Читать книгу: «Мое лицо первое», страница 9

Браслеты из резиночек

– Когда вы работали в Рисскове, среди ваших пациентов не было Дэвида? Дэвида Винтермарка?

Мучивший меня вопрос я задала уже в дверях, не особенно надеясь на ответ. Марианна не имела права разглашать информацию о клиентах. Она сама заверила меня в этом перед началом сеанса – сразу после того как рассказала о своем образовании и профессиональном опыте, подтвердив слова Крис.

Визитка, которую протягивала мне психотерапевт, чуть заметно дрогнула.

– Дэвида направили на лечение в университетский центр в Рисскове? – Женщина покачала седеющими кудряшками. – Значит, он содержался в юношеском отделении судебной психиатрии. А я работала в клинике СДВГ. Корпус «У-два» – закрытый. Боюсь, мы с Дэвидом никак не могли пересечься.

Я кивнула и взяла визитку из пальцев с коротко остриженными, ухоженными ногтями.

– Я подумаю насчет еще одного сеанса. Спасибо вам. За все.

Моя рука уже легла на ручку двери, когда сзади донеслось:

– Чили, постойте.

Я медленно повернулась. Марианна задумчиво смотрела на меня, словно пыталась принять какое-то решение.

– Скажите, вам стало бы легче, если бы вы узнали, как проходила жизнь Дэвида в клинике?

Внутри меня вспыхнувшей спичкой зажглась надежда. Я, как никто, знала, насколько быстро может потухнуть этот огонек и насколько больно он обжигает, если вовремя не разжать пальцы.

– Да, – ответила я, стараясь, чтобы голос не дрожал. – Намного легче.

Марианна слегка улыбнулась:

– Вы когда-нибудь бывали в психиатрической больнице?

Мы обе знали, что вопрос прозвучал двусмысленно, и я улыбнулась в ответ:

– Нет, никогда.

– Тогда, может, организовать вам небольшую экскурсию? Скажем, в тот же Риссков?

Я всмотрелась в глаза женщины, протянувшей мне путеводную ниточку из мрачного лабиринта, в котором я блуждала последние дни.

– Не слишком ли я взрослая, чтобы стать их пациенткой?

Дурацкая шутка. Дурацкий смех, призванный скрыть охвативший меня страх. Чего я боюсь? Что узнаю себя среди обитателей психушки? Или что смогу убедиться в реальности Дэвида?

Марианна ответила без улыбки:

– Я попробую связаться с моими бывшими коллегами. В какое время мальчик находился на лечении?

– С две тысячи восьмого года. Но я не знаю, как долго.

– В любом случае его должны были перевести во взрослое отделение по достижении двадцатилетнего возраста. Если, конечно, Дэвида не выписали раньше. – Марианна пытливо взглянула мне в глаза: – Учтите, Чили, я не обещаю вам большего, чем краткое посещение центра. И предупреждаю сразу: в закрытый корпус вас не пустят. Доступ туда разрешен только близким родственникам пациентов.

– Понимаю, – ответила я поспешно. – Меня все устраивает.

Лицо Марианны смягчилось. Сеточка морщин вокруг добрых глаз разгладилась.

– Я вам позвоню.

Но первым мне позвонил Генри Кавендиш.

На экране высветился датский номер, поэтому, услышав в телефоне голос с британским акцентом, я удивилась почти так же, как в первый раз. Загадка, впрочем, вскоре разъяснилась. Агент Дэвида прилетел в Данию, чтобы оказать содействие полицейскому расследованию. Не знаю, что должно было изменить его личное присутствие, если панцири уже больше недели не могли отыскать одного человека среди пяти миллионов – а это, между прочим, меньше, чем живет в Лондоне. Возможно, поездка просто помогала ему отогнать те же мысли, какие все чаще непрошено скользили и по краю моего сознания. Что, если полиция не в состоянии найти Дэвида потому, что его уже нет в живых?

– Боюсь, не смогу сообщить вам ничего нового, мистер Кавендиш, – осторожно сказала я агенту. – Дэвид не связывался со мной. Только полиция.

– Мы могли бы встретиться? Пожалуйста. – Просительные нотки в его голосе заставили меня придержать уже вертевшиеся на языке отговорки. Поразительно, как слабость в мужчинах всегда делает и меня слабой.

– Зачем?

– Мне нужно поговорить с вами. Прошу вас, не отказывайте. Я в отчаянии.

– Хорошо, – вздохнула я. Наверное потому, что мне было знакомо это чувство. – Только обещайте, что не будете расспрашивать о Дэвиде.

Немного помолчав, Генри Кавендиш сказал:

– Обещаю.

Я предложила встретиться в кафе «Ангел» в латинском квартале. Популярное заведение вечно кишело туристами, там легко было раствориться в массе людей. К тому же из-за высоких цен шансы наткнуться на студентов сводились к минимуму. Я все еще не ходила в университет, хотя на работе появилась: очень не хотелось потерять место стажера.

Только войдя в светлое помещение со слишком маленькими и стоящими слишком тесно столиками, я сообразила, что забыла спросить у Генри Кавендиша, как он выглядит. Шум многих голосов почти заглушал джазовую музыку. Я стала высматривать одинокого мужчину средних лет, предположительно в костюме. Но агент Дэвида меня опередил.

– Мисс Даль?

Я обернулась. Он оказался высоким, наверное, почти таким же высоким, как Дэвид, только гораздо массивнее. То ли лысый, то ли гладко выбритый череп плавно переходил в короткую шею; покатые плечи обтягивала светло-желтая рубашка поло. Лицо англичанина, белокожее и совершенно лишенное растительности – у него не было даже бровей, – выглядело мягким и обтекаемым. Оно напоминало сдобную булку с двумя крупными темными изюминами-глазами.

– Мистер Кавендиш? – Я вежливо улыбнулась и пожала протянутую крупную белую руку. Она оказалась приятно теплой, сухой и мягкой, под стать всему остальному. Моя ладонь полностью утонула в ней. – Можете звать меня просто Чили. Как вы меня узнали?

– Вы похожи на вашу фотографию. Я занял место вот там. – Он указал на столик в дальнем углу, под картиной с изображением угловатой женщины в бикини и мужчины в зеленом, лежащего на столе, задрав ноги к потолку. Перспектива на полотне была по-детски нарушена. – И кстати, для вас я – Генри.

– Вы видели мою фотографию? – пробормотала я, зигзагами пробираясь мимо развешанных на спинках стульев сумок и пальто.

– С фейсбука, – кивнул англичанин. – Дэвид мне показывал.

Ну, конечно. Найти в соцсети кого-то с таким редким именем и из такой крошечной страны смог бы даже чайник. Пусть даже я выкладывала что-то у себя на странице пару раз в год. Дэвид следил за моей жизнью. Он знал, что я учусь. Знал, кто мои друзья. И что у меня нет парня. Но ему даже в голову не пришло связаться со мной. Почему?

– Честно скажу, в жизни вы выглядите просто восхитительно, даже лучше, чем на фото. – Агент Дэвида по-джентльменски отодвинул для меня стул.

– Боюсь, вам не удастся меня завербовать. Я не заинтересована в карьере модели, – отшутилась я, пододвигая к себе меню.

– Шторм поначалу говорил то же самое, – подмигнул глазом-изюминой Генри.

– Но вам удалось его переубедить.

– О да. Но, поверьте, это далось мне нелегко. – Англичанин улыбнулся собственным воспоминаниям, и кончик его длинного, мясистого носа чуть загнулся книзу.

«А он забавный, – внезапно поняла я. – Такая странная мимика – все как бы немного чересчур. И лицо инопланетянина. Может, потому Дэвид и сработался с ним. Потому что не боялся».

У нашего столика возник молодой парень в форменном бордовом берете и такого же цвета фартуке:

– Ваш заказ. Эспрессо. Какао со взбитыми сливками.

Я удивленно уставилась на огромную чашку с шапкой пены, украшенной шоколадной стружкой.

– Но я еще не…

– Я позволил себе сделать заказ, пока вас ждал. – Крупные белые пальцы Генри охватили кофейную чашечку. Великан, играющий с детским сервизом. – Простите мне эту вольность.

Я потрясенно подняла глаза от какао:

– Вы ясновидящий? Откуда вы знали, что я…

Англичанин покачал головой.

– Шторм, – сказал он так, будто это все объясняло.

– Дэвид рассказал вам, что я люблю какао? – Я просто ушам своим не верила. – И что еще он вам рассказал?

– Только хорошее, – улыбнулся Генри успокаивающе. – Шторм о вас самого высокого мнения.

Замечательно. Великолепно. Я вспомнила, как открещивалась от дружбы с ним при первом разговоре с агентом, и поторопилась склониться над какао.

– И часто вы… – я сделала большой глоток горячей жидкости, смешанной с прохладной пеной, – обо мне говорили?

– Мисс… Чили. – Крупные белые ладони легли на стол, Генри слегка наклонился вперед. – Шторму часто приходилось нелегко, особенно в первый год работы. И когда ему нужно было с кем-то поговорить, он приходил ко мне. Нередко он вспоминал человека, чья поддержка когда-то помогла ему выжить. Кто увидел человека в нем самом. И протянул этому человеку руку. Он вспоминал о вас, Чили.

Я таяла, как шоколадная стружка в горячем молоке. А когда-то ведь была твердой и горькой. Что там говорила Марианна? Чувство вины. Дэвид помнил протянутую руку. И забыл про омут, в котором эта рука почти его утопила. Что это? Тоже форма избирательной амнезии?

– А как вы познакомились с Дэвидом? – Я рассматривала руки Генри. Безволосые, как и его голова. Кольцо на безымянном пальце. Он женат? А поначалу мне показалось, что в его облике и манере держаться проскальзывает что-то гейское. Хотя, возможно, во мне говорят обычные предрассудки. Вон насчет Микеля мы с девчонками ведь тоже ошиблись. – Простите, если задала слишком личный вопрос.

– Что вы. – Одна из зачаровавших меня рук поднесла ко рту крошечную чашечку. Бледные губы изогнулись в полуулыбке. – Знали бы вы, сколько раз меня спрашивали об этом же журналисты.

– И что вы отвечали?

– Что я впервые увидел Шторма, когда работал в Копенгагене. Обратил внимание на необычную внешность мальчика, катавшегося на скейтборде. И предложил ему контракт.

Копенгаген? Скейтборд? Да у Дэвида и доски-то никогда не водилось!

– Так все и произошло? – спросила я, пытаясь скрыть охватившее меня недоверие.

– Почти. – Англичанин снова улыбнулся. – На самом деле все было несколько сложнее. Но эта история не для прессы.

– Поделитесь? – брякнула я. Ведь говорят же: наглость – второе счастье.

Генри поставил на стол чашку-наперсток. Кофе в ней почти не убавилось.

– Вы никуда не торопитесь? Боюсь, рассказ будет долгим.

– У меня полно времени.

Целых десять лет. Именно столько я задолжала Дэвиду.

Темные глаза англичанина затуманились. Он смотрел на меня, но видел перед собой совсем другое лицо. Проектор памяти уже прокручивал перед ним прошлое.

– Я приехал тогда в Копенгаген на восемь дней. В июне там должна была пройти часть съемок международного проекта «Саги северных морей». Мы сотрудничали с местным агентством «Элита». Впрочем, – Генри оборвал сам себя и промокнул салфеткой совершенно чистые губы, – не буду утомлять вас деталями. Достаточно сказать, что я поселился в одном из отелей Христиансхавна¹³– специально, чтобы ходить к месту съемок пешком. У меня слабость к пешим прогулкам в красивой местности. А тут – каналы, лебеди, зелень, очарование старого города.

Кажется, это был второй день после приезда. Я прогуливался по набережной, полагаясь на то, что джи-пи-эс в телефоне приведет меня к «Саду талантов». Тут я и увидел его – парнишку на скейте. Он несся прямо по тротуару на такой скорости, будто за ним гнались все демоны ада. Впрочем, в оправдание юноши надо сказать, что проезжая часть улицы была выложена брусчаткой и для поездок на скейтборде совершенно не подходила.

Губы англичанина тронула мечтательная улыбка, он провел подушечкой большого пальца по краю хрупкой чашки.

– Прохожие шарахались от него в стороны, но никто не обронил ни слова. Датчане вообще поразительно терпимые люди, вы согласны? Впрочем, паренек ловко лавировал между прохожими и препятствиями. Полы незастегнутой рубашки развевались за спиной, как клетчатые крылья. В одном месте на тротуаре лежали какие-то трубы – вы заметили, в центре Копенгагена вечно идет ремонт? Парнишка взвился в воздух вместе с доской, перемахнул через трубы и был таков. Пола его рубашки задела мою руку – так близко он пролетел. Впрочем, думаю, этот эпизод быстро вытеснили бы из памяти новые впечатления, если бы в тот миг, когда юноша выпрямился на скейте, мы не встретились глазами.

Генри на мгновение прервал рассказ, чтобы сделать глоток остывающего кофе.

– Видите ли, в то время я очень тесно сотрудничал с восходящей звездой в области художественной фотографии – Алексом Ино. Всемирную известность ему принес проект «Иная красота». В его рамках Алекс открыл миру несколько замечательных моделей. Он работал с девушкой, пораженной витилиго – то есть с нарушенной пигментацией кожи, и с альбиносами, и с парнем, который татуировками превратил свое тело в живой анатомический макет, и с бывшим угонщиком из Брайтона – темнокожим с пронзительными голубыми глазами. Алекс неутомимо разыскивал новые необычные лица, и мне тогда показалось, что я увидел одно – лицо, которое могло бы его заинтересовать.

– Интересный проект, – скептически заметила я, собирая ложечкой остатки взбитых сливок. – Звучит как паноптикум фриков.

Генри внимательно посмотрел на меня и продолжил:

– Все эти фрики теперь имеют годовой доход в несколько миллионов. Они выходят на подиум, снимаются в кино, телешоу и музыкальных клипах, появляются на обложках модных журналов. Впрочем, насчет Шторма я тогда был совсем не уверен. Видел его только мельком и все же заметил не только потрясающие разные глаза, но и другие детали. Грязь на коже. Густые и длинные, но спутанные волосы. Рваную одежду. Даже его скейтборд выглядел так, будто он его вытащил из ближайшей помойки. Я подумал, что парень, возможно, бездомный. Или наркоман. Что у него могут быть проблемы с законом.

Я попытался выкинуть его из головы и сосредоточиться на работе. Это мне даже удалось. Вплоть до момента, когда я снова шел по набережной Христиансхавна и поймал себя на том, что высматриваю скейтера с разными глазами. Но тогда я его не встретил. Зато на следующий день…

К нашему столику снова подошел официант. Спросил, не хотим ли что-то еще. Быстро глянув в меню, я заказала пирожное. Мне просто необходимо было что-то сладкое, чтобы переварить услышанное. Дэвид жил на улице? Вполне возможно. А куда ему было идти после выписки из психушки? Кто мог его ждать во внешнем мире, если не ждала даже я? Теоретически о таких, как он, должны были заботиться социальные службы. Но стал бы Дэвид принимать помощь от тех, кто год за годом закрывал глаза на то, что с ним делали? Все те годы, когда его еще не поздно было спасти.

– На следующий день, – продолжил Генри, – я вышел на набережную с решимостью отыскать скейтера со странными глазами. Я заметил небольшой магазин на пересечении набережной с заставленной машинами и опутанной строительными лесами улочкой. Американцы называют такие заведения «аптека», но у датчан есть свое обозначение магазинчиков, в которых продают всякую всячину…

– Киоск, – подсказала я.

– Именно! – У воодушевленного Генри раздулись крылья мясистого носа. – Я подумал, что можно спросить там о пареньке. Если он жил неподалеку, продавцы могли его знать. Может, юноша что-то у них покупал, и они запомнили неординарную внешность.

– И вы зашли в киоск?

– Не совсем. – Англичанин усмехнулся. – Как только я взялся за ручку двери, она распахнулась с такой силой, что чуть не ударила меня по лбу. Я едва успел отклониться, но парень, выскочивший из магазинчика, оттолкнул меня с дороги. Не удержав равновесия, я упал, перевернув стойку с открытками для туристов. Головой ударился о металлическую урну у входа, в глазах потемнело. Сознание, однако, я не потерял. Чувствовал, как по мне протопталась пара ног – очевидно, беглецов было двое и второму я преграждал путь. Слышал крики в глубине киоска, хотя, конечно, не понимал слов. Я до сих пор могу сказать по-датски только «спасибо» и «здравствуйте».

– Это… было ограбление? – Я смотрела на агента Дэвида, выпучив глаза. – О боже, вы… серьезно пострадали?

– Отвечу да на первый вопрос, а на второй… – Генри сложил пальцы домиком и устроил их под круглым подбородком, где уже намечался еще один. – Я набил огромную шишку. Кожа лопнула, ухо и шею залила кровь – знаете, тут проходит много мелких сосудов, – он прикоснулся к голове сбоку, и я заметила на коже голубоватую полоску шрама. – Зрелище наверняка было пугающим. Боюсь, какое-то время я выглядел положительно мертвым. – Англичанин хмыкнул и наконец допил свой кофе из миниатюрной чашечки. – Иными словами, у Шторма были все причины перескочить через меня и броситься наутек, как это и сделали остальные. Однако он остался. Более того, попытался оказать мне первую помощь.

В итоге первым, что я увидел, придя в себя, было его немытое лицо, бледное под грязью, и полные тревоги невероятные глаза. А позади мальчика высился работник киоска с занесенной над головой бейсбольной битой.

– Иисусе! – выдохнула я. – Он прибил Дэвида?

Генри негромко рассмеялся:

– К счастью, я успел опомниться настолько, что остановил руку Немезиды¹⁴. Сотрудник магазинчика привык к туристам и вполне свободно изъяснялся по-английски. И все же убедить его не сдавать Шторма полиции оказалось нелегко. Он вцепился в паренька как клещ. Мне пришлось оплатить стоимость похищенного – бутылки водки, бутылки виски и блока сигарет. Предполагаю, их умыкнули те двое, что выскочили из киоска первыми.

– Думаете, Дэвид был с ними заодно?

– Уж продавец-то в этом не сомневался. Он сказал, что парнишка с доской отвлекал его внимание, выбирая комиксы, пока двое других воровали с полки алкоголь.

– Комиксы. – Сердце у меня упало. Монстрика никогда не интересовали комиксы. Вот если бы в киоске продавали романы Фаулза или Хемингуэя… Выходит, Дэвид и правда скатился на самое дно.

– Для меня это не имело значения. – Англичанин философски пожал плечами. – Все, о чем я мог думать, пока ждал такси, чтобы поехать в травмпункт, – это как заполучить Шторма. Видите ли, Чили, тогда я полагал, что мальчик – несовершеннолетний. Он удивительным образом выглядел моложе своих девятнадцати. Знаете, чаще с детьми, которые многое пережили, бывает наоборот: уже в двенадцать они кажутся взрослыми. А Шторм… – Генри задумчиво покачал головой. – Сто восемьдесят четыре сантиметра роста, а я не дал бы ему больше шестнадцати – такой невинный у него был взгляд. Ангел с опаленными крыльями, вывалянный в грязи, но все еще не смирившийся с несправедливостью жестокого мира – вот кого он напоминал. И мне захотелось дать ему новые крылья.

Я вспомнила фото в «Инстаграме» и комментарий: «Ты выглядишь так невинно».

– Я предложил Шторму сигарету – тогда я еще курил, – продолжил между тем англичанин. – И спросил, нужна ли ему работа. Он сказал: «Смотря что за работа». Я ответил: «Фотомоделью». А он сказал, что не раздевается за деньги. Даже перед теми, кому должен.

Из моей груди вырвался хриплый вздох. Генри крутил в пальцах кофейную чашку, будто пытался обнаружить дефект на гладкой белой поверхности.

– Я пытался рассказать ему о «Некст менеджмент» и Алексе, но Шторм мне не поверил. Я едва успел всучить ему свою визитку, прежде чем он захлопнул за мной дверцу такси. Пока мне накладывали швы, я думал о том, что не узнал ни имени скейтера, ни его адреса. Что через несколько дней собираюсь улетать, а шансы на звонок парня практически нулевые. И тогда я решил прибегнуть к помощи Флавии, моей помощницы-датчанки.

– Флавия? – повторила я, принимая от официанта долгожданное пирожное. – Имя совсем не датское.

– У этой девушки африканские корни. Я надеялся на ее знание языка и города, в котором она родилась. И попросил ее разыскать мальчика с разными глазами.

– И она нашла его? – Я слизнула с ложечки шоколадный крем, почти не чувствуя вкуса.

Англичанин кивнул:

– Рассказывая ей о происшествии у киоска, я упомянул, что продавец кричал вслед убегавшим подросткам что-то вроде: «Fucking Christianites!» Тогда я подумал, что он назвал их сектантами. Но оказалось, речь шла о христианитах – жителях вольного города¹⁵, граница которого проходила всего в нескольких сотнях метров от маршрута моих прогулок. Там Флавия и начала свои поиски.

– Постойте, – заметила я, проглотив огромный кусок пирожного. – Христианитам запрещено воровать. Если они нарушат это внутреннее правило коммуны, их могут изгнать.

Генри заглянул в пустую чашечку, будто надеялся обнаружить там еще кофе.

– Люди, которые считают, что правила созданы для того, чтобы их нарушать, никогда не переведутся, вы со мной согласны? К тому же ребята присвоили чужое не в Христиании, а за ее границами. Сотрудник киоска признался Флавии, что уже устал от частых набегов торчков и хипарей, как он выразился. Вот и держит под прилавком биту, раз на полицию надежды нет.

– Так ваша помощница нашла Дэвида в Христиании?

Генри снова кивнул:

– Это стоило немалых усилий и нескольких сотен крон, чтобы развязать языки, но да – в конце концов Флавия предоставила мне адрес парнишки. Местные называли его Страшилой. Он жил в доме женщины по имени Виви.

Что еще за Виви?!

– Меня, конечно, порадовало, что мальчик не спал на улице. Но я, по понятным причинам, решил, что Виви – его мать. А о ней шла слава… – Генри деликатно кашлянул, – женщины легкого поведения, да к тому же постоянной клиентки Пушер-стрит¹⁶.

О боже! В девятнадцать Дэвид спутался с наркоманкой и проституткой! Он для нее еще и выпивку приворовывал. Куда катится мир?!

Стараясь, чтобы шок не отразился на моем лице, я натянуто улыбнулась:

– Виви стала для вас проблемой?

– Виви? – Генри мягко рассмеялся. – Скорее наоборот. Я появился в ее жизни ниоткуда и лишил ее сразу няньки и источника доходов.

– Няньки? – Я уже ничего не понимала.

– Эта милая ночная бабочка быстро убедила меня, что не имела никакого отношения к появлению на свет Шторма. На самом деле она была ненамного его старше. Первого ребенка родила в пятнадцать – мальчику на момент нашей встречи исполнилось десять. Кроме него, в квартире размером со спичечный коробок обитало еще двое детей. Младший ползал по полу в памперсах. Среднего Шторм когда-то спас от бродячей собаки и привел домой. За это Виви предложила ему матрас на полу. Шторм, который тогда жил в коробке в кустах у озера, согласился. Понимаете, Чили, приближалась зима…

– Ясно. – Пирожное лежало в желудке тяжелым камнем. – Скажите, Дэвид тоже был наркоманом? Он и эта Виви… они?..

– О, Святая Мария, нет! – Англичанин всплеснул руками. – Виви не называла Дэвида иначе как Страшила или Приблудный. Она терпела его потому, что парень присматривал за ее детьми да еще платил за несчастный квадратный метр пола, на котором спал. Он даже умудрялся поддерживать мало-мальский порядок в квартире и следить, чтобы детям не попадались на глаза клиенты матери. Насколько это было возможно, конечно. А наркотики… В Шторма даже обычный аспирин приходится запихивать. Быть может, это последствия психиатрического лечения, но он с большим недоверием относится к лекарственным препаратам, что уж говорить о веществах, изменяющих состояние сознания. Так что курение – единственная зависимость, которую я обнаружил у Шторма.

Я подумала о детях Виви. Наверное, Дэвид очень скучал по близнецам. А может, увидел в малыше – заброшенном, болтающемся по улицам и искусанном одичавшим псом – себя маленького?

– А чем Дэвид зарабатывал на жизнь? – спросила я, перебирая в уме возможные варианты ответа. Грабил киоски? Торговал гашишем? Обчищал карманы туристов? Или связался с одной из делящих вольный город банд?

Англичанин покачал головой:

– Меня это не интересовало. Я только спросил Шторма, есть ли у него паспорт и дадут ли родители ему разрешение на выезд. Он ответил, что он совершеннолетний и что с паспортом проблем не будет. На этот раз я подготовился к нашей встрече. Показал ему на планшете работы Алекса, сайт агентства и объяснил: все, что нам поначалу потребуется – это сделать его снэпшоты¹⁷. И пригласил на очередной съемочный день «Саг». Я хотел показать Шторму, что собой представляет работа модели. Хотел, чтобы он знал, на что идет.

– И Дэвид согласился?

– Ну, – Генри печально рассмеялся, – когда он увидел меня в прихожей Виви, то сначала чуть не сбежал в окно. Остался только потому, что побоялся со мной детей оставить. Шторм ведь принял меня за сталкера-извращенца. Пришлось доказывать, что хоть я и гей, но на лиц мужского пола не бросаюсь, независимо от возраста.

Значит, все-таки гей. Я невольно взглянула на кольцо, слишком похожее на обручальное. То, с каким восхищением Генри говорил о Дэвиде… Это гордость агента за открытую им звезду, или… или что-то совсем другое?

– А потом Шторм рассказал мне о шрамах. И даже показал некоторые. На запястьях, знаете? – Генри поднял крупные бледные руки, повернув ладони тыльной стороной ко мне. – Он прятал их под детскими браслетами. Такими, из цветных резиночек.

Я кивнула, зная, что не справлюсь с голосом. В школьное время это были браслеты из бусин. Резиночки придумали позже.

– Он думал, я откажусь от него из-за дефектов на коже. – Англичанин машинально потер запястье ладонью. – Я сказал, что решать будет Алекс. Но если Шторм захочет избавиться от шрамов, их можно сгладить. Или скрыть татуировками. Так уже делали до него. Парень даже не раздумывал. Он сказал, что подпишет контракт, если в нем агентство обязуется оплатить любые тату по его желанию. Я принял это условие, но понял его, только когда Шторм разделся для снэпшотов до белья.

Генри сглотнул, будто правда застряла у него в горле – огромная, шершавая и уродливая, ни выплюнуть и ни проглотить.

– Дэвид рассказал, откуда у него шрамы? – тихо спросила я и провела пальцем линию от края брови к скуле.

Англичанин склонил безволосую голову над столом.

– Прежде чем подписать контракт. Он сам на этом настоял. Хотел, чтобы я все знал. О том, что он сделал. И о том, что сделали с ним… Наверное, – ухоженные пальцы дрогнули, смяли салфетку, – Шторм думал, что я тут же укажу ему на дверь. Возможно, он сам хотел сбежать. Я не дал ему. – Генри вскинул потемневшие до черноты глаза-изюмины, обращая на меня отчаянный взгляд. – Если Шторм не сбежал тогда, он бы ни за что в жизни не сбежал сейчас, как бы полиция ни пыталась убедить меня в обратном. С ним что-то сделали, мисс… Чили. С ним сделали что-то дурное насильно. И я не успокоюсь, пока не найду этого недочеловека и не найду Шторма.

Его рука протянулась через стол и легла на мою, холодную и бесчувственную.

– Вы поможете мне в этом, Чили?