Читать книгу: «Fake you», страница 3

4

Я Гитлер своего времени. У этого Гитлера лишь одна цель – правосудие и суверенитет для его народа, признание его независимости и прав на свои ресурсы. Если это Гитлер, тогда я десять раз он.

Роберт Мугабе

Спешным шагом она ступает по коридору, ведущему в никуда. Каррарский мрамор подпевает каблучкам ее туфель. В голове низкий голос и беспардонные шутки Лидии Смирновой.

– Если тебя спросят, кто ты по профессии, отвечай: проститутка. Как-никак звучит приличнее, чем журналист.

Выражается и курит она, как мужик с яйцами, на каждый день носит вечерние платья и признает единственный принцип в жизни – чистоту бесцветных камней не ниже единицы.

– Жизнь слишком коротка, чтобы выглядеть убого, – любит повторять она. – Все остальное лишь пепел над головой горящих в аду землян.

Вики набирает ее номер, но тут же сбрасывает. Она должна ей позвонить, но не может этого сделать. Паранойя тотальной слежки, когда микрофон и камера собственного телефона ее главные враги, парализует разум.

– Думаешь, педофилы, растлевающие детей, опаснее журналистов, оскверняющих правду? – в ее ушах все еще звенит смех Лидии. – Отнюдь, скажу тебе я. Последние, расчленяя и перевирая истину, манипулируют нашим сознанием, заставляя поверить в больное воображение своих издателей. Не важно, работают они на нашу пропаганду, европейскую псевдосвободу или ложные ценности Нового Света. В погоне за сенсацией и переделом награбленного они все давно и бесповоротно потеряли разум. Ежедневно они сеют в нас семена злобы, которые рано или поздно дают плоды.

И ведь она одна из них! Она дирижер, повелевающий голосами фальшивого оркестра. Она скулящая и не знающая нот скрипка. Она зритель, позволяющий обвести себя вокруг пальца. Все это лишь водоворот ее беспомощных мыслей… Знать, понимать, но молчать. Вечером, когда все утихнет, она непременно отправится к Лидии домой. А сейчас она плывет по аквариуму из прозрачных стен, наблюдая по сторонам беспомощно открывающих рот рыбок.

– Какую порцию доброты мы приготовили нашим телезрителям сегодня? – приветствует она с порога собравшуюся редколлегию.

С десяток надменных глаз с укором расценивают ее опоздание. Под вполне невинной серебристой чешуйкой скрываются зубки настоящих пираний. Каждый мнит именно себя достойным руководящего кресла. Так что прежде всего ей предстоит указать им на их надлежащее место. Быть жесткой, но знать меру. Выглядеть непоколебимо, но сохранять ни к чему не обязывающую улыбку…

– Первым сюжетом, как всегда, пустим визит господина президента на автомобильный завод. Там установили оборудование за несколько миллиардов долларов, – едва скрывая усмешку, рапортует Илья Пашков. В прошлом амбициозный и подающий надежды однокурсник Вики, сегодня стремительно заплывающий лишними килограммами от стабильной жизни ее заместитель. Всегда адекватно оценивающий происходящее, но никогда не считающий нужным об этом говорить. Ведь у него, как и у всякого приличного гея, есть парочка шпицев, молодой любовник, квартира в ипотеке и новый лексус под тридцать процентов годовых. Бесконечные обязательства и особые обстоятельства делают его идеально послушным сотрудником и гражданином своей страны. – Обещают собирать самые быстрые и современные автомобили в мире, и поговаривают, что в будущем на них пересадят весь правительственный пул.

– Полагаю, золотая курица так и не снесла яиц? – на ее вопрос Илья утвердительно кивает головой. – Тогда нам следует поубедительнее составить репортаж. Например, взять интервью у лояльных бизнесменов, выстраивающихся в очередь за будущими автомобилями, и показать простой народ в предвкушении роскоши за символическую плату. Во сколько, говоришь, обойдется приличная комплектация?

– С подогревом руля и кожаным салоном всего-то в полмиллиона нашими, – хором восклицают сразу несколько человек.

– Что же, пока нас не обязали пересесть на отечественное чудо, пригласите ко мне директора транспортного отдела. Обсудим обновление нашего служебного автопарка.

Улыбка аудитории сливается в единый оскал. Эти немые рыбки лично мутят воду и прикладывают максимальные усилия для процветания повсеместного абсурда. Она сама выбрала этот путь, и теперь слишком поздно с него сворачивать. Лучшие годы своей жизни она посвятила тому, чтобы слепо выполнять указания сверху, смешивать с грязью репутацию несогласных и уничтожать их судьбы. Что она умеет? Замалчивать правду? Отмазывать нужных режиму людей? Давать слово тем, кто и два предложения связать не может? И на этом, пожалуй, все. Каждый день она кормит изысканной ложью десятки миллионов телезрителей. Прививает им вкус к плохому, говорит, за кого голосовать, а кому плюнуть в лицо, учит, что работать на себя есть наивысшая степень эгоизма, а зарабатывать много, да еще и не делиться с нуждающимися, – наитяжелейший грех. Куда правильнее служить государству, существовать на дотации и уметь довольствоваться малым. И она лучший тому пример.

– Вики, тебе есть что добавить? – неприлично громким кашлем пытается реанимировать ее Илья.

– Кто-то из вас уже слышал о преемнике Дурова? – она обводит взглядом зал и останавливается на молодящемся старикашке в кедах и косухе, чьи бегающие глазки надменно сверлят ее все утро. Маленький и лоснящийся, как поросенок, человечек – Чеслав Немировский, редактор экономической хроники. Относится к типажу, который умеет высидеть что и кого угодно. Жаль, что с ее должностью у него не прокатило. Теперь придется напомнить ему, что посиделки со шлюшками в сауне за счет редакции не утаить от всевидящего ока. – Господин Немировский, разве не ваши репортеры ведут это дело?

– Нам известно не более, чем всем остальным, – зевает он в ответ, не скрывая постигшего его чувства скуки. – О том, что перед смертью старик готовился представить миру нечто революционное, болтают все кому не лень. Но что именно творится в этой чертовой лаборатории, не в состоянии сформулировать даже люди силовиков, что уж говорить о моих ребятах.

– Любезный вы человек, однако, – томно растягивая слова, она пытается укротить собственное негодование. – И все же не мне вас учить основам репортерской работы. Неалчных людей не бывает. Вопрос лишь в цене. Так согласуйте самую неприличную сумму с нашим финансовым директором и купите с потрохами его ближайших людей. Отныне эта тема в приоритете для всех присутствующих. Наша задача – незамедлительно выяснить, кто станет его преемником. Я должна знать о нем все, вплоть до самых неприличных деталей. Сколько седых волос на его голове, в какой позе зачали его папочка с мамочкой и сколько длится его собственная эякуляция.

За тирадой о человеческих пороках следует сплошное дежавю, и это просто пытка: «…Запрет на ввоз новых категорий импортного товара во имя поддержания отечественного производителя – как всегда, у родственничка там какого-то бизнес не идет. Еще намечается публичная порка чиновника N – безусловно, вскоре его отпустят, что за дурацкий вопрос! Еще арестовали клоуна-либерала, запускающего дрона где попало – так-так, погодите, имя этого хера нам запретили упоминать. Да, кстати, а что сегодня так мало запретов? Ну так позвоните этой, как ее там… Пускай позапрещает что-нибудь – и ей пиар, и нам приятно! А с разлагающейся гей-Европой что? Ну ей-богу, как дети малые… Дайте же людям картинку! Эмигрантов, групповуху, кровь рекой! Так, чтобы душа русского человека запела, что не у нас одних все плохо…»

Вибрирующий в кармане телефон вырывает ее из пучины мыслей. Под предлогом, что это жизненно важный звонок, она выскальзывает из кабинета.

– Вики, что у вас за переполох? – на проводе обкуренный голос Ульяны.

Сначала Вики хотела назвать ее потаскухой, но лишь сдержанно посоветовала уточнить у тех, кто был на планерке вместо нее.

– Ну не ерничай же ты… Я думала, в пятницу можно и отдохнуть… – продолжает канючить скрипящий, как несмазанная дверь, голос. – Ни одного фото в инстаграме… Ну разве так можно? Неужели твой вечер не задался?

Она кончила два раза – очень даже задался! И в самом деле, как она могла забыть про этого наглого выскочку… Судорожно открывая дверь кабинета, она выхватывает из сумочки конверт. Все еще уловимый аромат его рук ласкает ее воображение.

«Через неделю. В то же время, на том же месте».

Она откидывается на спинку кресла, ее разбирает смех. Тон записки, как, собственно, и этот тип, вызывают в ней неоднозначные чувства. С одной стороны, его самоуверенность отдает нахальством жеребца, с другой, именно такой решительности в мужчинах ей всегда недоставало. И все же, если она примет приглашение, насколько это скомпрометирует ее?

– Но знаешь, что самое забавное в этом вечере? – все это время бессодержательная речь Ульяны вдруг принимает неожиданный оборот. – Кажется, я видела в клубе Давида…

– Неужели? – голос Вики подобен ножу для колки льда. – А я все гадаю, что же он в таком хорошем настроении поджидал меня с самого утра в кабинете.

– Нет-нет, ты все не так поняла… – испуганная Уля лепечет что-то про маски, алкоголь, нечеткие лица… Наверное, это был вовсе не он, а кто-то на него похожий… – и наконец: – В любом случае я ничего такого ему не говорила! Да и что я могла ему сказать? Твоя личная жизнь – твое собственное дело!

Эта стерва бьет в самую точку. Проблема как раз в том, что это Вики сует нос не в свое дело. И даже если он сам пока ничего не подозревает, скоро почуют что-то неладное люди вокруг. Она отключает телефон и кладет под язык улучшающую эмоциональный фон таблетку. Спустя минуту еще одну, потом еще и еще. Они ведь отпускаются без рецепта, а значит не могут ей навредить.

5

Невозможно – слово из словаря глупцов.

Наполеон Бонапарт

Город незаметно окутал сумрак, и только отблески фар никогда не иссякающего потока машин выдают пульсирующую жизнь за окном офиса. Она отрывает взгляд от монитора и разглядывает снующих по коридору узбечек с пылесосами в руках. Эти девочки напоминают ей трудолюбивых пчелок, работающих точнее настенных часов. Впрочем, это могут быть казачки или татарки, она различает их с трудом. Всех их объединяет неповторимый восточноазиатский типаж – пронизывающий раскосый взгляд, черничного цвета волосы, хрупкие плечи, – когда-то воспеваемый целыми поколениями русских поэтов. Сегодня же напуганные эмигрантки скромно опускают взоры перед бледнолицыми представителями офисного планктона. А ведь их жизнь могла бы сложиться совсем иначе, будь они чуточку беспринципнее и увереннее в себе. Если не обложка Vogue, то по крайней мере работа для какого-нибудь вполне приличного инстаграм-магазинчика, приторговывающего всем, что пользуется спросом у современного общества: от претенциозных вещиц местных дизайнеров до люксовых копий из Китая и, конечно, порой самих моделей. Но покажите ей того, кто сегодня не торгует собой. В конце концов, разве это зазорнее, чем мыть уборные за всякими засранцами?

Другое дело она… Она знает цену, за которую себя продает. Открывая ящик стола, она извлекает подаренную рекламодателем бутылку «Шато Пап Клеман» девяностого года. В цвет любимой помады ее подруги, – отмечает она и тут же хмурится. Повод распить ее отнюдь не веселый. Через несколько минут ее красный Porsche 911 Turbo с истеричным визгом стартует к обозначенной в навигаторе цели…

«Цели определяют человека, и сказать, что я банальна, – вот что было бы истинной тривиальностью!» – как пластинка, вновь и вновь проигрывается в ее голове надменный голос Лидии. Их последняя встреча состоялась ровно месяц назад. И если еще вчера ей казалось, что с тех пор ровным счетом ничего не изменилось, то сегодня становилось очевидно, что пророчества ее подруги обретают зловещий лик.

В мире, где нельзя никому доверять, их тандем казался счастливой случайностью. Им хватило беглого взгляда, чтобы распознать собственное отражение друг в друге. Их разъединяла разница в тридцать лет, но объединяло безудержное желание жить, творить, жадно глотать воздух, пускай и немыми губами. Блеск и мишура, созданная вокруг их персон, не мешала им сохранять трезвость ума и умение отличить ложь от правды. Другой вопрос, чью сторону они выбирали.

– Мои юношеские годы ничем не отличались от миллионов детей, которым не посчастливилось явиться на свет во время красной чумы. Родители-алкоголики, повсюду голод, нищета… Но знаешь, что больше всего меня бесило? – восклицала Лидия после второй бутылки мерло, которую они нередко распивали вдвоем осенними вечерами. – Донашивать чужие вещи и вот это «м-м-м-мы» вместо «я»! Настоящее зло таилось не в комсомольских кружках или недосягаемых дядьках из телевизора. А в этих самых интеллигентных училочках, прячущих под заношенными воротничками крестики, а на стены вешающих то портреты Сталина, то Ленина – в зависимости от того, как новая власть прикажет. Они учили нас не существовать. Растворяться каплей в море тошнотворной слизи. Притворяться единым потоком серости, стремительно уносящимся годами жизни в канализацию.

В такие моменты Вики жаждала хорошенько проблеваться, не до конца осознавая, от алкоголя это или от понимания того, что с тех пор изменились разве что портреты. На главной площади страны по-прежнему отдавали честь мумифицированному убийце, а грузина-психопата, грабившего банки, расстреливавшего собственных граждан и надеявшегося пересидеть войну в качестве союзника нацистов, воспевали как великого кумира. Сто лет кровавого террора, пропитавшего собою все вокруг: знамена, символы, названия улиц, человеческую плоть до мозга костей, – нация научилась боготворить, бояться и ненавидеть одновременно. Революция была не заговором и не случайностью, а лишь справедливой закономерностью. Так сказать, расплатой за овечью покорность и нежелание бороться за воспитание собственного духа и силы воли. Приспособленчество – историческая особенность славянских народов, и они обе преуспели в этом как никто другой. Надо прогнуться? – с нас не убудет! Попрошайничать, клянчить? – за милую душу! Доносить? – всегда пожалуйста! Головокружительную карьеру и роскошный образ жизни они обе обеспечили благодаря черте в характере, которую развивали в себе долгие годы, а именно умению игнорировать. Во-первых, любые чувства и эмоции; во-вторых, мнение окружающих людей; но самое главное – собственную совесть. Разве смеет кто-либо осудить их за это? У каждой живой твари найдется достойное оправдание даже самому гнусному поступку, который она совершает.

– Дорогая, я уверена: твои дружки уже донесли до тебя печальные новости, но не стоило так расстраиваться и мчаться ко мне сломя голову! – приветствует ее с порога хозяйка дома в стиле барокко.

Еще пару лет назад на этом месте находился необъятный лесопарк, что ничуть не смутило растущие аппетиты чиновников. Нескольких жалких демонстрантов добили в подворотне, а на месте пикетов установили будку с вооруженными до зубов охранниками. Теперь же вместо метровых елей здесь раскинулись виллы самых верных правительству слуг и их друзей.

Вики входит в дом и целует подругу. Грусть отнюдь не омрачает ее лица. На ней красная помада и платье в пол. Ей шестьдесят три, и она даст фору любой тридцатипятилетке. Она не верит в судьбу и отличается уникальной способностью схватить любую ситуацию за яйца. Тогда какого хера, спрашивает Вики, значит ее отставка? Однако этот вопрос она не удостаивает прямым ответом.

– Самое важное в этой жизни, – говорит она, разливая вино по бокалам, – сохранять спокойствие. Не важно, порицают тебя или превозносят – принимай происходящее как должное и с высоко поднятой головой. Вещи, которые нельзя изменить, не стоят эмоций.

– Кто-то говорил, что философия – удел нищих… – саркастично замечает Вики, оглядываясь по сторонам.

Необъятные залы дома ломятся от мебели в стиле Людовика Четырнадцатого, живописи под старину, изобилия бронзовых скульптур и вороха фарфоровых статуэток. Все это наводит на Вики чувство забвения в антикварной лавке. Вторят атмосфере и моменты прошлого из глазниц золоченых рам. Она стряхивает пыль и всматривается в ничего не выражающие лица. Кажется, она знает все истории любви ее подруги наизусть, кроме этой… Вики берет в руки черно-белый снимок мужчины, загадку которого она давно просит ей рассказать.

– Жалкая пустота и алчность – вот что их всех объединяло! – одним махом Лидия сметает фотографии с каминной полки, как ненужный хлам. – Ты ведь здесь, чтобы услышать историю моей истинной любви, не так ли?

Переступая через осколки стекла, Вики вертит в руках единственный уцелевший снимок. Хммм… Кажется, они только откупорили бутылку и не успели напиться до сентиментальностей. Она падает в мягкое кресло и под звон «баккара» считает. Ей известно о четырех замужествах Лидии за владельцами заводов, газет и пароходов, превративших ее из провинциальной журналистки в издательницу вполне себе приличного светского чтива с домиком в Тоскане, шале где-то под Санкт-Морицем и свитой охраны из трех машин. Но все это было лишь прелюдией к настоящей цели ее жизни. Отныне она мечтала не просто о деньгах или положении в высшем обществе, но о власти над ним. Она жаждала определять и повелевать мнениями и настроениями этих самых людишек, которые когда-то отказывались принимать ее в свой успешный мирок. Ради этого она была готова пойти на любые жертвы и стерпеть любого брюзгу. Так, подвернувшегося ей однажды депутата с четвертой степенью ожирения и интеллектом недоразвитого ребенка она приняла как манну небесную. Ублажая все его похоти и распутства, вскоре с кольцом на безымянный палец она заполучила должность в министерстве информации. И хотя место было создано специально под нее и никакой особой ответственности не предполагало, как, впрочем, и большинство государственных постов, отныне ее называли первым советником по особым медийным вопросам и внимали каждому слову, которое она говорит. Но удача и на этом не отвернулась от нее. Терпеть новоиспеченного муженька ей пришлось недолго. После пары неудачных махинаций тот оскандалился чуть больше, чем ему могли простить. И хотя убрать с должности его никак не решались в связи с весомым компроматом, который имелся у него на верхушку, о себе дали знать стресс, переживания, беспорядочные связи, калорийная пища и алкоголь, которым он столь беспечно предавался в свои немолодые годы. Так внезапно случившийся с ним инфаркт стал идеальным разрешением вопроса для всех сторон. Его проводили в последний путь как истинного патриота, скорбящей вдове перешли все земельные и золотовалютные владения, ну а вакантную должность поручили более сговорчивому протеже.

– Ну конечно, дорогая, именно за этим я и пришла! – когда пальцы руки заканчиваются, восклицает Вики.

И вовсе не из вежливости, а из пожирающего ее любопытства. Все это время она не перестает гипнотизировать черно-белый снимок. То приближая, то отдаляя его, она вглядывается в выпяченные скулы, хмурые брови и глаза, которые, несмотря на бесцветность фото, кажется, излучают пенность бурлящей лазури. Но снимок слишком стар, чтобы определить, кто этот молодой человек, что на нем изображен. Еще одна загадка – аккуратно оторванные края половинки фотографии. Недостающий пазл кажется Вике самым легким. Она кивает на Лидию, но та отрицательно качает головой.

– Когда-то между первым и вторым… Или вторым и третьим… Впрочем, очередность моих браков здесь не важна, – спешная речь с придыханием делает ее голос непохожим на себя. – В то время я была молода и ненасытна, а он безумец, не признающий границ. Мы влюбились друг в друга без памяти. Он начинающий ученый и бунтарь, я алчная красавица и трусиха. Я сразу поняла, что ему не стать одним из нас. Слишком свободолюбивыми были его мысли, слишком непокорным казалось все, что он говорит. Я боготворила и стыдилась его одновременно. Восхищалась его умом и смелостью, но скрывала наши отношения от публики. Он был бездной, которую я не решалась познать. Бушующим океаном против протухшей гавани, которую выбрала я. До последнего он сражался за мой разум, верил в мое «я»… «Я» – слово, значение которого мне не было ведомо. Это самое «я» выбрало чиновника с репутацией и стабильным положением, а главное – кошельком столь же внушительного размера, как его собственный живот. Я научилась не оглядываться, но имя его и по сей день преследует меня ударами кнута. Какие бы подножки ни ставила ему судьба, какие бы препятствия и испытания на него ни обрушивались, он вышел из игры победителем, в то время как я… – Лидия стирает скупую слезу воспоминаний и небрежно машет рукой. – Ты и сама видишь, в кого я превратилась. Старая сентиментальная кляча, слишком поздно осознавшая, что победитель не тот, кто приходит к цели первым, но тот, кто не растерял по дороге честь и достоинство.

Парализующий страх заставляет Вики вжаться в сиденье кресла. Она догадывается, кто изображен на фотокарточке, но все еще отказывается верить в безумство своей подруги. Внезапным рывком Лидия припадает к лацкану ее жакета и пылающим шепотом говорит:

– Помни мои ошибки и никогда, слышишь, никогда их не повторяй!

Она трясет ее за плечи и заглядывает в огромные глаза пустыни. В них читается тысяча «но» и грязные ругательства. Эта сумасшедшая заставила ее нюхать свое белье! Скажи она ей раньше про любовника, стала бы она ввязываться в ее затею? Но кто же знал, что человек на фотографии и есть Иван Дуров? Господи, с его смертью все словно выжили из ума! Ладно бы только старуха, но она… Она-то что творит? Усиливающиеся толчки угрожают перерасти в десятибалльное землетрясение, если она не поклянется, что доведет начатое до конца. Но позвольте-ка на минуточку…

– Все не так просто, как мы ожидали! – она отталкивает Лидию и вскакивает с места. – Все словно с цепи сорвались в поисках его преемника. Репортеры, силовики рыщут с запалом гончих. Давид лично и без предупреждения врывается в мой кабинет. Он, словно коршун, рассекает воздух над добычей… Что ты прикажешь мне говорить? Что прикажешь делать?

Умоляющий взгляд Вики испепеляет непонимание. Лидия наполняет еще один бокал и протягивает ей. В движениях ее подруги вновь читаются холодность и расчетливость, присущие только ей.

– Не позволяй обстоятельствам посадить себя на крючок. Не позволяй этим гадам загнать себя в золотую клетку. Не позволяй им сделать с тобой то, что они сделали со мной.

Стремительно расхаживая по комнате, Вики ухмыляется в ответ. Легко говорить той, кому нечего терять. Ее отставка – чтобы она ни значила – не может навредить ее неиссякаемым резервам в офшорах, а вот Вики… С чем останется она, если их невинная шалость обернется катастрофой?

– Зачем ты втягиваешь меня в свои семейные разборки? Неужели в тебе нет ни капли человеческого сострадания?

– Ты знаешь, что это не так. Я хочу помочь тебе.

– Мне-е-е? – Вики заходится истерическим смехом. – Как и с какой стати тебе кому-то помогать? В своей жизни ты и пальцем не пошевелила ради другого человека. Ты используешь людей, как презервативы…

– Мне не все равно, как умирать! – она перебивает ее грубым тоном и закуривает сигарету. Ее руки предательски дрожат, но голос все также непоколебимо уверен. – Знаешь, чем отличаются поступки обычного подонка от подонка-эстета? Тем, что последнему не все равно, как подыхать. Мы обе совершили бесчисленное количество ошибок. И, в отличие от тебя, у меня нет времени их исправлять. Я хотела быть главным голосом, но моя жизнь оказалась бессмысленной партитурой. Все, что я могу сказать в ее финале – МНЕ НЕ ВСЕ РАВНО.

– Не все равно что?

– Все, что останется после меня.

– Исправлять свои ошибки за счет других – очень удобный выход, – с презрением заключает Вики. – Но я не стану впредь ему лгать. При первой же встрече я расскажу ему правду.

Их полные ненависти взгляды пересекаются, словно скрещенные шпаги. Но она не уступит ей. Она больше не позволит обвести себя вокруг пальца. Стремительным движением Лидия вырывает из ее рук снимок и размахивает перед ее лицом.

– Ты ведь знаешь, это и есть правда!

– Знаю? Что я знаю? – вытянувшись коброй, она готова впиться в глотку мерзкой обманщице. – Ровно столько, сколько ты позволяешь мне знать.

– Только не прикидывайся жертвой, – ее слух стегает плетью раскаленный смех. – Ты хотела этого не меньше моего!

– С чего бы это? – в ее голосе все еще слышится надменность, но она знает, что этим вопросом ставит себе пат.

– Потому что ты любишь его.