Читать книгу: «Мое лицо первое», страница 5

На краю пропасти

– Да на этих ублюдков в суд мало подать!

Тонкие ноздри Крис раздувались, она в гневе вышагивала из стороны в сторону перед диваном, на котором сидела я – укутанная пледом и с огромной чашкой какао в руках. Пирсинг в виде бриллиантика, который подруга вставила в нос в прошлом году, поблескивал, когда на него падали лучи солнца из окна. Крохотные вспышки зачаровывали, и я старалась не отводить взгляд от блестящего камушка. Так проще было не думать о том, что недавно произошло, отгонять свинцовые мысли на самый краешек сознания, чтобы они не проломили тонкий лед реальности, поддерживающий меня на поверхности.

– Подумать только! – продолжала разоряться Кристина, энергично размахивая руками. – Мало того, что эти сволочи приперлись в учебное заведение среди бела дня, оторвали студентку от занятий и допрашивали как последнюю уголовницу. Так они ее еще до припадка довели!

– Это не припадок. – Я вяло поморщилась и глотнула какао. Под черепом завязался тяжелый узел боли, вопли Крис заставляли его пульсировать. – Просто месячные начались, давление упало, вот и хлопнулась в обморок. Полицейские тут ни при чем.

– О-о-о! Они очень даже при чем! – Крис развернулась ко мне так резко, что ее длинные рыжие волосы взметнулись конским хвостом. – Что-то ты раньше со стульев не хлопалась, когда к тебе коммунисты приходили. – Коммунистами подруга, начисто лишенная политкорректности, называла менструацию. – А эти заявились – и вот те нате, хрен в томате! – Она ткнула в диван с обличительным видом: – Чего от тебя хотели бандерлоги?

Этот вопрос Кристина задала уже раз сто, пока ехала со мной в машине Фредерика: в перерыве между парами она подвязала обладателя личного транспортного средства с нашего потока доставить меня домой со всеми удобствами. Об автобусе и речи быть не могло: вдруг я завалюсь под ноги бездушным пассажирам? Не хотелось думать, что забота обо мне болящей помогла Крис отмазаться от ненавистной ей скандинавской литературы. Но даже если и так, я была благодарна подруге за какао.

До сих пор Кристине не удалось добиться из меня внятного ответа, но теперь, когда я более-менее пришла в себя, мне придется чем-то ее порадовать – иначе она с меня не слезет. С нее станется еще в полицию позвонить и вправду нажаловаться, а этого я допустить никак не могла.

Я отхлебнула какао для храбрости и выдала наиболее близкую к правде ложь:

– Полиция разыскивает одного из моих бывших одноклассников. Он пропал. Копы просто хотели узнать, не пытался ли он выйти со мной на связь. Это обычная процедура – они всех знакомых пропавшего парня сейчас опрашивают.

– Фигасе! – Крис плюхнулась на диван. Челюсти заходили ходуном, так что от жвачки у нее во рту, наверное, остались одни ошметки. – Он что, был твоим близким другом? А чего ты про него никогда не рассказывала? Ты же не думаешь, что его… Ой, прости! – Она выпучила глаза и хлопнула себя по губам. – Вот я дура! Ясно теперь, чего ты…

– Все нормально, – поспешила я прервать Кристину, пока она себя еще больше не накрутила. – Мы не были близки. Просто жили по соседству. Да и давно это было. Я со школы ничего об этом парне не слышала.

Подруга поджала под себя ноги и задумчиво накрутила на палец медную прядь.

– Не понимаю. Чего тогда панцири приперлись к тебе прямо в универ?

Отведя взгляд, я пожала плечами:

– Не знаю. Может, кто-то сказал, что мы в школе общались… Слушай, я что-то устала. Можно я сейчас побуду одна?

Стоило Кристине выйти из комнаты – предварительно она убедилась, что мне не дует и какао еще не остыло, – я поставила чашку на столик, сползла спиной по подушкам и неловко вытянулась на диване. Правда, выбившая из меня дух там, в комнате с пластиковыми стаканчиками, скользнула по сознанию камнем для керлинга и покатилась, сшибая все на своем пути.

Как я могла? Как могла жить своей маленькой, уютной и безопасной жизнью в то время, когда Дэвид был совсем рядом, на велосипеде можно доехать – запертый с безумцами и преступниками, одинокий, напичканный психотропными препаратами, лишенный поддержки близких, надежды и будущего… Бессрочное принудительное лечение! Он ведь не мог знать тогда, как все повернется. Не мог, наверное, даже представить себе, что выйдет на свободу, сделает карьеру модели и добьется международной известности. Боже, как это все дико. До сих пор не верится, что Монстрик и Шторм – один и тот же человек.

Я снова открыла «Инстаграм». В учетной записи Шторма обновлений не было, так что я перешла на официальную страницу, которую вело от его имени агентство «Некст менеджмент» – то, где работал Генри Кавендиш. Странное фото: Дэвид на фоне исписанной граффити бетонной стены. За спиной ангельские крылья, а в зубах сигарета. Свободная белая майка полощется на ветру. На обнаженных руках четко виден узор татуировок. В объектив парень не смотрит: его взгляд обращен вправо, будто он собирается переходить дорогу или высматривает кого-то. Глаза прищурены от яркого солнца.

Как вообще это случилось? Как встретились двое настолько разных людей: англичанин Кавендиш, наверное всегда упакованный в стильный костюм с галстуком, и Дэвид? Парень с психиатрическим диагнозом и судимостью, без профессии и образования, едва способный выдавить из себя связную фразу на родном языке, не то что на иностранном. Или в университетской клинике в Рисскове с ним сотворили чудо? Дали волшебную пилюлю, не только излечившую его болезнь, но и купировавшую воспоминания о том, что годами коверкало его личность, о том, что сделало Дэвида забавной диковиной вроде деревца бонсай с искривленным стволом? Что с ним сотворили в психушке? Подвергли лоботомии? Стерли память электрошоком? Хотя, говорят, его применяют для того, чтобы пробудить воспоминания, а не подавить их.

А что, если тот Дэвид, которого знала я – это просто болезнь, ее проявления, анамнез. А настоящий Дэвид Винтермарк без всего этого – совсем другой. Кто-то, о ком я не имею ни малейшего представления. Кто-то настолько идеальный, что от одного взгляда на него становится больно дышать. Человек с белоснежными крыльями на фоне грязной стены. Тот, кто смог наконец взлететь.

Какой диагноз тогда ему поставили? Шизофрения? Нет, что-то похожее, но не это… Какое-то расстройство чего-то там. Быть может, в те короткие восемь месяцев, что мы знали друг друга, я была для него всего лишь иллюзией, галлюцинацией, выдуманным другом? А кем был он для меня? Почему я так открещиваюсь от него – даже сейчас, спустя столько лет? Отрицаю наши отношения даже перед самой собой? Не потому ли, что, как только признаю, что значил для меня Монстрик на самом деле, придется сделать следующий шаг и заглянуть наконец в бездну – измерить глубину моего предательства и устлать эту пропасть своими костями.

«Если увидите моего отца, передайте: мне снилось, что я перерезал ему глотку»
Одиннадцать лет назад

26 октября

Почти всю ночь я промучилась без сна, ворочаясь на сбитых горячих простынях. Задремала только под утро и, конечно, проспала, не услышав будильник. Раcтолкал меня папа, слишком поздно заметивший отсутствие дочери на кухне, где я обычно завтракала булочкой с какао. Впрочем, какао – это сильно сказано. Просто растворимый «Несквик». Только мама умела варить настоящий шоколадный напиток, и он у нее никогда не убегал, заливая всю плиту и намертво прикипая к конфоркам.

Если бы я встала вовремя, мы с папой вместе поехали бы на велосипедах в школу, которая находилась почти в трех километрах от нашего дома. Конечно, папа мог бы подобрать жилье и поближе к месту работы – выставленных на продажу или сдающихся домов в Хольстеде хватало. Впрочем, как и давно закрытых магазинов с пыльными витринами. Население бежало из Дыр-тауна в поисках лучшей жизни в большие города, один из которых мы как раз покинули. Некому было покупать цветы, антиквариат или изделия художественной ковки, о которых сообщали поблекшие, выстиранные дождями вывески.

Папа выбрал дом на Терновой улице из-за низкой цены и расположения в живописной исторической части городка: рядом со старой мельницей, вьющейся между красными кирпичными домиками речушкой, больше похожей на разбухший ручей, и церковью, будящей горожан по выходным колокольным звоном. Помню, на мое ворчание, что в школу придется таскаться к черту на рога, папа сказал, что нам обоим полезны физическая нагрузка и свежий воздух. Десятиминутная поездка на велосипеде до школы и обратно должна была гарантировать одно и другое.

Сегодня папе пришлось катить на работу одному – ему ведь нельзя было опаздывать. Я забила на завтрак и вылетела из дому без семи восемь, на ходу закидывая рюкзак на плечи. Пришлось поднажать на педали. Я мчалась по сонным безлюдным улочкам, борясь со злым ветром, заставляющим глаза слезиться. Руки на руле мгновенно онемели и сравнялись цветом с гусиными лапами. Чертова осень! Только позавчера чуть не загорать можно было, а сейчас того и гляди превратишься в ледяную скульптуру «Девочка на велосипеде». Чертов папа с его нездоровой тягой к здоровому образу жизни!

Я просквозила мимо футбольного поля. Тут ветер, которому не препятствовали дома и деревья, дул так сильно, что велик кренился влево и я с трудом удерживала равновесие. Когда наконец показались желтые корпуса школы, у меня оставалось еще полминуты, чтобы закинуть велосипед под навес и добежать до класса.

И тут я увидела Монстрика. Он как раз заходил на парковку, но с неожиданной стороны – противоположной той, откуда приехала я. Дэвид не надел куртку. Ветер трепал нижний край длинного свитера, висящего на мальчишке как на вешалке. Казалось, вот-вот тонкая фигурка взмахнет крыльями и взлетит к хмурому, низко нависшему небу.

Монстрик ковылял, будто грязные поношенные кеды натерли ему ноги. Голова была низко опущена, спутанная челка свесилась на глаза. Вряд ли он заметил меня.

Я быстро оглядела парковку. Никого, только поваленные ветром велосипеды. Еще бы – звонок вот-вот должен был прозвенеть, если уже не прозвенел. Возможно, лучшего случая поговорить с Дэвидом наедине мне бы не представилось.

– Привет! – Я тормознула и соскочила с велика рядом с ним.

Монстрик шарахнулся в сторону. Руки вскинул, защищая голову, и слегка присел, словно готовясь принять удар. «Бедный парень! – подумала я. – До чего тебя довели».

Я сглотнула вставший в горле ком и растянула губы в самую широкую улыбку, на какую оказалась способна.

– Ты что, шел от дома пешком? В такой-то колотун? – Безопаснее всего начинать с нейтральной темы, а что может быть нейтральнее, чем погода?

Дэвид опустил руки, но поза оставалась напряженной, будто он не знал, чего от меня ожидать – пинка или подначки. Челка, закрывавшая пол-лица качнулась. Наверное, это значило «нет».

– А где тогда твой велик?

Его рука поднялась и вытянулась куда-то влево. Я заметила, что Монстрик натянул рукава свитера на кисти: покрасневшие большие пальцы торчали из дырок в вязаной ткани. Никогда раньше не встречала такой альтернативы перчаткам.

Наверное, по моему взгляду Дэвид понял, что его пантомима оставила меня в недоумении: никакого велосипеда в указанном направлении я не обнаружила.

– У детсада.

Он сказал это так тихо, что я бы не услышала, если бы ветер не бросил слова прямо мне в лицо. Боже праведный! Он! Сказал! Это! Аня с Катриной не обманули: парень действительно был не немой! И кстати, у него оказался приятный голос. Довольно высокий и мягкий, с тягучей ноткой неуверенности в конце фразы, будто Дэвид сам удивлялся тому, что говорил.

– У детсада? – переспросила я, пытаясь скрыть воодушевление. Мне хотелось снова услышать его голос. – Ты завозил туда братишку с сестренкой? – высказала я свою догадку. Это было просто: под навесом во дворе Винтермарков я видела здоровенный тяжелый велик с детской тележкой-прицепом.

Кивок.

Блин, сказала я себе, надо задавать вопросы, на которые нельзя ответить просто «нет» или «да»!

– Ну ты силен! Я против ветра еле педали крутила, а ты еще прицеп с близнецами тащил. Кстати, а они уже не слишком ли большие, чтобы сидеть в тележке? У них же есть свои велосипеды? – Пока я тараторила, Монстрик шаркал себе к школе. Я не отставала, катя велик, который держала за руль. – Почему бы мелким не крутить педали самим?

Дэвид скосил на меня черный глаз и неопределенно двинул головой. И снова прозвучал мягкий тихий голос с вопросительной ноткой в конце фразы:

– Много машин.

Ничего себе! Это в Хольстеде-то? Да тут даже по центральной улице тачка в час проезжает. И через каждые пять метров знаки понатыканы: на одних девочка с косичками, мячик и надпись «Осторожно, дети!», на других – «Снизь скорость».

Ладно, раз мы продвинулись так далеко, пора было подходить к самому главному.

– Дэвид…

Он сбился с шага, услышав свое имя. Попытался спрятаться за волосами, но ветер нахально откинул их со лба. Прозрачный, как чистейшая вода, глаз нерешительно уставился на меня, а черный близнец буквально сверлил мое лицо.

Я кашлянула и поставила велосипед на подножку. Знала, что его наверняка перевернет ветром, но места под навесом уже не осталось.

– Тебе передали вчера задание по английскому?

Он медленно кивнул. Из-за его странных глаз мне трудно было понять, куда смотреть. Светлый выглядел пустым и слепым, а черный казался дырой в полотне лица, из которой на меня взирала тьма.

– А ты… его прочитал?

Снова последовал кивок. Блин, как было понять, заметил ли Монстрик надпись, которую я сделала карандашом на задней стороне распечатки? Вчера я сомневалась, что он захочет со мной разговаривать, вот и оставила для него коротенькое, но важное послание: «Прости меня».

– И что ты думаешь?

Его веки дрогнули и чуть опустились, тень от густых ресниц сделала взгляд почти обычным. Язык нерешительно тронул корочку на губах. Я чувствовала: Дэвид хочет что-то сказать. Быть может, что-то большее, чем два коротких слова.

Выкрик «Прогуливаем?» заставил меня подскочить на месте. Я чуть не повалила собственный велик, а Монстрик испуганно сжался, прячась в привычную раковину. Девчонка из девятого промчалась мимо нас, пихнув рюкзаком Дэвида. Он сунулся вперед, взмахнул руками, чтобы не упасть.

Я среагировала инстинктивно: подхватила его под локти – такие острые, что было непонятно, как они не прорвали свитер.

На мгновение мы оказались очень близко друг к другу – Мон-стрик и я. Его пальцы вцепились мне в плечи. На горле Дэвида сильно и часто пульсировала жилка. Исхлестанные ветром щеки горели. Я видела собственное крошечное отражение в черном зеркале одного широко раскрытого глаза и тонула в прозрачной лагуне другого. Казалось, я навсегда поймана его зрачками и не смогу найти дорогу обратно.

Он отпустил меня первым. Моргнул. Отшатнулся. Скользнул взглядом по школьным окнам и прихрамывая почти побежал ко входу, низко опустив голову. Но почему-то я знала, что я все еще там: в его разных глазах.

Я оказалась права. Дэвида, конечно, шпыняли, доставая бесконечными шуточками про гольф и спрягая на разные лады глагол «кончать». «Слыхали? Моются два гольфиста в душе, вдруг видят: сперма поплыла. Один другого спрашивает: дорогой, ты кончил? А тот отвечает: нет, пукнул». Или: «А чего это у Гольфиста тетрадь слиплась? – Да это он хотел сочинение кончить, а вместо этого кончил на сочинение». Ну и подобный идиотизм. Но жертва, по обыкновению, прикидывалась глухонемой, фантазия постепенна иссякла, и все переключились на обсуждение приближающегося вечера и тусовки у Тобиаса.

Ожидалось, что хозяин обеспечит закусь, а гости принесут с собой выпивку. С этим у нас в доме было совсем плохо: папа пил только вино и только за компанию с гостями. На случай неожиданного визита в буфете хранилась пара пыльных бутылок, но вряд ли кто-то из одноклассников польстился бы на их содержимое. Судя по всему, у них котировались сладкие алкогольные коктейли, пиво и крепкое спиртное. Что ж, вот и нашелся предлог откосить от сомнительной вечеринки.

Я поделилась с Кэт своими опасениями, но та только выпучила глаза и затрясла лиловыми локонами:

– Да ты чего! Даже не заморачивайся на этот счет: Еппе притащит на двоих. И вообще, Тобиас сказал без тебя не приходить. Там один парень из девятого, – Катрина взяла меня под локоть и понизила голос, ее волосы щекотно коснулись моего уха, – очень хочет тебя видеть. Он тут у нас типа звезда спорта. Гандбол, хоккей. Говорят, его вот-вот отберут в молодежную лигу. Короче, чел перспективный. К тому же незанятый и та-акой секси…

– А чела случайно не Эмилем зовут? – прервала я бесплатную рекламную акцию в исполнении одноклассницы.

Кэт хихикнула и почесала ранку от прыща на подбородке:

– Так ты его знаешь? Ну да, ну да. Вы же вроде соседи. Вот кому-то повезло.

Я считала такое везение очень сомнительным. А тут еще на математике открыла тетрадь и глазам своим не поверила. Кто-то написал карандашом на первой чистой странице крупными печатными буквами: НЕ ХОДИ НА ВЕЧЕРИНКУ. Хорошо, Катрина как раз рылась в пенале и не заметила надпись: я успела стереть ее резинкой.

Весь урок я косилась в сторону Дэвида – чуть шею не свернула. Неужели это он? Нашел мое послание и теперь типа ответил на него? Или в моей тетради отметился кто-то другой? Но кто? Может, Еппе? Скажем, парень к Эмилю ревнует. Или кто-то из девчонок, имеющих виды на «незанятого» почти легионера? И что будет, если я все-таки пойду? Терпеть не могу, когда мне угрожают или указывают, что делать, а от этой надписи попахивало и тем, и другим. С другой стороны, меня доставали сомнения из-за тусовки с малознакомыми людьми. Могла ли я положиться на кого-то, кроме Ани и Кэт? Эпизод у пруда сделал меня и троих парней сообщниками, но что, если они догадались, как я на самом деле отнеслась к случившемуся?

Я решила начать с Дэвида. Если надпись сделал он, пусть объяснит, что имел в виду. Не учла я только одного: Монстрик оказался неуловим. Не бегать же мне было за ним по всей школе! Казалось, он нарочно избегал меня, растворяясь в толпе и исчезая за углом очередного коридора, стоило мне показаться на горизонте. Вот и пойми: то ли Дэвид все еще считает, что я заодно с Тобиасом и остальными, то ли не хочет признаваться, почему расписался в моей тетрадке.

Так ни в чем и не разобравшись, я поступила малодушно и, наверное, глупо. За десять минут до того, как девчонки должны были заехать за мной по пути на тусу, послала Кэт эсэмэску: «Голова раскалывается. Приняла таблетки. Передай Тобиасу:

мне очень жаль, но прийти не смогу». А на тот случай, если они все-таки заявились бы меня уламывать, я демонстративно улеглась в постель с влажным компрессом на голове.

Вскоре к нам действительно позвонили. Подкравшись на цыпочках к приоткрытой двери спальни, я услышала, как папа разговаривает с кем-то внизу приглушенным голосом. Даже дыхание затаила, готовая в любой момент нырнуть в кровать и накрыться одеялом с головой. Но вот за окном брякнул велосипедный звонок, раздался звонкий девичий смех, и все стихло. Я осталась одна.

Ну что сказать. Не прошло и десяти минут, и я уже жалела о своем решении. Заняться было совершенно нечем – разве что читать в постели (я же теперь была вроде как больная) или пялиться на улицу из окна. Так там уже стемнело. Голые ветви деревьев превратили свет ближайшего фонаря в мечущиеся блики – ветер все не утихал. В доме напротив уютно горели окна. Я разглядела свет в крошечном окошке цокольного этажа: конечно, Монстрик тоже сидел дома. Только, в отличие от меня, его никто никуда не приглашал.

27 октября

Суббота. А на моем телефоне с утра целая куча сообщений. Они еще ночью пришли, только мобильник стоял на беззвучке. В основном фотки с тусы. Кэт и Аня решили показать, как много я потеряла. Да уж, таких окосевших рож я давно не видела. Это как же надо набухаться, чтобы двое парней танцевали танго в паре – ну, если это, конечно, было танго, а не танец дикарей из племени мумбо-юмбо, – а Миле, самая тихая девчушка в классе, валялась в кустах за домом и потом не могла найти дорогу обратно, зато пыталась штурмовать соседский забор, вопя: «Перегородили тут все, сволочи!»

Папа с утра предложил поехать в ближайший большой город за покупками. Ему понадобилась то ли дрель, то ли какой-то другой инструмент, чтобы полку повесить. Я отказалась. Во-первых, у меня все еще как бы болела голова. Во-вторых, утреннее затишье я могла использовать, чтобы наведаться наконец в местную библиотеку. Она недалеко от школы находится, но именно сегодня шансов столкнуться по дороге с кем-то из одноклассников практически не было – все дрыхли или лечились от похмелья.

Сколько себя помню, всегда была записана в библиотеку и постоянно брала там книги, фильмы и музыкальные диски. А тут после переезда все руки не доходили… вернее, ноги. Вот и пришла пора это исправить.

Здание библиотеки самое современное в Дыр-тауне. Видишь его, и кажется, будто сел в машину времени и мгновенно перенесся из прошлого века, где прочно застрял Хольстед, в сегодняшний 2007 год. Одну сторону квадратной стеклянной коробки занимает фитнес-центр, а другую – стеллажи с книгами. Их уже с дороги видно, так что, если ищешь библиотеку, не ошибешься.

Я решила взять новую книгу о Гарри Поттере и пошла в указанный библиотекаршей раздел юношеской литературы и фэнтези. За стеллажами заметила столы читального зала, никем не занятые в субботнее утро, и ряд компьютеров для читателей. Перед одним из мониторов скрючилась знакомая фигура: всегдашний свитер и немытые темные космы, смешно торчащие вверх из-за напяленных на голову огромных наушников. Мон-стрик собственной персоной.

Он сидел ко мне спиной, совершенно поглощенный текстом на экране: пальцы так и порхали по клавиатуре, голова ритмично подергивалась – наверное, в такт музыке, которую он слушал. Обычно слова из Дэвида было вытянуть все равно что банкомат взломать, а тут он, походу, целый роман уже сочинил. Я вытащила с полки первую попавшуюся книгу, чтобы объяснить причину своего прихода, если он спросит, и осторожно приблизилась к Монстрику. Подглядывать не собиралась, но строчки на двадцатидюймовом экране сами бросились в глаза.

– Это доклад по инглишу? – вырвалось у меня невольно.

Вряд ли Дэвид меня услышал – скорее заметил упавшую на клаву тень. Во всяком случае бедняга подскочил на стуле, сорвал с головы наушники и крутанулся ко мне лицом. Движение вышло слишком резким. Стул покачнулся. Задница Дэвида эпично съехала с сиденья, увлекая за собой все нескладное, угловатое тело. Бумс! Это мальчишка треснулся головой о край стола. Разноцветные глаза часто заморгали, ноги в грязноватых джинсах раскинулись в стороны. Рядом закачались оброненные наушники, повиснув на проводе.

Знаю, это очень плохо, но я не смогла удержаться. Смех прорвался сквозь ладони, зажимавшие рот. Мне с трудом удалось восстановить дыхание и выдавить:

– Боже, Дэвид, как ты? Сильно ушибся?

Взгляд Монстрика немного сфокусировался, рука ощупала шишку на голове. И вдруг случилось невероятное. Обветренные губы дрогнули, их тронула робкая улыбка, озаряя все лицо. Глаза мальчишки словно вспыхнули и согрелись изнутри: светлый замерцал голубизной, черный принял оттенок только что сваренного шоколада. Дэвид улыбался всего мгновение, но в этот миг он показался мне удивительно красивым. Монстрик исчез. Сквозь его личину проступили черты зачарованного принца.

– Что тут происходит? Молодые люди, разве вы не знаете, что нужно соблюдать тишину?

Резкий голос библиотекарши вернул все на свои места. Дэвид сгорбился, уставился в пол, подбирая под себя голенастые ноги.

Я пришла ему на помощь:

– Все в порядке. Мой друг упал со стула. Это просто неловкость.

Тетка тут же оттаяла и даже попыталась предложить пострадавшему лед – к месту ушиба приложить. Но Дэвид, конечно, только головой замотал и забился от нее дальше под стол. Мне удалось вытащить его оттуда, только когда библиотекарша удалилась обслуживать нового посетителя – тщедушного старичка с тростью.

– Прости, что напугала. – Я подала Монстрику все еще висевшие на проводе наушники и кивнула на экран компьютера: – Так это доклад? Смотрю, ты уже почти все написал.

Дэвид кивнул и неловко присел на край стула, словно опасаясь, что он снова его подведет.

– А какую знаменитость ты выбрал? Кэт с Аней, конечно, все равно, а я вот думала рассказать о Джоан Роулинг. В этом году она заняла сорок восьмое место в рейтинге влиятельных знаменитостей журнала «Форбс».

Парень как-то сник, его пальцы нервно тискали основательно поюзанную мышку. На меня он не смотрел, но чуть подвинулся вместе со стулом. «Хочет, чтобы я прочитала, что он написал», – догадалась я.

– Можно?

Дождавшись кивка, я подтянула ближе соседний стул, уселась и вгляделась в английский текст на экране.

Ему не было и года, когда его отец бросил семью, а мать отдала его на воспитание тете.

С 5 лет он жил в трейлере и постоянно переезжал из города в город с матерью, алкоголичкой и наркоманкой. Сменил более 10 школ.

Когда он учился в 4-м классе, его избили так, что понадобилось 12 докторов, чтобы привести его в сознание. Он провел в коме 10 дней, а когда очнулся, его первыми словами были: «Теперь я могу правильно написать “победитель”».

В 14 лет он попал в больницу от удара по голове. Из уха не переставая шла кровь, 5 дней он пролежал в реанимации.

В 16 лет его выгнали из школы после того, как он трижды провалил экзамены. Мать заставила его пойти работать. Он мечтал читать рэп, но никто не обращал на него внимания.

Когда ему было 19 лет, его дядя и лучший друг застрелился из дробовика.

В 24 года он выпустил альбом, который оказался провальным. У него не было денег на жизнь. Одежду ему покупали друзья.

В 26 лет его выселили из дома, и он отправился на «Рэп Олимпикс». Занял в баттле 2-е место и остался без денежного приза.

В 27 лет он оказался на самом дне жизни, впал в депрессию, подсел на наркотики.

В том же году его следующий альбом заметил знаменитый продюсер Dr. Dre. Альбом стал трижды платиновым. Белый рэпер добился всемирной популярности, выпустил еще несколько платиновых альбомов. И в итоге возглавил топ как самый продаваемый рэп-исполнитель в мире.

Этот человек известен миру как Эминем.

Несколько мгновений я сидела молча, не зная, что сказать. Сердце тяжело бухало в груди, я чувствовала, как пульсирует кровь у меня в горле. Я никогда не понимала рэп и потому не слушала, но теперь мне захотелось это сделать.

– Это его музыка? – Я кивнула на наушники, которые Дэвид так и не надел на голову.

Последовал осторожный кивок.

– Можно послушать?

Монстрик снова кивнул и открыл вкладку ютуба. Я устроила поудобнее на голове мягкие чашки наушников. В них тут же зазвучал задорный речитатив:

 
I lay awake and strap myself in the bed
Put a bulletproof vest on and shoot myself in the head (BANG!)
I’m steamin’ mad (Arrrggghhh!)
And by the way when you see my dad? (Yeah?)
Tell him that I slit his throat, in this dream I had…⁹
 

Я отвела глаза от парня в смирительной рубашке на экране и покосилась на Дэвида. Он смотрел на меня с таким видом, будто поймал птицу вымирающего вида и пытался скормить ей червяка. Станет она есть и выживет в неволе или откажется, и ему придется выпустить ее на свободу? Не сказала бы, что песня привела меня в восторг, но мне захотелось сказать Мон-стрику что-то приятное.

– У него… очень богатый словарный запас. И потрясающая история жизни. Думаю, у нас получится отличная презентация. Спасибо, Дэвид.

Монстрик снова улыбнулся. Совсем чуть-чуть, уголками рта. Наверное, он впервые поверил в то, что я не улечу.