Читать книгу: «Компромисс», страница 14

Трудно быть богиней

Я, наверно, слишком часто плачу,

Слёзы накликают неудачу.

Слишком мало счастью доверяю

И его доверие теряю…

Счастье любит смелых и отчаянных,

Вечно опечаленных боится.

Им оно не дарит встреч нечаянных,

Им оно во сне – и то не снится!

Вероника Тушнова

Лариса ехала в переполненной маршрутке, которой управлял довольно нервный водитель, на собеседование по поводу трудоустройства, пытаясь на ходу подготовить себя к любым, даже самым неожиданным и нелепым вопросам работодателя.

Она устала от мизерной зарплаты на нелюбимой работе, от отвратительного отношения к персоналу начальства, от непосильных, не соответствующих штатному расписанию профессиональных требований. Не меньше раздражала бытовая неустроенность, странные в последнее время, накалённые до предела отношения с мужем.

Было видно, что в недавнем прошлом этот лихой житель гор, гнавший микроавтобус, словно на автомобильном ралли где-нибудь в пустыне, так же азартно ещё недавно скакал на лошади по ущельям меж диких скал.

Виражи микроавтобус закладывал поистине гоночные, соревновательные. Машину немилосердно мотало из стороны в сторону.

Хорошо хоть юноша с футляром в руках от какого-то струнного инструмента, уступил ей сидячее место. Теперь будущий лауреат чего-нибудь очень музыкального уставился на неё, таращится, не отрывая глаз, и, кажется, пускает слюни.

В другое время Лариса могла бы обрадоваться пристальному вниманию юного дарования, внешность его была весьма привлекательной, только не сейчас, когда сознание раздирают на части десятки неразрешимых проблем одновременно.

Подобным образом она трудоустраивалась впервые, совсем не представляла, как себя вести, что именно хотят от неё услышать, какие сюрпризы в итоге способны преподнести. Работодатель нынче пресыщенный, желающих занять практически любую вакансию больше, чем требуется.

Неблагоприятные обстоятельства выбивали из колеи, заставляли нервничать, а тут ещё нечаянный воздыхатель, и сумасшедший водитель.

Ещё неожиданный вопрос девушки, которая разговаривала с ней по телефону. Задав несколько странных вопросов, она обронила пару фраз, вызвавших беспокойство, – жаль, что вы женщина. Скажите, вы симпатичная, привлекательная?

Почему жаль! Эта фраза отнимала надежду, которая и без того висела на волоске.

Что касается привлекательности, это был вопрос, на который она не могла ответить иначе, как в неопределённой форме.

Раньше, до замужества, Лариса была твёрдо уверена в своей неотразимости. Разглядывать себя в зеркало она любила. Причём, неизменно отмечала, какая же прехорошенькая девочка смотрит на неё из блестящего пространства напротив. Разве что небольшие детали казались чужеродными на прелестном личике.

С фигурой Ларисе и вовсе повезло. Этого не отрицали даже злючки и завистницы.

Но это было совсем в другой жизни.

За два года супружества горячо любимый муж опроверг её мнение относительно массы привлекательных анатомических особенностей лица и силуэта, а также характера, которые она считала неотразимыми изюминками своего скромного обаяния.

Степан то и дело вызывал сомнения в реальности притязаний жены на привлекательность, открыто сравнивал отдельные черты лица, особенности фигуры с понравившимися деталями у подружек и просто у случайных прохожих.

Он то и дело обращал то внимание Ларисы, то на объёмные груди, то на тугие попки, обсуждал походки всех встреченных по пути девчонок, их привлекательность, улыбчивость, прицокивая при этом в особых случаях языком, разводя руками, что девушка однозначно принимала на свой счёт, как критику.

Цепкий взгляд Ларисы старался запоминать нюансы его вкуса. Она пыталась соответствовать видению мужа о привлекательности и сексуальности в меру ограниченных возможностей собственной внешности, дорогой косметики и личной дизайнерской выдумки.

Теперь она не могла вспомнить, как выглядела тогда, в самом начале.

Постоянные изменения внешности вызвали постепенное привыкание к навязанному супругом стандарту, нивелировали собственный вкус, который у неё когда-то был. Теперь Лариса в этом не уверена. И вообще, как-то всё зыбко стало в её жизни, неправильно. То, о чём она мечтала всего два года назад, было явным преувеличением. Жизнь оказалась намного циничнее.

Девушка сама теперь не понимала, нравится ли себе такой, сегодняшней, или уже нет.

Косметические примочки и хитрости макияжа изменили её внешность до неузнаваемости. В некоторой мере накрашенной Лариса выглядела куколкой.

Она привыкла к нарисованной внешности настолько, что перестала воспринимать себя без неё.

Лариса давно не позволяла мужу или кому-то ещё лицезреть себя до процесса художественной обрисовки лица.

По этой же причине ей пришлось полностью отказаться от таких радостей жизни как походы на природу, от весёлых ночёвок у друзей, от банных процедур, даже от фитнеса.

Встретив Ларису в первозданном виде, мало кто смог бы с уверенностью сказать, что знаком с ней.

Молодой человек с музыкальным футляром глядел на неё с умилением и долей нежности. Это было заметно, но одновременно злило.

– Какого чёрта пялиться на растрёпу!

Столько времени было потрачено, чтобы привести себя в божеский вид, который можно эффектно предъявить работодателю и вот, из-за неуравновешенного джигита-водителя теперь придётся искать укромное место, где можно в спокойной обстановке дорисовывать макияж, уложить выбившиеся локоны.

Ещё этот созерцатель, явно увидевший в ней соблазнительный сексуальный объект.

– Стоит, зараза, балдеет, ловит эмоциональную сладость, и наверняка эротический кайф. Тьфу на тебя, музыкант! Ну, отвернись же, без тебя тошно.

Юноша послал Ларисе очередную улыбку, достал из нотной папочки лист, расчерченный под запись музыкальных ритмов, изобразил несколько крупных размашистых знаков и что-то коротко написал.

Девушка отвернулась. Молодой человек сложил лист пополам, опустил записку на её колени, и двинулся к выходу.

Первой реакцией было засунуть листок ему в карман. В это время машину тряхнуло, лист чуть не свалился.

Пока она ловила бумагу, маршрутка резко остановилась. Стоящие попадали вперёд. Кто-то кому-то причинил боль. Последовала возня, крики, ругань.

Через несколько мгновений автобус тронулся вновь. Юноша махал правой рукой, неловко прижимая инструмент к груди.

Лариса раскрыла лист. В нём была непонятная ей музыкальная фраза, и надпись “Я влюблён, восхищён, очарован!!!” Чуть ниже телефонный номер и имя – Марат.

В глазах защипало. Только этого ей не хватало, сентиментальной дурочке.

– Очарован он… ещё бы, изо всех сил старалась усладить взыскательный вкус работодателя.

Знаю, если мужчина признаётся в любви, обещает проводить, восторгается внешностью женщины, дарит ей цветы, это совсем не значит, что наши мысли и желания совпадают. Женщина хочет любви, мужчина – секса.

Лариса совсем не девочка, сколько раз уже попадалась на эту хитроумную удочку.

Однако взор её затуманило, грязными разводами потекла тушь.

Катастрофа!

Девушка отчаянно хлопала глазами, пытаясь не разреветься.

Несмотря на раздражённое состояние, Лариса вытащила из сумочки новенький файл, предварительно оглядев пассажиров (не следит ли кто за ней), аккуратно поместила туда расправленный лист и начала пробиваться к выходу.

До назначенного времени оставалось пятнадцать минут.

Лариса зашла в кафе, юркнула в туалет, начала лихорадочно колдовать над внешностью, невольно вспоминая записку, юношу, удивительно нежную фразу.

Она даже не заметила, как привела себя в порядок и успокоилась.

Посмотрев на себя в зеркало, Лариса к своему удивлению увидела симпатичную, улыбающуюся себя. Совсем незнакомую, похорошевшую.

– Стёпка, балбес ты, однако, совсем не разбираешься в красоте и привлекательности.

В офисе её ждали. Собеседование проходило довольно оживлённо. Претенденты на вакансию вели себя внешне непринуждённо, словно им было безразлично – примут или нет их на работу, угощали друг друга кофе, пирожными и конфетами, отчаянно шутили.

– Как жаль, – закончил беседу руководитель мероприятия, – на самом деле вы прелесть, я мечтаю о такой изумительной сотруднице. Если бы вы были мужчиной, взял бы вас на работу, абсолютно не задумываясь. Увы, вы можете с уверенностью сказать, что не захотите через полгода… или даже меньше, родить малютку? Конечно, нет. Мы фирма молодая, начинающая. Нам нужен выносливый тяжеловоз, а не грациозный скакун. Извините, что отняли у вас столько драгоценного времени. Мы занесём вашу кандидатуру в базу данных, будем иметь в виду.

Лариса знала, причём определённо, что в её чреве вот уже пару месяцев резвится малюсенькое тельце. Почему до сих пор не сказала об этом Степану, вот что странно.

Дома её не очень приветливо встретил муж. Хотел было развернуться и уйти, как обычно, к компьютеру, но неожиданно посмотрел удивлённо, слишком внимательно.

– Лариса, что с тобой, ты сегодня такая очаровательная, просто богиня, уж не влюбилась ли ты! Нет-нет, дай угадаю… э-э-э… да не может быть… неужели у нас будет сын?

Лариса от такой неожиданности хлопала глазами, которые так некстати наливались влагой, губы и руки дрожали, внутри что-то скакало и ёкало.

Степан подхватил жену на руки, легко закружил.

Через миг они слились в поцелуе, одновременно солёном и сладком.

Лариса родила девочку, затем мальчика. Больше она никогда не слышала критики в адрес своей внешности.

Степан, несмотря на любвеобильность, никогда не давал повода для ревности. Даже если что-то и случалось, она об этом не знала.

Женщина немного подкрашивалась, лишь намёком, но никогда не выглядела серой мышкой.

В целом она была довольна жизнью и счастлива.

Каждый раз, когда подступало плохое настроение, когда на душе становилось дождливо и пасмурно, Лариса вытаскивала из потайного уголка в письменном столе заветный файл, долго вглядывалась в буквы и знаки, нежно проводила по ним пальцами, даже нюхала.

Как он сумел за несколько минут в раздражающей транспортной давке разглядеть в ней безграничное очарование, этот мальчишка, Марат, и дать стимул жить дальше?

Если бы не он…

Да, теперь-то Лариса может себе признаться, что в тот день была в шаге от развода. Дальше терпеть выходки мужа она не могла.

Какой же волшебной силой обладает обыкновенное, казалось бы, признание в любви.

Тили-тили тесто

Спасибо тем, кто вместе был и врозь,

За то, что здесь сбылось и не сбылось.

Уходит ночь – и мне пора за нею…

И если не хватала с неба звёзд,

Виной тому не слабость и не рост –

А просто звёзды на небе нужнее.

Анна Полетаева

Генка Марков на гитаре играл мастерски: памятью на тексты песен обладал феноменальной, запросто на слух подбирал любые мелодии, мог ночь напролёт глубоким раскатистым баритоном исполнять лирические и драматические баллады по желанию слушателей, которых у него всегда было в избытке.

Внимание к своей персоне импонировало юноше. Привлекательный музыкальный голос с лёгкой мелодичной хрипотцой, помноженный на приемлемое мастерство исполнения, вводил аудиторию, особенно женскую её часть, в некую разновидность транса, фактически гарантировал экстаз, в котором Генка казался слушателям самым обаятельным, самым романтичным и приятным во всех отношениях мужским персонажем из всех присутствующих представителей сильного пола.

Ещё бы. В дополнение к сценическим достоинствам, юноша был до невозможности привлекателен внешне: подтянутый, жилистый, с рельефно развитой (без фанатизма), мускулатурой, к тому же рослый, широкоплечий, улыбчивый, остроумный и неизменно позитивный.

Подруги трепетали, наслаждаясь энергетикой музыкальных фраз.

Излучаемая его внешностью уверенность, удивительная способность запросто создавать в любой компании приподнятое лирическое настроение с лёгкой романтической грустинкой, магический творческий потенциал и избыточная энергетика исполнителя, которую щедро распространял Генка вокруг, ввергала девчонок в шоковое состояние.

Им просто необходимо было немедленно влюбляться, на кого-то конкретного выплёскивать избыточное давление пробуждаемой акустическими эффектами чарующей чувственности.

Девчонки, слушая незамысловатые вокальные композиции в его исполнении, едва в обморок не падали, слезами обливались, проникаясь к солисту дружелюбием и симпатией.

Наиболее впечатлительные особы были хронически в него влюблены.

Жил Генка в двухкомнатной квартире фактически один (родители – увлечённые геологи-энтузиасты посещали своё жилище крайне редко), потому, правила проведения квартирных слушаний хозяин жилища устанавливал сам.

На его территории разрешалось многое: приносить продукты и выпивку, готовить, пользоваться посудой и мебелью, даже уединяться при необходимости в свободной комнате. Главное, чтобы в финале квартира снова выглядела жилой и уютной.

Желающие создать в его холостяцких апартаментах атмосферу гармоничного семейного быта находились всегда. Иной раз даже выбирать приходилось, что удавалось Генке довольно изящно: конфликтовать юноша не любил, зато запросто находил убедительные аргументы, оспаривать которые девчата не решались.

Никто никогда не слышал из его уст фривольных историй, касающихся хозяюшек, остававшихся приводить берлогу в порядок. Что происходило внутри, всегда оставалось загадкой, тайной. Почему – тоже никто не знал.

В доме всегда был практически идеальный порядок. Хозяин появлялся на публику гладко выбритым, стильно причёсанным, в выглаженных и чистых одеждах, что было весьма подозрительно для его открытого для общения образа жизни.

Ходили слухи, что Генка не по женской части настроен, что у него что-то где-то не то, или не так, но “проверяльщицы” кумира упорно не сдавали, несмотря на его неизменное правило – не углубляться в интимные отношения, не давать поводов подругам называться его девушкой, тем паче невестой.

Никто не обращал серьёзного внимания на маленькую гостью – соседку Генки по лестничной площадке, Ирочку Семьину, которая неизменно присутствовала на большинстве импровизированных сольников, когда разрешала мама.

У неё было своё место рядом с маэстро, которое в отсутствии девочки никто никогда не занимал. Это было негласное, непонятно как появившееся правило.

Так было, когда Ирочке было тринадцать лет, потом, когда стало пятнадцать, а позже семнадцать.

Дождавшись восемнадцатилетия, вчерашние соседи и добрые друзья неожиданно для всех, в том числе для родителей, сыграли скромную по нынешним временам свадьбу и отправились в довольно дорогой морской круиз.

Оказалось, что юноша когда-то давно пообещал девочке, признавшейся ему в наивной детской любви, что дождётся её совершеннолетия, чтобы услышать то же самое от повзрослевшей подруги.

Или не услышать.

Как получится.

Время безжалостно ко всему живому. Даже камень и металл устают сохранять прочность, чего уж говорить о незрелых желаниях, наивных эмоциях, легкомысленных обещаниях и бесхитростных неокрепших чувствах.

Если Ирочка не передумает, в любви уже будет признаваться он, как человек с небольшим, но достаточным жизненным опытом.

Генка, что бы про него ни говорили, терпеливо дождался.

Что и как он объяснял девчонкам, наводившим порядок в доме, стирающим и гладящим его рубашки, остающимся иногда ночевать, так и осталось тайной.

А начиналось всё с пионерского лагеря, куда Генку затащила работать на всё лето пионервожатым однокурсница и подруга – Лиза Шилкина, намеревавшаяся таким образом наладить с ним двухстороннюю романтическую связь, а в перспективе – серьёзные интимные отношения.

Расчёт (так ей казалось), был прост – преподнести себя в наиболее выгодном ракурсе в отсутствии серьёзных конкуренток из числа заклятых институтских соперниц.

Находясь постоянно рядом, помогая освоить незнакомые воспитательские обязанности не так сложно малюсенькими шажками, пусть для начала намёками, обозначить серьёзность намерений, умело демонстрируя и подчёркивая лучшие духовные и практические качества.

Лиза – девушка интересная, даже симпатичная в меру, с лёгким уступчивым характером, чего Генка упорно отчего-то не желал замечать. Точнее, он всё отлично видел: и милое личико с застенчивым румянцем, и кокетливые льняные кудряшки, и озорные ямочки на щеках, а также трогательный взгляд, чувственную мимику, красноречивые жесты, но не испытывал к ней ничего, кроме дружеского расположения.

С ней было интересно, весело – не более того.

Девушка старательно приближалась к мечте, насилуя во всю мощь романтическое воображение и трепетную женственность, но покорить заветную вершину никак не удавалось, что было вдвойне обиднее, когда Генка, не ведая, что творит, запросто обнимал её за плечи, упруго прижимался в танце, брал за руку или целовал в качестве дружеского приветствия. Увы, точно так же он поступал с другими девушками.

Лиза изводила себя болезненными фантазиями на темы любви, а невнимательный к её усердному флирту Генка не выказывал личного предпочтения, не давал даже крошечной надежды на счастливый финал романтической истории.

К концу первой смены его обожал весь педагогический и административный коллектив, все мальчишки мечтали научиться играть на гитаре и петь как он, а девчонки не отходили от кумира ни на шаг, оспаривая между собой право на его личное внимание.

Так случилось, что в Генкин отряд попала тринадцатилетняя соседка – Ирочка Семьина, что само по себе было событием обыденным, если бы эта девочка не была влюблена в него до помутнения рассудка. Если бы не дала понять в полной мере, что это слишком серьёзно, если бы не разбудила в уравновешенной до того момента подружке кумира – Лизе Шилкиной, дремавшую до той поры ревность, и не заставила соперничать.

К особенному отношению дам всех возрастов юноша был привычен, потому никого индивидуально не выделял. С назойливым вниманием, тем более с очарованными его талантами воспитанницами, запросто справлялся, направляя их неуёмную энергию в созидательное русло – легко выдумывал разного рода состязания и творческие проекты, отвлекающие излишки причудливого, но пластичного девичьего воображения в сторону от преждевременных романтических грёз.

Ирочка оказалась девочкой особенной. Вежливые, даже строгие педагогические методы воспитания и увещевания на неё абсолютно не действовали. Она упорно оказывала Игорю недвусмысленные персональные знаки внимания, невзирая на его к себе отношение.

Девочка брала упорно не замечающего её особого расположения воспитателя за руку и настойчиво прожигала его мозг наивно-выразительным, неравнодушно обаятельным взглядом.

– Шилкина, ты уже не малышка, – спокойным тоном объяснял вожатый, – и ты не одна такая впечатлительная в отряде. Если опекать каждую девочку в отдельности, по часу всех держать за ручку и нежно гладить по головке, мне не только на личную жизнь, но и на сон времени не останется. Пойми, кудряшка, мы не в детском садике. Будь умницей – веди себя, как подобает взрослой леди.

Гена гладил её по головке и разнимал руки.

Через мгновение их ладони снова были сомкнуты нежным рукопожатием.

Если Генка проявлял настойчивость, в глазах воспитанницы появлялись слёзы, но она не сдавалась.

Когда вожатый играл на гитаре или что-либо интересное рассказывал, Ирочка садилась рядом, прижималась к его корпусу головой, упорно отстаивая исключительное право на индивидуальную привилегию.

Лиза пыталась пресечь на корню притязания юной кокетки, прибегая то к убеждению, то к совсем непедагогическим методам.

Тщетно. Вожатая тут же получила ответку – целую банку красных лесных муравьёв в постель или нечто похожее.

Соперничать с подростком оказалось совсем непросто. Девочка упорно шла к заветной цели, ловко оттесняя взрослую ревнивицу неожиданными, вполне осознанными действиями.

Со стороны их затяжной, довольно агрессивный поединок, выглядел увлекательной игрой, на деле это была нешуточная дуэль двух трагически влюблённых женщин, виновник которой упорно не замечал очевидного противостояния активно противоборствующих сторон.

– Неужели не понимаешь, девочка, что подобным нескромным поведением ты можешь поставить Геннадия Васильевича в неловкое положение, – распекала её Лиза, – администрация лагеря может расценить внимание в твой адрес вожатого как извращение, как преступное покушение взрослого мужчины на невинность маленькой девочки. Его могут уволить, отчислить из института. Посадить, наконец.

– Не ваше дело учить меня. Гена сам выберет, кого из нас полюбить. А я ему помогу.

– Гена… любить! Да как ты смеешь в таком тоне говорить о взрослом человеке! Да я родителям твоим всё расскажу!

– Чего именно, что я его за руку держала? Успокойтесь, тётенька. Танцует-то он не со мной, с вами. Но это несерьёзно. И вообще… я его не ревную.

Не сказать, чтобы одна из противоборствующих сторон лидировала, хотя у старшей соперницы были очевидные преимущества: ночные посиделки у костра, медленные танцы с довольно откровенными тесными объятиями, возможность называть события и настроения своими именами.

Увлечь Геннадия эмоциями и чувствами было непросто. Возможно, он ещё не созрел для серьёзных отношений, хотя Лиза ему порядком нравилась. И прикасаться к ней было жутко приятно.

Впрочем, наивное романтическое воображение возбуждала не только она. С некоторых пор юноша часто задумывался на темы любви, но опосредованно, абстрактно, как о чём-то удивительно приятном, но недосягаемом.

Ирочка назойливо вертелась между ним и Лизой, что начинало его напрягать: мало ли чего могут про него подумать.

Тем не менее, поставить на место малолетнюю капризулю не получалось: она добивалась внимания совсем не детским упорством, пытаясь подражать взрослым искусительницам: видно начиталась любовных романов, теперь начала проводить испытания в том же ключе.

Удивительно, но образ девочки вызывал у Геннадия странные эмоции. Иногда он ловил себя на мысли, что если бы она была чуточку старше… пожалуй, в неё запросто можно было влюбиться.

От внимания Лизы не ускользнуло Генкино сентиментальное состояние, чётко отпечатавшееся на его одухотворённом лице.

Влюблённые женщины мистическим образом чувствуют угрозу личному счастью. Следующей же ночью она пошла в лобовую атаку, раззадорив друга откровенно показной доступностью.

Было холодно и сыро, что стало поводом прижаться теснее обычного, а затем выпросить горячий поцелуй.

Ирочка наблюдала за игривой парочкой издалека. Видела она и то, что случилось после.

На следующий день её словно подменили. Девочка выглядела измождённой, убитой неведомым недугом.

Осмотревший её врач патологий не обнаружил, но поместил Ирочку на карантин.

Геннадию Васильевичу как старшему вожатому отряда, пришлось посетить больную.

Девочка, увидев его, отвернулась, закрылась с головой одеялом.

– Что случилось, егоза? Тебя не узнать, пупс. Давай поговорим… серьёзно… как друзья.

– Не о чем мне с вами разговаривать.

– Это ещё почему?

– Я всё… всё-всё видела.

– Не пойму, о чём речь.

– О тебе, о твоей противной Лизке! Там… ночью. Видела, как ты шарил у неё запазухой, как целовал.

– Подглядывала. Но это моя личная… понимаешь, малыш, это обычная взрослая жизнь. Тебя она не должна касаться. И вообще… почему я должен перед тобой оправдываться!

– Потому, что я люблю тебя, Геночка!

– Ты! Это же смешно, деточка. Мне двадцать один год. Тебе тринадцать. Если бы я только подумать посмел о любви к тебе… это уже можно расценивать как преступление. Считаешь, что моё место в тюрьме? Такую судьбу ты для меня придумала!

– Поцелуй меня. Пожалуйста. Один единственный разочек.

– Нет, нет и нет! Исключено. Разве что в лобик, чтобы проверить – температура у тебя или воспаление хитрости.

– Почему… Лизка вкуснее! Или потому, что у меня титек нет?

– Не Лизка, а Елизавета Максимовна. Она взрослая, а ты… ты неасмышлённый ребёнок.

– Ну и что! Я тоже скоро вырасту.

– Но не сейчас. К тому времени подрастёт мужчина твоей мечты. Ты его обязательно встретишь. Влюбишься. Всему своё время. Не торопись стать взрослой. Это совсем не так здорово, как кажется. Я бы, например, с удовольствием вернулся в счастливое детство.

– Я не ребёнок!

– Хорошо, в беззаботную юность.

– Так верни… тесь. Представьте себе, что мы ровесники. Поговорим как друзья.

– Это можно.

– Тогда на “ты”. Я могла бы тебе понравиться?

– Несомненно. Любая девочка имеет шанс стать любимой.

– Представь, что я призналась тебе в пылких чувствах, в том, что жизнь без тебя – мучение.

– Допустим. Как версию для расследования непростой ситуации.

– Что чувствуешь? Только честно.

– Наверно неловкость. Так ведь неправильно. Признаваться, сделать первый шаг должен мужчина.

– Вот… всё правильно. Так признавайся.

– Мне не нравится эта игра. Если настаиваешь – давай договоримся иначе: не я вернусь в детство, а ты… сначала подрастёшь. Я подожду, пока тебе исполнится восемнадцать лет. Если не передумаешь – вернёмся к этому непростому разговору. И прекращай хандрить. Ты ничем не болеешь.

– Обещаешь! Точно не обманешь?

– Ну… не знаю. Постараюсь оправдать твоё безграничное доверие.

– Поклянись.

– Чтоб мне… самую жуткую смертельную кару, если нарушу клятву верности, – с улыбкой, немного дурачась, произнёс Гена.

– А Лизка! Поклянись, что больше никогда. Всего-то пять лет. И это… руки покажи, что пальцы крестиком не держишь.

– Это несерьёзно. Какая же любовь без доверия.

– Ещё как серьёзно. Я, например, клянусь, что никогда впредь до совершеннолетия не заставлю тебя краснеть за неловкое поведение, никогда-никогда не предам… и не передумаю выходить за тебя замуж.

– Даже так. Знаешь, малышка, это не очень правильно. Пять лет для тебя, это одно, для меня – совсем другое. Через год я получу диплом. Меня могут распределить… куда угодно, даже на самый-самый крайний край света. Ты здесь, я – там. Пойми, глупенькая – нельзя загадывать любовь и счастье на полжизни вперёд. Давай уже заканчивать нашу игру.

– Ни за что! Или ты возьмёшь меня в жёны, или я… или меня не будет. Совсем. Никогда. А ты будешь жить дальше, будешь целовать эту противную Лизку… или много-много других девочек. Но не меня.

– Это блажь! Детский лепет. Так не бывает, чтобы дети ставили условия взрослым.

– Тогда уходи… немедленно!

– После того, как перестанешь притворяться. Встала и пошла в отряд.

– Тебе меня совсем не жалко… нисколечко?

– Напротив, только за тебя и переживаю. Если действительно меня любишь, значит, поступишь как взрослая. Обещай, что никаких неожиданностей больше не будет.

– Клянусь! Но и ты тоже… обещай.

– В моём детстве подобное поведение называлось сказкой про белого бычка. Ты пытаешься мной манипулировать.

– Пять лет, Геннадий Васильевич, и увидишь, что я не капризничаю. Клянусь!

– А если нарушу клятву, тогда что?

– Тогда я докажу, что большая, и очень взрослая, что жизнь без тебя мне совсем не нужна. Совсем.

Юноша поклялся, но несерьёзно, в надежде и уверенности, что такое положение дел рассосётся само собой, что давая подобное обещание, абсолютно ничем не рискует.

А позже задумался.

Очень уж не хотелось стать клятвопреступником.

Наверно он ненормальный, неправильный, если допускает мысль, что такое возможно.

Все пять лет Ирочка жила рядом, пристально наблюдая за женихом, ведущим предельно активный образ жизни.

В его окружении было много девушек, но ни одна из них не вызвала у маленькой невесты такого приступа ревности, как Лиза, которая после того рокового разговора добровольно сошла с дистанции.

Интуиция подсказывала Ирочке, что нет повода для беспокойства, что сердце не обмануло предчувствием большой любви.

Конечно, ни свадьба, ни романтический круиз не дают уверенности в завтрашнем дне. Судьба – дама капризная, ветреная: её неустойчивая благосклонность может переменить направление следования в один миг. Особенно, если сам заблудился, если не знаешь, к чему на самом деле стремишься, чего хочешь.

Мечта – всего лишь плод впечатлительного воображение, даже не намерение, не говоря уже о способности добиваться, действовать, настойчиво и твёрдо идти к заветной цели.

Хочется верить, что у четы Марковых все мечты имеют реальный шанс когда-либо сбыться.