Читать книгу: «Fake you», страница 2

Оксфорды Church's, брюки из тончайшей итальянской шерсти, закатанные манжеты рубашки, в одной руке перекинутый через плечо пиджак, в другой – стакан с чистым виски. Все это можно назвать скучной джентльменской классикой, если бы не очевидные манеры бунтаря, где учтивость и стать граничат с принципиальной пренебрежительностью к устоям в обществе.

– Мне нечего скрывать, – его спокойный тон только подтверждает ее догадки.

– Неужели? – ее взгляд не отпускают его руки, под напором которых кажется, что стакан разлетится на осколки. Она представляет, как они могли бы ласкать и заставлять подчиняться ее хрупкое тело. – В вашем идеальном образе столько говорящих деталей, не хватает лишь одной, чтобы окончательно определить вашу рыночную котировку… Тик-так.

Его брови удивленно ползут вверх, пока он весь не превращается в лавину смеха.

– Может быть, они говорят за тех, кому больше нечего о себе сказать? Я же предпочитаю, чтобы за меня говорили мои поступки, а часовыми достижениями пускай гордятся их мастера.

Такая самоуверенность заставляет им любоваться. Он говорит не против нее, но против штампов, которые она безуспешно пытается на него повесить.

– Весьма громкое заявление, учитывая, что в округе мне известны все сколько-нибудь приличные финансисты, юристы и нефтяники… – присаживаясь за будуарный столик, она склоняется над ним и шепчет лишь губами: – А вот ваше лицо я и мельком не припомню на страницах даже самых захудалых интернет-газетенок.

– Я в городе недавно, – замечает он добродушно и с некоторой паузой. – Но полагаю, вы еще услышите обо мне.

– Предупреждаю: с женатыми я дел не имею, – скороговоркой произносит она то, с чего обычно начинает вечер с заданной целью.

– Я никогда и не был.

Едва уловимая улыбка скользит в уголках его рта. В ушах громыхают басы, на соседней софе предаются оргии, но между ними все так же висит тишина. Она дает ему минуту, затем две, но ожидаемой кульминации не наступает. Он продолжает испепелять ее выжидающим взглядом даже тогда, когда она допивает последний глоток вина.

– И вы не желаете угостить меня бокалом? – не скрывая раздражения бросает она, словно пощечину, когда в одно мгновение ее запястья оказываются у него в руках.

– А чего бы вы желали на самом деле?

Такая дерзость заставляет ее содрогнуться.

– А если вовсе не вас, а лишь маленькую чашечку эспрессо? – слышит она со стороны свой пылающий шепот.

– Значит, вас интересует только секс…

Не в состоянии разобрать, вопрос это или утверждение, она отвечает, чтобы на большее он и не рассчитывал, и покорно следует за ним. Вместе с приватными комнатами позади остается и ее рассудок. Когда двери лифта закрываются, чувство самосохранения возвращается лишь на долю секунды.

– Куда вы меня ведете?

– Вы боитесь?

В ответ на надменный смех он прижимает ее к стене. Бесцеремонные руки упираются над ее головой. Он пытает ее взглядом и бездействием. Такая высокомерность вызывает в ней протест. Она жаждет оттолкнуть прочь его нахальное лицо, но вместо этого грубо вцепляется в волосы и привлекает к себе. Когда их губы соприкасаются, он первый с жаждой проникает в нее. Чувствуя, как в нем растет напряжение, она уже не различает, это все еще поцелуй или что-то более глубокое.

Внезапно он отстраняет ее и грубо сотрясает за плечи. На его лице нет и следа от той страсти, которую она успела себе вообразить.

– Мы возьмем такси и снимем номер подальше отсюда.

Растворяясь в его объятиях, она закрывает глаза. На заднем сиденье автомобиля она вновь ощущает тепло его рук. Все увереннее они опускаются ниже и ниже. С каждым движением он лишает ее частички себя, словно по праву забирая то, что должно принадлежать ему одному. Это новое для нее ощущение невероятно злит и в то же время доставляет ей удовольствие. Теряясь во времени и пространстве, она не помнит, как они оказываются в номере. Впервые она признает, что абсолютно не контролирует ситуацию. Кроме того, ее контролирует кто-то сторонний, кого она не знает вовсе.

– Я пьяна, и вы этим пользуетесь! – она делает попытку отстранить его властные руки, бесстыдно ласкающие ее тело, будто оно его собственность.

– Тебя пьянит надменность, и ты жаждешь, чтобы я сломил ее.

В комнате эхом раздается звон пощечины. Но это лишь раззадоривает его пыл. Одной рукой он заводит прозрачные кисти ей за спину, второй жадно срывает одежду. Она тает в его руках, словно льдинка в объятиях лучей солнца. Земля уходит из-под ног, и она окончательно сдается под его напором. Неторопливо расстегивая рубашку, он бросает ее на кровать. Перед ней предстает тело, изнуренное силой воли и тренировками. От левой руки и до самой груди тянется татуировка в виде бесконечных витиеватых линий. Но во всей этой брутальности есть нечто противоречивое. Что именно, за пеленой шампанского она осознает не сразу. Вглядываясь в рельеф его тела, в сжатые в полоску губы, она ищет его глаза. Их проницательность и теплота – вот что ломает весь образ…

В одних чулках и кружевном белье она ощущает беспомощность и в то же время безграничную власть. Когда он склоняется над ней, она властно прижимает его к себе. Отвечая повелевающей резкостью, он покрывает ее грудь жадными поцелуями. Его дыхание становится тяжелым и прерывистым. Внутри нее заполняется пустота, а в голове кружится от алкоголя и удовольствия. Она не помнит, где она и с кем она. Она портовая шлюха, бесстыдно жаждущая, чтобы ею обладали. Именно это чувство она так долго стремилась испытать.

3

Все, что я делал, я делал для своей страны.

Пол Пот

Несмолкающий телефон заставляет ее открыть налитые свинцом ресницы. Незнакомая комната, смятая постель, и рядом никого. В голове гудит колокол. С трудом припоминая детали прошлой ночи, она судорожно пытается нащупать на прикроватной тумбочке источник звонка.

– Доброе утро, госпожа… – учтивый голос зависает на долю секунды в вежливой паузе, но этого достаточно, чтобы осознать, что с ней говорит метрдотель и ее имя ему неизвестно. – Вы просили разбудить вас в восемь часов.

– Неужели? – в ее голосе скользит сомнение. – Лично я просила вас об этом?

– Не совсем так, госпожа. Об этом распорядился мужчина, что был с вами в номере.

– Ах да, конечно… – значит, ей не приснилось, она напилась до беспамятства и отдалась первому встречному. – Благодарю за заботу, – как можно сдержаннее отвечает она и незамедлительно кладет трубку. От количества выпитого тело отказывается повиноваться. Дрожащими руками она дотягивается до стакана с водой, услужливо стоящего здесь же, рядом с телефоном. Однако вкус аспирина заставляет ее содрогнуться. Такая забота выходит за рамки всякого приличия, черт бы его побрал! Но, несмотря на гнев и усталость, ей хочется смеяться. Одолевающие ее чувства наслаждения, похоти и стыда кажутся посильнее дорожки чистейшего кокаина.

В комнате вновь раздается звонок. На этот раз ее мобильного телефона. Поиски сумочки среди разбросанных по комнате вещей занимают вечность, пока, наконец, в трубке не раздается извиняющийся писк ее ассистентки.

– Госпожа Гордон, господин Эпштейн не может до вас дозвониться! Он срочно требует с вами встречи!

– По какому вопросу?

Впрочем, о чем это она говорит… Он никогда бы не снизошел до объяснений обслуживающему персоналу причин своего визита. И в этом весь он. Лишь одну поправку следует внести: за обслугу он принимает всех, кто на него работает, в том числе и ее. Безуважительное отношение для него вовсе не способ кого-то оскорбить или унизить, а лишь естественное продолжение его натуры. Но однажды это приняв, ты подчиняешься его воле окончательно. И что бы она себе ни воображала, она всего лишь один из грязных инструментов по исполнению его желаний, и плату она получает соответствующую.

– Направьте за мной водителя… – разглядывая вид из окна, она пытается найти менее подозрительный объект, чем просто отель или генеральная прокуратура напротив. – И скажите господину Эпштейну, что встречаемся в десять.

– Конечно, госпожа Гордон!

Она отключает телефон и снимает свои трусики с абажура светильника. Незапланированный вечер удался, но день обещает быть еще жарче. Обычно в это время частный самолет ее босса, оформленный на семью друзей дальних родственников, держит курс на местный лазурный берег для невыездных чиновников. Должно было случиться нечто из ряда вон выходящее, если он рвется поработать накануне выходных, размышляет она, повязывая шелковую ленту на рубашке. Взъерошенные волосы, опухшие веки и весь измятый костюм – хуже этой картины в зеркале она еще не видела. Она не может предстать в таком виде перед подчиненными и тем более перед ним. Во что бы то ни стало она должна успеть переодеться и сделать укладку.

Пока она ищет вторую туфлю, она уже сожалеет, что незнакомец исчез, и тут замечает на столике в холле конверт с надписью «Прекрасной леди». Бумага еще хранит его аромат. Впрочем, она тоже… Она тоже не принимала душ и все еще ощущает прикосновения его рук. Настырно вибрирующий в кармане телефон возвращает ее в реальность. Вызывающий абонент – «Давид Эпштейн». Она бросает записку в сумочку и выбегает прочь.

При упоминании имени ее босса присутствующие имеют обычай томно вздыхать и замирать в предвкушении самого́ совершенства. Не очень высокий рост компенсируют атлетический торс, выразительные скулы, холодный, как айсберг, взгляд с неотъемлемым прищуром, белокурые волосы с налетом пепла на висках и любовь к костюмам на заказ от Brioni. И хотя на безымянном пальце значится кольцо, а о количествах любовниц слагаются легенды, у многих в глазах читается вопрос относительно его ориентации. Слухи подогревают и тот факт, что с женой на публике он почти не появляется, а о своем происхождении и вовсе никогда не говорит. Однако в каждом интервью непременно повторяет, что и без богатеньких родителей сумел выстроить карьерную лестницу, стремящуюся исключительно вверх. Завистливые биографы копают со скоростью гончей, но получают лишь жалкие крохи, которые он сам время от времени подкидывает в огонь.

Как и полагается в наше время всем состоявшимся личностям, карьеру он начинал с разведки. Говорят, не задалось. Но кто пробовал, тот знает: просто так эта сфера не отпускает. Правда это или ложь под прикрытием – обычным смертным не узнать. Достоверно известно одно: он занялся рекламой и пиаром банковских и финансовых структур, когда страна еще и слов таких не знала. Это обеспечило ему солидный доход и ценный опыт по отмыванию репутаций сомнительных фирм и созданию успешных маркетинговых акций, продающих мало кому потребный продукт. Но с особым удовольствием он брался за заведомо провальные кампании. Умело убеждая людей вкладывать деньги в проекты, не выдерживающие ни малейшей критики, он, словно гипнотизер, повелевал волей сотен тысяч любителей лотерейных билетиков. «Банки обещают вам доход в пять процентов? Не слушайте зарвавшихся буржуев! За доверие ваших сбережений нам вы получите двести процентов в год! Конечно, нам никто не верит. Наши конкуренты платят грязным газетенкам, чтобы те марали наше имя. Но мы выше этого. Мы не станем оправдываться в том, чего не совершали. Мы покажем им, как из ничего сделать все». Когда проекты сгорали вместе с миллиардными вложениями простых граждан, он умел обставить дело так, что обманутые вкладчики оставались довольны уже тем, что они потеряли не так много, как организаторы или крупные инвесторы проекта. «Да, сегодня удача отвернулась от нас. Но выигрывает тот, кто не сдается. Будет праздник и на нашей улице. Настанет время, когда вам не придется больше считать копейки от зарплаты к зарплате. Надо лишь немного запастись терпением».

Несколько успешно обанкротившихся проектов создали ему блестящее реноме. На рынке пиарщиков его имя возглавляло чарты самых желанных менеджеров, а он тем временем, обзаведясь правильными контактами, вошел в круг чиновников и прочей государственной элиты. Сначала пузатые, лысоватые старички недоверчиво смотрели на молодого энергичного красавчика. Однако после того как тот не только умело замял скандал об исчезновении нескольких миллиардов из бюджета одного провинциального городка, но и добился перевода оболванившегося чиновника на крупный пост в столице, уважение к его персоне не знало границ. Вскоре ему доверили восстанавливать репутацию государства внутри страны и репутацию страны в глазах соседей. Названия его должностей не раз менялись: начальник, первый советник, министр по особо важным делам, но суть всегда заключалась в том, чтобы создавать, направлять и контролировать идеалы родины в умах и сердцах ее граждан.

– В кои-то веки господин Эпштейн пожаловал к нам в столь ранний час! – восклицает она, обнаруживая его в своем кресле с небрежно закинутыми на стол ногами.

На его лице типичная ухмылка, он в темно-синем костюме в шотландскую клетку и замшевых лоферах. Пальцы выжидающе стучат по столу рядом с двумя выпитыми чашками эспрессо.

– Как потрахались вчера?

Холодный тон выдает его неравнодушие. Нельзя сказать, что она не предвидела такого вопроса, но на нее определенно кто-то напел. В попытке скрыть напряжение ее громкий смех разлетается эхом по аскетично обставленному кабинету. На сто квадратных метров с окнами в пол из мебели приходится овальный стол и два гостевых кресла. Единственным декором можно считать развешанные на стенах снимки победителей World Press Photo.

– Тебе виднее, – едва склонившись над столом, она пролистывает новостную сводку. – Я думала, ты по делу, а тебе, как всегда, видимо, нечем заняться.

– В отличие от тебя, меня волнует репутация подчиненных, – он неспешно огибает стол и останавливается в полушаге за ее спиной. – Если ты считаешь, что твой соблазнительный зад всегда будут прикрывать, то спешу тебя разочаровать и советую незамедлительно искать замену своей покровительнице. Ей готовят отставку.

Он приближается к ней с каждым словом, пока не вдыхает аромат ее волос. Его ладони широко расставлены над ее руками, так что ей некуда бежать.

– Ты ведь не думаешь ничего плохого обо мне, правда? Я лишь считаю, что дорогу надо уступать молодым. И ты тому пример. Хотя благодарности от тебя я так и не дождался…

Его намерения ей прекрасно известны. Он прогнул ее, но сломить до конца, даже если она потеряет свою единственную опору, она не позволит.

– Ах, если бы я только мог превратить твое презрение в любовь, я бы захлебнулся от ее избытка! Но ты столь высокомерна, что лишаешь меня удовольствия насладиться хоть какими-нибудь эмоциями… Ну, не будь же такой занудой, посмотри на меня, детка!

В попытке высвободиться из его рук она делает резкий шаг, но все тщетно. Он держит ее в железных оковах.

– Не думаешь же ты, что я стану тебя насиловать? – искренне удивляется он. – Но однажды я сделаю так, что ты сама станешь умолять меня взять тебя, и тогда я подумаю, стоишь ли ты…

Неуверенный стук в дверь прерывает его монолог. Громкое «Войдите» позволяет ей вырваться на свободу. На пороге топчется испуганное существо с глазами филина.

– Госпожа Гордон, вы просили принести отчет по публикациям независимых блогеров…

– Эй, как тебя там! – прерывает ее голос, подобный раскату грома. – Тебя не учили секретарским манерам? Думаешь, может быть кто-то или что-то важнее в этом кабинете, чем председатель совета директоров Национального медийного холдинга? Это я, слышишь, я руковожу всеми СМИ в стране!

Его ярость, словно невидимые электрические токи, парализует все живое вокруг. От страха ее ассистентка не смеет пошевелиться. Втайне Вики обожает наблюдать за эмоциями и реакцией людей. Еще минуту назад она сама была ланью в руках хищника, но теперь его внимание переключено на новую жертву. Предчувствуя, что разговор с Давидом не окончится сам собой, она попросила ассистентку вскоре заглянуть в ее кабинет. Как оказалось, ее опасения были не напрасны. Он готовится отправить в отставку ее единственную защиту. Но почему она сама не сказала ей об этом? А что, если… Прежде чем она успевает сформулировать мысль, ее тело пронзает леденящий озноб. Что если он догадался обо всем и теперь самодовольно мстит им за это?

– Дорогая, неужели я тебя удивил? – невинным тоном спрашивает он, поглаживая ее волосы, будто послушного пса.

– Твоя безжалостность ни для кого не новость, – одернуть его руку было бы слишком банально, как ни в чем не бывало, она пролистывает распечатки. – Меня удивляет одно: зачем тебе это надо? Прежде ты не занимался бессмысленными рокировками. Тогда зачем сейчас убирать фигуры, которые вовсе не мешают твоей игре?

В эту минуту его лицо приобретает заговорщицкий вид, словно только что она стала сообщницей одного из его темных делишек. Впрочем, не только что, а уже как десять гребаных лет она подчищает за ним всякого рода дерьмецо, нарумянивая, припудривая и подавая его на золотом блюдечке для публики по первому же его зову.

– У меня есть все, но я хочу куда больше… – вместе с дымом закуренной сигары по комнате расползается его едкий смешок. – А пока ты будешь метаться в поисках новой крыши, скажу сразу: выбора у тебя нет. Так что будь со мной посговорчивее. А теперь обсудим то, собственно, зачем я пришел. Есть объект, репутацию которого приказано уничтожить. Вы будете работать параллельно со службой безопасности. На этой флешке все, что мы на него имеем. Пока довольствоваться приходится малым. У нас нет ни фотографий, ни адреса объекта. Мы знаем лишь то, что он прибыл в страну несколько дней назад и именно он станет преемником инженерной лаборатории Дурова. Старик, как ты знаешь, внезапно скончался, и на днях его адвокат готовится объявить имя наследника. Предполагается, что им станет единственный законный сын, который все это время то ли пропадал в лечебнице для душевнобольных, то ли кутил с девочками по заграничным курортам…

– И все это происходит накануне, когда его лаборатория готовится представить миру некую сенсационную разработку! – подхватывает она. – Какую именно – держится в строжайшей тайне и бла-бла-бла… Но какая конечная цель всего этого? Сорвать презентацию? Засадить преемника за решетку?

– Не так быстро, дорогая… – едва раскуренная сигара вонзается в край стола и крошится под напором клокочущего злорадства. – Если их разработка – это то, о чем мы думаем, то сначала надо заполучить формулу. Так что пока ваша задача – лишь хорошенько подготовить почву.

– В чем мы можем его подозревать?

– Повод вы вольны придумать сами. Начните с грязного прошлого, шлюшек, наркотиков… Все как обычно. В ближайшее время мы скажем, где его искать. А пока изучайте то, что есть на флешке, и размышляйте над темами для будущих сюжетов.

Как со станка, чеканящего монеты, с его губ слетают четкие и резкие слова. Объект разговора явно задевает его больше обычного, думает она, когда он завершает разговор непоколебимым предложением поужинать в «Assunta Madre».

– Милый, я бы с радостью, но дела не дают покоя, – она невинно хлопает ресницами, когда мысленно ее уже здесь нет. – Но уверена, этим вечером ты не останешься один. А сейчас, извини, мне пора на редакторскую летучку.

Еще с минуту она топчется на месте, в сотый раз вопрошая себя: недоступная, оттого и желанная? Едва ли. В его-то положении, когда все красные дорожки стелются под подошвы его ботинок, ему есть из кого выбирать. Из года в год она представляет себя маленькой обезьянкой на цепи, фавориткой циркача-повелителя, забавно дергающей лапками в такт его музыке. Но стоит лишь однажды оступиться, как ей тотчас свернут шею и заменят более поворотливой самкой. Ее головокружительная карьера – следствие его прихоти и извращенных игр, правила которых не поддаются логике, потому что в них ее нет. Не играть нельзя. Выиграть невозможно. Остается балансировать на грани острия, над пропастью безумия и держать тактику неприступной загадочности.

– Если бы ты только не был женат… – целуя кончики пальцев, она прикасается к его щеке. – Я была бы первой в очереди за твоим сердцем.

– Все может случиться, – с жадностью перехватывая ее ладонь, он прижимает ее к себе. – И тогда у тебя не будет возможности отвертеться.