Читать книгу: «Прядильщица Снов», страница 3

Она училась здесь всего неделю, а её уже ненавидели. Уже. Она умела только это – создавать проблемы, сеять ненависть.

«Уродина. Толстая, нелепая уродина».

В раздевалке Аля села на скамейку и закрыла лицо руками. Слёзы текли по щекам – горячие, солёные, бесконечные. Теперь Роман точно никогда не посмотрит в её сторону. Для него она навсегда останется жалкой и смешной толстухой, которая не способна даже нормально поймать мяч. Которая портит всё, к чему прикасается.

Раздевалка – пустая и холодная, будто здесь никогда не было жизни. Тусклый, мерцающий свет лампы отбрасывал длинные тени на стены, покрытые сколами краски и царапинами. Аля сидела, прижавшись спиной к шкафчику, и пыталась сдержать рыдания. Слёзы оставляли солёный привкус на губах. Руки дрожали, а в груди было тяжело, будто кто-то положил туда камень. Огромный и неподъемный.

– Аля, – тихий голос заставил её вздрогнуть.

Она подняла голову и увидела Настю. Та стояла в дверях, сжимая в руках ненавистный мяч. Каштановые волосы слегка растрепались, а в глазах читалось беспокойство, хотя, возможно, и не искреннее. Настя подошла и осторожно села рядом.

– Ты как?

Аля покачала головой, не в силах поднять на неё глаза.

– Не переживай, – вздохнула Настя и коснулась её руки. – Всякое бывает.

– Нет. Я всегда всё порчу, понимаешь? Всегда.

Голос дрожал, как и руки, как и всё внутри. Настя крепче сжала её запястье.

– Да ладно, это всего лишь урок. Завтра уже забудут. Не переживай. Пошли обратно.

Аля вспомнила свою мать. Настя чем-то напоминала её – такая же улыбчивая, целеустремлённая. Такая же не понимающая всей боли вечного изгоя. Такая же далёкая от реальности, где каждый день – сродни пытки.

– Нет, – прошептала Аля, вытирая слёзы. – Посижу тут одна.

Настя посмотрела на неё с сочувствием, но в её глазах читалось что-то ещё – может, раздражение, а может, усталость.

«Ей это всё не нужно. Ей не нужна моя боль».

– Ладно, – пожала плечами Настя. – Но если ты не вернёшься, получишь «двойку».

– И пусть. Мне всё равно.

Настя помолчала, вздохнула и тихо вышла, оставив Алю в одиночестве. Та снова закрыла глаза, чувствуя, как ненависть к себе заполняет всё её существо.

В голове, как назло, отчётливо возник образ Романа – тёмные кудри, голубые глаза, всегда смотрящие куда-то вдаль, тонкие изящные руки с длинными пальцами, вечно поправляющие наушники, часы на запястье и серебряное кольцо на пальце. Его запах – лёгкий аромат свежести с нотками дождя и древесины. Но теперь всё это было недоступно. После урока физкультуры он точно не захочет с ней общаться. Он вообще её не заметит. Или заметит – только чтобы посмеяться с остальными.

Всегда одна. Всегда отвергнутая. Всегда последняя.

Следующий урок – обществознание. Аля зашла в класс последней, стараясь не смотреть на одноклассников, бросавших на неё критические взгляды. Мария Сергеевна – строгая, подтянутая, в тёмном костюме с аккуратно собранными в пучок волосами – внимательно осмотрела весь класс.

– Напоминаю, что скоро конкурс проектов на тему здорового образа жизни, – сказала она, поправляя строгий серый пиджак. Её голос звучал чётко и властно, будто она была судьёй, а не учительницей. – У всех пар уже есть наработки?

– У нас всё готово, Мария Сергеевна, – сразу же ответила Настя, широко улыбаясь.

Аля заметила, что Настя всегда так вела себя с учителями – показательно, старательно. За это многие считали её любимчиком. Вот и Мария Сергеевна смягчилась и одобрительно кивнула.

– Я и не сомневалась. А что у других? Кострова, Ларинский, как у вас дела?

Сердце замерло. Горло сдавило, будто чьи-то невидимые пальцы сжались вокруг него. Аля неловко молчала. Роман, сидевший через проход, равнодушно хмыкнул и отвернулся к окну. Снова этот взгляд в никуда, как будто ему совершенно наплевать, что происходит в классе, в школе, в мире.

– У нас тут вроде не школа для глухих. Я задала вам вопрос, – строго сказала Мария Сергеевна.

Аля опустила глаза, чувствуя, как щёки снова начинают гореть. Слова не шли на ум. Пустота. Вязкая, тягучая, беспомощная. Всё, что она хотела – исчезнуть, раствориться, стать невидимой.

Полина, сидевшая впереди, язвительно ухмыльнулась и грациозным движением поправила волосы.

– Кострова и здоровый образ жизни? Вы серьёзно?

Мария Сергеевна, не обращая внимания на реплику Полины, нахмурилась. Аля захотела ответить, но слова застряли у неё в горле. Она лишь издала нервный смешок, потупив взгляд. Не в силах произнести ни слова, провела карандашом по тетрадному листу, даже не заметив, как грифель сломался. Тонкая серая линия оборвалась, как и все её надежды.

– Ларинский? – резко обратилась учительница к Роману. – Может, ты ответишь, наконец? Вы хоть что-то делали?

Роман на секунду повернулся. Его взгляд – пустой, без выражения. Равнодушный, холодный, далёкий.

– Не особо, – отмахнулся он с лёгкой иронией в голосе.

Мария Сергеевна вздохнула, но в этом вздохе Аля почувствовала недовольство, которое, конечно же, было направлено на неё.

– Кострова, почему вы даже не начинали? Скоро конкурс. Хотите подставить всю школу?

– Мы… Мы обязательно сделаем, – пролепетала Аля, стараясь не обращать внимания на смешки и перешёптывания одноклассников. Но они были везде и отравляли воздух вокруг неё.

– Садись рядом с Ларинским, обсудите проект прямо сейчас! – резко попросила Мария Сергеевна, направляясь к ним с кипой тетрадей в руках.

Растерянно кивая, Аля села рядом с Романом, чувствуя, как сердце бешено колотится в груди. Он даже не взглянул на неё, продолжая смотреть в окно с полным безразличием. Его красивые черты лица, тёмные кудри, тонкие пальцы, которыми он нервно постукивал по парте, когда о чём-то глубоко задумывался – всё это было так близко и одновременно так недоступно.

Она хотела обратиться к нему, попытаться проявить инициативу, но после случившегося на физкультуре просто не могла заставить себя даже заговорить с ним. Горло сковал лёд. Язык присох к нёбу. А он, он явно не хотел общаться. Его равнодушие было холоднее зимы.

Значит, придётся делать всё самой. Как всегда.

И снова запах дождя, который она уловила от него, заполнил её лёгкие. Его небрежные кудри казались такими мягкими, что хотелось протянуть руку и коснуться их. Но это было невозможно. Совершенно невозможно.

Она уткнулась невидящим, бездумным взглядом в учебник. После сегодняшнего позора она даже не мечтала, что Роман посмотрит на неё без презрения. Он, наверное, тоже смеялся над ней, считая глупым изгоем, забавной толстушкой, которая устроила весёлое представление на уроке физкультуры и показала всем свой живот.

***

Комната Али стала её маленькой крепостью, уютным миром, где она могла спрятаться от всего. Стены, выкрашенные в мягкий зелёный цвет ещё в её детстве, напоминали о давних прогулках по весеннему лесу – спокойные, умиротворяющие, далёкие от шума и суеты городских улиц.

На одной из стен висели её детские рисунки – ляпистые пейзажи, изображения семьи и кота Рыжика. Наивные, неумелые, но такие искренние. На полке стояли старые книги, подаренные ещё бабушкой. Их страницы пахли пылью, временем и её нежными прикосновениями – запах, который Аля не спутала бы ни с каким другим.

Бабушка жила неподалеку и часто заглядывала к ним в гости, почти всегда с гостинцами для маленькой Алечки. От неё пахло хлебом и хозяйственным мылом. Она была активной, жизнерадостной и энергичной, хотя и тоже полной, невысокой и забавно неуклюжей в своих длинных ситцевых платьях в горошек. Именно от неё Аля унаследовала фигуру и тонкие волосы, мать же, в отличие от неё, переняла красоту деда – стройную фигуру, яркие черты, огонь в глазах.

Аля плохо помнила её смерть – родители побоялись брать шестилетнего ребёнка на похороны. Ей запомнился только старый шкаф, пахнущий отсыревшей древесиной. Но образ её доброты и заботы навсегда впечатался в её память, так же как и прикосновения грубоватых рук, излучавших тепло и безопасность – то, чего так не хватало ей сейчас.

Аля отвлеклась от своих мыслей и вернулась к работе. Она сидела за столом, заваленным карандашами, блокнотами и листами бумаги, пытаясь найти хоть что-то полезное для проекта. Теперь она точно знала, что будет делать его одна. Ноутбук, открытый на странице с информацией о здоровом образе жизни, казался ей издевательством. Она читала о правильном питании, физической активности, здоровом весе, и каждое слово било её, как удар по голове. Каждая строчка – напоминание о её несовершенстве.

Слёзы капали на клавиатуру, оставляя мокрые следы. Аля пыталась держаться, но чем больше читала, тем сильнее чувствовала отвращение к себе.

– Чего ревём? – раздался голос мамы.

Аля вздрогнула и быстро вытерла слёзы. В дверях стояла мама, одетая в стильный, обтягивающий деловой костюм. Она только что пришла с работы. Её рыжие волосы слегка растрепались, а на лице играла улыбка – яркая, живая, неуместная сейчас.

Она казалась такой уверенной, такой лёгкой, как будто у неё никогда не было проблем.

Будто жизнь – это простой и понятный алгоритм: улыбнись, подними голову, двигайся дальше. Мама никогда не страдала комплексами и проблемами с внешностью. Её короткие волосы аккуратно лежали, отлично подчёркивали стройную шею и миловидные, хоть и немного детские для её возраста черты лица. Карие глаза всегда сияли энтузиазмом, на щеках играл румянец, а губы она красила нежно-розовым оттенком, словно желая навсегда сохранить молодость. И действительно, в свои сорок два она выглядела свежо и ярко, словно весенний цветок среди осеннего пейзажа. В отличие от своей шестнадцатилетней дочери – блёклой, неуклюжей, плохой копии бабушки.

– Ничего, – прошептала Аля, отворачиваясь. – Просто задание сложное.

– Ну, надо делать, а не реветь.

Мама подошла ближе, и на секунду Але показалось, что она говорит с ней как с клиентами на работе – отстранённо-вежливо и немного снисходительно. Как с чужим человеком, случайно оказавшимся рядом с ней и требующим минимальной вежливости, не более.

– Слезами тут не поможешь, милая. Моя работа тоже, знаешь ли, не сахар.

– Зачем ты вообще меня такую родила? – тихо прошептала Аля, не поднимая глаз. – Я жирная и страшная. Только позорюсь.

Мама вздохнула и села на кровать рядом с ней. Её духи – лёгкие, с нотками цитруса – смешивались с запахом пыли, старой бумаги и яблочного геля для душа. Странное сочетание нового и старого, как и их отношения – формально близкие, по сути – далёкие.

– Ну что за глупости, – улыбнулась она, поправляя свои прекрасные рыжие волосы. – Лучше помоги мне приготовить ужин, папа скоро придёт. Хватит себя накручивать уже.

– Я не хочу, – прошептала Аля, но мама уже встала и потянула её за руку.

Аля машинально кивнула и пошла следом за мамой на кухню. Внутри она повторяла себе, что сегодня не будет есть. Ни за что. Она только поможет приготовить еду и накрыть стол. Но точно не станет её есть. Ей нельзя. Пора уже, наконец, взяться за себя.

***

Кухня навевала Але воспоминания о детстве. Стол накрыли старой скатертью с мелким цветочным узором, которую мама купила ещё до её рождения и постоянно клала на стол, когда они жили в Зимнеградске. Над столом висела люстра с матовыми плафонами, отбрасывающая мягкий свет, от которого всё вокруг казалось уютным и домашним. На плите дымилась картофельная запеканка с мясом – мамино фирменное блюдо, пахнущее детством и безопасностью. Раньше этот запах был самым любимым. Сейчас – очередным искушением, очередной проверкой силы воли, которой у Али никогда не было.

На столе уже стояли тарелки, вилки и ножи, а в центре – хлебница с чёрным хлебом и солонка в форме кошки, старый папин подарок. Аля сидела за столом, ковыряя вилкой еду на тарелке. Её любимая запеканка теперь казалась пресной и безвкусной, будто все вкусы мира растворились, оставив лишь горечь на языке. Тяжесть в желудке смешивалась с чувством вины. Каждый кусочек, который она отправляла в рот, казался предательством – себя, своего тела, своего обещания. Аля думала, что съела слишком много и что этот ужин станет лишними килограммами и сантиметрами на её талии. Но продолжала есть, как будто наказывала себя тем, что приносило ей наибольший вред. Она просто не могла остановиться. Никогда не могла.

Папа сидел напротив и с аппетитом уплетал запеканку. Его русые волосы слегка растрепались, а на лице – лёгкая усталость после тяжёлого дня на новой работе. Как обычно, он говорил мало, предпочитая слушать, но лицо его светилось удовольствием от еды, и он время от времени бросал на маму одобрительный взгляд. Простая домашняя футболка и спортивные штаны придавали его образу уюта.

– Как всегда, шедевр, Танюша, – похвалил он, улыбаясь. – Ты бы могла открыть свой ресторан.

Мама засмеялась, поправив прядь рыжих волос, выбившуюся из аккуратной причёски.

Теперь она надела домашний халат с ярким узором, но даже в нём выглядела собранной и энергичной – словно ей и не нужно было прикладывать усилий для привлекательности. На её лице остался лёгкий, естественный макияж, а на руках – несколько браслетов, которые она носила каждый день.

– Ну, знаешь, я бы могла, но клиенты такие капризные. То им одно не нравится, то другое. А тут хоть дома могу экспериментировать. Сегодня, например, добавила немного сыра в запеканку. Получилось, правда?

Она мягко потрепала папу по волосам, а он нежно взял её за руку.

– Получилось. Ты у нас мастер на все руки.

Аля молча наблюдала за ними, чувствуя себя чужой за этим столом. Как пришелец с другой планеты, случайно оказавшийся в семье землян, пытающийся притвориться своим. Ей хотелось разделить их радость от приятного ужина, но всё внутри сжималось от стыда и отчаяния. Она снова вспоминала, как сегодня опозорилась на физкультуре, как смеялись одноклассники, как отвернулся Роман, стоило ей только сесть рядом с ним.

Она ненавидела этот день. Школьные слова и упрёки всё ещё звенели у неё в ушах, как навязчивая музыка, от которой невозможно избавиться.

– Аля, ты чего такая тихая? – Отец бросил на неё беспокойный взгляд. – Уроки сложные?

Аля вздрогнула, оторвавшись от своих неприятных мыслей, упорно захватывающих разум, как сорняки – заброшенный сад.

– Да, – ответила она коротко и безэмоционально, будто, как и Роман, находилась не здесь. – И ещё много делать.

– Ну, ты не переживай, – сказал он, откладывая вилку. – Оценки важны, но здоровье важнее. Хотя… – он задумался, – если хочешь поступить в хороший вуз, то придётся постараться.

Аля кивнула, отодвинула тарелку. Резко, почти агрессивно, будто это был враг, а не посуда.

– Я, пожалуй, пойду. Нужно уроки доделать.

– Ты так мало съела, – забеспокоилась мама, глядя на её почти нетронутую порцию. – Ты точно наелась?

– Да, мама, спасибо, – постаралась звучать уверенно, но понимала, что желудок просил ещё. Она бы с удовольствием доела эту тарелку и даже взяла бы ещё одну. Но нет, нужно было держать себя в руках. – Я просто не очень голодна.

Кажется, мама что-то хотела сказать, но папа мягко остановил её.

– Пусть идёт, если уроки важны. Успехов, Аля!

Аля кивнула, нервно улыбнулась и вышла из кухни, чувствуя, как напряжение немного спало. Она прошла в свою комнату, закрыла дверь и снова села за ноутбук, чтобы доделать злосчастный проект.

На экране горел сайт с информацией о здоровом образе жизни, но мысли её были далеко от него. Они кружились вокруг Романа, школы, своего тела, насмешек, страхов – тяжелые, липкие, неподъемные.

Внутри неё копилось что-то тяжёлое, тёмное, что вот-вот должно было вырваться наружу – густое и вязкое, как смола, застывающая в самом центре души.

Аля листала однообразные страницы, от которых уже пестрило в глазах и кружилась голова. Счастливые улыбки, стройные тела, здоровые блюда – всё это казалось ей таким чуждым, таким фальшивым, таким издевательским. Но она продолжала листать. Она не хотела подводить школу, не желала ловить на себе ненавистные взгляды, прожигающие её презрением. И даже думать о самом дне выступления, от которого её уже начинало тошнить.

«Нужно просто найти информацию, просто найти».

Аля закуталась в пушистый узорчатый плед, который так любила в детстве. Ей казалось, будто он всё ещё пах детским шампунем с ароматом клубники – слабая, но такая отчётливая нить, связывающая её с прошлым, с маленькой Алечкой, ещё не знающей ни горечи насмешек, ни жестокости сверстников. Она чувствовала его мягкую текстуру под пальцами, щурилась от чрезмерного света экрана и продолжала искать, бродя по лабиринту сайтов, как заблудившийся ребёнок.

Аля вздрогнула. На экране снова появилась знакомая цветная реклама, будто преследующая её сквозь интернет:

«Психологические услуги. Агата. Психоанализ, гипнотерапия, индивидуальный подход».

Замерла, выпрямилась и даже отбросила плед. Перед ней снова возникла фотография женщины с завораживающей улыбкой и магнетическим, пронзительным взглядом – глубоким, как омут, и по-совиному мудрым. Она была одета в чёрный пиджак, а её тёмные, как осенняя ночь, волосы аккуратно струились по плечам. Что-то внутри откликнулось на этот притягательный, даже немного магический образ, словно Аля услышала старую забытую мелодию.

Её внимание привлекли слова:

«Идеал. Как визуализировать свою мечту?»

Забавно, что они возникли под скучными строками упражнений для здорового образа жизни. Но почему-то Але казалось, что Агата пишет вовсе не об этом. Не о диетах и отжиманиях, а о чём-то гораздо более глубоком и важном.

Не удержавшись, Аля отвлеклась от проекта и перешла по ссылке. Оказалась на сайте Агаты, словно переступив невидимый порог между мирами. Минималистичный дизайн – чёрный фон, белый текст, несколько фотографий – сразу привлёк её внимание. Всё тот же очаровательный взгляд на снимках обещал помощь.

Листая страницы, Аля читала о стремлении к мечте, идеалах и желанной жизни. Каждое слово, каждая фраза будто задевали что-то глубоко внутри, самую суть, самую боль, самые разорванные струны души.

Наконец, она увидела ту самую статью:

«Идеал. Как визуализировать свою мечту».

Руки Али дрожали от волнения, когда она перешла по ссылке и начала читать, словно приближаясь к источнику неведомой силы.

«Каждый из нас стремится к идеалу. Но что такое идеал? Это не просто абстрактное понятие, а конкретный образ, который мы можем визуализировать. Представьте себе, каким вы хотите быть, как вы выглядите, как двигаетесь, как говорите. Чем больше деталей вы визуализируете, тем ближе будет ваш идеал. Идеал – это не просто мечта, это цель. Чтобы достичь её, нужно сначала увидеть её перед собой. Нарисуйте свой идеал, создайте его в своём воображении. Пусть он станет вашим проводником в мир желаний и самых сокровенных сновидений».

Внутри сразу загорелся лёгкий огонёк надежды – маленький, трепещущий, но такой яркий в её внутренней тьме. Даже этим бездушным текстом на экране неизвестная Агата согрела её, заставила поверить, что ещё не всё потеряно. Что она ещё может что-то изменить.

«Жаль, что у нее такие дорогие консультации. Пять тысяч – слишком дорого. Мама точно не даст на психолога».

Очередная закрытая дверь, очередной недоступный выход.

Но Аля не сдавалась. Она больше не хотела сдаваться. Она знала, что будет что-то делать, что начнёт исправлять свою серую, унылую, одноцветную жизнь – раскрашивать её, как когда-то детские рисунки.

Потому что она умела творить.

Аля вспомнила родной детский сад, окружённый цветным забором с рисунками улыбающихся зверей. Некоторые из них нарисовала именно она. В детстве Аля увлекалась рисованием, и все называли её талантливым ребёнком. Потом интерес к живописи угас, погребённый под грузом комплексов и неуверенности. Творчество стало казаться ей бессмысленным и неспособным исцелить душу.

Но сейчас ей как никогда захотелось снова попробовать нарисовать тот самый недостижимый идеал, к которому она стремилась – воплотить его, дать ему форму, цвет, жизнь.

Она вскочила с кровати и начала перерывать комнату в поисках старого мольберта. Десять лет назад, когда они переехали, часть детских вещей оставили в этой квартире, и мольберт точно должен был быть среди них. На нём мама когда-то учила маленькую Алечку рисовать, терпеливо направляя её неуклюжие пухлые пальчики.

Через несколько минут Аля нашла его в углу, под грудой коробок, покрытых плотным слоем пыли. Краски, карандаши, бумага – всё на месте. Забавно, что на мольберте ещё остались следы краски, которыми она испачкала его, будучи ребёнком – ярко-синие кляксы цвели былой наивностью. Пыль, осевшая на поверхности, мягко разлеталась в воздухе, кружась в тусклом свете настольной лампы, как снежинки в метель.

Пальцы Али слегка дрожали – от страха, от ожидания, от предвкушения. Она установила мольберт у окна, где свет падал под правильным углом. За окном уже стемнело, только тусклое сияние уличного фонаря пробивалось сквозь занавески, отбрасывая на пол мягкие тени. Аля взяла в руки карандаш, ощущая его привычную шероховатость, будто здоровалась со старым другом. Закрыла глаза на мгновение, пытаясь представить себе желанный образ.

В голове всплывали обрывки статьи Агаты:

«Идеал – это не просто мечта, это цель. Нарисуйте его, создайте его в своём воображении».

Слова звенели в голове серебряными колокольчиками, обещая что-то новое, что-то настоящее.

Аля открыла глаза и коснулась карандашом бумаги. Первые линии вышли робкими и неуверенными, как первые шаги младенца. Рука дрожала. Аля уже не помнила, когда в последний раз садилась за мольберт. Но постепенно движения становились быстрее и увереннее. Она рисовала лицо – высокие скулы, изящный нос, всё то, чего ей так не хватало в реальности.

Сердце забилось быстрее. Это был не просто рисунок, а часть её самой – тайная, скрытая от чужих глаз, даже от её собственных. Она погрузилась в процесс, забыв обо всём вокруг. Карандаш скользил по бумаге, оставляя за собой тонкие, изящные линии – изящные, как у девушки из её воображения.

Пальцы двигались почти сами собой, будто древняя сила направляла их изнутри. Аля добавляла детали – густые ресницы, мягкие волны рыжих волос, падающие на плечи. Каждый штрих казался шагом к идеалу. Каждая линия – шагом из темноты к свету.

Наконец она взяла в руки кисть, окунула её в баночку с водой, а затем в краску изумрудного, как весенняя трава, цвета. Начала закрашивать платье идеальной Александры. Краска ложилась на бумагу мягко и почти нежно. Что-то внутри откликалось на этот процесс, трепетало, кричало, хотело вырваться наружу.

Она добавляла тени и блики, делая платье объёмным и живым. Потом взяла другую кисть и начала работать над волосами. У красавицы на рисунке волосы получились тоже рыжими, но гораздо более яркими, чем у Али, – насыщенными, словно огонь в ночи.

Каждый мазок кисти казался шагом к оживлению этого образа, к тому, чтобы воплотить его в жизнь, в себя саму. Внутри самой Али что-то менялось – что-то сдвигалось с места, пробуждалось, начинало дышать. Время будто замерло. Ночь, наступающая на город, недоделанные уроки, насмешки одноклассников – всё это потеряло значение.

Она не знала, сколько времени прошло – минута, час, два. Какая разница? Здесь, в этом уголке реальности, времени не существовало – только краски, линии, образы и дыхание.

Дверь в комнату открылась. Аля вздрогнула, на секунду вернувшись в настоящее, словно пробудившись от глубокого сна, и увидела папу. Он стоял на пороге, вопросительно приподняв брови; в глазах читалась смесь любопытства и озабоченности.

– Как успехи с уроками? – спросил он, заглядывая в комнату и внимательно изучая её перепачканные красками руки.

Аля обернулась и улыбнулась. Впервые за сегодняшний день – впервые с тех пор, как пересекла порог ненавистной школы с её насмешками и унижением.

– Уроки готовы, а я просто решила немного порисовать.

Папа подошёл ближе и посмотрел на рисунок. В его глазах загорелся интерес, смешанный с удивлением и гордостью.

– Ого, да ты прямо художник! Очень красиво.

Ощущение домашнего уюта разлилось по телу, как горячий чай в холодный день.

– Спасибо.

Папа провёл рукой по рисунку, словно хотел прикоснуться к миру, который она создала на бумаге – осторожно, бережно, почти благоговейно.

– У нас на работе скоро выставка талантов. Можешь нарисовать что-нибудь?

Аля мягко коснулась его руки. Его пальцы пахли табаком и еле уловимым ароматом мыла – такой знакомый, родной, папин запах.

– Конечно, папа. Но можешь взять и этот рисунок, я не против. Когда я его дорисую…

Она замолчала, разглядывая своё творение, пытаясь увидеть его чужими глазами – картину без изъянов, которую создала она, девочка с тысячей комплексов.

– Я просто не знаю, смогу ли в ближайшее время нарисовать что-то подобное.

Это внезапная вспышка озарением пробилась сквозь туман её неуверенности. Но ей не жалко отдать рисунок – не жалко выпустить часть себя в мир.

«Может, эта выставка на папиной работе сблизит нас…»

Папа положил ей руку на плечо, слегка сжал – как в детстве, когда любой кошмар мог быть развеян этим простым жестом.

– Не забрасывай свои таланты. У тебя хорошо получается.

Аля тихо поблагодарила его и вернулась к рисунку. В груди зажёгся маленький огонёк, который не погас, несмотря на все ледяные ветры в её жизни. Она понимала, как важно, чтобы её поддержал хотя бы один близкий человек.

Снова взяв в руки кисть, Аля продолжила рисовать. Время летело незаметно, словно песок сквозь пальцы. Несмотря на боль и переживания, она с воодушевлением дорисовывала картину, добавляя тени и свет, превращая плоское изображение в нечто живое и дышащее.

Кажется, прошло несколько часов, и рисунок стал ещё более детализированным – каждая прядь волос, каждая складка платья проработаны с любовью и вниманием, с какими она никогда не относилась к себе реальной.

Аля откинулась на спинку стула и смотрела на своё творение – как родитель смотрит на ребёнка, только что сделавшего первые шаги. На бумаге была изображена девушка – стройная, с роскошными рыжими волосами и пронзительными зелёными глазами, смотрящими прямо в душу. Изумрудное платье, струящееся по телу, как вода по камням, подчёркивало модельную фигуру.

Это была она, но другая – идеальная версия. Не просто худее или красивее – свободнее, живее, настоящее. Глядя в глаза нарисованной девушки, Аля чувствовала: та гораздо более живая, чем она сама, погрязшая в боли и комплексах.

Но теперь Аля знала, что может стать ею. Она верила в это – впервые за долгое, очень долгое время.

Тревога всё ещё жила в ней, как старая рана, ноющая перед дождём. Но теперь она была готова начать этот путь. Пусть глаза слипались от усталости, руки дрожали, а уроки она так и не сделала до конца.

«Но какая разница?»