Читать книгу: «Профессия – психолог труда», страница 6

Все это вполне созвучно мысли французского летчика Сент-Экзюпери:

«То, что придает смысл жизни, придает и смысл смерти».

Советский летчик-испытатель Ю.П. Шеффер заметил:

«Грандиозные по объему картины звездного неба, сполохи полярного сияния подчас порождают в душе ощущения причастности к вечности. Но эти ощущения летчики редко облекают в словесную форму. Это остается внутри, в душе».

«Без вечного существования наше существование абсолютно бессмысленно» (Тимофеев-Ресовский, 1995, с. 332).

Подобные мысли возникали с того момента, как 21 ноября 1783 г. человек физически поднялся ввысь на воздушном шаре Монгольфье, и спустя 120 лет, когда всего на 12 секунд О. Райт оторвал от земли аппарат тяжелее воздуха, и потом через семь лет, когда человек с любопытством взирал на землю с высоты 3000 м. Величайший из авиаконструкторов XX века И.И. Сикорский в конце своей жизни создал прекрасное эссе о сути религиозных молитв и заповедей Иисуса Христа (Катышев, 1998, с. 40–56). Вся история создания, развития, совершенствования авиации – это история не только техники, но и величия ума человека, его по знавательной одержимости. Авиация как творческая планида создавала Пространство духа человека на планете Земля. Авиация, а затем космонавтика завораживала всех. Это был прорыв через земную суету к святому, чистому, более блаженному. Авиация рождала нравственность как мать детей – для утверждения жизни на земле.

«Все, что у меня есть хорошего, порядочного, человеческого, дала мне авиация. Научила ценить душевность в отношениях, прощать ошибки, радоваться успеху других, сопереживать горе. Ответственность сделалась и чертой характера» (Герой Советского Союза, заслуженный летчик-испытатель СССР А.С. Бежевец).

Более 90 лет развивалась область труда, где удивительным образом в каком-то непонятном, но святом порыве объединялись неживой материал летательного аппарата и одухотворенность его создателей. Эта одухотворенность передавалась эксплуатантам авиационной техники и, конечно, летчикам. Какое-то мистическое знамение: посыл в небо, в космос, к вселенскому разуму должен быть святым по замыслу, наполненным любовью, тем более что в благородном полете отпускаются грехи тем, кто имел к ним отношение. В этом можно убедиться, если снять крупным планом восторженные глаза тех, кто с крыш ангаров следит за первым (с 1903 г. и по сей день) полетом только что построенного самолета. В этот миг возникает прозрение: это же рожденный не для Земли, а для Неба, т.е. для общения с духом. Общаться будет тот, кому дано природой стать небожителем, а через него передается что-то и создателям самолета и пославшим его в небо. Но, к сожалению, это счастливое время обрывается, и начинаются новые испытания душ авиаторов. Как всегда испытания людей на терпение, на выносливость, на доброжелательность, на добропорядочность…

Спустя 90 лет после начала полетов, авиация и ее создатели подали сигнал бедствия «SOS» – «Спасите наши души». Этот знаковый символ отражает психологическое содержание умонастроений, нравственное самочувствие и психическое состояние авиаторов. А все, что сегодня активно, зачастую темное и злое, отторгающее наивную добродетельность. Реальная опасность для пассажиров заключена не в технике, а в подмене смысла и цели Авиации.

В этой, казалось бы, отвлеченной абстракции заключена истинная Правда, ибо человек летающий живет высшими чувствами, только в Небе и заслуженно выполняет Господне назначение – он Небожитель. Именно в таком психологическом понимании сущности полета сегодня летчикам отказано. Сегодня гибнет авиация. Нехотя, сопротивляясь, она все же медленно испускает дух.

Высокочтимые пассажиры от кухарки до вождей и люди, живущие в районах полетов самолетов, ваше личное и межличностное сознание, ваше чувство безопасности, ваш инстинкт самосохранения, усиленный интеллектом, должны вас со временем все же привести к мысли: «Кому вы доверяете свою жизнь в небе?» Да, вы правы – Господу Богу, но только в лице тех, кто носит его в душе, для кого небо не колея и даже не дорога, а путь, ведомый духом, любовью, путь человеческой жизни в небе. Это не пустое заклинание, это та что ни на есть материя нравственности, из которой произрастает Ваша безопасность в полете и на Земле, как результат личной и социальной ответственности экипажа за вашу жизнь. К сожалению, обстоятельства сегодня таковы, что экономические стимулы воздушного извоза и национальной безопасности в сбившейся с курса страны Авиации подняли цену прибыли за счет потери жизней. Здесь нет преувеличений: из условно принятых за 100% катастроф в 95% случаев это чартерные или коммерческие с криминальным уклоном рейсы. В этих печально закончившихся рейсах в большинстве случаев безысходность ситуаций была спровоцирована социальными установками базарно-рыночной психологии работодателя. Поясним сказанное. Руководители коммерческих авиаотрядов или фирм-нанимателей «воздушных волонтеров» для переброски грузов заинтересованы в его доставке без досмотра. Экипажу вручается сумма денег не за качество полета, а для сокрытия ухудшения качества, с помощью которой он решает, где и как расплатиться (подкупить), где дешевле сесть и дешевле обслужиться, где дозаправить перегруженный самолет и взлететь на пределе возможностей. Это уже соблазн экипажа. Это и есть главный соблазн коммерциализации духа, когда обогащение становится противоправным риском благополучия полета. Ну, это же жизнь! Да, жизнь, только в предании забвению святости своего труда. Эту позицию можно отвергнуть простой сентенцией «жить-то надо», но все же необходимо жить в самолете, а не под его обломками. Эти обидные и жесткие слова вызваны не эмоциями или «розовыми» представлениями автора о жизни земной и неправедной, а результатами расследования причин подобных катастроф (см.: Труды Общества расследователей авиационных происшествий, 1995–1996). Все, кому дорога жизнь, честь Отечества, благополучие авиационных фирм и своих семей, должны знать, куда ведет нас взгляд на авиацию как на средство обслуживания, на экипаж как на исполнителя по принципу «чего изволите». Есть пророческое правило: «Лакеям Небо не прощает!» Никогда за 95 лет существования Авиации не было такого бездуховного пространства, в котором летчик гибнет за грязную копейку, в котором порой летными отрядами руководят хозяева не только не понимающие смысла и сути летной работы, но даже не имеющие понятия о безопасности полета, о технологии обслуживания авиационной техники, ее контроле. Им чужды требования законов летного труда, написанные кровью предыдущих поколений летчиков, членов экипажа и пассажиров. Авиационную технику перекупают на время, обслуживающий персонал временный, летный экипаж закуплен на время под условия «любой ценой исполни». Упала ответственность, ибо нравственные духовные основы полета вытеснены материальными целями. Средства достижения безопасности полета вытесняются средствами достижения коммерческого результата. Соответственно, закономерный итог: из-за выработки топлива в воздухе отказывают двигатели, самолеты разваливаются в небе, сталкиваются с горами, падают на землю из-за утраты экипажем профессиональных навыков, приписок заслуг, которых никогда не было, из-за чудовищных нарушений летных законов работодателями акционерных летных предприятий не столько с «с ограниченной ответственностью», сколько с пограничной психикой. Это и есть извращенная форма новой технологии эксплуатации человеческого фактора.

Не сгущая краски и не надрывая грудь, можно констатировать, что социальной причиной летных катастроф за последние 5–7 лет стали извращение основ нравственных законов безопасности труда и авиационный непрофессионализм⁶. Это создает условия для нравственного разложения во всей инфраструктуре авиации, в ее конструкторском обеспечении, в уровне испытательных и исследовательских полетов, в профессиональном воспитании и обучении, в качестве медико-психологического и эргономического обеспечения контроля за условиями труда летных экипажей и их социальной защиты. Опасность рецидива «самолетопадения» – в разрыве системности и интеграции надежности человеко-машинных систем на всех этапах их создания, испытания и эксплуатации. Напрочь утрачивается соблюдение принципа профилактики предвидимых летных происшествий. Наукоемкость техники безмерно увеличила разрыв с отстающим профессиональным образованием.

Снятие эргономического контроля за условиями труда повлечет за собой инвалидизацию летного и технического состава. Экологическая среда обитания авиаторов выйдет на угрожающий уровень. Качество жизни авиаторов беспросветно отстанет от требуемого уровня знаний и сноровки для обслуживания самолетов 5 поколения. Искусственный интеллект «обесточит» слабеющий естественный интеллект летчика, малотренированный и неизбалованный знаниями. Это не апокалипсис, это результат бездуховности профессионала. Опыт научного сопровождения летной работы на авиационных кораблях с аэрофинишерной посадкой показывает: здоровье авиаторов в опасности. Выход в ближайшем будущем маневренных самолетов на перегрузки 9–12 ед. практически не будут обеспечены эффективными средствами защиты⁷. Период адаптации летчика сменится периодом грубого выживания. Необходимо вернуться к положению о том, что инфраструктура авиации регулируется, управляется особыми, только ей присущими психологическими законами человеческого фактора высокого уровня осознания своей нужности, востребованности, значимости в системе «Я – Отечество». Авиация – это общественное явление, которое представлено мощной объединенной волей и потребностью к созиданию неизведанного, нового, чуть-чуть опасного, связанного сквозным интеллектуальным замыслом, реализуемого целеустремленным единомыслием бескорыстных, преданных авиации самодостаточных тружеников.

Это удивительная область человеческого созидания, когда биополя людей, их совесть, нравственность, их ответственность и профессионализм передаются самолетам, которые приобретают духовный смысл для авиаторов всех профессий. Трудно себе представить в физическом смысле, но легко в психологическом, как и даже почему в летательный аппарат закладывается живое начало, а летающий человек воспринимает его как душу самолета. Это повышение возможностей выполнения полета в более сложных условиях способного к полетам человека, любящего летную деятельность.

«К самолету относился как к Богу, всегда гладил, с ним разговаривал. Никогда не позволял сесть в кабину, не вытерев предварительно ноги. Это связано с моим представлением: самолет – творение рук и ума человека, в нем заложена энергия, разум, дух людей» (генерал-полковник, летчик-ас В.К. Андреев).

«Самолет злого человека уничтожает» (летчик А. Дитятьев).

Эта мысль имеет исключительно глубокий философский смысл, касающийся роли техники в познании природы существа безопасности человеческого фактора. Самолет можно представить как инструмент для раскрытия тайн природы. Вместе с тем, раскрывая потаенный смысл глубже и откровеннее, познаешь себя. В этом двустороннем процессе есть одно общее – риск. Риск в недооценке своих ограничений, когда страсть к познанию может ввести в зону реальной и неотвратимой опасности. Летчики знают, что такое выход на крайние режимы или за пределы ограничений. Вот почему конструктор еще на этапе замысла самолета одухотворен благими целями и ответственностью за жизнь тех, кто раскроет тайну его детища. Эта философия техники выражена Гельдерлином:

«Но, где опасность, там вырастает и спасительное».

Смысл этого кредо: «В существе техники должны таиться ростки спасительного» (М. Хайдеггер).

Мы слишком избаловались в прагматизме, и эта мудреность нам претит. Но когда читатель-пассажир, да и любой живущий на Земле хоть немного коснется духовного мира летчика, ему будет легко понять потаенный смысл душевной связи самолета с летчиком. Именно самолет, с помощью которого летчик по-своему, по-небожительски общаетсясь с небом, приближает его к раскрытию тайны истины: через опасность к безопасности. Как непривычно и трудно для устоявшегося понимания представить опасность как родовую сущность познавательной активности человека летающего. На понимании этого в будущем будет строиться противодействие опасности и будет зиждиться профилактика аварийности (Маркуша, 1997). Но сегодня профилактика еще не достигла философского осмысления, ибо она сугубо прагматична и погрязла в оперативной конъюнктуре настоящего «Нет денег». Неплохо было бы при разработке методологии и теории профилактики аварийности подкрепить ее знаниями о природе человеческого духа и душевного мира тех, о ком мы хлопочем. Вдумаемся все вместе в простые и мудрые слова Мартина Хайдеггера:

«Чем ближе мы подходим к опасности, тем ярче начинают светиться пути к спасительному, тем более вопрошающими мы становимся. Ибо вопрошание есть благочестие» (Хайдеггер, 1993, с. 238).

Нет, недаром авиаконструктор О.К. Антонов говорил, что самолеты надо делать не под грузы и бомбы, а под человека, живущего с ним одной жизнью. Генеральный конструктор О.К. Антонов писал, что овладение профессией летчика идет через нравственное воспитание личности, воспитание чувства ответственности и любви к делу, которому решил посвятить жизнь. А.Н. Туполев перед первым вылетом опытного самолета долго всматривался, вчувствовался в свое детище и думал про себя, конечно, волнуясь и минуя расчеты: полетит или нет. Если самолет не полетит, для создателя – это не просто неудача, это – душевная драма несостоятельности. Мера зрелости создателей самолета и эксплуатантов, наконец, его повелителей и товарищей в воздухе рождает трудовой и духовный профессионализм, воплощенный в высшем смысле познания бытия. «Самолет,– писал Сент-Экзюпери,– открыл истинное лицо Земли». Все сказанное требует доказательств. Я не думаю, что для этого нужна статистика аварийности. Гораздо важнее понять, что оказало влияние на потерю духа в авиации, на ослабление человеческого фактора как носителя безопасности полета. Какие бы ни были «объективные» обстоятельства, авиацию как вечный огонь прогресса мысли и дела сдали, прежде всего, сами авиаторы. Это невероятно, но факт. И летчики от лейтенанта до маршала, от линейного пилота с тонкими лычками до пары толстых оказались на предельно малой нравственной высоте. Чем это грозит населению, престижу страны, национальной безопасности? Все эти черные вопросы отбеливать пока нечем, но в социально-психологических причинах попробуем разобраться. Вначале приведем краткое описание психологического портрета личности летчика с тем, чтобы в последующем понять, что это за явление «социальное унижение профессионала». Профессионалы неба создают явление галактического масштаба. Юрий Гагарин полетел коммунистом, демонстрируя преимущество для многих чуждого им общественного строя, а вернулся родным Человеком Вселенной для всех людей на Земле. Как жаль: мы забыли, что это символический знак человечества – полет в Небо.

Литература

Гарнаев А., Ахромеев В. Аэроузел. М., 1995.

Катышев Г.И. Небесное отчество Игоря Сикорского // Журнал московской патриархии. 1998. № 1.

Королев Е., Рудник В. Соперники орлов. Одесса, 1971.

Маркуша А.М. Грешные Ангелы. М., 1997.

Попов Л.С. Герой России. Страстная неделя. М., 1995.

Теймуразов Р. Состояние безопасности полетов гражданских воздушных судов стран СНГ до 1996 г. // Авиатранспортное обозрение. 1997. Апрель.

Тимофеев-Ресовский Н. Воспоминания. М, 1995.

Труды Общества расследователей авиационных происшествий. М., 1995–1996.

Хайдеггер М. Время и бытие. М., 1993.

Сущее в личности человека летающего

«Внутренняя свобода – это не только предпосылка внешней, но и человеческий способ выживания в условиях несвободы».

(В.П. Зинченко)

Из опыта

Практика психологического обеспечения человеческого фактора в профессиональной деятельности остро выявляет сущностные различия между официальными параметрами оценки смысла полета и тем содержанием, которое представлено в индивидуальном образе мира человека летающего. Особенно это важно в отношениях к праву быть лично причастным к истории и духу авиации.

Административная ригидность в решении этой проблемы существенно снизила потенциал результативности обучения, воспитания и даже профессиональной надежности человека в небе, в космическом пространстве. Собственно, это не столько производственный, сколько духовный феномен внутреннего мира профессионала, заполненного двумя образами: мира Земли и Неба с их смыслами, значениями и помыслами, что и создает в подсознании энергетику противостояния регламентной колее. Психологическая тонкость здесь состоит в том, что это надсоциальный феномен, спрятанный глубоко в индивидуальном подсознании, которое аутизирует откровения. Отсюда произрастают корни психологической атмосферы корпоративности, в значительной степени определяющие глубоко скрытый истинный духовный образ Мира Небесного. Видимо, здесь дает себя знать универсальный закон, вносящий разделение в содержательный смысл таких понятий, как мораль и нравственность.

Вот пример: «Моральный закон вполне условен. Есть такой мир и такое воззрение на жизнь, при которых моральный закон лишен высокой силы и значения. Этот мир и есть, в сущности, реальный мир, в котором мы живем как индивидуумы, ибо всякое отношение к моральности есть уже отрицание этого мира и нашего индивидуума» (Шопенгауэр, 1997, с. 191).

В данном случае речь идет не о религиозном сознании, а о сознании, исходящем из знаний себя и цели жизни в этой профессии, которая вне духа свободы и воли немыслима как успешная и радостная. И как говорил летчик-испытатель, писатель Марк Лазаревич Галлай: «… Наша работа нас чаще загоняла не в профессиональные, а в нравственные проблемы…»

И не случайно великого этика авиационной культуры, мыслителя-гуманиста Сент-Экзюпери мучила жажда раскрыть внутренний мир индивидуальности человека в Небе, его душу, наполненную счастьем полета.

«Неужели нет на всем свете человека?» – спрашивал Антуан де Сент-Экзюпери, который сумел бы рассказать о дорогах, рассекающих облака, о людях, обгоняющих птиц, о путях, проложенных от звезды к звезде, о том удивительном чувстве независимости, свободы, собственной значимости, которые дарит летчику небо.

Авиационные и космические психологи Ф.Д. Горбов, В.Б. Богдашевский, Л.П. Гримак, Н.Д. Завалова, В.А. Попов в разное время формулировали гипотезу о том, что человек в полете по-другому, чем на земле, воспринимает себя в пространстве и времени. Мною тоже было подмечено, что это обусловлено личностным смыслом и соотносится с потенциями внутреннего «Я». Личностный смысл профессии обогащался особого рода информацией, не встречающейся на земле. Отсюда и другой персонифицированный образ. К сожалению, психология труда, инженерная психология, психофизиология не включили в свой предмет образ мира. Начиная с 1980-х годов мы с Н.Д. Заваловой на ощупь стали приближаться к исследованиям «тонкого мира» духовности профессионалов, измененных форм сознания, порожденных влияниями неземной среды обитания. Этот поиск не случаен, он был обусловлен установлением в процессе моделирования аварийных ситуаций многих психологических фактов, которые не всегда укладывались в стандартные научные константы, касающиеся сознания и деятельности (Пономаренко, 1995; Пономаренко, 1992; Пономаренко, 1997). Устанавливая механизмы психической регуляции духовных, психосоматических резервов, надежности деятельности в неземной среде обитания, мы столкнулись с необходимостью видоизменить методологию исследования образа профессионального мира. Дело в том, что научный инструментарий психологии труда был предназначен для объективизации профессиографии в сочетании с регистрацией физиологической цены труда. Образ мира, даже профессионального, этим инструментом не измерить, не раскрыть. Теоретически мы понимали: чтобы картину образа профессионального мира представить как производную от сущего в образе мира, надо ее вообразить перед собой. Это уже была задача глубинной психологии: уловить содержательное присутствие при сущем, быть им схваченным и пребывать в нем. Быть причастным к нему. Потребовалось методическое искусство вершинных психологов углубить духовное общение с летчиками, космонавтами, парашютистами, создать ауру, в которой рождались бы откровения самопознания, сопереживания миру, возвышения духовного над профессиональным. Только эти воспроизведенные психические состояния способны проявить для специалиста процесс духовный жизни – превращения профессионала внутри сущего в субъект. Недаром, говорил Шопенгауэр, суть человека кроется именно в его субъективной стороне. С определенной степенью допущения именно этот воспроизведенный духовный акт давал возможность наблюдать в едином времени переживания и их осмысления, одухотворенные откровения летчиков и космонавтов. Мы рассматривали получаемые факты как научный результат антропологических исследований. В качестве респондентов были летчики, космонавты, парашютисты. Методически использовали радиоинтервью непосредственно в полете, после ликвидации аварийных и катастрофических ситуаций, клинико-психологические беседы, методы воссоздания психических состояний воспоминания прошлого, методы программирования психических состояний (Горбов, 2002; Гримак, 1987; Гримак, 1978; Гримак, Пономаренко, 1982; Гроф, 1992). И, конечно, 30-летний личный опыт участия в качестве ведущего психолога по испытаниям человеко‐машинных систем непосредственно в полетах. В данном случае будет изложена частица этих материалов, имеющая непосредственное отношение к теме «Образа индивидуального профессионального мира». Всего в исследованиях участвовало более 300 человек.

Взаимопроникновение небесного и земного образа мира у человека летающего

Когда речь заходит «о небесном мире», то естественным образом мотив психологического исследования нацелен на чувственную ткань сознания, его духовную составляющую. Методически войти в эту эфемерную область легче с помощью интеллектуального раскрытия респондентом таких нравственных понятий, как добро и зло. Важно было принципиально понять, превалирует ли в содержании образа мира духовное начало над профессиональным. Вдумаемся в результат извлечения данных о духовном мире летчиков.

«Постоянное соприкосновение с риском привило более правильный взгляд на то, что есть в жизни мелочь, а что не мелочь. Доброта выражалась в большой терпимости к человеческим слабостям» (М. Галлай).

«Свобода породила необходимость возрастающей требовательности к себе. Сочетание трагического и духовного в полете помогало открыть для себя духовную музыку» (штурман Л. Попов).

«С первых полетов острее стал воспринимать жизнь, ощутил ее быстротечность и хрупкость и понял как-то внутренне, что к ней надо относиться с благоговением» (летчик-спортсмен Г. Катышев).

Подобных высказываний было большинство. Их объединяло одно общее: связь людей в добре. Не менее важно было установить, чем же заполняет профессия образ мира, представленного в индивидуальном сознании.

Для меня как психолога было важно осмыслить, что человек в полете все же идентифицирует себя как микрокосмос. Конечно, в полете есть и скорость, и высота, и измененная гравитация, и шесть степеней свободы движения, и сжимающее пространство, они не могут не изменить привычный земной мир существования. А стало быть, не могут не менять психологическую систему регуляции поступков «Я» и отношения к миру. Звучащий в душе летчиков рефрен «Выше нас только Небо» никто не слышит на земле, а психолог должен слышать и объяснять другим, что это не гордыня, а гордость… «Души мелки скоро приходят в равновесие с самими собой, а души великие расцветают, живут и движутся вечно» (А. Шопенгауэр).

Именно мировоззренческая составляющая образа мира, как правило, отражает позицию, стиль жизни, достоинство собственного имени и биографии. Психологическая непреходящая ценность профессионального сообщества летчиков в том, что их коллективизм не приходит извне, а возникает внутри, и дух им дан для поступков, для выбора, когда от жизни до смерти бывает 0, 01 секунды. В этой связи исключительно лапидарно изложу групповой психологический портрет летающих людей.

Небожители, т.е. летчики,– носители человеческого духа, люди, как правило, с жизнелюбивой широкой натурой. Они рукоделы, неплохо рисуют, обладают чувством юмора во всех его разнообразных проявлениях. В человеке летающем все индивидуально и антиномично. Он строг к себе и другим. Исполнитель и творец, раскрепощен и зажат летным регламентом, смел и осторожен, открыт и хитер. Грешен и безгрешен, верующий атеист. Особое отличие, отношение к своему орудию познания – самолету. В самолете находит продолжение своих рук, ног, мыслей.

«Самолет – машина, но притом, какое орудие познания. Это он открыл нам истинное лицо Земли» (Сент-Экзюпери, 1987, с. 46).

«К самолету относился как к Богу, всегда гладил его, с ним разговаривал. Никогда не позволял себе сесть в кабину, не вытерев предварительно ноги. В моем представлении в самолете заложена энергия, разум, дух многих людей» (В.К. Андреев).

Приведу выдержки из книги известного американского летчика и писателя Ричарда Баха.

«…Существует огромная разница между “Авиацией” и “Полетом” это два разных мира. Мир авиации составляют самолеты и пилоты, интересы которых лежат в стороне от вопросов собственного полета. В Авиации самолет – это быстрое удобное устройство для путешествий. Для Авиатора небо – везде. Одно и то же небо и представляет собой просто среду, в которой Авиатор движется к своей цели.

…Летчик же – существо, не похожее на Авиатора в полете, он не гонится за отдаленными местами, его привлекает само Небо» (Бах, 2000).

По убеждению Ричарда Баха, ценность полета – не пройденное расстояние, а степень радости и удовлетворения, возникающая, когда поднимаешься в воздух. Оторвавшись от земли, летчики проверяют себя тем, что им дает небо. Авиация – это стоящая штука. Это более чем стоящая штука.

«Зачем летать? – спрашивает Р. Бах и отвечает,– …взять мир в свои руки и вертеть его у вас перед глазами» (Бах, 2003).

Профессиональный мир людей воздуха, их образ своего «Я» как носитель идей, духа за пределами непосредственного земного окружения имманентно включает универсальную тезу о причастности к космическому бытию. Прием информации из тонкого мира и, вероятно, из торсионных полей, расширяет образ мира небожителей.

«В воздухе почувствовал психическое отличие жизни в небе, увидел новое Пространство, осознал ранее неощущаемую

Свободу, духовно прочувствовал более глубокое мироощущение третьего измерения, задыхающейся радости от реализации затаенной мечты: “Я могу! Я летаю”» (летчик В. Новиков).

«Только в полете,– писал штурман-испытатель Л. Попов,настойчиво пробивается стимул к самосовершенствованию, прежде всего, нравственному, ибо сам процесс летанья развивает духовное восприятие Неба как живого».

Заслуженный летчик-испытатель СССР, Герой России В. Горбунов обозначает образ своего небесного мира так:

«…Потребности дотянуться до самой высокой планки, достичь состояния сбалансированности между духовными потребностями и внешними жизненными ощущениями».

Известный писатель-летчик А. Маркуша живет в той же стихии образа небесного мира:

«Ты и машина, а кругом небо. И только оно держит вас в своей власти. И никого над вами, кроме Бога. Спустя все годы, не летая, по свободе, которую дарует полет, я тосковал долго и трудно».

У космонавтов возникали свои специфические ощущения и, как ни покажется странным, содержание их земного образа в условиях полета были доминантными. Приведу небольшие выдержки из воспоминаний космонавтов В. Севастьянова и Г. Берегового.

«…во время полета резко чувствуешь, что ты не на Земле, что ты – отдельно. Нет, я все время остро чувствовал, что я отделен от Земли».

«…повышают надежность работы космонавтов в полете эти земные связи космонавтов» (Севастьянов, 1979).

«Космический корабль “СОЮЗ-3” не просто поднялся над планетой, он вырвался за ее пределы. Вокруг простирался иной мир,– мир космоса. Космос подавлял своим торжественным бесстрастным величием. От него веяло глухим отчуждением. Но помимо космоса была Земля. Стоило только взглянуть вниз, в иллюминатор, чтобы понять, как она прекрасна» (Береговой, 1986, с. 36).

И ощущение посадки:

«…А вот и она – едва ощутимый толчок. Мягко, по-матерински бережно Земля приняла мой аппарат. И только тут я почувствовал, как сжалось на какой-то миг мое сердце, а в душе внезапно водворилась жаркая волна радости: Земля! Выходит, здорово я по тебе соскучился» (там же, с. 249).

Вот она благодатная почва для глубинных психологов погрузиться в этот мир самости, одержимости и глубины духовного сознания, где так отчетливо проявляется психологическая связь двух миров (земного и небесного), рождающая ту долгожданную гармонию свободы и воли, в которой так нуждается наше время (Акименков, 2002; Зинченко, 1997; Кириченко, 2000; Пономаренко, 1998; Пономаренко, 1996; Шадриков, 1996). Наставнически рискну обронить: придет время, и именно психологи станут вровень с мыслителями и внесут много нового в методологию исследования природы и структуры развития духовных слоев сознания, в смыслогенез второго «Я», в развитие той частицы уникальности человека, которая порождена микрокосмосом, вмещающим психологическую реальность.

Психология, осуществляя научный процесс познания сущего в образе мира человека, волнует нашу мысль, совесть, заполняет духовный резервуар самодостаточностью. Так было исстари. Но сегодня появилась особая социальная нужда вновь возвратиться к внутреннему миру человека, представляющему, как оказывается, истинное лицо, существенно отличающееся от своего внешнего социального манекена. Что касается летчиков, космонавтов, то их творческий вектор личности формирует психология духа. Она создает самый тонкий мир чувств и образов. Именно духовная близость у профессиональных общностей способствует более точному осмыслению общих целей, порождает потребность индивидуализировать личностные ценности.

В духовных слоях сознания возрождается и активно воспроизводится память и вечное эхо любви к профессии психолога, раскрывающей бытийные слои сознания (В.П. Зинченко). Будет небезынтересен такой феномен, как проецирование прошлого в настоящее в качестве поддержки чувства самодостаточности. Приведу иллюстрацию ностальгической интериоризации смысла жизни профессии, «отправленной» в подсознание и вновь выведенной через сновидения как реальная ценность бытия.