Читать книгу: «Брат мой Авель», страница 2

A'vel оглядывает бар. Взгляд его натыкается на беззаботные лица. Софиты над подиумом пока не зажжены, и зрители видят лишь его замершую тень, просто очертания тела без лица. Зато он отлично видит их лица. Катастрофически беззаботные лица. Несчастные грешники! И траур, объявленный в Израиле, им нипочём. Взгляд A'vel то и дело натыкается на красивую русскую мамашу. Она с каким-то обречённым видом прижимает к себе дитя в ярких радужных одёжках. Так же сидели под трибунами Колизея первомученики раннего христианства, не ведая о том, к чему их готовят, зачем поведут на арену. И была среди них матрона с детишками, которых свирепый легат кинул в пасть львам.

Сначала A'vel услышал хлопок – не слишком громкий, но резкий звук, подобный издаёт обычная новогодняя хлопушка. Через мгновение он перестал видеть зал. Зрение застило густым молочным дымом, и несколько долгих мгновений он не видел ничего, кроме этого едкого дыма. А потом, ощутив резь в глазах, он перестал видеть и его. Горло сдавил спазм. Он начал кашлять. Слёзы брызнули из глаз. На некоторое время им овладела паника. Он понимал, что мечется и вопит. Понимал, что так делать нельзя, но не мог с собой совладать. Он слышал крики и трескотню – кто-то поливал из автомата. Кто-то протяжно и истошно выл. A'vel успел повоевать и знал, как воет и стенает раненый, смертельно перепуганный человек. Совладав с собой, он попытался как-то на ощупь отыскать дорогу в туалет. Накат паники не отшиб до конца память: в туалете для работников бара есть небольшое оконце. В хаосе происходящего A'vel быстро встал на верный путь, и ему удалось выбраться из помещения бара в служебный коридор, куда слезоточивый газ пока не просочился. Туалет он не нашёл, но каким-то образом всё же оказался на кухне, где нашлась и огромная оцинкованная мойка и кран с водой. A'vel промывал глаза, когда его прихватили. Железная хватка. Болевой приём – и вот он беспомощный висит в воздухе, едва касаясь пола подошвами ботинок. Он воспринял своё положение хладнокровно, несмотря на боль в плечевых суставах и общее беспомощное положение. Он, конечно, способен сопротивляться, но сейчас для этого не самый подходящий момент. Он дождётся своего часа и тогда им задаст. А пока он даже не в состоянии рассмотреть своих мучителей.

– Господи, помоги мне вытерпеть всё, что ты отпустил мне… – пробормотал A'vel едва слышно.

– Что он говорит? – спросил один из мучителей.

– Этот парень – русский. Читает русский рэп, – ответил другой.

– Ничего подобно. Не рэп. Это хард-рок…

– Ерунда, у русских нет рока…

Некоторое время двое пререкались относительно музыкальных стилей. Превозмогая ноющую боль в плечах, A'vel всё-таки осознавал, что они говорят по-английски. Причём для одного из них английский являлся как бы родным языком. Другой же слова чудовищно коверкал – и «hard rock», и даже «rap», но этот второй всё же был не русским. A'vel слышал и иные голоса. Откуда-то из-за пределов его боли и смятения доносились вопли, которые, впрочем, не удивляли его. Ведь люди всегда кричат, когда им больно или страшно.

– Посмотри, какая у него татуировка… – проговорил второй голос на ломаном английском.

– Фашист. Такого добра по всей Европе хватает. А ну-ка…

И A'vel почувствовал под ногами твёрдый пол. Боль в плечах ослабела. Теперь он мог видеть каменный пол и твёрдо стоящие на нём ноги своих мучителей. Пнуть ногой в колено одного, а другого…

– Наденьте ему на голову мешок. Не так! Сначала связать ноги. Да не переусердствуйте. Это сын русского олигарха Grechishnikov. За него нам положен большой хабар.

Ба! Да вот и третий. Командир.

Его крепко держали за шею, не давая поднять голову и увидеть лица. Ему замотали ноги скотчем и обмотали голову тряпкой, оставив открытыми лишь нос и рот. Его не убьют, но потащат в Газу. Похоже, он крупно влип. A'vel застонал. «Я не фашист!» – захотелось крикнуть ему, но челюсти свело судорогой, и он мог лишь стонать и рычать, как и полагалось при данных обстоятельствах. В утешение ему поднесли горлышко пластиковой бутылки, и он напился.

Вода оказалась газированной и тёплой – такая же дрянь, как и его дела.

– Мне жарко! Протрите лицо! – проговорил A'vel тоном капризного ребёнка.

Надо же узнать, какова будет реакция на его каприз. Ведь он Grechishnikov, а не какой-нибудь там Ицхак Менахем. И тут, наконец, его мучители допустили ошибку. С его глаз сдёрнули ткань. И пока чья-то резкая рука отирала с его лба и щёк засыхающий пот, он успел рассмотреть всех троих, а рассмотрев перестал бояться. Разношёрстая компания: англичанин, турок, еврей (это он говорил по-английски с ужасающим русским акцентом). В придачу к трём горе-головорезам подросток араб с перекошенными сколиозом плечами и ангельски кротким лицом. Это он отёр с лица A'vel пот. Это он смотрит на A'vel с досадным старческим состраданием. Всё понятно! Этим людям нужны деньги его отца, а не его жизнь.

* * *

У Мананы Габриадзе в Израиле родных никого, зато есть хорошая работа в хорошей семье. Родители молодые и не слишком притязательные, без этих новомодных штучек, разнополые, одного возраста, с высшим образованием, хорошим достатком и очень аккуратные в быту. Старший ребёнок уже почти школьник, странный немтырь, но уже разбирает буквы. Младшая девочка очень спокойная, с хорошим аппетитом. Ест всё, что ни подашь. Спокойно спит по ночам. Манана Георгиевна занималась с детьми рисованием, лепкой и разными развивающими играми. В этом деле ей очень помогал двадцатилетний педагогический опыт. В родном Цхалтубо она наработалась учителем младших классов за нищенское вознаграждение. День проводишь в школе, где в классе 35 горлопанов, а вечером ухаживаешь за курами и продаёшь на базаре домашнее вино – иначе не выжить. Зато здесь, в Ашдоде, за такую-то лёгкую работу Манана Георгиевна получала еженедельно и без задержек вполне приличную плату, часть которой отправлялась в Цхалтубо. А кроме платы ей полагался ещё и стол, и крыша над головой. Жила она со своими работодателями дружно. Питалась с ними за одним столом самой лучшей в Ашдоде пищей. И это в то время, когда в интернете и по ITON-TV каждый день писали и говорили об экономическом кризисе и общем падении доходов.

Манана проработала у русских москвичей около полугода, когда в конце сентября 2023 года молодые супруги отправились в кратковременную экскурсию в Европу. 7 октября застигло их на теплоходе, совершающем гастрономический тур по Рейну. В те первые, самые страшные недели, Манана заваливала своих нанимателей паническими сообщениями в WhatsApp: «Два часа перед рассветом провели в бомбоубежище», «Тиша плачет по ночам. Мне кажется, он хочет к маме», «Сегодня ракетная опасность длилась пять часов» и тому подобное. Молодые родители рвались к своим детям всей душой, но авиакомпании отказывались менять их обратные билеты, купленные на 21 октября на более ранние даты, а потом Lufthansa, Ita Airways и Wizz Air Malta до бесконечности откладывали и откладывали вылет. В итоге Саша и Настя, находясь уже на грани нервного срыва, прибыли на свою виллу на проспекте Ирушалайм только 28 октября.

Человек ко всему привыкает. К хорошему – быстро и легко. К плохому – подольше и с негодованием, но приспосабливается как-то. Вот и их маленький мирок, вращающийся вокруг забот о двух детях, снова вошёл в какую-то колею. Изюминкой этого их нового образа жизни являлись почти ежедневно повторяющиеся сигналы ракетной опасности, к которым они тоже привыкли, но которыми не пренебрегали.

Шаткое благополучие Мананы Георгиевны рухнуло в тот вечер, когда её работодатели исчезли в одночасье вместе с обоими своими детьми. К утру, не находя себе места от беспокойства, в одном из ашдодских чатов русского Телеграмма, Манана нашла сообщение об очередной террористической атаке, совершённой на пляжный бар в Ашдоде. Целью атаки являлся сынок какого-то русско-украинского олигарха, которого якобы похитили предположительно боевики ХАМАС с целью получения выкупа. Однако под горячую руку террористов попали и обычные граждане. Кто-то пострадал и был госпитализирован, а кто-то бесследно исчез.

Дождавшись утра, Манана Георгиевна отправилась в упомянутому бару, который конечно же оказался оцеплен полицией. Вокруг оцепления собралась довольно плотная и, по израильскому обыкновению, весьма говорливая толпа, состоящая в основном из женщин.

Среди полицейских-мужчин оказалась одна женщина. Женщина-полицейский и женщины-зеваки оживлённо переговаривались друг с другом. Прислушиваясь к их разговорам, Манана Георгиевна воспряла духом. Раз они общаются на русском языке, значит, и думают на русском, значит, хоть немного да русские. А у русских говорят так: на миру и смерть красна. Эта поговорка о коллективизме, о том, что бремя беды, переживаемой вместе (миром), легче. А радость, переживаемая вместе, радостней, ярче что ли.

Полицейская униформа очень идёт блондинкам. Особенно если из-под шлема вот так вот живописно выбегает светлая коса, придавая облику полицейского офицера специфическую женскую воинственность. Вокруг офицера (или офицерки, как выражаются некоторые феминистки) собрались зеваки, в основном перепуганные старухи, ищущие своих более молодых родственников, но попадались и молодые с причёсками неоновых оттенков, затянутые в кожу, с пирсингом. Наверное, так должны выглядеть поклонницы похищенного рэпера. Манана Георгиевна глазела на толпу.

Манана Георгиевна смотрела на полицейского-женщину, не отрывая глаз. Разинув в сосредоточенности рот, она буквально впитывала каждое её слово, иногда переспрашивая и уточняя что-то у женщин из толпы. Так, через несколько минут ей удалось более или менее восстановить хронологию событий того ужасного вечера.

1. В тот вечер в баре выступал русскоязычный рэпер. Манана Георгиевна слышала, как её хозяйка Настя покупала билеты, договаривалась по телефону. Оплачивала через интернет.

2. В тот вечер, уходя из дома, они упоминали о концерте русскоязычного рэпера, начало которого планировалось на 19 часов, и предупредили Манану, что вернутся позже обычного.

3. Событие, называемое женщиной-офицером «террористической атакой» произошло за несколько минут до начала концерта с подрыва гранаты со слезоточивым газом. Террористы не стреляли по посетителям бара до тех пор, пока из помещения не были вынесены какие-то свёртки. Судя по тому, что полтора десятка людей бесследно пропали, это были завёрнутые в чёрные пакеты тела заложников, которые как попало складировали на небольшой яхте. Последнее утверждение неточно, потому что вечер был дождливый, ветерок поднял на море неприятную рябь, прогнав всех с пляжа и пирса.

4. В настоящий момент известны имена и фамилии всех пропавших, потому что билеты на мероприятие, в том числе и из соображений безопасности, продавались только через интернет. Со списком можно ознакомиться на сайте…

Наименование сайта женщина-полицейский демонстрировала людям, поднимая над головой свой смартфон. С расстояния трёх – пяти метров непросто что-то разглядеть на экране смартфона, но люди передавали друг другу название сайта из уст в уста. Кто-то помог Манане Георгиевне зайти на нужный сайт с её гаджета. Кто-то нашёл в опубликованном там списке нужные ей фамилии. Полученная информация, с одной стороны, её успокоила, а с другой – ещё больше взволновала.

Так Манана Георгиевна стояла одна среди бубнящей толпы, оцепеневшая и с совершенно пустой головой. От безысходности она прислушивалась к разговорам, присматривалась к лицам. Все эти люди являлись в большей степени либо русскими, либо ашкенази и чувствовали себя одной семьёй, с общими представлениями о добре и зле, с общими целями, а теперь и с общей бедой. Действительно, в то утро перед кафе собрался некий параллельный Израиль, чуждый обычной склочности семитов, далёкий от ортодоксальной религиозности, свой, советский. Действительно, в тех местах, откуда они все родом или откуда родом их родители, и ашкенази, и грузины, и езиды, и ассирийцы, национальность – явление относительное. Советский человек – это особый человек. Зачем мелочиться, зацикливаясь на национальности? Свои так свои. Уж точно не чужие.

– Какая беспечность! – проговорила одна женщина из толпы, по виду совсем русская. – Куда смотрят ЦАХАЛ и МАГАВ? Террористы пристают к пирсу Ашдода и похищают людей среди белого дня! Куда смотрят военно-морские силы?

– Было около семи часов вечера, – возразила первой вторая кумушка, по виду совсем ашкенази. – Семь часов вечера – это вам не день, Сара Израилевна. В семь часов вечера некоторые уже ложатся спать…

– Вам бы только спорить, Сонечка…

– …в государстве Израиль траур, а они веселились. Припёрлись на посиделки с детьми. Танцы-шманцы. Коктейли. Рэпер этот малохольный…

– А мне он нравится. Советские песни на стихи еврейского поэта Льва Ошанина…

– Не только Ошанина…

– В СССР все поэты были евреи. Высоцкий – еврей.

– Евтушенко не еврей.

– Откуда вам знать, Лиза. На улице Арие Бен Элизер живёт Саплюженко. И он, и его жена – чистые ашкенази. Их дедушка пострадал от Сталина…

На это месте в разговор старух вклинилась относительно молодая девушка с пирсингом в ноздрях.

– На стихи Евтушенко Авель тоже читает. «Любимая, спи, мою душу не мучай. Уже засыпают и горы, и степь…»

– А ещё он читал: «Я был, словно ветер над морем, ничей. Ничей! Ничей, как бегущий по скалам ручей. Ничей. Но тот, кто ничей, пропадёт без следа…»¹ Там ещё припев есть. Под припев мы танцевали… – проговорила девица в дредах и коротенькой кожаной юбке. Левая её нога была сплошь покрыта цветной тату, хорошо просматривавшуюся через ажурное плетение колготок.

– Вот и дотанцевались…

– Не стоит их упрекать, Сара Израилевна.

– Вообще-то я Любовь Тимофеевна, и вы, Сонечка, это прекрасно знаете…

– Я шучу, Любочка.

– Ну и шуточки у вас!!! А у этой вот… танцорки с кольцом в носу ни стыда, ни совести. В государстве Израиль траур, а она танцует!

– А мне сложно осуждать танцующую во время траура молодежь, – парировала Сонечка. – Они просто берут пример с властей. И степень их вины в происходящем кратно меньше. Всё, кто врал и принимал ошибочные решения, прекрасно отдыхают на саммитах и форумах, улыбаются и шутят, когда по причине их решений каждый день гибнут люди. Высокопоставленных лгунов критиковать нельзя. А молодежь – можно, потому что эта война имеет все признаки феодальной: чем ниже ты находишься в социальной иерархии, тем больше должен ощущать войну.

– Ты, Соня, слишком образованная. Таких учить – только портить.

– Да, я закончила московский физтех…

– Советский физтех!..

Их спор прервало появление мужчины в полицейской форме. Смуглый, валоокий, этот говорил только на идиш. Мелкий и редкий дождик брызнул на испещрённые мелким текстом листки в его руках. Он принялся зачитывать имена пропавших без вести во время вчерашнего инцидента. Манана вздрогнула, услышав фамилию Сидоровых.

Глава вторая. Ночной разговор

Смартфон брякнул и вздрогнул, оповещая о поступлении нового сообщения. Ася разблокировала гаджет. Так и есть. Сообщение в WhatsApp. Номер начинается с символов +3. Бог знает какая это страна. Где-то в Европе, очевидно. Может быть, Италия? Ася хотела удалить сообщение не читая, но поразмыслив всё-таки открыла. Может быть, кто-то готов ей помочь? Может статься, это та самая соломинка, ухватившись за которую она выползет из этой бездны?

Сообщение с неизвестного номера содержало короткий клип из TikTok. Ася запустила ролик для начала без звука. Ролик короткий, всего на пару минут. Ничего, она потерпит. Крепкий парень в дредах с ног до головы в чёрном под монохромным светом софитов просто стоит на сцене и читает рэп. За его спиной ещё несколько ребят. Группа. Их фигуры скрывает полутень. Через несколько секунд камера показывает лицо солиста крупным планом. Лицо русское. Хорошее лицо. Знакомые черты из позапрошлой жизни, из полузабытого, утратившего значимость небытия. Ася хотела уже закрыть клип, когда заметила бегущую строку. «Рэпер A'vel (Авель Гречишников) на гастролях в Израиле исполняет песни советских композиторов». Ася включила звук.

– «Зимний город уснул уже, в синем сумраке лишь одно на двенадцатом этаже не погасло твоё окно. Я вхожу в автомат ночной, этот свет как тревожный взгляд, набираю номер я твой, и сигналы к тебе летят»².

Странно. Знакомые слова очень старой и основательно забытой песни в такой необычной аранжировке. Слова смешные немного. Такая забавная сентиментальность. Пожалуй, впервые за эти две страшные недели Ася улыбается. В этот момент приходит второе сообщение: «Это мой сын. Как тебе?» Ася в растерянности таращится на экран. Рэпер A'vel! Ах вот на кого он так похож! «Свят, это ты?» – печатает Ася. Три слова даются ей с необычайным трудом, но виртуальный помощник не дремлет, и она отправляет сообщение без орфографических ошибок. В ответ прилетает ещё меньше букв, чем она отправила: «Да, это я».

«Откуда у тебя мой номер?»

«Не составило труда. Дали на фирме. Я сослался на твоего Сидорова. Сказал, что его друг. Да это ведь и правда. Не так ли?»

Ася смотрела на расплывающиеся буквы. Только этого ещё не хватало. Сколько лет она ничего не слышала о Гречишникове – и вот он является в такой момент.

«Молчишь? Не хочешь поговорить?»

«Ты в Италии?»

«Нет. В Хорватии. Не имеет значения. Я хотел слышать твой голос».

«Не сейчас. У меня горе».

«???»

«Сын пропал».

«Твой сын тоже Сидоров?»

«Сережа, не сейчас. Пойми, я едва жива. Он пропал в Израиле. Бежал от войны и вот угодил, как кур в ощип».

«А я затем тебя и искал, что наш сын пропал».

Ася таращилась на последнее сообщение не помня себя. Что такое Гречишников имеет в виду? Она хотела нажать на значок в правом верхнем углу экрана – маленькую зелёную архаичную телефонную трубочку, но пальцы дрожали. Она боялась промахнуться. Тем временем прилетело ещё одно сообщение.

«Я позвоню?»

«Нет».

Только на это «нет» Ася и была способна. Отбросив смартфон, она повернулась на бок. Теперь уж точно не уснуть. А может быть, он действительно хочет помочь, и во имя сына, и во имя внуков ей следовало бы принять его помощь? Она обязана использовать любую возможность. Она пойдёт на преступление. Смешно! Один разговор с Гречишниковым по телефону – это уже преступление. Переписка с ним – преступление, за которое могут осудить, как пособницу врага.

Ася схватила смартфон, запустила браузер, ввела поисковый запрос. На одном из информационных ресурсов нашлась более или менее внятная заметка, написанная, впрочем, совсем безграмотно. Ася прочла.

«Многим печально известный харьковский бизнесмен Святослав Гречишников родился в 1967 году в Харькове. В 1980-е годы закончил биофак московского университета. Служил в армии и остался на сверхсрочную службу в войсках биологической защиты. Закончил почему-то ХАИ, впоследствии переименованный в Национальный аэрокосмический университет имени Н. Е. Жуковского. Этот же вуз в 2015 году закончил его сын Авель. Казалось бы, мужчина собирался делать военную карьеру, потому что в 1991 году он уже имел звание капитана Советской армии и два высших образования. Однако судьба Александра Гречишникова, сделав крутой поворот, встала на дыбы. Точнее сказать, дальнейшая биография Гречишникова темна. Однако известно, что свои миллиарды в долларах США офицер Советской армии Святослав Гречишников нажил на развале Красной армии…»

Красная армия! Сколько десятилетий минуло, а они всё толкуют о ней. То, что сейчас бьется в кровь с украинской смердяковщиной – это тоже Красная армия? Не найдя в душе ответа, Ася вернулась к чтению интернет-заметки.

Далее следовали пространные и косноязычные рассуждения о событиях в израильском Ашдоде. Автор заметки увязывал похищение единственного сына Гречишникова с бесследным исчезновением около двух десятков людей, большинство из которых были выходцами из России и Украины. Ещё бы! Только выходцы из России и Украины отправятся на концерт русскоязычного рэпера, исполняющего к тому же, тексты советских поэтов.

– Нажил свои миллиарды в долларах США…

Ася пробовала на вкус фразу из заметки, вертела её на языке так и эдак, и ничего у неё с этой фразой не получалась. Святослав Гречишников оставался горькой оскоминой, сожалением о попусту растраченной в суете молодости.

Она не без труда поднялась с постели, приблизилась к окну, подняла жалюзи. Не выпуская смартфона из руки, она смотрела на просыпающуюся Москву. Жизнь, конечно, иногда бывает поганой, но при этом в ней почти всегда остаётся и что-то хорошее. У неё, у Аси Сидоровой, остался ещё вот этот вид из окна её огромного пентхауса: огнистая река Ленинградского проспекта, бегущая прямиком к кремлёвским звёздам, а на самом горизонте стальная лента реки и Замоскворечье. Там она когда-то жила. Давно. В те времена в Москве ещё не строили пентхаусов, а террористы в земле обетованной не похищали людей.

Ася разблокировала смартфон и ткнула пальцем в архаичную телефонную трубку в правом верхнем углу сервиса WhatsApp. Гречишников ответил сразу.

– А ты помнишь нашу квартиру в Замоскворечье?

– Как же не помнить. Я стучал в раму, когда приходил, и твоя бабушка отпирала мне дверь.

– Да, жили мы на пятнадцати квадратах в коммуналке с мамой и бабушкой. Бедность жуткая, но ты не брезговал, как многие…

– А помнишь мой катушечный магнитофон?..

– «Маяк»…

– Да, «Маяк». «Воскресенье», «Машина времени»…

– Помню, Алла Пугачёва пела «Я несу свою беду по весеннему по льду»… но мне больше нравилась «Птицы белые мои» группы «Воскресенье»…

– Мой сын исполняет эту песню. Своеобразная, на мой взгляд, аранжировка. Слишком своеобразная. Но многим почему-то нравится.

– У тебя требуют деньги за него?.. Сколько?

Вот и она ступила на неверный весенний лёд. И идёт по нему. Куда?

– Деньги – мусор, – был ответ. – Дело не в деньгах. Надо вытаскивать их оттуда. Я буду действовать по своим каналам, а ты действуй по своим.

– Но я… у меня… Какие у меня каналы?! У меня всего лишь фармфирма. Конечно, оборот неплохой. И служба безопасности есть, но я далеко не олигарх. Я подключила все связи. Ночей не сплю, думаю о том, кому ещё в ноги броситься…

Ася говорила что-то ещё. Фурункул её боли прорвался бурной тирадой. Она самым постыдным образом расписалась в жалости к себе. А ведь раньше она не жаловалась. Ни с кем не обсуждала свои семейные дела, понимая, что многие считают её единственного ребёнка неудачным, а её самоё сумасшедшей еврейской мамашей. Но тут её почему-то прорвало.

– В ноги никому бросаться не надо… – проговорил Гречишников. – Ты веришь в Бога? У нас, христиан, с вами, евреями, есть общее – Ветхий Завет. Мы с тобой оба принадлежим к так называемым авраамическим конфессиям…

– А помнишь, во времена молодой Пугачёвой и «Воскресенья» мы о религиях не говорили. Для тебя не имело значения, что мои мама и бабушка обе еврейки или ашкенази, как сейчас говорят. Просто мы с тобой оба были русскими…

– Тем более!

– И мой Сидоров был русский…

Гречишников где-то в Хорватии усмехнулся.

– Сидоров-то да, тоже русский. Но твою интеллигентную маму, помнится, раздражал мой суржик. Поэтому она решила, что мой сын будет сыном Сидорова.

– Тише! Перестань!!!

Гречишников снова рассмеялся.

– Честно? Я тогда не придал этому значения. Я был молод, и ребёнок для меня являлся чем-то абстрактным. В отличие от тебя. Твоя мама вершила наши судьбы: твою, мою, нашего сына, Сидорова…

– Мамы не стало десять лет назад…

– От суржика я избавился ещё раньше. Слышишь? Я говорю по-русски чисто, как какой-нибудь москвич.

– Свят, послушай…

– Я к тому, что Бог не случайно свёл наших детей вместе в такой непростой передряге. Они братья. Голос крови даст о себе знать. Внукам твоим скорее всего хана…

Ася всхлипнула.

– …но у взрослого мужика – а твой сын взрослый мужик – есть шанс выбраться живым, а это означает, что у него ещё могут быть другие дети. Ну, ты понимаешь, о чём я. Я дам тебе контакт одного американца. Он помоложе нас с тобой, но тоже рождён в СССР. Этот амер бывалый человек. Израиль, Палестина, Йемен – это его стихия. Тебе его услуги по средствам. Найми его. От него будет польза.

– Но почему ты сам…

– С таким как я он не станет иметь дела по идейным соображениям. Пойми, он идейный американский еврей. То есть чем-то сродни тебе…

Ася фыркнула. Он снова усмехнулся и продиктовал контакты: номер телефона, мейл, имя – Иннок Табачник.