Читать книгу: «Хроники пана Бельского. Книга первая. Манускрипт «Чародея»», страница 2

Дочитав главу, Мартин бережно уложил книгу, в оббитый синим бархатом особенный футляр, с указанием на его торце тисненными золотистыми буквами названия книги, отнес его в хранилище и поставил на своё место в книжном шкафу. Для размещения своей коллекции, кладовую, примыкавшую к кабинету, он переоборудовал в книгохранилище с прочными стенами и дверью, установив там по периметру помещения специальные шкафы. Тем самым у Бельского получился не то большой книжный шкаф, не то большой книжный сейф.

Вернувшись в гостиную, Мартин допил из дубовой кружки свой любимый клюквенно-брусничный морс, и направился принимать душ. Кот, приоткрыв левый глаз, дернул правым ухом и проводил рассеянным взглядом проживавшего в его квартире человека до выхода из комнаты, после чего вновь закрыл глаз и продолжил бездельничать.

Мартин сознательно долго стоял под обжигающими струями ледяной воды, выводя себя из кисельного состояния. Через тридцать восемь минут к нему должен был прийти гость, встречать и общаться с которым стоило с максимальной собранностью и осторожностью. Выйдя из душевой и растираясь докрасна полотенцем, он вспомнил свой вчерашний визит к фрау Зингер.

Под великолепные шоколадные эклеры от пана Богуслава и чудный кенийский кофе, всегда умело приготовленный поваром фрау Зингер, они долго беседовали с ней за столом на открытой террасе её дома в южном фешенебельном предместье Вильни. Мудрая Эльза Зингер всегда безошибочно угадывала настроение и пожелания своего молодого друга, по крайней мере, ей так думалось, и старалась выбрать тему беседы, интересную ему именно в настоящий момент. Вчерашний разговор в основном касался последних событий, происходящих в Германии и связанных в основном с деятельностью нового канцлера Адольфа Гитлера. Выбор темы был не случаен и обусловлен тем, что Мартин планировал в октябре ехать по коммерческим делам своего магазина в Германию, а заодно хотел посетить Франкфуртскую книжную ярмарку.

Перед самым расставанием фрау Зингер, заметно нервничая, попросила Мартина встретиться с одним человеком. Она сумбурно попыталась объяснить ему, что этот человек сам, и довольно настойчиво, просил её организовать их встречу. Что при прочих обстоятельствах она никогда бы не выступила бы в роли просителя от его имени, но когда-то этот человек оказал ей весьма значительную услугу, и как говорится – «пришла пора платить по счетам». Бельский спокойно прервал её мучительный монолог и назначил встречу у себя дома в пять часов вечера следующего дня.

Ровно в пять часов вечера резкий звук дверного звонка попытался разрезать ватный воздух квартиры, но мгновенно захлебнулся в духоте ещё на пороге прихожей. Переодетый в легкий костюм для игры в гольф и летние сандалии Мартин отворил замок первой двери, но приоткрыл её совсем немного, подперев снизу как упором стопой правой ноги. Взглянув в смотровое решетчатое окошко второй наружной двери, он увидел на лестничной площадке не высокого, коренастого, уже начинающего грузнеть, мужчину лет шестидесяти с пышными усами и бакенбардами в модном кремовом костюме. Рядом с ним в сером сюртуке возвышался довольно устрашающей наружности здоровяк, с грубыми чертами рубленного каменного лица неандертальца, в глазах которого чётко отражалось значение полного математического нуля.

– День добрый, Мартин Юрьевич! – не громко поздоровался первый мужчина, с еле заметным поклоном головы, – Надеюсь, я не сильно утруждаю вас своей просьбой о встречи?

– Не надейтесь, пан Мирский, утруждаете, и весьма, – ответил Мартин, открывая вторую дверь и пропуская в квартиру визитёра.

Следовавший за гостем его сопровождающий был остановлен резким движением руки Мартина, весьма болезненно ткнувшей верзилу в грудь.

– Дядя, а вот тебя-то, я не приглашал! Иди-ка, похлебай чудный какао в кафетерии на первом этаже, может тебе после этого чего-нибудь доброго сделать захочется, – проговорил Мартин и, не дожидаясь попытки возражения, быстро захлопнул обе двери. Дверные замки защёлкнулись друг за другом с лязгом винтовочных затворов.

Гость пожал плечами, снял шляпу, положил её вместе с увесистой тростью на столик в прихожей и вопросительно посмотрел на хозяина квартиры.

– Прямо по коридору и налево. Я через минуту буду, – произнес Мартин, направляя гостя в кабинет, а сам отправился в столовую.

Разглаживая свои пышные усы, Мирский прошел по указанному маршруту. Войдя в кабинет, он заглянул в приоткрытую дверь книжной комнаты, где начал рассматривать в запертых шкафах наименования книг на торцах футляров. За этим занятием его и застал Мартин, вернувшись с подносом бокалов с напитками и полной вазой фруктов.

Адам Винцентович Мирский вышел из хранилища, и мимоходом взглянув на часы, устроился в кресле напротив массивного стола, внимательно наблюдая за Мартином, который в это время сервировал маленький столик у входа в кабинет.

Пан Бельский производил солидное впечатление на пана Мирского. Рост метр восемьдесят, русоволосый, интеллект в голубых глазах на красивом породистом лице, отточенные и плавные движения сильного и независимого человека. Мартин не был атлетом, но Мирский прекрасно осознавал, что отлично скроенная фигура Бельского, это фигура не выставочного спортсмена. Это тренированное тело матёрого хищника, побывавшего во многих переделках и умеющего выживать в любых условиях. «Он не для спортивных поединков за очки и баллы. Он для схваток на смерть ради жизни» – не без грустного чувства легкой зависти стареющего мужчины отметил про себя Мирский.

Мартин закончил сервировать столик, подкатил его к гостю, после чего, заперев дверь книжной комнаты, с бокалом морса и тарелкой очищенных лесных орехов уселся во главе своего стола.

Отпив из одного бокала холодный морс, поморщившись, Мирский отправил в рот несколько виноградин и пристально посмотрел Бельскому прямо в глаза. Мартин, не отводя своего взгляда от Мирского, невозмутимо забрасывал себе в рот орешек за орешком, медленно их пережевывая. В это время в кабинет вошел Пачвара, равнодушно оглядел мизансцену, несколько дольше задержав свой взор на Мирском, развернулся и с чувством королевского пренебрежения удалился на кухню, после чего Адам Винцентович первым прервал молчание:

– Наслышан о вашей коллекции книг, Мартин Юрьевич. Но признаться даже беглого взгляда достаточно, чтобы понять, слухи о ней не соответствуют реальности. Ваша коллекция впечатлила и превзошла мои ожидания, поверьте давнему знатоку и ценителю дорогих вещей.

– Считайте, что дань уважения хозяину дома вы отдали. Ответного комплемента от меня вы не дождетесь, так что прошу переходить сразу к делу. Чем обязан, столь навязчивому вниманию? – произнес в ответ Мартин, встав из-за стола и поднося коробку сигар Мирскому.

Адам Винцентович выбрал одну из сигар, раскурил её от поднесенной зажигалки и, дождавшись, когда Мартин, поставив перед ним пепельницу, вернулся на свое место, продолжил:

– Я также наслышан о вашем стиле общения с людьми, который вызывает у некоторых наших общих знакомых как минимум удивление. Но большинство из них считают вас просто хамом. Но кто я такой, чтобы судить? Все мы не без странностей, не без своих чудаковатостей и грехов…

– Мне уже совсем становиться скучно, Адам Винцентович. Вы не психиатр, не священник, и не пришли обсуждать отклонения моей психики или мои грешные помыслы. Я с вами встретиться согласился лишь только потому, что с надеждой ожидал услышать занимательное повествование. В противном случае, можете с чистой совестью присоединяться к своему зверьку в кафетерии на первом этаже, – не дослушав, перебил Мирского Мартин.

Мирский рассмеялся в голос, по юношески звонко и зло.

– Я обескуражен и заинтригован, пан Бельский. Давно так никто не разговаривал со мной. Столь бесцеремонно и без почтительного уважения. Хотя вы прекрасно знаете, кто я, – отсмеявшись, сказал Мирский, и потянулся к бокалу с минеральной водой, который выпил в три больших глотка, и сквозь пустой бокал, зажмурив левый глаз, словно прицеливаясь, посмотрел на Мартина.

– Кто вы, пан Мирский, действительно для меня не секрет. Вы очень крупный, я бы даже сказал масштабный … вор и разбойник. Знаменитый контрабандный король Виленского края. Правда, если меня правильно проинформировали, вы вроде как отошли от своих, так сказать, «непрезентабельных делишек». Но у меня нет никакого желания продолжать этот вечер знакомств, Адам Винцентович, поэтому, будьте так любезны, расскажите мне о причине, по которой вы захотели встретиться со мной, – уже без иронии, с чувствительным металлом в голосе ответил Мартин.

– Я буду более чем краток, пан Бельский. У моего помощника, которого вы оставили за дверью, портфель с полицейскими документами, которые касаются как дела о пропаже моей дочери, так и дела о найденном вслед за этим трупе неизвестной женщины. У нашей полиции, при всём её усердии, ничего пока не получается. Я оставлю их вам до завтрашнего дня. Прошу вас просмотреть их. Собрав о вас информацию, а мои возможности я, думая, для вас тоже не секрет, я сделал вывод, что вы сможете помочь несчастному отцу найти его любимую дочь. Извините за родительский драматизм. Прошу поверить, я действительно в очень тяжелой ситуации, можно сказать почти в отчаянии. Позже я объясню вам, если, конечно, вы заинтересуетесь моим предложением, почему обращаюсь именно к вам, а не подключаю к розыску иные свои возможности. Завтра также в пять часов вечера к вам за документами заедет мой помощник, и если вы согласитесь мне помочь, он отвезёт вас ко мне, где мы сможем обсудить всё более детально и обстоятельно, – закончив говорить, Мирский, явно нервничая, затушил сигару, поднялся и быстрым шагом направился в прихожую.

Взяв со стола шляпу и трость, он резко обернулся к следовавшему за ним Мартину и протянул руку для прощального рукопожатия. Бельский, пожимая её, заметил, как резко потухли глаза у Мирского и чётче проявились морщины на лице, от чего тот сразу как будто состарился на десяток лет. Его поначалу бравый и невозмутимый вид, являл собой не более чем личину человека, научившегося за много лет не проявлять своих настоящих эмоций и чувств, а показывать окружающим его людям только то, что заставляет их подчиняться его воле. Но представление закончилось, они понимали друг друга, как ни кто другой, эти две ягоды одного поля, пусть и растущие на разных его краях, поэтому разыгрывать далее комедию после сказанного было уже ни к чему. Мирский действительно нуждался в помощи.

Открыв входные двери, Мартин без удивления обнаружил за ними стоящего на лестничной площадке почти по стойке «смирно» помощника Мирского с портфелем в руках. Адам Винцентович, опустив низко на глаза полы своей шляпы, быстро вышел и, проходя мимо «неандертальца», молча указал тростью на портфель и Мартина. Тот моментально передал свою поклажу вышедшему из квартиры Бельскому и поспешил за своим патроном.

Насвистывая мелодию арии Лоэнгрина, Мартин вернулся в квартиру, запер двери и отнес портфель в кабинет. После зашел в гостиную, взял на руки кота и, почёсывая его за ушами, подошел к окну, которое находилось как раз над центральным входом в кондитерскую. Его посетители только что отбыли восвояси в черном «Mercedes-Benz 770». Бельский под благодарное урчание Пачвары, ухмыляясь чему-то своему, продолжал задумчиво смотреть в сторону удалившегося автомобиля.

03

Прихватив с собой кувшин молока, стакан и тарелку с куском свежеиспеченного земляничного пирога, который принесли ему из кондитерской, Мартин устроился в кабинете за столом с документами, привезенными Мирским. Во время своей работы, связанной как он сам выражался с непосильными и вредными для здоровья мозговыми нагрузками, он любил «чего-нибудь пожевать». Со временем, перепробовав много чего разного, он остановился на двух видах «чего-нибудь пожевать», одним из которых и было молоко со слоеным земляничным пирогом.

Первую папку Мартин начал изучать с просмотра находящихся в ней нескольких фотографий Барбары. Мирская действительно, как считали многие, была красивой женщиной, но сам Мартин отнес её к тому типу красавиц, которых он называл «ледяными кралями». После их поцелуя не покидает стойкое ощущение того, что губы начинают саднить и кровоточить так, будто они соприкоснулись в морозный день с острым краем куска холодного льда. При этом сами «крали», считал Мартин, это прекрасно осознавали, и получали наслаждение вовсе не от самого поцелуя, а именно от той паники, которая после охватывала их любовников от этих мерзких ощущений своих кровоточащих губ. Для самого же Бельского главным критерием женской красоты всегда являлось его желание незамедлительно до этой женщины … дотронуться. Прикасаться к Барбаре Мирской ему хотелось не больше, чем к грациозной… морской медузе.

Изучив же документы полицейского расследования её предполагаемого похищения, Мартин выяснил для себя следующее.

Пятого июля в девять часов утра Барбара Адамовна Мирская прибыла в дирекцию фонда из дома за рулем личного кабриолета «Fiat 114 ММ» красного цвета, где провела рабочее совещание, на котором весьма бурно, на повышенных тонах, обсуждался вопрос строительства при опекаемой фондом школе для мальчиков слесарных и столярных мастерских. Это строительство, по мнению Барбары, обеспечило бы в будущем с одной стороны трудовое воспитание учеников, а с другой – получение школой некоторого дохода от будущих подрядов. Оппонентом ей по данному вопросу, и весьма жёстким, неожиданно для всех выступил заместитель Мирской, ближайший и верный её сподвижник во всех делах и начинаниях – Чеслав Брониславович Мержанский. Мирская, по свидетельству очевидцев, от такого поведения своего заместителя поначалу растерялась, но, после, быстро взяв себя в руки, устроила Мержанскому на глазах у подчиненных унизительную выволочку. Он вскипел и раздраженный таким отношением к себе демонстративно, не дожидаясь окончания совещания, покинул его, очень громко хлопнув дверью.

В 11.00 Мирская посетила центральную городскую больницу, где осмотрела новый гинекологический кабинет, и здесь же для примера, с некоторым налётом общественного вызова, прошла медицинский осмотр, после чего провела непродолжительную беседу с главным врачом о потребностях больницы в новых технических оснащениях.

В 12.30 у неё состоялся обед в ресторане яхт-клуба в компании с одним из потенциальных благотворителей и двумя дамами из попечительского совета детского приюта для сирот.

С 14.00 до 16.00 Барбара, вернувшись в дирекцию, принимала посетителей, и решала текущие рабочие вопросы в деятельности своей организации.

После работы, по дороге домой, она заехала в детскую библиотеку, где просмотрела и утвердила список новых книг, приобретаемых фондом, вычеркнув из него несколько наименований.

В начале девятого часа вечера Барбара во всей красе своего вечернего наряда прибыла в Театр на Погулянке, где в тот вечер гастролирующая из Львова оперная труппа давала «Кармен», но в начале второго акта неожиданно покинула ложу и за рулём автомобиля уехала в неизвестном направлении. Согласно показаниям Мержанского, который в тот вечер также посетил представление, и находился в компании приятелей в соседней ложе, Мирской передали записку, прочитав и разорвав которую, Барбара незамедлительно направилась к выходу из театра. Мержанский нагнал её в фойе и поинтересовался тем, что произошло, одновременно предложив ей свою помощь, на что Мирская очень резко его одёрнула и посоветовала заниматься собой, а «не сунуть своё смазливое рыльце в чужое корытце». Его показания в той или иной степени подтверждали иные зрители и служащие театра. Вахтер служебного входа, передававший записку, показал, что доставил её некий смуглявый мальчишка, которого он не пустил в театр из-за его неопрятного внешнего вида, поэтому и отнёс Мирской записку самолично. Она была в запечатанном конверте с указанием на нём фамилии и имени получателя. Мальчишку-посыльного к настоящему моменту разыскать полиции ещё не удалось, как естественно и установить личность отославшего его с посланием к Мирской. Мержанский же с приятелями после спектакля кутили почти всю ночь в театральном ресторане, отмечая с заезжими хористками премьеру. Разъехались все только под утро в состоянии весьма пьяном, при этом Чеслав Брониславович вернулся домой не один.

На следующий день, шестого июля, после того как секретарь Мирской ближе к полудню сообщила её отцу о том, что вот уже как добрую половину дня никто и нигде не может найти его дочь, весь полицейский комиссариат был, выражаясь по-простому, «поставлен на уши». Прибывшая к ней на квартиру оперативная группа обнаружила там большой беспорядок и пятна крови на полу в спальне, косвенно подтверждавшие версию сыщиков о похищении хозяйки дома. Барбара с детства на серьёзном уровне занималась стрельбой из лука и верховой ездой. По всему было видно, что женщина не желала беспрекословно подчиняться похитителям и оказывала им отчаянное сопротивление. Приходящая прислуга, горничная и кухарка, ничего сообщить дельного не смогли, так как никогда не оставались в квартире на ночь, а хозяйку в последний раз видели накануне, когда она отправлялась в театр.

Городская полиция, надо отдать ей должное, за короткий срок провела масштабную розыскную работу, перевернув «вверх дном» всю Вильню. В ходе своих проверок и рейдов, полицейским удалось отловить нескольких негодяев, которые находились в давнем розыске, и раскрыть пару серьёзных преступлений прошлых лет, но положительного результата в поисках самой Барбары, или её предполагаемых похитителей, увы, это не дало…

Мартин сложил бумаги в папку, отложил её в сторону, и откинулся на спинку кресла, сцепив руки за головой. Посидев так несколько минут, что-то обдумывая, он резко вытянул руки вверх и с благодушным кряхтением потянулся, после чего снял трубку телефонного аппарата и быстро набрал номер.

– Вечер добрый, дружище, собери, пожалуйста, мне к завтрашнему дню всю, какую сможешь, информацию о Барбаре Адамовне Мирской. Да-да, именно о ней, пропавшей так сказать, или исчезнувшей, это уж как тебе больше нравиться, не смею настаивать. Дама она светская, очень известная, поэтому, зная твой интерес к популярным персонам из общества, думается, что уже сейчас ты смог бы мне чего-нибудь о ней рассказать. Но подожду до завтрашнего дня. Освежи свой архив, возможно, что-то новое станет известно, – говорил Мартин с растянутой во весь рот улыбкой шагаловского кота, после того как на противоположном конце ответили ему явно недовольным голосом. Выслушав мнение своего собеседника о неприличии столь поздних звонков, и кое-что непосредственно о себе, Мартин спокойно продолжил:

– Я прекрасно знаю, что лучше меня никто не портит людям настроения, а порой и жизнь, но думаю, твоя обворожительная нимфа не сильно обидится, если ты, после того конечно как она уснёт, уделишь немного внимания и моей персоне. Усыпи её поскорее, и займись делом, Доминик. До завтра!