провалился в цветной сон, где занимался любовью с Ниночкой. Этот сон был настолько реальный, что ощущение тела девушки, её кожи, её розовых ушек, вызывало у Владимира неописуемый восторг. Когда он проснулся поздно вечером, то лицо его было всё залито слезами, а простыни – его мужской жидкостью, а в ушах ещё стоял шёпот девушки: «Любимый, нам никогда не быть вместе, но ты будешь в моём сердце всю жизнь…»

Реальность была серой: темнота за окном, слабый свет из коридора, пудель, просящийся гулять, и самое для Владимира удручающее, что ему надо было менять простыни в постели. «А что я скажу жене, когда она увидит простыни в корзине для грязного белья? “Знаешь, дорогая, поллюции за время твоего отсутствия замучили меня!” Так, что ли, я ей скажу?.. Если мы занимались с ней любовью за день до её отъезда…»

Владимир, выгуливая собаку, наслаждался тёплым сентябрьским вечером и приходил в себя. Уже пахло прелыми листьями, и несло тонким запахом дымка от стоявших в тупике пассажирских поездов Казанского направления, находящихся через двор за группой жилых домов.

Это так будоражило сознанье Владимира. Что он вспомнил какое-то стихотворение Алексея Константиновича Толстого. « Вянет лист проходит лето, Иней серебрится. Юнкер Шмид из пистолета хочет застрелиться». «Это вот про меня, надо мне застрелиться. Вот как попал, на ровном месте…

Как жизнь выкидывает коленца!.. Переспать с подругой Высоцкого и получить развод от своей жены!.. Да ладно, как будет, так и будет…»

Мама с дочкой вернулись утром в понедельник. Они были весёлые, и удовлетворённые путешествием в Михайловское. Владимир с их появлением был готов к тому, что его сразу разоблачат, но прошёл день, второй, третий, прошла неделя, другая…

Жена работала почти каждый день в объединении «Центрнаучфильм», Ирина ходила во французскую спецшколу и училась живописи, а Владимир по присутственным дням мотался в свой институт и мечтал о лете, чтобы опять устроиться на доставку.

Ниночка себя никак не проявляла, только однажды, уже в ноябре, Людмила сказала как будто, между прочим:

– Ты помнишь мою подругу Ниночку? (В этом месте Владимир вздрогнул всем телом.) Так она в начале декабря выходит замуж за композитора Стихина. И мы с тобой приглашены на свадьбу. Вот только не знаю, что мне надеть и что им подарить?..

Свадьба была в ресторане «Центральный», собралось не меньше пятидесяти гостей. Жених – симпатичный мужчина в модном сером костюме, лет сорока пяти. Невеста – в коротком белом модном платье, в супермодных туфлях на огромном каблуке, очень выгодно показывала свои ножки. С огромной диадемой в забранных пепельных волосах Ниночка выглядела «сверхсшибательно».

Стол ломился от съестного и выпивки.

Все пили, веселились, кричали «горько!»

В два часа ночи поехали (но не все, только избранные (Владимир с Людой попали в круг избранных)) догуливать свадьбу в трёхкомнатную квартиру композитора на Садово-Триумфальной улице.

Избранных было человек десять.

Владимир знал только свою жену… и невесту.

Люда сидела за столом в окружении двух привлекательных мужчин, которые, как показалось Владимиру, были тоже из цеха композиторов. Один из них (это потом Владимир узнал) был композитор Зубков, второй – композитор Поперечный.

Они попеременно обхаживали его жену, что-то наливали, что-то говорили ей на ушко.

Владимир сидел за столом напротив Люды и потихоньку начал её ревновать. В три часа ночи начали танцевать – Люда сразу с этими двумя мужчинами, а Владимир с какой-то рыжей девушкой, которая сидела за столом рядом с ним. Стихин отплясывал с Ниночкой, а потом сел за фортепьяно и начал играть им сочинённые произведения. И здесь Ниночка, воспользовавшись тем, что муж занят, обвила своими изящными руками шею нашего героя и спросила: «Скучал… без меня?»

– Скучал, – ответил просто Владимир и здесь он заметил, что Людмилы нет в комнате, и нет этих двух композиторов.

Он хотел рвануться и найти жену, но Ниночка придержала его за руку и сказала:

– Оставь свою жену в покое, пускай развлекается!.. Это всё-таки моя свадьба и здесь каждый волен делать, что захочет, – и потянула Владимира на балкон, где жадно впилась своими накрашенными губами в рот нашего героя.

После этого французского поцелуя Ниночка зашептала:

– Пойдём скорее на мансарду, Я хочу тебя опять в свою первую брачную ночь. Хочу… да, хочу…

Они выскользнули из квартиры Стихина и на лифте поднялись на последний этаж дома, где на огромной, неубранной, заваленной разным барахлом мансарде Ниночка отдалась Владимиру.

Это происходило на каком-то кожаном заплёванном диване, причём Владимир очень беспокоился не испачкать белоснежное платье невесты.

«Вернётся к мужу в заляпанном платье, что он подумает, что подумают гости», – размышлял наш герой, не очень понимая, что он делает.

Секс был короткий, но очень бурный.

Ниночка как раз наоборот, не очень старалась сохранить белизну своего платья и свою невинность. Она так кричала, так вертелась под Владимиром и рыдала, что со стороны, наверное (если кто-нибудь услышал), можно было подумать, что черти собрались на шабаш.

Владимир первый очнулся и сразу начал приводить свой костюм в порядок.

– Ты куда?.. Я что тебе сегодня не понравилась?

– Понравилась…, но ты, наверное, забыла, что у тебя сегодня свадьба?.. И твой муж заждался тебя. Да и моя жена, наверное, уже вернулась. Давай одевайся, не дай бог, кто-нибудь сейчас войдёт…

– А ты что, дверь на замок не закрыл?..

– Я не помню – закрыл или нет.

И Владимир кошкой метнулся к входной двери на мансарду и щёлкнул замком (дверь была не закрыта), тут же за дверью послышались шаги и голос его жены Милы. Владимир не ослышался – она кому-то сказала: «Здесь мансарда, я бывала здесь со Стихиным, классное местечко…»

И тут же Владимир почувствовал давление на дверь, и затем разочарованный возглас:

– Чёрт, дверь закрыта! Стихин никогда её не закрывал…

– Может, он с женой туда удалился?

– Да нет (опять голос Людмилы), когда мы уходили, он сидел и играл на фортепьяно свои мудовые сочинения гостям…

– Что же будем делать?..

– А пойдёмте на крышу, тут дверь на неё есть!.. Правда, не лето, но вы, господа, не дадите умереть такой девушке, как я?.. Да и вид на Москву оттуда открывается классный, я летом там была, с одним джентльменом, мне понравилось…

Сознание Владимира было надорвано, он начал надевать свой пиджак, и решил бежать на крышу, чтобы убить на ней всех, кого застанет.

Но Ниночка опять обвила его шею руками, отбросила его пиджак в строну, и промяукала:

– Не надо никуда бежать, Вова! Это мир кино, это мир богемы и любви!!! Мы все в этом мире – художники и рисуем свою жизнь, как понимаем. Нам чужда скука и серость, нам чужда обыденная жизнь. Лучше возьми меня, как прежде брал, а женой будешь заниматься дома. Ах, какой ты ещё наивный. Ах, какой ты ещё глупый!..

После этой свадьбы Владимир замкнулся, глубоко переживая случившееся. Хотя Людмила, как и прежде, была нежна с ним и ласкова, Владимир никак не мог успокоиться.

И когда вечерами семья собиралась вместе, он демонстративно уходил гулять с собакой на долгие часы. Ему что-то переставала нравиться семейная жизнь с Людмилой. Этот мир кино, богемы. Этот мир композиторов, режиссеров и сценаристов начинал его раздражать.

«Я ещё многое о них и о своей жене не знаю, – размышлял наш герой, выгуливая собаку, – наверняка, все друг с другом переспали. Как сказала Ниночка – “нам чужда скука и серость…” А я что, я разве другой?.. Такой же, патаскун, как они, такой же, как моя жена!.. И чего я тогда хочу от неё?.. И, всё же, мне это не нравится! Вот с первой моей женой всё было понятно – она меня любила, а я ей изменял».

«А, парень, – раздался голос, как показалось Владимиру, изнутри него, – тебе значит можно, а другим нельзя, ты у нас особенный что ли?..»

Семейная жизнь Владимира закончилась ранней весной.

Однажды, когда он пришёл вечером с работы, то его удивило лицо жены, открывшей ему входную дверь.

Лицо симпатичной женщины превратилась в лицо Медузы Горгоны.

– Что-то случилось с Ириной? – почему-то задал такой вопрос Владимир.

Людмила, дико вращая безумными глазами, с пеной у рта зловеще прошипела:

– Случилось – у тебя!.. – и тут же в лицо Владимира полетел красный лифчик ажурной работы с лейблом «сделано во Франции».

Владимир опешил – откуда он в руках у его жены?

«Ах, чёрт, я его тогда сунул в старый буфет, стоящий на лоджии, и забыл про него…»

– Что молчишь, поганец! Сказать нечего, да?

– Люд, откуда я знаю, что там, в буфете лежит, буфет-то приволокли с улицы…

– Молчать, мерзость, я его внимательно осмотрела, когда он у нас появился. Баб без меня в моей квартире трахаешь, сволочь, Чей это лифчик?! Говори быстро, либо получишь сейчас в лоб вот этой чугунной сковородкой!

И в руке у Людмилы уже сверкала, словно секира, сковородка, недавно купленная в магазине.

– Ну, считаю до трёх…

Всё это выглядело бы карикатурно, если бы не было так грустно.

Владимир понимал, что ему надо что-то говорить и лучше правду.

– Это лифчик Ниночки…

Люда открыла рот и захлопала глазами:

– Разумовский, какой же ты врун!.. Чтобы моя лучшая подруга переспала с тобой, Которую обожает Высоцкий и любит Стихин!.. Я завтра же у неё спрошу! Ну, ты и козёл, ну, ты и чудовище! Так попасться!.. Всё, собирай свои вещи и вали из моей квартиры к своей матери!..

Здесь Владимир очнулся и закричал:

– Позвольте, мадам, что значит – мне собираться?! Что значит – валить к матери?! Что значит – квартира твоя?! Я здесь прописан и покупал эту квартиру! И до сих пор плачу за неё оставшуюся долю!..

– Я твёрдо тебе сказала – вали отсюда, мне в доме блядуны не нужны! И если ты в течение трёх дней не освободишь квартиру, то я тебе, сука, устрою весёлую жизнь – и твоя мать, и твои друзья, и на работе узнают, что ты за человек!

Людка ушла на кухню, громко стукнув дверью, а Владимир поплёлся в спальню, не очень понимая, что делать.

Через пять минут Людмила выскочила из кухни, как фурия и закричала:

– Как ты смеешь говорить мне, что квартира твоя?.. Засранец, где ты жил, прежде чем мы переехали сюда? Ты жил у меня! Я тебя прописала к себе на Страстной бульвар, и ты стал нашим членом семьи! И такое предательство, такая подлость!.. Три дня тебе для того, чтобы убраться из моей квартиры, Понял?

Владимир не стал ждать три дня.

Утром он собрал свои вещи и уехал от Людки к матери, про себя решив, что с Людкой разводиться не будет, «а поживу пока отдельно, а там видно будет…»

Но Людмила решила по-своему – она подала через неделю на развод, и Владимира по решению Бауманского суда развели через два месяца с его женой. Вот так – два месяца, и нет никакой Люды, девочки Иры, пуделя Бемби, и самое главное – нет двухкомнатной квартиры. То есть она есть, Владимир всё так же в ней прописан, но в ней не живёт, а живёт у матери.