Читать книгу: «От любви до ненависти – одно сообщение. Часть 1», страница 9

На оставшихся уроках сижу с размытым макияжем, и каждой учительнице нужно поинтересоваться, всё ли у меня в порядке. Положительно качаю головой, поправляя парный браслет, который так и не снимаю.

Домой иду одна. В лицо дует ветерок и глаза слезятся, а потом их щиплет от остатка туши на ресницах. Когда рядом проходят люди, в голове возникает вопрос: а что они подумали обо мне? Надеюсь ничего. И, вообще, почему они должны это делать? Я же тоже практически не задумываюсь над их внешность и куда держат путь. Так и их не должны волновать мои рыжие волосы и мелкие шаги. Я всё также не спешу возвращаться. Там, в своей комнате, останусь один на один с идеей наконец-то сделать с собой что-нибудь такое, от чего забуду про разбитое сердце, да и в целом, про всё остальное.

Но вместо того, чтобы оставить боль новым порезом или синяком, оставляю её записью в тетради:

«Зачем ему это? Зачем цепляться за меня? Настолько любит и ценит? Или просо ждёт, когда сама уйду, переложив с себя ответственность? Но, если бы он хотел этого, не предлагал бы три раза начинать всё заново. Нет, ну правда, зачем? Я устала, но мне страшно. Я не смогу уйти – слишком привязалась. И, если он не сможет уйти, то почему?»

Сегодня запись стала не самой эмоциональной из всех. Интересно, а зачем я записываю все эти вопросы? Чтобы не забыть их? Чтоб когда-то, прочитав тетрадь, снова заставить вспомнить этого кареглазого парня и то, как он со мной?

Через открытое окно поступает мартовский воздух. Доносятся выкрики местных попоек и громкая музыка. Если раньше, даже при наличии этих факторов могла быстро отыскать сон, то сегодня совершенно не получается. Лежу на спине, словно покойник. Думаю, как же тесно и не уютно будет в гробу. Как же там будет холодно. Но, надеюсь, к моей могиле не зарастёт тропа, и кто-нибудь, кроме родителей вспомнит про меня.

16 Марта

Когда заканчивается индивидуальная репетиция, на улице уже совсем темно. Джинсы и гамаши под ними не спасают от холодного ветра. Я спрятала лицо под шарф и капюшон толстовки. И если не всматриваться, можно принять за слегка женственного мальчика. Однако мои уши всё равно слышат обращение какого-то, ну скажем, не русского мужчины:

– Эй, девушка, – у него ужасный акцент.

Делаю вид, что не слышала, но при этом ускоряю шаг.

– Давай провожу, – предлагает идущий сзади.

И теперь бегу. Бегу, пока не сдавливает грудь, и пока не ощущаю себя на более-менее безопасном расстоянии. Я удрала быстро. Хоть сейчас кажется, что не зря ходила на лёгкую атлетику в седьмом классе. Вдыхаю глубоко, от чего неприятно вдвойне. Убедившись, что одна, делаю громкий выдох, облегчая состояние. А потом громко дышу всю оставшуюся дорогу до дома.

В своей «крепости», перебираю вещи, сложенные в сумку. Положила всё. Остался только паспорт. До сих пор не вериться, что послезавтра мы с папой будем гулять по Красной площади и Арбату. Я всё напоминаю себе о поездке, будто могу забыть о ней, а про то, что день рождения через два с небольшим дня, вообще ни слова. Вроде и хочу его, и вроде нет. Не особо люблю этот день. Наверняка опять что-то заставит грустить. Впрочем, пусть будет грустно, только без слёз, тем более перед отцом. От него никогда не услышишь сочувствия больше, чем «да не печалься».

***

Лёжа в постели, копаюсь в телефоне. На глаза попадается файл с названием «Ночь, Питер». Открываю его, зная, там текст, написанный давненько, ещё до знакомства с Мальчиком из Питера:

 
Еду в Питер,
Может меня там до сих пор ждут,
Но не факт.
Пройдусь по тем улицам,
Где с тобой нога в ногу шла,
Не о чём не мечтая.
Верила, совместное завтра
Настанет.
 

Напеваю в пол голоса, немного с грустью. Не помню изначального звучания, посему скорее всего задаю новый мотив. Я была бы рада взять в руки гитару и исполнить под неё, только поздновато для «концертов». Лучше с утра, когда все проснутся. Ещё одна моя песня, которая не даст покоя. Вновь забью на давность написания, и вобью в голову, что посвятила слова кареглазому бывшему.

18 Марта

Выйдя на вокзал, ощущается чужая атмосфера. Несмотря на субботнее утро, городу не спится. Папа звонит Але, а мне некому, потому и бесит. Утыкаюсь в телефон для изучения маршрута до Кремля, но, чтобы по пути точно попались недорогие кофейни. Идти сорок семь минут, через какие-то подворотни. Однако, по сравнению с нашими, они выглядят куда приличнее.

На первый взгляд. Стоит немного пройти вглубь, и как будто никуда не уезжала – валяется мусор и прочее. Ровно также кто-то говорит в след. Папа делает вид, что ничего не слышал, а я у себя в голове покрывала идущих позади, трёхэтажным матом. Буквально за углом от подворотни можно выпить кофе. Внутри уютненько и пахнет сладостью. Александр Сергеевич покупает латте и капучино. Здесь на стенах картины и фоторамки, на столиках небольшие вазочки с сухоцветами. Мило.

Хоть на улице не холодно, грею пальцы обеих рук об стаканчик. Кто-то торопится на работу (или не совсем торопится). Кто-то решает потратить утро на прогулку. А кто-то ещё только не то, чтобы выходил, вываливался из баров. Мужчина, лет тридцати – сорока, решил покемарить прямо на скамейке, тут же, где валяются бутылки и наплёвано. Это, конечно, не в новинку, но факт того, что это мерзко не отменяется.

За рассматриванием зданий, доходим до Басманного районного суда. Отсюда до места назначения чуть-чуть, пару слов. Возможно, я слишком перебарщиваю с эмоциями. Однако, на поездку потрачены все мною отложенные деньги, так что имею полное право даже разорваться на месте. Под подошвой конверсов стёртый пешеходный переход, а затем целая история, булыжник, которому больше двухсот лет. Улыбаюсь краем губ, пишу Егору и Ксю, что я здесь, и снимаю, как блестят мои волосы на солнце, на фоне Красной площади. Форджер интересует лишь одно – где снег? Алексеев расспрашивает: а когда награждение, будет ли съёмка? Как я поняла, снимать будут специально для Тв, но отец тоже запечатлеет «минуту славы».

Храм Василия Блаженного очень красив, похож на расписной терем, с высоким крыльцом, каменной резьбой и разноцветными куполами. Налюбовавшись им, мы двинулись по Большому Москворецкому мосту, затем свернув направо, на улицу Болотную, по моему хотению. Тут водоотводный канал, и он ужасно грязен: плавают пластиковые бутылки, да и в целом, вода мутная и пахнет. Папа фотографирует меня, отвернувшуюся в сторону канала. Я получилась взрослой, будто завтра исполнится не шестнадцать, а двадцать шесть. Солнцезащитные и очки, пальто, красная помада – отличные атрибуты, чтоб чуть добавить к своему возрасту.

Через чур шумно и люди такие не дружелюбные, косятся с каким-то оскалом. Про себя прошу время идти быстрее, чтобы уже церемония и поезд в Северную столицу. Здесь не так хорошо, как казалось. Я надеялась, что здесь забудусь, но смотря на лица людей, вспоминается – они злы и могут причинить боль.

***

И правда, после обеда минуты стали бежать. И теперь оставался час с хвостиком. Мы допили второй кофе и направились в концертный зал. Я держу в руках альманах, где напечатаны мои произведения. Книгу дали на стойке регистрации, вместе с билетами. Попросили наши паспорта, а потом с официальностью вручили том. Бесплатно, как номинанту, в ином случаи его можно приобрести за семьсот рублей.

От увиденного глаза лезут на лоб. Зал огромен – он как мечта для каждого второго в нашем вокальном коллективе. Невероятно большая сцена и много рядов. Уже не терпится подняться на «Олимп» и узреть всё с другой стороны, ведь наверняка все места на сегодня заняты. Впереди меня сидела девушка и крутилась, будто кого-то выискивала. Она повернулась ко мне и сглотнула:

– Татьяна Фолл, здравствуйте! – Она показала все тридцать два белых зуба. – Выглядываю вас, а вы сзади сидите. Я – Аглая Су, – тянет руку.

Жму её, узнавая, что она моя читательница. Вот уж не ожидала, что со мной кто-то заговорит. Аглая конечно же не упускает возможности узнать точный смысл моих стихов. Говорю про них поверхностно. Собеседник будто верил, или догадывался о нежелание говорить о правде. Су кивает головой с красивой ухмылкой, а мне на самом деле приятно.

В зале приглушили свет, а сцену осветили два прожектора, под фанфары вышли ведущие. Началось. Позабытая дрожь от восторга и предвкушения. Ухмыляюсь, поворачивая голову к отцу. Похоже у него нет никаких эмоций. Похоже ему не хочется здесь находиться. Нервно перебирает цепочку на руке, вытирает пот.

Церемония тянется бесконечно. Между награждениями дипломами, выступают артисты и толкают радостно-возбуждённые речи. Со временем это стало звучать однообразно и скучно. Я уже угадываю, что произнесут в следующую секунду. Ожидая второй части, хрущу пальцами, а мозг транслирует недавнее прошлое. Задумчиво смотрю на красный бархат кресел, когда объявляют о награждении медалями.

– Вот мы наконец-то добрались до медалистов. Сегодня произнесли, думаю, достаточно слов. Достаточно оттянули момент, когда раскроются имена авторов, награждающихся бронзой, серебром и золотом. Не буду заставлять томиться в ожидании ещё дольше. Вынесите, пожалуйста, конверт на сцену.

Под фанфары из-за кулис выходит девушка, передаёт секрет, который через несколько томных взоров станет известен всем, и больше не мозолит глаза своим синим платьем.

Конверт разворачивается, мужчина в костюме поправляет очки и произносит:

– Бронзовой медалью в номинации «Поэт года 2022» награждается… Татьяна Фолл! – Он красивой радостью ищет меня в зале.

Моё сердце упало в пятки. Встаю со своего места под аплодисменты. Ноги ведут меня сами. Первая ступенька. Вторая. Третья. Я поворачиваюсь к залу. На первых рядах видно горящие восторгом глаза. Мне вручают медаль, в таком же бархатном, как кресла, футляре, только тёмно-синего цвета, удостоверение и свидетельство о праве ношения бронзы. То же синее платье вручает букет пионов. После огласки «серебряного» и «золотого» поэта, нас фотографируют и под хлопки в ладоши, отпускают в зал.

23:45

До шестнадцатилетия осталась четверть часа. Свой день встречаю на Ленинградском вокзале в ожидании рейса Москва – Санкт-Петербург. Александр Сергеевич вышел покурить, а я слежу за его местом и багажом. Уставшими сонными глазами ищу в телефоне заметки, чтобы пальцы в паре с мозгом набросали стих:

 
Свой день я
Начну прямо сейчас:
В полночь,
В вагоне поезда
Москва – Санкт-Петербург.
Свечу задула
Ещё на платформе.
Самое заветное
Загадала желание,
Глаза закрывая.
В этом длинном пальто
И клетчатом шарфике,
Будто взрослая девушка,
А не девчонка.
Красная помада,
Аккуратно собраны волосы.
С загадочным видом
Отойду от всех в сторонку.
Я подумаю,
Как жить.
Пока все думают,
Что в голове у меня.
 

Когда объявляют посадку, мы оказываемся первыми вошедшими в вагон. Скидываю пальто и пока никого нет, натягиваю пижаму. Выпиваем по коробочке сока, чокаясь за моё взросление и засыпаем.

19 Марта

20:32

Иду по Невскому не в первый раз, но с такой же влюблённостью смотрю на здания. В «Дикси» папа прикупил себе баночку пива, а мне безалкогольного, и теперь навигатор ведёт нас к Литейному мосту. Нескончаемый поток людей и машин закончился через пару шагов. Из-подо льда Нева понемногу показывает свои тёмные воды. Запрыгиваю на парапет и смотрю на тот берег. Папа фотографирует пока делаю затяжку, отвернувшись от камеры. Банка открывается с щелчком. Сажусь там, где растаял снег. Ноги свисают в метре от реки.

Пью безалкогольное грейпфрутовое пиво с осознанием того, что Женя хоть и заходил в «Телеграмм» неоднократно, не соизволил поздравить. Да, всё же обидно. Очень. Сдерживаю слёзы, чтоб не испортить макияж и не вызвать недоумение. А город красив, так и тянет утопиться прямо тут, но пришло время брести обратно в хостел.

21:54

«Санто Стефано» из того же «Дикси» стоит на столе и покорно ждёт, когда его откроют, чтобы залить пустоту. Алкоголь булькает, разливаясь по белым кружкам, с которыми обошлись минималистически. Приторный запах издевается над мимикой лица. Апельсин оставляет послевкусие на кончике языка. Скорее всего не стоит пить вермут в чистом виде. Возможно, он сочетался бы с каким-нибудь соком.

Если с одного глотка ничего не происходит, то, когда у посуды виднеется дно, становится трудновато сохранять равновесие. Ватными пальцами строчу пост во «Вконтакте» о том, какой подарок я себе сделала. Хотя, кого это интересует. Бутылка «Стефано» улетела за час. Наверное, хватило бы и одной кружки, однако это слишком скучно. А досидеть до опустевшей тары, вот это испытание для организма. Только включённый телевизор в углу комнаты стал раздражать глаза. Я накрываюсь одеялом и, не проронив слезы, засыпаю.

20 Марта

2:20

Просыпаюсь в поту, не понимая происходящего. Покачиваясь, поднимаюсь на подоконник, посидеть под потоками свежего воздуха. Напротив – обшарпанный дом, в окне которого едва горит свет. Интересно, о чём люди думают по ночам, почему они не спят? Тоже проснулись от странных снов? Поджимаю колени к себе. Нахожу в «Телеге» чат с Глебом, пишу что-то вроде привета, и откладываю телефон в сторону. В проулке, где находится хостел темновато, но в нескольких шагах от подъезда работает вейп-шоп с яркой неоновой вывеской. Её блике доносятся до нашего окна на третьем этаже.

О чём можно мечтать, сидя на окне ночью? Да о чём угодно. Можно многое представлять. Пустыми глазами смотрю на тротуар. Об него разбиваются капли дождя. Это мой первый дождь в новом году. Повод натянуть ухмылку или нахмуриться, а я лишь опишу в заметках на айфоне, как не спится, и не думается особо под непогоду.

***

Утро растворилось в быстрорастворимом кофе. Под кедами проспект. Через дорогу Казанский собор, и именно тут тянет низ живота и покалывает с левой стороны. Чуть отойдя от дома, всё прекращается. Минуя улицу Большая Морская, нам остаётся пройти под Триумфальной аркой, и вот она – Дворцовая площадь. Задерживаю дыхание и, не показывая, что безумно счастлива, шагаю, приближаясь туда, куда очень хотела подойти два года назад. Однако тогда по какой-то причине не получилось. Наверное, потому что у экскурсовода были немного другие планы, в которые не входила прогулка по площади и посещение Эрмитажа. По рассказам Валентины Семеновны там, в принципе, делать нечего, только ходить и смотреть. А может я и хотела этого, ходить и смотреть на искусство. Когда-то читала в интернете интересную статью, из которой узнала: в Египетском зале находится одна из древнейших мумий – Мумия жреца Па-ди-иста, расположенная в специальном футляре, защищающем её от воздействия воздуха и солнечных лучей. Я бы была не прочь взглянуть на достопримечательность вживую. У Александровской колонны папа звонит Але по видео. Пытается показать колонну и бирюзовое здание. Слышу её восторг, и меня тошнит от её голоса. Хмурю брови, оглядывая отца, но он не обращает внимания. Приходится фотографироваться самостоятельно, пытаясь вывернутся, чтобы на фото присутствовала хоть небольшая часть постройки, пока Александр Сергеевич болтает со своей…

Возможно, самый удачный ракурс сбивает звонок из «Телеграмма». Он не на долго вселил надежду, пока не увидела, кто звонит.

– Привет, как ты? Что делаешь? – Начинают на том конце.

– Ам, привет. В порядке. Гуляю по самому красивому городу. А ты?

– Хах, нормально ты про Ижевск сказанула.

Собеседник не понял, ну, и отлично.

– Ага, ха-хах.

– Так, какие планы на вечер? Хотел пригласить тебя в кафе. Что думаешь?

Закатываю глаза. Как хорошо, что задавший вопрос не видит моей реакции.

– Не-а, извини, сегодня не получится. Давай, на следующей неделе, окей? – Как бы даю надежду на встречу.

– Ну, окей.

И ещё пять минут бессмысленных вопросов, от которых смело можно вешаться, лишь бы больше не отвечать. Разговор кончается благодаря мужчине, подошедшему с просьбой сделать с ним селфи. Второй человек, узнавший меня, как автора. Правда не знаю, для чего им иметь в своём телефоне фото с человеком, которого знают от силы пять с небольшим тысяч человек. Хотя, звучит, как обесценивание своего творчества. Эй, Татьяна, очнись, у тебя теперь есть медаль, пока только бронзовая, но она и должна замотивировать продолжать писать. Есть бронза, будет и серебро. Будет серебро, будет и золото. Главное не опускать руки.

Прийдя на Васильевский остров, навевает какую-то грусть. Дерьмовая мысль о том, что Королёв бывает здесь каждый день, и я иду по тому же тротуару, вижу всё то, что обычно видит он. И логично, если сейчас начну искать его своими тёмными пуговками среди мимо проходящих людей. Однако, моё самочувствие не настолько паршивое. Я на своём любимом с первого раза месте. В любимом пальто и шарфике. В самом любимом состоянии – одиночестве.

Обхожу ростральную колонну по кругу, осматривая ростры кораблей. Заглядываю в глаза статуи морского божества.

– «Может ты знаешь, почему всё так?», – спрашиваю про себя, смотря неотрывно. – «Молчишь. Ну, и молчи дальше».

Красный цвет колонн, похоже, самое яркое, что есть. Недавний снимок был сделан не в черно-белом фильтре, только складывается ощущение, что в нём. Я же на всех фотоснимках, как клякса. Как упавшая с кисти на память капля краски. Вот бы прямо здесь и сейчас превратиться в пепел с сигареты и развеяться над Невой, разбиться об опору какого-нибудь моста.

Всю обратную дорогу думаю лишь об усталости и жажде. Никто же не догадался взять бутылочку воды. С Кронверкской набережной смотрим на стены Петропавловской крепости, я рассказываю папе, как там помогала зайцам поднять их собрата обратно на борт. Отец сначала не понял, а потом, когда показала ему запечатлённый на телефон момент, он усмехнулся.

Проходя у реки Фонтанки, вспоминается, как в прошлый приезд думала утопиться. Прыгнуть туда, куда обычно падают монетки с Чижика-пыжика. Или чуть подальше, сигануть с Пантелеймоновского моста, пока рядом никого нет. Или по крайней мере нет людей, которые бы ринулись спасать тонущее тельце. Как представлю себя в лёгком цветочном платье, лежащей на дне, так бегут мурашки, однако не от испуга и жути. Скорее от красоты картины. Только я слишком романтизирую. Утопление – мучительная смерть. Пять минут покажутся вечностью. В отчаянных попытках спастись, будет испытываться дикая боль. В голове поселиться одна мысль – жить хочется, и даже очень. Ну, а если сил не хватит, тогда дыхательный процесс прекратится, потеряется сознание, вода заполнит бронхи, попадёт в кровь через разорванные капилляры, и наступит смерть…

Второй день подряд оставляю в книжном магазине больше тысячи. Я не я, если не куплю хотя бы одну книжечку в Питере. Сегодня тащу в пакете третий том недавно понравившейся манги, магнитики и две кружки, из которых ни разу не попью, потому что с них пойдёт традиция привозить из путешествий посуду. Завтра уезжать, а мы толком никуда не ходили. Зато уложились в бюджет. Так, друзья услышат рассказы о том, как целыми днями гуляла по музею мостов, зданий и памятников.

***

Вода смывает пену от кокосового геля для душа. Течёт вниз по груди, спине, ногам. Упираюсь бёдрами в кафель, скольжу на поддон, закрывая лицо руками. Теперь меня затрясло. Обнимаю колени и качаюсь туда-сюда. Вытираю тыльной стороной ладони губы, размазывая красную помаду.

–Чёрт, – смеюсь еле слышно.

Выхожу из душа, слегка пошатываясь. Встаю перед зеркалом, опираясь ладонями об раковину. Я рассматриваю нежную кожу под молочными железами. Каждую белую полосочку. Они выглядят очень даже ничего, эстетично. Усмехаюсь тому, что в этой ванной комнате никак себе самостоятельно не навредишь. Не кинешь фен в воду. Не утонешь, наглотавшись снотворного. Разве что можно разбить зеркало и осколком вскрыть вены. Толку, конечно, мало. Привлечёшь лишнее внимание, да и придётся компенсировать ущерб за порчу имущества. Сушу свои непослушные кудри. Пусть хоть какая-то польза от прибора будет. Завтра уезжать, но не покидает ощущение, что что-то не хочет отпускать.

Выхожу на улицу, убедив папу, что гулять по Северной столице одной гораздо безопаснее, чем по нашему району. Ветра запутываются в моих волосах. Они надумали петь самую жалостливую песню, которую словно сочинили специально. Она будто просит не садится на поезд. Не накрасив губы в вульгарный красный, иду по Невскому проспекту в кафе. Последний вечер в Петербурге обязан кончится вкусным ужином, а не язвенным Дошираком. Папа же от лишней траты денег отказался, посему сейчас набивает живот лапшой быстрого приготовления с нарезанной кубиками колбасой. Нет, не спорю, это тоже очень вкусно, но хочется менее домашнего. И вот я на пару с дебетовой картой в кармане бреду на трапезу.

Вечер вторника, однако в заведении полно людей, и для меня едва находится столик в самом уголке, но у окна. Как бы социофобия не молила уйти в другое, более тихое место, я остаюсь. Заказываю пасту с базиликом, салат «Цезарь» и самый вкусный зелёный чай, который у них только есть. Может, на самом деле, базилик не столь отвратителен, как кажется. В двери входит парень среднего роста, с жемчужным блондам и рюкзаком на перевес. Он высматривает столики, и понимает, что свободных нет. Тогда обращает внимание на пустеющее рядом со мной место. Он приветливо лыбится.

– Добрый вечер. Не против разделить столик на двоих? Это моё любимое кафе, поэтому хочу провести вечер здесь.

Недолго думая, отвечаю согласием. Блондин снимает оверсайз, пока я мельком поглядываю на его лицо. Что-то знакомое. Где-то уже видела. Молодой человек аккуратно присаживается, растирая костяшки пальцем. Прочищает горло в сгиб локтя, а потом протягивает мне ладонь, произнося:

– Ну, наверное, стоит познакомиться для приличия. Меня Кирилл зовут.

Отлипаю от прожигания дыры в салфетнице, протягиваю в ответ:

– Татьяна. Очень приятно.

– Красивое имя. Взаимно, – делает паузу. – А ты, как я заметил не местная.

Как он понял? Ну, кожа чуть темнее, чем у петербуржцев, и что? Манера общения, акцент? Но я почти ничего не говорила.

– У нас таких красивых глаз в городе нет, – Кирилл говорит с неким смущением. С явно красными щеками отвечаю благодарностью за комплимент. – Давай на «ты». Мне не так много лет, как и тебе, наверное.

Положительно киваю головой. Пока кареглазый делает заказ, официантка расставляет мой. Становится куда неудобнее, но не подаю вида. Наматываю спагетти на вилку, томно опуская взгляд в тарелку.

– Так откуда ты говоришь? – Ждёт пока прожуюсь.

– Из Ижевска, завтра уже обратно, – откладываю столовый прибор в сторону. – А ты тоже не здешний, – предполагаю в слух, чтобы как-нибудь заполнить время до подачи его ужина.

– Угадала. Хотя за годы жизни в Питере сойду за своего. Пару лет назад переехали сюда с мамой и младшим братом. Она познакомилась с каким-то бизнесменом, посему пришлось бросить уютную квартирку в Минске и переехать сюда, в менее практичную. Потом мама вышла замуж, родила сестрёнку. Я закончил одиннадцатый класс, брат сейчас тоже уже закончил. Младше меня на четыре года, в то время пришлось поискать хорошую гимназию, чтобы он вышел хотя бы хорошистом, уж не просили его, как я, заканчивать с медалью. А по итогу тройка на тройке. Ещё и ЕГЭ завалил. Ладно хоть тоже нашёл своё место в жизни. Теперь развиваемся каждый в своём направлении. Снимаем отдельную квартирку, недалеко отсюда.

Точно. Видела я эти черты в другом. Один в один. Шарю по шопперу и достаю телефон. Может, конечно, просто похожи. Быстро нахожу в галерее совместное фото с Женей, разворачиваю айфон к Кириллу.

– Ты знакома с моим братом? – Поднимает обесцвеченную бровь.

– Оу, мы… встречаемся… то есть встречались с августа по февраль.

Кирилл отводит плечи назад и хмыкает:

– То-то он так рвался к матери отчима.

– «К матери отчима», – повторяется в голове.

Королёв скрывал от меня подробности тогда, как я рассказывала ему почти всё.

– Однако неплохо так мой шестнадцатый год жизни начался, – нервно отхлёбываю чай из кружки. – Что ж, мы чуть не стали свойственниками с тобой. Он ведь так мечтал, чтобы мы поженились и родили двух детей.

Он посмеивается:

– Знаешь, всё же в кое-чём нужно признаться. – Вопросительно смотрю на него. – Я знаю тебя на самом деле. Брат так много болтал про тебя, что в какой-то момент уши начали вянуть. Я поэтому так уверенно пошёл к твоему столику.

– А почему сразу не сказал?

Он только пожимает плечами. Откидываюсь на спинку стула, прикусывая язык молярами.

– Что ж, – задумчивый взгляд поднялся с пола на второго Королёва. – Могу попросить тебя об одной вещи? – Кивает головой. – Не говори Жене, что я в Питере. Тем более завтра меня здесь не будет.

– Да, хорошо, – сомневаясь ответил кареглазый.

Когда приносят блюда Кириллу, мы полностью увлекаемся едой, на время забывая про разговоры. Я задумчиво пережёвываю листья салата, считая сколько раз прикусила язык. Перейдя к чаю, включаюсь в диалог, вернее в допрос.

– Как тебя занесло-то к нам?

– Да так, очень хотелось разнообразить свои дни, заскочив в любимый город. Перед этим была в Москве, но там уже официально-деловой визит. Посещала литературную премию в качестве автора-номинанта. Забрала бронзу.

– Вау, очень круто. А я, кстати, тоже в каком-то роде поэт, ещё на гитаре играю.

– Мы с тобой схожи в интересах. Занимаюсь вокалом несколько лет, играю на гитаре. Такой вайб – сидеть на полу с тетрадями, шестиструнной и сочинять песню.

– В точку. Только я, в принципе, редко нахожусь дома один. Приходится как-то смиряться, ха-ха.

21 Марта

Ладожский вокзал. Поезд тронется через пару минут. Пока отвечаю на вчера написанное сообщение Глеба. После случайной встречи с братом Жени, у которой шанс один на миллион, я полностью ушла в раздумья. Не шевелясь, пролежала на боку до часа ночи, с одним вопросом: какого чёрта это происходит со мной? Карма за всю боль, доставленную другим людям. Единственное, что послужит ответом. Или я так сильно нагрешила в прошлой жизни, что теперь отдуваюсь в этой. Королёв недоговаривал. О многом предпочёл умолчать. В частности, что ему уже как три года не шестнадцать. Соскакивал с некоторых тем разговора. Никогда не говорил, что не единственный ребёнок в семье. А в чём причина утаивать? Почему-то просто не хотел, чтобы я знала? Или дело совсем не в этом?

20:20

Наш плацкарт так и не заполнился. Мы по-прежнему ехали вдвоём. Я дочитала книгу в триста двадцать четыре страницы, начатую в два часа дня. От скуки приходится засовывать наушники в уши и доставать блокнот с ручкой. Будущая песня рождается чернилами на клетчатом листке. Озабоченными рифмами в голове. Невнятно-сформированными звуками на языке, угрожающие сорваться прямо сейчас.

 
«Удивляюсь этой жизнью,
Как ребёнок простому подарку.
Нет, скорее ах****ю
От несправедливости
Некоторых вещей».
Строчки говорят сами за себя.
«И пока еду в поезде,
Пишу столько эсэмэс,
А потом удаляю»
 

Чего я точно сегодня не делала, так это не напоминала Королёву о себе. Если он сам не пишет, значит от меня ему ничего больше не надо.

 
«Вспоминаю нарочно
Под любую грустную песню,
Что есть так много вопросов,
На которые не хочу знать ответов»
 

Например: почему снова загнала себя туда, куда просто так не залезть? С припевом куда легче. Пару фраз и вокализ:

 
«И внутри… столько
Эмоций и огня:
Дисфория накрыла по полной
Меня а-а-а, а-а-а.
На лице почти
Нет ни**я,
А-а-а»
 

Если кто-то из родных услышит исполнение этой песни – мне не жить. Воздух перекроют моментально.

 
«За окном со свистом
Проносятся станции
Одна за другой.
В руках моих с пеплом баночка,
Скурила твои обещания.
Но всё также переполняет чувствами,
Аж хочется блевать»
 

Психогенная рвота похоже останется навсегда. Почему я не ценила времена, когда от эмоций и чувств не тянуло к «белому другу».

 
«Ну, да, люди ошибаются
Иногда.
Но почему в их жизнях
Ошибка – это я?
Раньше не мечтала быть
Для кого-то солнцем,
Но теперь и для тебя
Я погасла»
 

Вдохновения хватило пока только на небольшие куплеты. Но должно быть аккорды откроют второе дыхание, и песня зазвучит по-новому, а не так, как сейчас представляется.

В десять вечера гаснет свет. А сна ещё не в одном глазу, но отворачиваюсь к стенке, чтобы залипнуть в экран айфона или белое постельное бельё. Но в телефоне делать нечего, а втыкание в постельное приведёт, как минимум, к ненужным размышлениям, из-за которых вообще не усну.

К полуночи от бездействия затекли обе ноги. Лоб покрылся капельками пота. Мне удалось не думать о плохом. Разве только о том, что через два с небольшим месяца последний звонок, а там и первый экзамен. Что дома всё-таки ждут, и не только родственники, а ещё и друзья. Хах, они у меня есть. Ну, просто, всегда удивляюсь тому, что со мной кто-то желает иметь дружеские отношения. Я так думаю, потому что знаю, насколько ужасный человек, в каких-то местах подлый. Однако… у меня есть друзья. Как они терпят моё поведение? Временами веду себя, как ребёнок, ною, капризничаю. Или, находясь в состоянии дисфории (это внезапные приступы раздражительности, агрессии, недовольства окружающими и собой), способна нагрубить, в частности послать на три известные буквы. А они ничего.

22 Марта

В окно закрадывается солнце. Ползёт по столу, через стакан с капучино и до боковых мест. По шуму, а вернее по её отсутствию, не составило труда догадаться, что вагон почти опустел. Посуда пустеет в молчании. Папа уткнулся в мобильную игру, скачанную на какой-то станции, где он вероятно успел покурить, поболтать со своей… и порыскать в «Плей маркете» интересное для себя. Я же в голове благодарю свою персону за борьбу с ломкой написать бывшему (как же больно и неприятно звучит). Началось с того, что от скуки я опять залезла в смартфон. Перечитывала стихи, пропевала внутри песни. Потом невольно мозг запустил трансляцию милых моментов с Королёвым. И вот я в чате с ним, даже что-то написать успела, прежде чем рассеялся туман. Главное, отправить ничего не успела. Однако потом долго выламывала свои запястья, потому что сильно ныли. Пришлось отключить средство коммуникации на ночь и спрятать под подушкой. От слёз не спасло, зато больше никому не писала. Интернета, конечно, не было, но отправилось бы, когда появился.

10:10

Приехали в Киров. Накинув пальто, тороплюсь на свежий воздух и совершить мини убийство лёгких. О, да, пятиминутная свобода. Папа с сигаретой в зубах отошёл на несколько метров. Пф, да я бы сама отошла, дабы не слышать этих приторных речей на трубке. Сладкий дым мог унести дурь из башки, но увы. Мне грустно, скучно, одиноко. Вся происходящая картина похожа на киношную. Не хватает только дождя, для драматичности.

Уехав из родного города, я не думала, что та дурацкая затея побежит следом. А она догнала, и теперь ни на шаг от моей оболочки. Может бросится под приближающийся состав, но меня ждут обратно. Ну, и что? Я для них балласт. Только и ждут, когда исполнится восемнадцать и съеду наконец. Единственное, что мама будет плакать. И не оправдаю дедушкины поэтические гены. Хотя… медальки им сполна.