Читать книгу: «Сказители», страница 3

Наречение города

Отшельник не спал, рассказывая мне свои истории до самого рассвета, как будто эта беседа была единственным, чего он желал все эти годы. Каждый эпизод, о коем он мне поведал, вызывал у меня благоговейное изумление. Кала отнял у меня историю становления всего королевства, но на этом он не остановился: он также заглотил и завоевание Аютии!

Земля Суварнабхуми постоянно контактировала с другими управляемыми территориями, от соседних королевств вроде Хантхавади²⁹, Ланна и Лан Санг до Кхмерской империи и королевств Китая. Порой они жили в мире, порой они вели войны. Сам Сиам не всегда отличался гармонией и единством: в основе его внутренней политики лежали распри между несколькими колониями – Пхитсанулоком, Накхон Ратчасимой, Мьей и Накхон Ситхаммаратом, которые сражались за независимость и личные выгоды против интересов королевства в целом. Эти цели достигались либо силой, либо дипломатией: правители отправляли своих детей и прочих членов королевских семей в разные колонии, чтобы, завязав искусные узлы отношений, попытаться примирить возникавшие разногласия. Тем не менее эти разногласия нередко перерастали в кровопролития: отцы, матери дети, близкие и дальние родственники продолжали воевать друг с другом с целью стать пхра тяо пхэндин Аютии.

Падению Аютии предшествовал хаос. Королевство Хантавади уже вторгалось в столицу дважды. Первое вторжение было вызвано событиями в городе Чиангкран, где моны заявили о своей верности Аютии, предав Хантавади. Второе вторжение произошло, когда в период ослабления Аютии, с помощью и при участии дополнительных вооруженных сил из северного города Пхитсанулока, столице удалось сдержать нападение под предводительством короля Хантавади. Однако в сражении, последовавшем после второго вторжения, Аютия потеряла свою королеву. После ужасной утраты королевы Сурийотхай, король Аютии Маха Чаккрапхат, посоветовавшись с приближенными, выстроил больше городов вокруг столицы, укрепив ее оборонительные рубежи на случай будущих сражений с Хантхавади.

Как только не нарекали эту землю, но ни одно из этих имен не прижилось. Жители деревень продолжали селиться вне королевских владений и убегали в джунгли или в горы всякий раз, когда им грозила новая эпидемия или война. Располагалась земля стратегически очень удачно – вдоль маршрута из Накхон Ратчасимы в Камбоджу, – а на ее плодородной почве охотно росли рис и прочие культуры: те, что запасали во время войн. Король осознал это и принялся отрезать части от окружающих тянгватов – Лопбури, Накхон Ратчасимы и Накхон Найок, – чтобы основать новый большой город Сарабури. Он стал хранилищем и форпостом королевства, рубежом, откуда можно было следить за потенциальными угрозами со стороны Накхон Ратчасимы и Камбоджи.

Ну вот! Теперь вы знаете, что эта земля, дважды разорванная и сшитая заново, была названа простым именем Сарабури, чтобы вам языком шевелить было удобно.

Я устала рассказывать вам об Аютии. Если жаждете узнать больше, будьте добры, почитайте сами. Или можете спросить своих учителей, но смотрите, пусть хорошо вас учат! Скажите им, пусть не учат ненавидеть бирманцев, монов, лао или кхмеров. Все не так просто. Наши истории глубоко переплетены, и у них были величайшие империи, даже более великие, чем наша. Они, как и мы, буддисты, – нет, скорее, это мы буддисты, как и они. Кхмеры первыми обратились в буддизм и брахманизм, а мы, в свою очередь, унаследовали веру от них. Это заметно в нашем языке иерархий, а особенно – в королевском языке. Лаосцы некогда были нашими возлюбленными родичами: попросите родителей свозить вас в Бангкок, где сами сможете увидеть, как красив изумрудный Будда³⁰. А Бирма? Когда-то они были нашими ближайшими друзьями, но, и это грех всех отношений, настали времена войн, которые превратили благородных людей в отъявленных патриотов. Они не воплощение зла. И они имеют право считать злом нас. Так что попросите своих учителей о таком вам рассказать, ясно?

Так, вы, должно быть, гадаете, сколько лет было тому отшельнику. А этого я и не знаю точно, хотя я провела с ним довольно много времени. Выслушав все истории, что он мне поведал – так, словно сам был свидетелем тех событий, – могу лишь предположить, что он провел в той пещере в полном одиночестве, по меньшей мере, четыреста лет, практикуя умения, необходимые, чтобы достичь просветления. Он был настоящим хозяином своего тела, а его дух был исполнен решимости и силы. Каждый день он начинал с йоги или с пешей медитации. Иногда он несколько дней путешествовал по воздуху, возвращаясь со связкой бананов, дров или трав. Он вечно что-то бубнил себе под нос, иногда исчезал, или обращался в камень, или воспламенял себя.

Иногда, исчезнув на целый день, он возвращался с вестями из столицы. Так было после того, как в Хантавади новым королем Аютии нарекли Маха Тхаммарачу³¹ – что стало неожиданным событием в истории королевства – и после коронации Черного принца³². Впоследствии, когда на троне его сменил брат, Белый принц, отшельник повел себя так же. Он рассказывал новости громко, не адресуя свои слова никому конкретно. Его голос эхом раскатывался по пещере, а я, единственное живое существо поблизости, слушала.

Как я уже сказала, мой дух бессмертен, но мое физическое тело, в котором дух обитает, со временем чахнет. После почти тридцати лет жизни с отшельником мое тело наги постепенно износилось. Все, что я могла делать, так это сворачиваться кольцом и отдыхать в пещере, дожидаясь непонятно чего. Отшельник, видя мое состояние, жалел меня. Как-то вечером он вернулся в пещеру, волоча труп тигра. Он поманил меня поближе и начал нашептывать заклинание, которое переместило мой дух из тела наги в тело тигра. Покинутое тело наги рассыпалось в прах, а затем и вовсе развеялось по воздуху.

– Дитя мое, тебя обременяет грех, – запричитал отшельник. – Ты обречена на бессмертную жизнь без какой-либо цели.

Услышав эти слова отшельника, я вдруг осознала – прожив столь долго, – какой бы жизни мне хотелось: жизни, посвященной ему! И теперь, имея тело тигра, я могла носить его на своей спине во время медитаций и ухода в джунгли. Отшельник лишь усмехнулся, услыхав мое желание. Несмотря на свою способность переносить себя в любое место, он позволил мне выразить благодарность, выполняя роль его носильщика.

Тело тигра уже было старым и безжизненным к тому моменту, когда отшельник мне его доставил: но он никогда бы не совершил грех убийства, тем более ради того лишь, чтобы добыть мне новое тело. И я жила внутри стен трупа; и тело начало пожирать самое себя, забирая при этом мою способность видеть и слышать. И скоро отшельнику пришлось опять искать мне новое тело. На этот раз он принес мне труп молодого, только родившегося оленя.

– Не чувствуешь ли ты себя разочарованной, вынужденная жить в чужих телах, сменяющих друг друга? – спросил отшельник.

Я не знала, что ответить.

– Тебе никогда не хотелось жить собственной жизнью?

– А я буду рядом с тобой вечно? – спросила я. – Жить ради тебя.

– А зачем тебе жить ради меня?

– Чтобы отблагодарить тебя за то, что ты заботился обо мне все эти годы, – ответила я.

– Ты ничего мне не должна, – сказал он. – Все, что я сделал для тебя, было для меня счастьем, и этого вполне достаточно. Не пытайся связать нас ненужными и сложными узами. Если ты ощущаешь необходимость подарить мне что-то, я бы предпочел, чтобы это был акт дарения дарения ради, а не потому, что ты ждешь чего-то взамен.

– Но тогда я не желаю жить собственной жизнью, – запротестовала я.

– Твой дух цепляется за вещи, находящиеся вне тела, в котором он обитает, – задумчиво сказал отшельник. – Скоро меня не станет. Что же ты будешь делать тогда?

– О чем ты говоришь! Если ты меня покинешь, тогда я хочу уйти вместе с тобой.

– Это невозможно, потому что ты бессмертна. Твой дух обречен вечно жить на этой земле. Оттуда, куда я собираюсь уйти, духи изгоняются и освобождаются от всех своих прежних уз. Ты не можешь уйти со мной, потому что твой дух неуничтожим. Ты это понимаешь?

– Но я когда-нибудь погибну?

– Тебе придется умереть и снова возродиться, – ответил он. – А чтобы все прошло успешно, в момент перед самой твоей смертью ты должна будешь направить свое сознание, сердце и душу на цель твоей следующей жизни.

Затем отшельник поведал мне, что у него есть пучок трав. Эти травы могли освободить меня от боли и страданий бессмертия, и ввести мой дух в цикл жизни и смерти. Однако отшельник отказался отдать мне их, пока я не смогу сказать ему, почему я хочу возродиться и с какой целью.

Много десятилетий тому назад я отложила все эти вопросы в долгий ящик. Я была вполне удовлетворена своей тогдашней жизнью; жизнью в теле оленя, каждодневным обществом отшельника в пещере Пхра Нгам. И все это время, с каждым днем, наши узы все крепли и крепли. Я видела, как грациозно и гибко движется его человеческое тело, как цепки его подвижные руки и как крепка их хватка, и представляла себе, как было бы замечательно, если бы человеческое тело было столь же подвластно и мне. Я бы смогла тогда лучше о нем заботиться, а это и впрямь было моим единственным желанием: возродиться в виде человеческого существа, чтобы я могла заботиться об отшельнике всю свою оставшуюся человеческую жизнь.

Во мне возникло странное чувство. Это случилось, когда я вышла из пещеры поохотиться возле ручья. Я была счастлива до того момента, покуда мое сердце не ушло вдруг в пятки. Я стояла возле ручья. Что я только что потеряла? Да вообще-то ничего. Ничего не пропало, скорее, меня охватил страх утраты – потери кого-то. И из этого семени страха и тревоги выросло мое волнение: незнакомое лихорадочное ощущение, родившееся, надо признаться, из любви, которую я испытывала к отшельнику. Обескураженная перспективой его потерять, я стояла у ручья и плакала.

Я пребывала в плену этого ощущения довольно долго, и оно лишило меня аппетита днем и сна ночью. Я не хотела покидать пещеру, ластясь к отшельнику всякий раз, когда он оказывался подле меня. С той самой поры я ловила каждое его движение, сколь бы незаметным оно ни было.

И вдруг в самый обычный, похожий на любой другой, день он исчез. Сначала я не осознала, что он, возможно, не вернется, но со временем стала изнывать от тоски. Дни превращались в недели, в месяцы, в годы, а от него не было ни слуху ни духу. Время летело, и вдруг настал день, когда в пещере появился монах, который искал место для отдыха. Я поспешно ускользнула в соседнюю пещеру и спряталась там, но была настороже. После того дня в пещеру стали прибывать другие монахи. В конце концов они затеяли строительство монастыря, который впоследствии стал известен как Храм пещеры Бодхисатвы, Ват Тхам Пхра Пхотхисат.

Я оставалась там и после того, как монастырь был выстроен, скрываясь в многочисленных расщелинах в пещере и терпеливо дожидаясь возвращения моего отшельника. Монахи заметили мое присутствие, но великодушно позволяли мне топтаться у входа в пещеру.

Вскоре после этого в монастырь стали наведываться группы деревенских жителей, дабы выразить дань почтения монахам, принести им пожертвования и выслушать проповеди. Всем казалось странным, что возле входа в пещеру лежал недвижимый, словно камень, олень. Слухи распространялись быстро, и вскоре об олене, ждущем чего-то у пещеры, знали уже все жители деревни. Так, люди прозвали это место Тхап Кванг³³, что означало «оленья деревня». Оленем, который там обитал, была я.

Как-то ночью во сне мне явился мой отшельник. Он сказал, что ждать его не имеет смысла, ведь его дух уже покинул сей мир. Он наблюдал за мной все эти годы и, движимый жалостью, понял, что пора наконец объяснить мне, что с ним стало. Его дух был уничтожен, он достиг просветления, и ему уже не было суждено вернуться в этот мир. Он достиг просветления во время медитации на горе Суваннабанпхот; после этого он покинул свое физическое тело и этот мир. Он наказал мне найти свой путь и напомнил мне о связке трав, спрятанной под вырезанным на стене пещеры Буддой.

– Направь свой дух к циклам жизни и смерти, – сказал он, – и забери травы. Впусти в сердце стремления и осознай, чего хочешь достичь в следующей жизни. Вот что я пришел сказать тебе, дитя мое.

Сон изумил меня, и я пробудилась, издав болезненный вой, эхом прокатившийся по горам. Его тело, подумала я, было последним, за что держался еще мой дух. Я выбежала из пещеры, страстно желая найти останки отшельника на горе Суваннабанпхот.

Скрытая реликвия

Я бежала, не останавливаясь, два дня и две ночи, пытаясь учуять запах останков отшельника, и в конце концов поиски привели меня к подошве горы Суваннабанпхот. Я остановилась и огляделась вокруг, дабы убедиться, что здесь безопасно улечься. По всему телу пробежала волна сильного утомления, и мои члены содрогнулись, точно я была на грани паралича. Не успев ничего осознать, я уснула.

Проснувшись, я ощутила себя отдохнувшей и обошла по кругу небольшой пятачок земли, окруженный высокими деревьями. Я обнюхала землю, и, воспользовавшись своим оленьим носом, стала лихорадочно разгребать кучи листьев, ища запах отшельника. Я была уверена, что его останки погребены под гигантским валуном, где наиболее сильно ощущался тонкий аромат лотоса. Вот отсюда он и вознесся, не сомневалась я. Я принялась рыть землю своими копытцами в надежде снова увидеть его тело.

Я вкопалась в землю на полметра, как вдруг мой бок пронзила острая боль: во мне засела стрела и из открытой раны сочилась кровь. Какой же жестокий охотник мог учинить такую подлость? Я бросилась в лес, опасаясь за свою жизнь. Домчавшись до склона горы, я нашла там небольшой пруд, словно меня направляла некая чудотворная сила. «Это, должно быть, дух отшельника», – подумала я, и подобралась поближе к пруду. Опустив голову в воду, чтобы попить, я поняла, что этот пруд образовался в отпечатке стопы Будды, похожем на тот, который мне впервые встретился на горе Паттхави. Тогда я сразу же поняла, что вода в том пруду священная, поскольку она исцелила мои раны и обессмертила меня на сотни грядущих лет. Уверенная, что этот пруд такой же священный, как и пруд на горе Паттхави, я пила и молилась о двух вещах. Во-первых, о том, чтобы моя раны зажили, и, во-вторых, о том, чтобы обрести новое тело, которое будет привлекать ко мне меньше внимания: тело, которое станет воистину моим собственным, так, чтобы мне больше не пришлось жить в чужих телах. Когда я склонялась над прудом, чтобы глотнуть воды, я заметила, что берега его испещрены изящными бороздками и узорами, возникшими под тяжестью ноги Будды. Они были куда более поразительными, чем те, что я видела на горе Паттхави. После первого же глотка я ощутила, как все мое тело наполнилось жизнью и могучей энергией. Весело вбежав в кустарник, я сразу наткнулась на уродливого охотника, который все это время выслеживал меня, сжимая в руках лук, – того самого, кто пытался меня убить.

Ужасный охотник был немало изумлен, увидев, как я выскочила прямо на него из кустов. Он на мгновение замер, недоумевая, каким образом олень, которого он подстрелил, был не только невредим, а вполне себе жив, да еще прыгал, словно обрел новую жизнь. Наверное, овладевшее охотником смущение отвлекло его от меня, потому что он забрался в кусты и направился к отпечатку ноги Будды. Никогда еще я не ощущала себя такой отважной. Я больше не боялась охотника, поэтому я пустилась следом и следила за ним из-за кустов. О, дети мои, он казался таким озадаченным, таким задумчивым. Он присел на корточки перед отпечатком стопы и стал омывать свои руки, ноги, лицо и все тело священной водой. И чудесным образом его кожа – пораженная некой болезнью – преобразилась и обновилась! Я увидела, как охотник обрадовался, но в то же время во мне происходило иное преображение. Я ощутила, как волны, исходившие от священной воды, проникают в меня, одна за другой. Первая волна восстановила мою энергию, но вторая – куда более яростная, чем первая, вызвала у меня жар и головокружение. И не успев сделать и шага, я упала без сознания.

Я подняла веки, все еще тяжелые от сна, и увидела, что лежу на деревянном полу в хижине. Я была полностью расслаблена, могла шевелить головой и поднимать руки – мои руки! Это были человеческие руки, совершенно человеческие! О, дитя мое, силой священной воды из отпечатка стопы Будды я получила красивое тело человеческой женщины.

Тут в комнате появился и другой человек. Мужчина, похоже, был занят стряпней. Заметив, что я пошевелилась, он попросил меня не бояться и представился: сказал, что он местный охотник по имени Бун и намерения у него исключительно добрые. Он увидел меня, лежавшую без чувств, когда вышел в джунгли поохотиться. Бун не узнал меня и решил, что я не местная, но заметил, что я дышала, потому решил забрать меня к себе в хижину в лесной чаще и присмотреть за мной. Объяснив произошедшее, он протянул мне настой каких-то целебных трав.

Я посмотрела на Буна. Он был довольно красивый, а еще добрый. Выпив травяного настоя, я чуть не поперхнулась – таким он был горьким и обжигающе горячим. Но потом во мне разлилось тепло: такого ощущения я никогда раньше не испытывала. Вот, наверное, как чувствуют человеческие существа, подумала я про себя. Прикончив целебный отвар, я вспомнила об отпечатке ноги Будды. И рассказала Буну все истории о связанных с ним чудесах, которые мне были известны. Он, должно быть, счел меня странной, выслушивая мои сказания, которые, как я его заверила, все были правдивыми. Я даже рассказала ему о другом отпечатке ноги, который, как мне казалось, я видела на горе Паттхави. Бун выглядел несколько сконфуженным и быстро сменил тему, сказав, что я могу остаться отдыхать в его хижине, и попросил не попадаться никому на глаза. Я слушалась его, полагая, что он желает мне добра.

Бун уходил и приходил, когда хотел. Иногда он исчезал надолго, а потом возвращался с едой и одеждой для меня. Я жила с ним и спала с ним. Он стал моим первым мужчиной.

А еще он оказался хитрецом. У него уже была семья, которая жила где-то далеко. И наша хижина была его охотничьим домиком. В конце концов он нашел себе более достойную работу и забросил охоту. Он получил какую-то важную должность, и я стала его любовницей, частью его тайной жизни. Я стала постепенно подозревать это, собирая по крупицам обрывки доходивших до меня рассказов. Однажды я вернулась к отпечатку ноги Будды на горе Суваннабанпхот и обнаружила, что все сильно изменилось. Подножие горы выглядело довольно странно и кишело чиновниками. Над отпечатком ноги Будды возвели деревянный мондоп, символизировавший, что это место – важный королевский объект. Люди, пришедшие воздать дань уважения и поклониться отпечатку, стали рассказывать мне, что охотник по имени Бун как-то нашел это место во время охоты на оленя. Охотник доложил о своей находке властям Сарабури, и эта весть, долетев до столицы Аютии, дошла до ушей короля Сонгтхама³⁴, после чего тот отправился со своим войском в Сарабури. Бун вызвался отвести короля в горы, чтобы тот самолично увидел отпечаток ноги, и его щедро вознаградили за оказанную услугу. Король распорядился выстроить деревянный мондоп над отпечатком ноги, дабы увековечить находку охотника. Он назначил охранников, пригласил иноземцев из Голландии с их биноклями, чтобы те обследовали местность и проложили дороги к святыне, и даже повелел выстроить здесь королевскую резиденцию на случай его будущих визитов. Грандиозное сооружение получилось!

Слушая этот рассказ, я все думала о двух отпечатках ног Будды: об отпечатке левой ступни на горе Суваннабанпхот и об отпечатке правой на горе Паттхави. Но когда я спросила людей о правой ступне на горе Паттхави, они явно стушевались. По их словам, они никогда не слыхали об отпечатке ноги на горе Паттхави. Они лишь знали о тени Будды, которая была там запечатлена.

Оставив остальные вопросы при себе, я решила отправиться к горе Паттхави и своими глазами увидеть тот отпечаток. Те места изменились так сильно, что их было почти не узнать. Я подошла к монаху, который производил впечатление всесильного затворника-архата, – он молчаливо медитировал в заброшенной келье в задней части храма. Выразив ему положенное почтение, я спросила у него про отпечаток стопы Будды, найденный мной здесь в давние времена. Архат заверил меня, что отпечаток все еще существует, но теперь он спрятан от сторонних глаз. Над отпечатком выстроен мондоп, дабы скрыть его и убедить людей, будто на горе Суваннабанпхот существует лишь один след ноги Будды. Поскольку гора Паттхави уже была местом, где сохранилась тень Будды, было решено скрыть отпечаток ноги Будды на горе Паттхави, присыпав его песком, залить цементом и сделать вместо него подделку в виде более скромного следа. Из уважения к королю жители деревни согласились на это, но, правда, выстроили мондоп в знак почтения к Будде. Местные согласились хранить все это в тайне, тем облегчив работу писцов, что ведут ежегодные анналы. Вот что произошло, мои дорогие. Возможно, сегодня считается, что отпечаток стопы Будды на горе Суваннабанпхот приносит бо́льшую удачу, потому что его обнаружил сам король или потому, что придворные короля и охотник Бун тайно договорились скрыть отпечаток правой ноги от короля. Неважно. Фальшивка скрывает истину, но в конечном итоге разрушается. Подлинность же остается навсегда. Истина часто проявляется – рано или поздно. Вот что сказал мне архат.

Если мне не изменяет память, мои дорогие, отпечаток ноги Будды на горе Паттхави вновь был обнаружен спустя 400 лет – в 1994 году – сотрудниками государственного департамента культуры в эпоху Раттанакосин³⁵. Они прибыли в те места, чтобы отреставрировать фасад монтопа, даже не подозревая, какая ценная реликвия под ним скрыта.

В ту пору я слишком наивно относилась к таким вещам. Я не задумывалась, почему и ради кого люди манипулируют, скрывают правду, искажают реальность: а ведь все это делалось с целью лести. Я не так уж долго была человеком; я знала лишь, как трудно понимать людей и сколь запутанными были их поступки. Но жизнь с Буном заставила меня осознать, как они умеют манипулировать другими и какими коварными могут быть на самом деле.

Собравшись с мыслями и набравшись смелости, я наконец объявила во всеуслышанье, что это я первая увидела тот отпечаток правой ноги Будды много лет назад. Но мне никто не поверил. Все решили, что я сошла с ума.

– Если то, что ты говоришь, правда, – сказали они, – ты должна была жить тысячу лет тому назад!

– Ну, конечно, – кивнула я. – Прежде чем я стала человеком, я была духом, жившим в дереве тхалок, потом нагой, потом тигром и оленем.

Но люди только смеялись надо мной, называя мои слова бредом, а меня – безумной женщиной, кхмеркой, утратившей рассудок от чрезмерного увлечения черной магией.

Ко мне относились с презрением и страхом, а мои рассказы – мой личный опыт – для них были не более чем ложью и выдумками.

Меня обвиняли в том, что я превратила в современную ложь стародавние сказания, дошедшие до нас от их предков, и запятнала хроники, оставленные прошлыми поколениями, чтобы приписать себе все заслуги. Все было дважды вывернуто наизнанку: чем больше историй срывалось с моих слабеющих губ, тем дальше ускользала от них истина. Потом появились исторические анналы и книги; и древние тексты, в которые так верит ваше поколение, отвергли устные сказания, что поведали ваши предки. Вещи становятся зримыми только когда обладают авторитетом – занимают какое-то высокое положение – оставляют письменные свидетельства, вроде рассказа о том, как отпечаток ноги Будды обнаружил король Аютии Сонгтхам. Вы видите только то, что способен увидеть пхра тао пхэндин: и то, что ускользает от его взгляда, ускользает и от вашего. Они писали, что след ноги Будды был найден на горе Суваннабанпхот, а силуэт Будды обнаружен на горе Паттхави. Когда они умолчали в своих летописях об отпечатке ноги Будды на горе Паттхави, этот след как бы перестал существовать в реальности. Возможно, где-то о нем и писали, но он был вычеркнут из памяти и не упоминался веками. Я видела, как с приходом каждого нового монарха самоочищалась история, и вы, быть может, до сих пор бултыхаетесь в ее сточной канаве.

Вы только подумайте об отпечатке на горе Паттхави! Его заново обнаружили в 1994 году, и датировали открытие именно этим годом. Но если вы потрудитесь внимательно изучить анналы, то обнаружите, что этот отпечаток существовал задолго до того, как о нем написали. Нет ничего страшного в том, чтобы не знать происхождение вещей: для этого есть научные изыскания. Но что, если вы начинаете переделывать, перенимать эту или другую историю, творя новый миф только лишь из-за своего невежества? Вот от чего у меня голова раскалывается. Если хотите узнать, каково это, пойдите и попросите родителей рассказать вам две легенды, связанные с этими двумя отпечатками ноги. А вы знали, что обе основаны на одной и той же легенде? Легенда гласит, что Будда странствовал в горах и оставил там свой след – единственный след, запомните! – и тогда что? Тогда в рассказе возникает таинственный пробел, за которым следует открытие, сделанное охотником Буном и королем Сонгтхамом, а затем и еще один пробел перед финалом, в котором рассказывается, что был выстроен мондоп с целью обезопасить отпечаток ноги, который затем охранялся каждым монархом, приходившим с тех пор к власти.

Вот я вам все это рассказываю, а вопрос остается один: о каком отпечатке ноги идет речь в анналах? О каком именно отпечатке ноги сложилась легенда?

Для удобства эти лакуны, которыми пестрит история об отпечатке ноги Будды, закамуфлированы единой легендой, единой версией истории. Но видите, как четкие грани исторических сюжетов повсеместно превращаются в пунктирные линии? Мне нравится представлять себе, как Кала вонзает свои жуткие клыки в края и складки времени, точно таракан, жующий кусок ткани.

У вас спутанное ощущение истории и времени. Ваши воспоминания привязаны ко времени, как и ваши жизни, которые – если вы верите тому, что я вам сейчас рассказала, – будут оборваны и укорочены; будучи людьми, вы способны лишь прожить не более сотни лет. И я вижу, как продолжительность человеческой жизни все укорачивается и укорачивается; каких-то две или три тысячи лет тому назад она была вдвое или втрое больше.

Моя жизнь – такая же, как у вас, дети мои. В фундаментальном смысле жизни всего: людей, животных, земли, растений – основываются на разных шкалах и циклах, а земля – старейшая из нас. Рожденная из земли и позднее превратившаяся в человеческую, моя жизнь длиннее, чем любая из ваших жизней. Теперь понятно, почему я до сих пор еще жива?

Теперь позвольте мне вернуться к охотнику Буну. Я вновь побывала во многих местах в Сарабури, наблюдая, как меняются и развиваются тамошние общины, выслушивая множество историй, рассказанных мне людьми вроде того архата. Поле долгих раздумий я стала недоумевать, отчего этот Бун, охотник, фигурирующий во многих историях, рассказанных мне разными людьми, имел в точности такое же имя, что и мужчина, с кем я жила (смею ли я допустить возможность, что у него была другая семья? Что он смотрел на меня свысока и видел во мне свою рабыню?). Я долго размышляла над тем, что сказал мне Бун после того, как я пробудилась в человеческом обличье. И мне пришло в голову, что мой Бун, должно быть, – тот самый Бун из легенды. А потом я вспомнила, как меня ранил охотник и как его стрела пронзила мое оленье тело, пока я пила священную воду из отпечатка ноги Будды, священную воду, даровавшую мне мое человеческое тело. Та же самая вода исцелила болезнь, изуродовавшую кожу охотника. Была ли я права, думая, что священная вода, обладавшая силой превращения меня из оленя в человека, могла так же легко превратить жуткого охотника в красивого мужчину?

Я ужаснулась своей догадке. Выходит, Бун все это время был тем самым охотником!

Я начала собирать новые сведения о его личности, его семье и стране, где он жил. Вот когда я поняла, что значит быть обращенной в рабство и какая разница между любовницей и женой. После изнурительных и мучительных раздумий я в конце концов осознала, что жизнь с Буном была для меня жизнью в позоре и постоянном обмане. И набравшись мужества, я покинула его навсегда.

– Мы больше ничем не обязаны друг другу, Бун, – горестно воскликнула я и убежала из его хижины.