Читать книгу: «ПГТ. Роман о людях», страница 2

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

Настоящий олигарх

В дорогих ресторанах я бывал несколько раз, клиенты приглашали. В том числе и иностранные. Эти, кстати, деньги считают гораздо лучше наших. Наш, он либо скряга до сердечного изумления, либо рубаха-парень, широкая душа. Середина – редкость. Не знает наш человек меры.

Человек «оттуда» бережлив. Он потратит ровно столько, сколько нужно для дела. Для его дела. Положит сверху чаевые, размер которых всем заранее известен, и все. Ни тебе порыва, ни тебе «совершать глупости» и «лазать в окна к любимым женщинам». Так что клиента я больше люблю нашего, отечественного. Он прибыльней. Хотя может и надуть.

Возвращаясь к теме дорогих ресторанов: их я не жалую. Можете считать это комплексами или чем угодно еще, но мне искренне претит все, выходящее за рамки здравого смысла. Ну, никак мне не понять, как несколько кусков еды, далеко не всегда вкусной, могут стоить, как половина компьютера.

«Загреб» был для меня чуть менее отвратителен, чем другие заведения высокой кухни. Сказывалось соседство: годы, проведенные рядом, сделали нас почти родными. Да и запахи оттуда, как упоминалось, исходили приятственные. Человеческие. Не в пример другим помпезным местам.

Даже швейцар у дверей меня не встретил, потому как никакого швейцара попросту не было. Это меня тоже порадовало. Не люблю я раболепства. Я – демократ.

Вместо швейцара меня встретила дама-метрдотель, явно опытная как в профессиональном, так и во всех остальных планах. Глядя на нее почему-то сразу складывалось такое впечатление.

– Здравствуйте… – начал я и замялся. Ресторан большой, как спросить про моего клиента – неясно.

– Здравствуйте, – профессионально-дозированно улыбнулась дама, – вы – господин Языков?

– Так точно, – облегченно выдохнул я. Звукам этого бархатного голоса хотелось повиноваться сразу и не рассуждая. Думаю, скажи она: «Вы Иванов?», я ответил бы «да» с не меньшим энтузиазмом.

– Прошу за мной, вас ждут, – произнесла обольстительница, сделав такой величественный жест рукой, как будто приглашала меня вступить во владение наследным замком. Потом развернулась и походкой Клеопатры, завлекающей Цезаря в свои сети, направилась в глубину залов. Я, созерцая, последовал за ней.

В интерьере «Загреба» ощущалось спокойное, уверенное и неброское богатство. Каждый стул стоил, наверное, три моих зарплаты. Возможно, пять. Плавно плывущая впереди корма Клеопатры и ноги ее, подобные нефритовым колоннам (кошмар, пошлость какая!), гармонично вписывались в окружающее пространство. Они, ноги эти, казались спроектированными тем же дизайнером, что и другие детали «загребского» интерьера.

Наконец, мы добрались до массивных, покрытых резьбой, дверей. Дама открыла их и доложила кому-то, мне пока невидимому:

– Господин Языков, – и посторонилась, оставив в проеме часть своего богатого бюста.

Я, чувствуя себя просителем, дождавшимся наконец приема сиятельнейшего князя, вошел в кабинет.

***

Мне нравятся люди, которые не несут в себе сюрпризов. Этакие предсказуемые, без изюминки, индивидуумы. Ты видишь их в первый раз, а знаешь о них, кажется, все. Или почти все. С ними просто. С ними всегда понятно, как себя вести, что говорить, о чем молчать. Это удобно.

Владислав Всеволодович не разочаровал. Прямой, как дуло пулемета, в костюме мышиного цвета, он в точности соответствовал образу, сложившемуся в моих девичьих мечтах. Да, именно такой и мог сказать «в девятнадцать ноль-ноль». Этот по-другому сказать просто не умеет. Настоящий олигарх. Счетовод. «Хронограф».

– Здравствуйте, Олег Григорьевич, – сказал предсказуемый человек, приподнявшись из-за стола и став даже в таком, полусогнутом, состоянии на полголовы выше меня.

– Здравствуйте, Все… Владислав Всеволодович.

Обменялись рукопожатием. Рука его оказалась неожиданно вялой, как будто я сжал в ладони замоченную на котлеты булку.

Сели. Официант раскрыл передо мной меню, тяжестью своей превосходящее многие хранящиеся в нашем архиве фолианты.

Как говорил Винни-Пух: «длинные слова меня только расстраивают». Вот и меня расстраивает чтение названий блюд, в которых я ни пса не смыслю. Но на этот случай у меня имеется четкий порядок действий. Поизучав меню с видом эксперта, я обычно заказываю греческий салат и стейк. Да-да, средней прожарки, будьте добры. А салат без лука, да. Подобная уловка обычно ограждает меня от всех этих «не изволите ли свежайших устриц» или «есть великолепный консоме, еще теплый, прямо из города Парижу». Говорю же, я демократ, и все эти великосветские сложности мне чужды.

– Что будете пить? – задал неожиданный вопрос официант. Нет, вопрос был, конечно, ожидаем, просто в суматохе я не успел подготовиться.

– Пиво, пожалуйста, – сказал я первое, что пришло мне в голову. И зачем-то добавил: – Безалкогольное.

Официант и Владислав Всеволодович одинаково странно взглянули на меня, но тут же отвели взгляды, как бы устыдившись своего интереса к чужому убожеству. Официант отправился выполнять мою прихоть, и, судя по времени его отсутствия, за безалкогольным пивом ему пришлось бежать в ближайший супермаркет. Ничего, пусть расширяют ассортимент. Народ нынче капризен. От «божоле» нос воротит.

После того, как формальности с меню закончились, я вопросительно взглянул на олигарха: мол, к делу? Тот посмотрел на часы (предсказуем, предсказуем до самой последней детали) и молвил:

– Извините, Олег Григорьевич. Нам придется подождать еще несколько минут.

Меня, честно говоря, стала немного доставать эта детсадовская загадочность. Обычно так начинаются дешевые триллеры. К герою, ничем непримечательному человеку, канцелярской, можно сказать, крысе, приходит таинственный незнакомец. «Ты избранный, – говорит он. – Только ты можешь убить Дона Волана, воплощенное вселенское зло!» «Нет, нет, только не я, – кричит герой, – я же обычная канцелярская крыса». «Это прекрасно! – восклицает незнакомец, хохоча и распуская огненные крылья. – Значит, ты замечательно владеешь гусиным пером, а это единственное оружие, которого боится мерзкий Дон Волан, а поэтому…»

Додумать этот захватывающий сюжет мне помешала открывшаяся дверь. Новый человек попытался проникнуть в кабинет столь стремительно, что ему пришлось буквально протискиваться между косяком и не успевшим отодвинуться бюстом метрдотеля. Оба, и бюст и человек, получили от этого явное удовольствие.

Кабинет был достаточно велик, и, пока новоявленный персонаж шел к столу, я успел его разглядеть. Маленький, сильно меньше среднего роста. Слегка полноват. Чуть, пожалуй, моложе меня. Почти лысый, но не по нынешней моде, а по естественному состоянию организма. Рыже-белес, но без веснушек. Улыбчив. В движениях стремителен. Одежда почти столь же демократична, как моя, только значительно дороже: белый свитер из тонкой шерсти, джинсы. Ботинки стоят целое состояние, в этом я немного понимаю. Часы соответственно, тоже.

Подойдя к столу, человек протянул мне руку и сказал, изящно, на ленинский манер, грассируя:

– Здг'авствуйте. Николай Чувичкин.

Потом он повернулся к подобострастно вскочившему при его появлении «Хронографу»:

– Спасибо большое, Сева. Ты на сегодня свободен.

Величественный Владислав Всеволодович раболепно искривил, насколько мог, свой негибкий стан и с несвойственной ему поспешностью покинул залу.

Мы остались с настоящим олигархом вдвоем. Я вдруг понял, что не испытываю к нему никакой классовой ненависти. Даже наоборот, он мне весьма симпатичен. Чувичкин, надо же. Как, интересно, ему живется с такой фамилией?

– Можно я буду называть вас пг'осто Олег, без отчества? – спросил Чувичкин.

«Ага, а я тебя – Коля. Интересно, почему маленькие и толстые часто картавят?» – подумал я. А вслух сказал:

– Конечно, нет проблем.

И все-таки я действительный, всамделишный и непритворный демократ.

ГЛАВА ЧЕТВЁРТАЯ

Профессионалы

Посидели, помолчали, поприсматривались друг к другу. Как заинтересованная сторона, начал Чувичкин.

– Олег, я надеюсь, мы оба пг'офессионалы, каждый в своей области, конечно. И мне не нужно пг'едупреждать вас, что все, о чем мы будем говог'ить, не должно покинуть пг'еделы этих стен.

Я изобразил всем организмом движение, которое с языка тела лучше всего переводилось как «можете даже не говорить об этом». У меня складывалось четкое убеждение, что я говорю с ожившим Владимиром Ильичем. Грассирование, улыбка, знакомый с детства прищур. «Самый человечный человек». Мне немедленно захотелось поставить Николая на бг'оневичок.

– Пг'екгасно, – сказал олигарх, – тогда к сути.

Суть дела сводилась к следующему. Николай Чувичкин в настоящий момент его жизни был хозяином заводов, газет и пароходов. Управляемый им холдинг со сложным названием («интер», «транс» и что-то еще столь же маловнятное), имел очень много денег. Но хотел бы иметь еще больше, чтобы уж совсем было некуда девать.

Специалисты по развитию бизнеса хлеб свой ели не зря и нашли партнеров, с которыми имелась возможность заключить умопомрачительные контракты. Настолько интересные, что потом можно было бы расслабиться на долгие-долгие годы. И даже потомки олигарха оказались бы обеспечены до самого апокалипсиса, когда бы он ни наступил. Потенциальная партнеры были французами, а во главе компании стоял некий Огюст Ренье.

«Ну, тебе, с твоей картавостью с французами дело иметь – самое оно. У них язык подходящий», – подумал я.

Взаимные интересы у нашей и французской компаний имелись, но существовала одна загвоздка. У холдинга Чувичкина наличествовали сильные конкуренты, которые также метились на французские контракты.

Непрерывные мозговые штурмы лучших умов холдинга, а также данные коммерческой разведки (куда ж без нее) показали, к сожалению, полный паритет конкурирующих компаний. «К сожалению», потому что было совершенно непонятно, за что зацепиться, чтобы выиграть забег.

И тут пришла крайне интересная информация. Оказывается, француз Ренье имел необъяснимую слабость к России. По этой причине он имел тесные, как деловые, так и личные связи с домом Романовых в изгнании, ряд представителей которого, как известно, живёт во Франции. И тут кого-то из светлых умов озарило: если люди из дома Романовых замолвят словечко, то это может стать той каплей, которая склонит чашу весов на правильную сторону. Только нужно, чтобы переговоры о контрактах вел человек дворянского происхождения. В идеале, это должен быть владелец холдинга.

– То есть, я, – резюмировал олигарх.

Мне стало дурно. Я долго живу на свете, и еще дольше работаю в архивном бизнесе (чувствуете, как круто звучит: «в архивном бизнесе»). Опыт, как говорится, не пропьешь. Поэтому мне стало совершенно очевидно, что будет дальше. А дальше меня попросят нарисовать документы, подтверждающие существование древнего княжеского рода Чувичкиных. Князь Чувичкин. Это была катастрофа!

Видимо, страдания мои отразились на лице. Или Николай, как всякий крупный бизнесмен, оказался неплохим психологом. Он с улыбкой покачал головой:

– Нет, Олег, все не так плохо, как вы думаете. Для того чтобы наг'исовать какие-то там липовые документы, мне не нужен специалист вашего уровня. Это может сделать любой студент с помощью вог'ованного «фотошопа».

Я приподнял бровь в знак согласия: да, у специалистов моего уровня «фотошоп» уж точно не ворованный. Меня слегка отпустило. Подделкой документов я принципиально не занимаюсь: не мой профиль и не мой масштаб.

– Мне не нужна «липа», – продолжил олигарх, – мне нужна пг'авда. Поэтому я пг'едлагаю вам изучить мою г'одословную и доказать мое двог'янское пг'оисхождение.

«Это невозможно! – закричал весь внутренний я, – Этаких дворян не бывает. Такая „годословная“ – явная фентези!»

Крик мой внутренний был, видимо, столь громок, что, отразившись от дубовых сводов «Загреба», достиг ушей Чувичкина.

– Олег, – еще шире улыбнувшись, сказал он, – не пугайтесь вы так. Я все-таки адекватный человек.

Из дальнейшего выяснилось, что да, все-таки немножко адекватный.

Судьба отца олигарха была покрыта мраком неизвестности. Мать, Софья Петровна, которая не так давно умерла, ничего про него никогда не рассказывала. Фамилия Чувичкин досталась олигарху от отчима, усыновившего маленького Николая. Прожил он с матерью недолго: несчастный случай, попал под машину. А вот девичья фамилия Софьи Петровны была Буженина. И происходила она из Разумного. ПГТ.

– Кто разумный? – переспросил я озадаченно.

– Поселок, – повторил будущий дворянин, – поселок Г'азумное, Белгог'одской области.

Род дворян Бужениных был известен не только в этом поселке, но и в столице. Владимир Федорович Буженин, числивший Разумное своим родовым имением, был пламенным меценатом и дослужился до должности тайного советника, что для провинциального помещика являлось карьерой почти невозможной.

Я подпер щеку рукой, приготовившись долго и с умилением слушать эту повесть временных лет, но Чувичкин неожиданно подвел черту:

– В общем, Олег, эти сведения общедоступны, но больше у нас нет ничего. Дальше нужно искать факты. А к этим фактам – неопг'овег'жимые, железобетонные доказательства. Чтобы у конкуг'ентов, как бы они ни стаг'алсь, не осталось никаких шансов уличить меня в обмане. Что скажете?

Что я скажу, что я скажу? Дело было для меня ясным и вполне привычным.

– Господин Чувичкин, – сказал я голосом отца, решившего наконец рассказать подросшему сыну, откуда берутся дети, – вы правы, это действительно мой профиль. Дело вполне подъемное. Правда, вы должны понимать, что, даже при самой добросовестной работе, исхода может быть три: положительный, отрицательный и нулевой.

– Я пг'имерно понимаю, о чем вы, – сказал олигарх, – но все же пг'ошу г'асшифг'овать.

– Положительный исход, – начал я терпеливо, – заключается в том, что я нахожу нужные вам сведения. Бесспорные и подтвержденные документами. Отрицательный – доказательства тоже находятся, но они свидетельствуют об обратном. И нулевой – мы не находим ничего.

– Такое бывает часто?

– Конечно. Вы представляете, сколько документов, даже если они и были, пропало во время разных исторических катаклизмов – войн, революций?

Чувичкин на минуту задумался.

– Хог'ошо, – сказал он, – Мне все г'авно нужно отг'аботать все ваг'ианты.

Он так и сказал «мне все г'авно», клянусь. А я даже сумел не рассмеяться.

– Тогда так, – я перешел на деловой тон. – Где-то в течение пары недель я найду выходы на людей в Белгородских архивах. Дальше – дело техники. Если то, что вы рассказали, не простое совпадение, и, если документы вообще существуют в природе, через полтора-два месяца они будут у вас на руках.

Олигарх посмотрел на меня глазами пожилого бассета.

– У меня нет двух месяцев, Олег. У меня есть неделя. Максимум две.

– Это абсолютно невозможно, – не раздумывая, отрубил я. – Сидя здесь, за неделю я даже нужные контакты не найду.

– Конечно, не найдете. Поэтому вам нужно поехать на место.

– На какое место? – спросил я, понимая, что услышу.

– В Г'азумное, – не обманул ожиданий Чувичкин.

Честно говоря, я иногда поражаюсь наглости людей. И даже завидую. Видит меня в первый раз, я ему ничем не обязан, а он распоряжается моим временем так, как будто имеет на это полное право. И ладно бы поездку на Мальдивы предложил. Или хотя бы в Крым. Так нет же – Разумное. Абсурд какой-то, чесслово.

– Господин Чувичкин, – спокойно, как при разговоре с сумасшедшими, сказал я, – боюсь, это совершенно невозможно. В ближайшие недели я очень занят на работе. Сезон, знаете ли.

Какой у нас сейчас на работе «сезон», я и сам не знал. Но звучит подобное утверждение убедительно. Туроператоры знают.

– Ах да, – вдруг спохватился олигарх, как будто не слыша мои отдающие арктическим холодом слова, – мы же не обсудили ваш гоног'аг». Если вы найдете доказательства моего двог'янского пг'осхождения, я заплачу вам сто тысяч.

Сумма, конечно, солидная. Обычно подобные заказы стоят дешевле. Но моральные издержки! Разумное!

– Сто тысяч доллаг'ов, Олег.

– Простите, – сказал я внезапно севшим голосом, – а не могли бы мы заказать водки? – и добавил на всякий случай:

– Алкогольной.

Ну, здравствуй, Португалия. Ты близка, как никогда.

Водку принесли гораздо быстрее безалкогольного пива. Видимо, продукт этот пользовался в «Загребе» популярностью. Залпом опрокинув немаленькую, грамм на пятьдесят, рюмку и закусив соленой горькушкой, я обрел способность рассуждать здраво.

– А если результат будет нулевой? Или отрицательный? – спросил я.

– В этом случае я заплачу ваш обычный гоног'аг», но в тг'ойном г'азмег'е. Ну, и все г'асходы по поездке, г'азумеется.

Это тоже было неплохо. Очень неплохо. Но о Португалии можно забыть.

Увидев мое скуксившееся лицо, Чувичкин грустно улыбнулся:

– Я понимаю, Олег, специфику вашей г'аботы. Я также понимаю, что искать вы будете на совесть. Г'епутация и все такое. Но и вы поймите меня. Ставки настолько высоки, что мне нужно вас заинтег'есовать. Заинтег'есовать так, чтобы вы понимали: подобного шанса в жизни у вас больше не будет.

– Я согласен, – решился я.

***

Через два часа мы, в дымину пьяные, сидели на диване.

– Олежик, – заплетающимся языком говорил будущий дворянин Чувичкин-Буженин, – как я тебе завидую. Ты – свободный человек. У тебя не болит голова обо всех этих активах, пассивах, дебетах, кг'едитах и прочей хг'ени.

– Коля, – проснулось вдруг во мне пьяное суетливое беспокойство, – а сколько времени? Ресторан не закроют?

– Какое закг'оют, Олежик, – отвечал Коля, – кто?

– Клеопатра.

– Кто? – ошалело переспросил Чувичкин.

– Ну, эта, как ее, – и я показал руками примерный размер груди метрдотеля.

– А, – понял Николай, – не, не закг'оет. Нет у нее таких полмо… полко… полномочий. Это ж мой г'есторан, – и дико захохотал.

Захохотал и я.

Потом мы пели под караоке советские песни. «Взвейтесь кострами, синие ночи», «Мой адрес – Советский Союз», «На дальней станции сойду». Эту, последнюю, спели три раза, так как олигарх утверждал, что песня обо мне. О моей поездке.

Полностью охрипнув, мы вышли на улицу. Николай изображал вождя революции и орал на весь Заневский остатками голосовых связок:

– Вег'ной дог'огой идете, товаг'ищи! Надо захватить почту и телег'аф! Впег'ет, на Зимний!

Затем Чувичкин решил довезти меня до дома. Причем сам. С этой целью он попытался отобрать ключи у появившегося из ниоткуда шофера, габаритами напоминавшего легендарный танк Т-34. Габаритный шофер улыбался, но ключи не отдавал. Олигарх собрался было начальственно нахмуриться, но тут я принял решение и сказал заплетающимся языком:

– Коля, мне рядом, я проветрюсь. Спасибо за вечер.

– Олежик, тебе спасибо, – едва не прослезился Чувичкин, – я давно так не отдыхал. Не забудь, у тебя завтра поезд.

– Пока помню, – успокоил я.

Купил у метро бутылку пива и отправился домой. По дороге пытался размышлять. Сегодняшние события внесли немалый сумбур в упорядоченную схему моей жизни. И неожиданная возможность эмиграции здесь была важна, как и мысль, что я получил реальный шанс получить полную свободу от сковывающих меня семейных уз.

ГЛАВА ПЯТАЯ

Спи, моя Светлана

Утро было предсказуемо тяжким. Света попыталась затеять скандал, но когда я выложил перед ней пятьсот долларов (чувичкинский задаток, хорошо хоть, не потерял по дороге), она закрыла рот рукой и бессильно опустилась на стул.

Дело в том, что некоторое время назад, когда жена в очередной раз начала донимать меня вопросами, где бы взять деньги на какую-то ненужную, на мой взгляд, ерунду, я ответил, что в ближайшее время планирую подломить расположенный в нашем доме пункт обмена валюты. С тех пор Светлана постоянно ехидничала на эту тему: мол, когда уже? Почему, мол, в криминальной хронике нет соответствующих сообщений, а у нас новой квартиры? Так что, увидев нерусские деньги, мысль Светы двинулась в единственно возможном направлении: все, доигрались. Сгорел Олежка. Впереди Бутырка, передачи с теплыми носками, напильник в батоне, «на черной скамье, на скамье подсудимых».

Меня Светино заблуждение устраивало: оно сбивало эмоциональный накал, вызванный моим вчерашним, мягко говоря, несвоевременным возвращением. Вернулся я около четырех ночи. Нельзя сказать, что раньше такого не случалось, но бывало это больше по молодости. В последнее время я как-то остепенился, и она отвыкла.

Поэтому я не сразу развеял ее заблуждение. Но когда все же развеял и намекнул, что мы, вероятно, сможем позволить себе в ближайшем будущем не очень дорогую машину, в нашей квартирке была разыграна сцена радости и обожания мужа-добытчика. Разыграна, надо сказать, так себе. Техника была хороша, но артистизм подкачал. Хотя мне был приготовлен царский завтрак, чего не случалось уже довольно давно.

***

Если бы я был литератором, то сказал бы, что чаша моей семейной жизни в последние годы дала трещину. Но, не будучи таковым, скажу лишь, что наши отношения с женой крайне натянуты. И это – мягко говоря.

Сложно сказать, с чего все началось. Наверное, как и все в этом мире, с начала.

Жизнь наша с момента женитьбы строилась на принципах «невзаимности»: Света меня любила, а я ее – нет. Возникает вопрос. Но я на него не отвечу. Женился – потому что женился. Так сложилось. Как-нибудь потом расскажу.

Притирались долго. Жена очень болезненно реагировала на мою язвительную манеру общения. А я не видел причин вести себя иначе. За этой манерой, на самом деле, не стоит и стояло ничего особенного. Просто я пытаюсь относиться к жизни легко. С иронией. А люди не всегда понимают. Они считают, что мои шпильки направлены против них. Обижаются. Обижалась и Света.

– С тобой невозможно говорить серьезно, – кричала она, когда ей хотелось устроить сцену, а не получалось. Не получалось, потому что я вышучивал любую попытку эмоционально накалить наш быт.

– Это же хорошо, – отвечал я. – Разве тебе хочется жить с хмырем?

– Лучше с хмырем, чем с шутом, – парировала жена и уходила плакать.

Примерно через час я дежурно извинялся. Не потому, что считал себя виноватым. И не потому, что меня как-то трогали ее слезы, их я считал пустой водой и здоровой психологической разрядкой. Извинялся, так как где-то прочитал, что просить прощения должен более умный. А умным я быть люблю.

Света, несмотря на «дежурность», извинения принимала. Пребывать в состоянии конфликта она не умела. Это, по ее словам, «лишало ее жизненных сил». «Через постель», кстати, мы никогда не мирились. Не принято было как-то.

Но, в целом, мне казалась, Света довольна супружеством. Нас двоих я худо-бедно обеспечивал, что позволяло ей работать спорадически и в свое удовольствие. На сторону открыто не ходил. Телефон с смсками фривольного содержания повсюду не разбрасывал. С тестем и тещей был почтителен, благо жили вместе мы недолго и не успели в достаточной степени пропитаться взаимной ненавистью. А что еще нужно женщине, правильно? Кто сказал «душевное тепло»? Тут уж извините. Это какой-то идеализм. Жизнь, она и сложнее, и грубее одновременно. И тепла в ней немного. Самому бы не замерзнуть.

Детей у нас не было долго. По разным причинам. Сначала хотели «нагуляться», потом не получалось. Шатались по врачам, грохнули уйму денег. Желание завести ребенка превратилось у Светы в своего рода навязчивую идею. Ни говорить, ни думать на другие темы в тот период нашей жизни она не могла. Меня тошнило от вида таблеток на прикроватной тумбочке, измерения ректальной температуры, любви по часам и прочих прелестей современного «планирования семьи». Тогда я впервые поймал себя на мысли о том, что одинокая жизнь для человека такого склада, как я, подходит значительно больше семейной.

А потом вдруг родился Кирилл. Зачат он был вне всякой медицинской логики, в «неправильный», по Светиным подсчетам, период, во время поездки к друзьям на дачу. Мы тогда слегка перебрали с алкоголем, ударились в романтизм, что бывало с нами крайне редко, и вступили в связь вне графика, предписанного докторами. И вот на тебе – Кирилл. Чудны дела Твои, кто бы Ты ни был.

Несмотря на закоснелые общественные стереотипы, я всегда хотел дочку. Девочка, она же к отцу тянется, его любит, холит и лелеет. А мальчик использует папу лишь как автомат для выдачи игрушек, механизм для участия в играх и универсальный справочник при подготовке домашнего задания. Так мне казалось. Поэтому радость моя по рождению мальчика была умеренной, хотя и искренней. Да и она длилась недолго.

Бессонные ночи, Светина раздражительная усталость и усугубившаяся хаотичность бытия привели к появлению в моей жизни Оксаны. Тут все по классике. Стажировка в нашем архиве очаровательной, но неопытной выпускницы универа. Мудрое и чуткое руководство в моем лице. Робкие полувзгляды. «Отрыв и падение». Роковую роль сыграло наличие у Оксаны однокомнатной квартиры и отсутствие в вышеозначенной квартире каких-бы то ни было соглядатаев, кроме сибирского кота по кличке Аристотель.

Давайте отдадим мне должное. В отношениях с Оксаной я никогда не тешился иллюзиями о неземной любви. И ее не тешил. Бл… ство, оно бл… ство и есть, как красиво его не назови. Бегство от проблем. Бегство от себя. От жизни. Но что поделаешь, мы лишь слабые люди, нам простительно. Во всяком случае, я себя извинял достаточно легко.

Оксане тоже, хвала Перуну, не требовался я целиком. Ей нужны были лишь мой зрелый сексуальный опыт, да гарантированное место в нашем богоугодном учреждении. То и другое она получила, а потом мягко свела наши отношения на нет. На работе даже сплетни не успели распространиться, что редкость при служебных романах.

Как ни странно, я вздохнул с облегчением. Тянуть на себе молодую семью и молодую любовницу оказалось очень обременительно.

Кирилл подрастал, и неожиданно я обнаружил, что не так уж это плохо – быть отцом. На свете, как выяснилось, есть человек, который всегда рад моему появлению, вне зависимости от моего душевного и физического состояния. Человек, который нуждается во мне. С которым, за игрушками, книжками и мультиками, я могу вернуться в забытое детство.

А жена моя изменилось, и сильно. Создавалось ощущение, что, с рождением сына, она обрела уверенность в себе и вообще утвердилась в этом мире. Во всемирной паутине есть такой термин: «яжемать». Применяют его обычно к теткам, готовым оправдывать собственный эгоизм и глупость наличием у них малолетнего ребенка. Нечто подобное я начал замечать и в Светлане. Женщиной она была неглупой, но противостоять пропагандируемому со всех сторон лозунгу «дети – главное в жизни» не нашла в себе сил. Следуя материнскому инстинкту, так, как она его понимала, Света резко увеличила требовательность к окружающим. Окружающими в большинстве случаев оказывался я.

Начались истерики. Почему, мол, мало зарабатываю. И почему, мол, мало времени провожу дома. Сложить два плюс два и понять, что больше зарабатывать и сидеть дома одновременно мужику невозможно, она не могла. Или не хотела. Это же так удобно: всегда иметь повод для скандала. Либо один, либо другой. Либо третий.

Третьим поводом стала ревность. Ревность необоснованная, потому как Оксаны к тому времени уже не было, а редкие и мимолетные мои интрижки не оставляли следов ни в моей душе, ни на теле, ни в телефоне. Именно тогда я получил по голове Большой Советской Энциклопедией. Хорошо не сразу всей, а только вторым томом. Иначе мог бы поучаствовать в конкурсе «Человек, которого убила книга». Посмертно.

Поводом стал звонок коллеги из другого города. Я был в ванной, и Света взяла трубку. Услышав женский голос, жена моя мгновенно утратила разум, и, наговорив звонившей даме кучу гадостей, нажала отбой. Потом из ванной появился я и был встречен упомянутой Энциклопедией.

Ангелина Павловна Федина, принявшая на себя удар Светиной оскорбленной добродетели, жила в городе Саратове и была шестидесяти шести лет отроду. Да, голос у нее был журчащим и молодым. Да, в телефонной книге она значилась у меня, как «Ангелина». Ну, и что с того? Разве взрослый разумный мужик будет записывать любовницу под именем «Ангелина»? Это же какая-то немыслимая глупость. «Юра Сантехник» – вот удел всех любовниц в телефонной книге. Но с логикой Светлана не дружила давно.

Он не успокоилась, даже когда я предложил позвонить любому из моих со-архивцев и по громкой связи спросить, кто такая «Ангелина». Не успокоилась, даже когда я показал страничку в интернете, посвященную Ангелине Павловне, ученому с мировым именем. Даже когда я просто извинился, непонятно, правда, за что.

Тогда я пришел к неутешительному выводу, что жена моя – дура. И во второй раз задумался о разводе, теперь уже серьезно. А что бы вы делали на моем месте? Я не святой, чтобы терпеть и благословлять, благословлять и терпеть. И ребенок меня не держал. Я не настолько сентиментален.

И тогда же я подумал, что лучшим вариантом после развода был бы отъезд из страны. Жечь мосты, так сразу все. И начинать с чистого листа. Именно тогда в мечтах моих замаячила Португалия. Впрочем, уйти из дома можно было в любой момент.

Удерживало меня до сей поры лишь странное ощущение, что перед Светланой я в чем-то виноват. Ощущение это жило где-то глубоко, и знать о себе давало редко. Но при мыслях о разводе оно неизменно выходило наружу. В чем моя вина, я понимал смутно. Когда-то я прочитал, что каждый из нас виновен в нелюбви. Вот и я, видимо, был виновен в нелюбви к своей жене. В искренней и непритворной нелюбви.

Света вряд ли догадалась о моих размышлениях. Но, видимо, как любая женщина, все чувствовала. И отношения наши стали предельно формальными. Мы зажили параллельной жизнью. Нет, внешне все выглядело, как прежде. Те же скандалы, те же примирения, те же завтраки и ужины. Но из общения нашего ушла жизнь. Пусть нелегкая, пусть корявая, но какая-то… настоящая.

Теперь же у меня появилась реальная возможность разрубить все узлы разом. Спасибо тебе, олигарх Чувичкин, за этот шанс.