Читать книгу: «Последний Хранитель Многомирья. Книга третья. Возвращение», страница 2

– Хо-о-омиш, не отставай? – оглянулась на него Лапочка. Хомиш встретился с ней глазами. Муфлишка смутилась и улыбнулась.

Ты уже понял наверняка мой дорогой читатель, нужно ли говорить? Но это была улыбка совсем другой Лапочки.

От ее прошлой беззаботности и красоты остались огромные пронзительные глаза, ресницы-опахала, волосы, падающие милыми завитками на впалые щечки, очаровательной формы голова и пухлые губки, всё ещё кривливые и пухленькие.

Еe милого очарования не смогли испортить ни болезненная ножка, ни время, проведённое в страшнейшем месте Многомирья, ни голод, ни холод уходящего белоземья.

Она смотрела на муфля. Хомиш перестал вертеть головой, вернул своё внимание ей и улыбнулся в ответ, словно уверяя, что милейшая прелесть муфлишки ещё при ней.

Щечки Лапочки вспыхнули и вдруг она на мгновение преобразилась и стала совершенно здоровой и невредимой, наивной и нежной. В это мгновение Хомишу показалось, что и его любимый мир тоже здоров и невредим и всё ему снится и стоит только взмахнуть лапкой, как чёрно-красные бабочки жуткого сна разлетятся и все хорошее вернётся.

Он машинально махнул лапкой у своего носа, но всё осталось, как и прежде. Никто из спутников не рассмеялся. Все поняли. И норна Афи, и ведмедь Шэм, и муфлишка Лапочка, каждый из них понял этот жест. Каждый бы желал сейчас отмахнуть тот страшный сон, что снится всему Многомирью.

– Если б крылышки не поломались и Афи б махнула ими у своего носа, но это не поможет. Нет. Да и крылышки мои… – Афи захныкала и юркнула Хомишу под одежду.

Муфель мягко похлопал по шебаршащемуся взгорку на кафтане и ничего не нашёл, чем можно было бы успокоить крошку.

Чем тут успокоишь? Ты же уже знаешь, мой дорогой читатель, кто такие норны и что значит норне остаться без крылышек. Если ещё не знаешь, то представь, что ты оказался одновременно и без рук, и без ног, и без души. Ибо крылышки норн крохотны, но благодаря их структуре и особому волшебному хитину, подёрнутому переливчатой пудрой норны, летают по всем мирам, где собирают радость и приносят её на поля радостецветов.

Теперь ты понимаешь, что значит для норны остаться без крыльев. Это может быть необыкновенной бедой для всех. Ибо если у норн нет крыл, то не опыляются радостецветы, а уж если не опыляются радостецветы и радости не видать ни одному из миров.

– Темнеет уже, – оглянулась Лапочка и шебаршение под кафтаном у Хомиша стихло. – Хоть бы куст непечалиуса встретился. Его замерзшие ягоды так сладко хрустят и тают во рту. О, Хомиш! Мне от них всегда становилось спокойнее и слаще.

Хомиш не ответил.

– Так нет же кустов ягодных. Голо-о-о-одно. Холодно-о-о-о, – снова подала голос муфлишка. – Хомиш чего ты ни словечка не проронишь? Совсем скучливо и страшенно. Когда говоришь не так совсем. Когда говоришь, словно и не страшно. Надо заговаривать страх.

– Когда молчишь легче идти.

– Сядь на Шэма, – предложила Лапочка и указала на спину ведмедя, позади себя. – Так легче.

– Ему тяжело и без того. Пусть передохнёт, – отрезал Хомиш. – Вот, если б крылышки Афи были целы. Слетала б в деревню и прислали за нами большого глифа.

– Кто бы прислал? – с горечью в голосе переспросила Лапочка. – О, Хомиш. Огорчаться не время сейчас, но и надеяться глуповато. Разве не помнишь, что стряслось? Стояли б наши деревни это б было бы счастье так счастье.

– Не болтай, муфлиш-ш-шка что попало на язык, – вдруг снова показалась норна. – Куда бы делись деревни? Подумаешь, Черный Хобот! Деревни точно стоят.

– На том и закончим разговор, – сравнялся с Шэмом Хомиш. – Не думал, что скажу вот так, но скажу. Я согласен с Афи. Лучше думать, что Черный Хобот пожалел деревни. Что все целы, живёхоньки и ждут нас не дождутся. А того гляди и глифа за нами пошлют. Все устали, – Хомиш бережно погладил бок ведмедя. – И Шэм устал. Скоро привал надо делать. Всем отдохнуть не мешало б. А потом снова двинемся и до дома доберёмся. А там моя мамуша Фло. Уж она заварит самый лучший чай и к Шэму силы возвернутся и подлечит крылышки Афи и твою лапку подлатаем. Всем мамуша поможет. Домой только дойти.

– Овеллу только не спасёт, – всхлипнула Лапочка.

Шэм взревел и остановился, ему последовал Хомиш. Лапы всех налились непосильной тяжестью. Идти было уже невмоготу.

Глава 4. Привал

Далее любая попытка продвинуться в пути казалась безнадежной и глупой затеей. Путники огляделись в поиске подходящего для ночлега укрытия. Горный карниз хорошо и далеко просматривался. Слева от Шэма кусты были низкими и жидкими. При приближении незнакомцев из них выпорхнули вспуганно две пичуги и растворились в ясно синем небе. Справа от Хомиша покачивалось корявое, дряхлое дерево. Лишь порыв ветра усиливался, дерево недовольно скрипело и трещало. Под ним и решили устроить привал.

Пока ведмедь по-хозяйски обнюхивал снег и землю, и худой ствол, Хомиш исследовал рваные пятна на стволе, оголившие белёсую древесную кожу, а затем тихо спросил дерево разрешения заночевать под ломкими его ветвями. Дерево скрипнуло и что-то в глубине его ухнуло.

– Дерево не против. Здесь ночуем, – скомандовал муфель и начал раскапывать снег в поисках мягкой подснежной травы.

– Жутчее не придумать, что с нами стряслось, – разглагольствовала Лапочка, сползая с ведмедя. – Я не сплю? Лучше б сказали, что сплю. Я, самая красивая муфлишка езжу на ведмеде. Общаюсь с самой вредной норной. И вся пахну как… – муфлишка осеклась встретив взгляд Хомиша, прикусила язык и продолжила, сменив голос и тон. – Но как же я радёхонька, что я езжу на грязном ведмеде. Слышала Афи? И тебе я рада.

– НЕ могу тебе ответить тем же, – буркнула АФи, по-прежнему сидя на плече у Хомиша.

– Афи, ну вот хоть сейчас скажи что-то не дурное, – фыркнула Лапочка и стала разгребать здоровой ножкой мокрый снег.

– У Афи крылышки не летают. А когда у норны нет крылышек, что норна может доброго сказать?

– Но ты же не крылышками говоришь?

– Не крылышками. Но не хочется говорить совсем. Хочется В свою норку на крыше жилища Фло и Фло Габинсов. Говорить совсем не хочется.

Хомиш отвлекся от своего занятия и теперь попытался приструнить и норну, и муфлишку. Те смолкли сразу и согласились и помочь утоптать траву для ночлега и разойтись в поисках хоть какой-то еды. Путники уговорились не упускать друг друга из виду и не отходить далеко.

Когда все вновь собрались под скрипучим укрытием для ночлега, солнце клонилось за ближайшую, пологую гору на западе распада.

– Я нашла орехи, – радостно вытянула вперед раскрытые лапки муфлишка.

– Можно развести огонь, и я их пожарю, – в ответ зевнул Хомиш и выложил из сумки несколько сморщенных, почерневших гугурцов.

– Это несъедобно, – сморщила носик муфлишка глядя на находки Хомиша. – А вот орехи вкуснятина. Хотя, сырые они так себе. А когда пожаришь, лапки оближешь. Гляди и Шэм что-то принёс.

Лапочка положила добрые две жмени крупных орехов рядом с находками муфля.

Изо рта подошедшего зверя вывалились несколько сморщенных, серо-зелёных плодов, продолговатой формы.

– Солодрянка. – одновременно возгласили все, включая и Афи, что выглянула из кармана.

Удивительным образом, плоды не высохли за белоземье под снегом и не превратились в пустые оболочки. Внутри прощупывалась мякоть и когда Хомиш поднёс овощ под нос он глубоко втянул аромат. Плод был не испорчен и запах показался путникам даже приятным.

Муфель умеючи развёл огонь сухими ветками, что так удачно упали с дерева. Ветер стих и довольно скоро сухая кора поддалась трению камня, вывалила сноп искр и тихо треща позволила огню себя проявить во всю силу.

– Чудом не закисли и не испортились. В такое-то время даже дикая солодрянка вкусна, как и орехи, – причмокивала Лапочка, Афи угукала и соглашалась.

– Я и не знал, что она такая вкусная, – щурился согласно и Хомиш.

– Угу, угу, – кивала муфлишка и облизывала пальцы в соке дикого плода.

– Солодрянку эту, в прошлой той жизни и на зубок бы не попробовала.

– А помнишь, как на праздник большой радости семейство Кежич всегда приносили пироги с рисом и солодрянки? Помнишь? – мечтательно произнёс Хомиш и закрыл глаза от нахлынувших воспоминаний. – Я б поел сейчас такого пирога. А мамуша пекла пышмы. Помнишь? Её пышмы первыми уходили со стола.

– Да пышмы были знатные, – подхватила разговор Афи, чей крохотный рот был до того занят заглатываем крошек от горячих корешков, остатков солодрянки и орешков. – Как и наши праздники.

– Лихорадочно я танцевала и красиво, – подняла глаза к небу Лапочка. – Теперь не потанцуем. Но спеть можем.

И муфлишка затянула.

Турандой, турандой,

Развели костер большой.

Радости летит огонь!

Турандонь, турандонь.

Ко второму куплету Лапочка не сдержалась и встала. Она как изящный кустарник гнулась и танцевала лапками. Голос её стал громким, ярким и к ней присоединился и голос Хомиша и тонкий писк норны. Теперь они пели втроём.

Турандей, турандей,

Муфель, вкусно ешь и пей,

Муфелька, танцуй и пой!

Турандой, турандой.

Турынды, турынды,

Праздник вьется до луны,

Мы танцуем кафуфлю!

Турандю, турандю.

Шэм лёжа наблюдал, как Лапочка остановилась в своём дивном танце и упала под его правый бок. Рядом улегся Хомиш. Муфли тесно прижались спинами друг к другу и ведмедь, что тёплые шершавые руки свернулся вокруг. Он спрятал свою новую семью и согревал тяжёлым, сиплым, но горячим дыханием.

– Афи, ты хныкаешь, или ты Лапочка, – зевнул и решил уточнить Хомиш. – Или мне чудится?

– Хорошо ж вам, – раздался тихий голосок норны. – У вас есть ноги, а у тех, у кого есть ноги, всегда могут потанцевать и дойти до цели. А у Афи нет больше крылышек.

– А если великантеры решат на догнать? – вдруг подняла голову Лапочка и прислушалась. Спускающаяся темнота ночи наполнялась новыми звуками.

– Чего им нас догонять? – ответил Хомиш. – У нас только ноги, лапки, зубы. И ничего больше.

– У вас есть ноги, лапки и зубы, – раздался писклявый и сонный голос из шкуры Шэма. – А у Афи были крылья. А отныне их нет.

– Ну вот, смотрите, – решил растолковать Хомиш и по-прежнему не поднимая головы зевнул и продолжил. – У нас с Лапочкой есть ноги. У тебя Афи есть лапки, у Шэма есть когти и зубы. Точно прорвёмся.

– Овелла мне пока я лежала подранком приходила и делала мудру сна. Шэм, может владеет таким умением? Как думаешь? – спросила намеренно невпопад Лапочка. Ей совсем не хотелось засыпать с нытьём Афи. А спать хотелось очень. Приятная тяжесть в животе и веках смаривала, и звала в сон. Муфлишка зарылась носом в мокрую, теплую шерсть ведмедя.

– Мудры могла лишь Овелла делать и Хранитель, – лениво ответил Хомиш.

– И мне бы мудра сна не повредила, – встряла вновь в разговора Афи. – И мудра сытости, и мудра спокойствия, но всего нужнее мудра по выздоровлению крылыш-ш-ш-шек и мудра не раздражаться, когда слиш-ш-ш-шком языкастые муфлишки беспричинно ноют.

– Хватит и Афи и Лапочка. – возмутился Хомиш и привстал на локтях. – За всю дорогу уши мои устали больше, чем мои ноги. И без вашего трекотания душно, гадко и страшно. Даже не уразумею что страшнее, вспоминать откуда мы сбежали или думать о том, куда мы возвращаемся.

– Я видно поглупела. Ужасно не изысканно, – вдруг покорно согласилась Лапочка и захныкала.

Хомиш молчал. Ночь спустилась и слабый костер засыпал вместе с путниками.

– Если бы я предложил любоцвет тебе, Лапочка, ты бы согласилась? – вкрадчиво спросил Хомиш, не поворачиваясь. Он замер в ожидании ответа, и Лапочка почувствовала, как его спина напряглась. – Спишь? – задал другой вопрос муфель.

– Ты мне так говоришь из жалости, – раздался тихий ее голосок. – В прежние времена, когда я ходила в самой красивой шляпке ты и не предлагал мне любоцвет. С чего теперь, когда я воняю, как великантер, грязная, как великантер и ещё и заикаюсь, и ещё и хромоножка.

– Ты мне завсегда нравилась, а теперь так и больше, чем раньше, – спина Хомиша напряглась еще сильнее, и Лапочка чувствовала, как сложно было муфлю задать этот вопрос. Но в морочные времена страхи рассеиваются и когда как не в такие моменты задавать самые важные вопросы.

– Как хорошо, что ушки у норм крохотные и не слышат все эти приторные глупости, – проснулась норна и снова подала голос из шерсти спящего зверя.

– А что за рокот? – напряглась встревоженно Лапочка. Да и тему она решила сменить моментально, если уж норна не спит и их подслушивает, к чему ей знать то, что муфли скрывали даже от самих себя.

– Река. Впереди далеко где-то шумит река, – ответил Хомиш и вздохнул. -Скоро дойдём до реки.

– Река, – зевнула Лапочка. –Днём и не слышно было. Значит она где-то непостижимо далеко. Откуда тебе знать?

– Шэм сказал, – ответил Хомиш. – У тебя точно только ножка поранена? – уточнил он и Лапочка хмыкнула. – Ты заново позабыла, Шэм переходил эту реку, когда вез Хранителя. Я вроде говорил об том? Или нет?

– Такое, что с нами случилось помнить не хочется. И не будь злобным глупышцем, не вынуждай меня запоминать, – возмутилась искренне Лапочка и Хомиш поторопился отвлечь ее.

– Река – это хорошо!

– Это хорошо, – согласилась муфлишка и зевнула мечтательно. – Может умоюсь и там можно будет отдохнуть денёк. Ну, пусть к нам прилетят розовые и алые бабочки снов. Розовые и алые мои любимые.

И после недолгой паузы добавила с глубоким вздохом. – Были. Пока не исчезли… О, Хомиш! Пусть тогда ночь будет спокойной.

– Только самая глупая муфлишка могла пожелать нам спокойной ночи, – фыркнула норна и шерсть, что зашебуршилась, наконец выдала место, куда она запряталась. – Спокойной ночи без бабочек сна не можно и представить.

Глубокая ночь накрыла горный карниз. Звуки становился все звонче, явственней и гуще. Но их не слышали спящие путники, а Шэм слишком устал и изголодался и даже его острый слух не уловил далёкие, далёкие вопли и крики.

Муфли спали крепко. Ведмедь же стриг во сне ушами. Ему казалось, что кто-то на него смотрит пристально, злобно. Он поднял голову и вспомнил мрачного идола, что глаз с него не спускал. От каменного Корхрута у ведмедя кровь тогда стыла в жилах. Будто он был где-то рядом. И вновь следил за путниками.

Наконец оборотень вздрогнул всем телом. Глаза в ночи ему мерещились или были страшной явью. Шэм вскочил, широко расставив передние лапы и оскалился. Афи выпала и шерстяное тельце ей закатилось между спинами по-прежнему спящих Хомиша и Лапочки.

«Корхрут, Корхрут, Корхрут» скатывалось с едва подсвеченных восходящим солнцем гор, но было ещё далеко. И неслышимое для путников, оно приближалось.

Ведмедь издал негромкое рычание и Хомиш проснулся. Он неохотно присел, протер глаза и встал рядом со зверем. Вгляделся. На его плечо забралась проснувшаяся следом Афи. Лапочка самой последней из четвёрки учуяла недоброе.

– Мне чудится или что-то там мелькает? – наконец промолвила муфлишка, всё ещё сидя на укрытой верхней одёжей холодной земле.

Ведмедь рыкнул. Уши его стригли воздух, а ноздри широко раздувались, выдавая клубы пара. Он медленно водил по сторонам огромной головой. Хомиш смотрел вдаль и на оборотня. Вдаль и на оборотня. И вот они углядели, как вдали двигались огни. Крохотные, но пугающие в своём упорядоченном движении.

Грудь всех четверых заходила часто и дыхание и без того тяжёлое стало тревожней.

– Что ж там мелькает, это не ночные огоньки. Не они вроде. А если не они, то ктож? – обняла себя Лапочка. – Собственно, что-то должно меня успокаивать. Я решила. Меня будет успокаивать то, что у нас есть ведмедь. Самый свирепый зверь Многомирья. Он всех защитит. Да зверь?

Лапочка привстала, опершись о Шэма и мягко и осторожно похлопала по загривку оборотня.

– Шэм его имя, – мягко поправил её Хомиш, не отпуская тревожного взгляда с ведмедя. Шэм продолжал вглядываться в сторону, откуда на них надвигались огни.

– Ах, да, чтож я за глупышец. Конечно Шэм, – поправила сама себя Лапочка и заодно заправила за ушки растрепанные волосы.

– Шэм чует воду. И чует недоброе.

– Это он тебе сказал? – поинтересовалась Лапочка. Теперь и она остро почуяла, что воздух колышется не от раскатов реки, не от ветра, а от чего-то иного.

– Шэм сказал, – подтвердил Хомиш, не поворачивая на неё голову. Всё его внимание было на ведмеде и на огнях, что становились всё ярче и крупнее. Хомиш слышал, что говорил ему ведмедь и слышал, как сердце его бьётся о стенки изнурённого и худого тела.

Он услышал то, чего слышать не хотел.

Но, мой дорогой читатель, если, бы это был тот Хомиш, с которым ты впервые познакомился, того Хомиша, что только поднял повзрослевшую голову от подушки с цветами любоцвета. Но это был совсем другой Хомиш. Он изменился, как и весь мир, который его окружал.

И этот Хомиш не испугался. Он смело задал немой вопрос ведмедю и ведмедь также смело ответил.

– Погоня?

– Погоня!

– Шэм, на этот раз нам никто не поможет. Твоё племя далеко, а ты слаб и голоден, – мысленно продолжил разговор с оборотнем Хомиш и сам удивился своей смелости, и даже вздрогнул от неожиданности.

– У Шэма нет страха, – ответил безгласно оборотень. Так же уверенно, как говорил это своему первому хозяину. – Шэм до последнего вздоха будет охранять и защищать муфля.

– Привал окончен. Бежим! – крикнул и шагнул вперёд муфель. Он подхватил муфлишку, подсадил ее на зверя и следом вспрыгнул сам. Ведмедь помчался.

А если ты не знаешь, мой дорогой читатель, то я тебе напомню, что ведмеди не только воплощение силы, но и воплощение смелости. И по быстроте бега с ними могут сравниться только, что лалани.

Глава 5. Погоня

Впереди уже виднелась нового вида растительность. Не те деревья, с хищно-красной древесиной, что произрастают во владениях великантеров. Вид этих деревьев и раскидистых кустарников не ужасал и не заставлял вжимать голову.

Силы ли вернулись к Шэму или это было желание сохранить свою новую стаю, а может всё же страх. Он летел скорее ветра, бежал со всех лап, и шкура его становилась влажной от капель, что наполняли воздух вместе с нарастающим рокотом.

Муфли, прижавшиеся к спине оборотня, вздрагивали на каждой кочке и подскакивали вместе со всем телом бегущего зверя. Теперь, когда они спустились сюда, где снега остался тонкий пласт, а где-то уже обнажились проплешины бурой каменистой земли, лапы не вязли и оборотень бежал шибче.

Лапочка постанывала от страха. Хомиш же накрыл собой муфлишку и беспрестанно воротил головой, чтобы разглядеть, что там, позади.

Муфлишка чувствовала приближение погони, но боялась задавать вопросы. Шэм же и Хомиш вели слышным лишь им двоим диалог.

– Огни всё ближе. Это по-го-ня, как есть погоня, – твердил Хомиш ведмедю, стараясь подогнать его в беге.

– Шэм бежит со всех лап. Шэма не догонят, – пытался успокоить своего маленького хозяина зверь.

– Не догонят, – охотно соглашался Хомиш. – Вон уж и густые кусты, а там деревья. В них спрячемся.

Шэм бежал без оглядки.

– Не уразумею. Если это великантеры, с чего им? Мы же разошлись с миром, – мысленно вопрошал Хомиш.

– Великантеры – злоба и страх, – ответил Шэм. – А злобу и страх не предугадать и не усмирить.

Лапочка смолкла словно навеки. И зажмурилась до боли в глазах.

Позади беглецов нагоняли вопли:

«Корхрут! Корхрут! Корхрут! Корхрут! Корхрут!»

Воздух становился густым, гулким и липким.

Бурная река приближалась со скоростью бегущего ведмедя.

Рокот её поднимался верх по утёсам и многократно увеличивался разносимый утренним звонким эхом. Невозможно было понять далеко или близко, но дыхание реки уже оставляло росу на щеках и коже.

А воинственное «Корхрут! Корхрут! Корхрут! Корхрут! Корхрут!» заставляло сжиматься и пригибать ушастые головы.

– Шэм куда мы бежим? – спрашивал мысленно Хомиш. Теперь уже страх заполнил изнутри всего муфля. Лапочка почуяла, как он нервно потрясывается.

– Шэм спасёт своих муфлей, – услышал Хомиш.

– Шэм, но куда? Куда-а-а-а. Впереди рек-а-а-а! – кричал муфель.

Ведмедь лишь успокоил муфля односложно ответив: «Шэм спасёт свою стаю».

Он бежал со всех лап, но не на зов реки. Оборотень услышал другой голос. Хотя сначала даже встряхнул головой на бегу, не поверил. Но знакомый голос звал. Он настойчиво шептал: «Шэм! Слышишь ли? Шэм беги к реке»

Лапочка и Хомиш уже готовились. Они не надеялись выжить и только, и ожидали, что погибель вот-вот их настигнет. Рогатая, молотящая в воздухе копьями и топорами, звенящая бусами из зубов да костей и вопящая «Корхрут! Корхрут! Корхрут! Корхрут! Корхрут!».

Вся их надежда сейчас была в звере-воплощении силы, в оборотне, что бежал и рычал то ли от боли, то ли от отчаяния.

Голос звучащий его косматой голове вёл к спасению.

«Беги на зов реки, мой старый друг. Помнишь ее? Беги! Здесь жду тебя. Вези сюда муфлей, все укроетесь.»

Может это было наваждение Великих гор, может бред от долгого недоедания и усталости. Шэм был уверен – ни то и ни другое и бежал, и ревел, и хрипел. Он не мог понять, как может слышать голос нового хозина и голос прежнего хозяина. Ведмеди могут слышать только один голос. Но он слышал голоса двоих. И это чудо придавало сил.

Голос прежнего хозяина звал и подсказывал, где спасение. Оборотень бежал быстрее, быстрее и еще быстрее, чем возможно только бежать.

Но неистовая злость переполняла великантеров. Их ноги были крепче, тела их были сыты, руки здоровы, копья их были остры, а лупатые глаза метки.

И лапы измождённого погоней Шэма споткнулись о большой камень и подкосились.

Нагоняемый громилами оборотень полетел кубарем, несколько раз перевернулся через голову, покатился, оставляя за собой вздыбленные комья земли, смешавшиеся со снегом и мхом.

Рядом с ним кувырком летели Хомиш, с норной за пазухой и Лапочка. Они вскидывали лапки и пытались зацепиться за ветки кустов. Наконец остановились в падении и упали рядом друг с другом. Муфлей обожгло что-то горячее, когда они больно упёрлись в тушу распластанного зверя.

– Бегите к реке, – вдруг услышал Хомиш в голове голос Шема.

– Убежать нет сил и не убежим мы без тебя, – ответил не задумываясь муфель слышно только оборотню, но ведмедь не успел сказать что-то важное. Его веки закрылись.

И Хомиш, и Лапочка, прижав уши тяжело встали со снега под пристальными взглядами надсадно дышащих от бега великантеров. Лапки муфлишки предательски задрожали, и она, не выпрямившись, вновь бухнулась рядом с телом оборотня.

Хомиш опять оказался лицом к лицу со своим страхом.

– Вы нас отпустили, чего опять? – сдерживая подступающий к горлу комок проговорил Хомиш. При этом он сам не узнал свой голос. Лапочка тряслась от страха и даже не пыталась последовать за муфлем. Афи под кафтаном, вжала хоботок и сидела тише тихого.

Хомиш ждал или ответа или погибели глядя, как вперёд всех громил выдвигается великантер с крупным золотым кольцом в носу и такими же круглыми серьгами, свисающими из мочек ушей. По росту, мощи и взгляду было ясно, он вожак.

Громилы щерились и гыкали, смотря на муфля, выпятившего грудь и навострившего уши.

Предводитель смерил взглядом Хомиша, хихикнул и оборотившись на рогатых верзил, кивнул в его сторону.

– Гы, гы, гы! – гнусно смелся вожак с оранжево-желтыми глазами. – Муфель смельчак! Гы, гы, гы! Видали, даже лапы не подкосились. А шрам не мой ли? – рогатый указал остриём копья на щёку Хомиша, которую перерезал багровый вздувшийся шрам.

Хомиш хоть и дрожал внутри, но крепко стоял. Его кулаки сжались. Вожак же, наклонив голову, не опуская копьё медленно подошёл к лежащему Шэму. Оборотень, вокруг которого разрослась алая вязкая лужа, приоткрыл тяжелые веки, заскулил, попытался встать, но чуть приподнявшись на передних лапах, осклабился, зрачки его побелели, закатились, и зверь навзничь упал. Кровавое пятно, из-под его тела поползло дальше и на глазах всех, кто его окружал вместо громадного зверя вдруг на снегу, оказалось рослое, худое до рёбер, двуногое существо в суконной рубахе и штанах. Людешеподобное, но с ладонями о семи пальцах.

Вожак великантеров оскалил ржавые клыки, опять загыгыкал и ткнул копьём. Острие уперлось в обмякшее тело Шэма и прошло сквозь серую робу.

– Хороший оборотень – мёртвый оборотень, – повернулся к рогатым вожак и семеро громил, что стояли у него за спиной, в ответ взорвали воздух душераздирающим “Корхрут!”, вскинув все свои копья и топоры вверх. Шейные украшения их мрачно зазвенели. Лапочка ахнула и закрыла глаза. Хомиш тоже сомкнул веки, туже сжал кулаки и сделал шаг вперёд. Маленький шаг. Шаг муфля. Но это был такой большой шаг.

Рот вожака растянулся шире от такого поступка малорослого существа, что в росте чуть ему выше пояса.

– Я Рыжеглазый. Я вожак. Шагай ближе меченый глупый муфель. С нами пойдешь, – ткнул копьём в сторону Хомиша Рыжеглазый. – Клайра приказ дала тебя привести. За смелость даю тебе выбрать. Сам пойдёшь, своими лапами, или потащим на веревках.

Лицо Лапочки запылало румянцем ужаса. Она издала едва слышным вопль.

Хомиш посмотрел исподлобья на вожака, что возвышался над ним и принялся отряхивать свою бесформенную рваную одежонку. Хотя глупее было сложно вообразить ответа. Отряхивать и без того грязный кафтан было делом глупышным. Но лапы Хомиша суетились и сердце его билось не в груди, оно билось в пятках со шпорами. На Лапочку он глядеть опасался. На Шэма тоже.

Хомишу было страшно как никогда не, бывало, но вдруг он почувствовал, что страх внутри него изменил формы и голос. Да, голос поменялся и у муфля и у его страха.

Он боялся не за себя. Он боялся за Шэма, За Лапочку, за Афи, что пищала у него за пазухой. Он боялся, что больше никогда не увидит, как мамуша Фло делает свой знаменитый чай и не услышит, как папашу Фио, довольно промокнув усы, поёт песню во славу «Флошечки» и эля.

Он боялся за всё Многомирье и ни на ноготок не боялся за себя.

Надежды спастись быть не могло. Ведмедь истекал кровью, Лапочка от страха не могла более издать ни звука.

«Будь, что будет» – пронеслось в голове Хомиша и он сделал ещё один шаг навстречу Рыжеглазому.

– Я с вами пойду. Своими ногами. А их оставьте, – он указал лапой на лежащего без движения и сидящую подле него.

– Гы-гы-гы!!! Да ты не смельчак! Гы-гы-гы!!! – гоготал Рыжеглазый и обратился к одному из соплеменников. – Слышал Тупица. Ты не тупица. Этот муфель тупица.

Великантеры загоготали в голос вслед за вожаком. От этого зловещего смеха дрожала каждая жилка внутри муфлей. Но смех Рыжеглазого прервался также резко, как и начался.

– Торговаться вздумал? – вперились в Хомиша лупатые глаза. – Не тебе торговаться. Этих, – копьё вожака указало на Лапочку и лежащего Шэма. – Этих не тронем. Чего нам с них? Они всё одно сдохнут. Оборотничьего мяса мы не едим, а с больной, – он покосился на Лапочку кроме грязной одежи и взять нечего. – Ты же, муфель, с нами в путь.

И только он подошел, и занёс копьё, чтобы подтолкнуть его остриём Хомиша, как внутри, под кафтаном маленький тёплый комочек заклокотал, зашебуршился и Хомишу пробрало до рёбер. Муфель вспрыгнул. Рот его растянулся от уха до уха, а в голове, как облако из-за горы всплыло давнее детское воспоминание. Когда они – два мальца, вместе с Лифоном собирали снег и лепили смешного великантера.

– Только надобно, чтобы он до колик смешной был, – говорил совсем юный Хомиш.

– Тьфу, – загребал снег малец Лифон. – С чего смешной?

– Потому, что страх не боится ничего, кроме смеха.

Сразу за воспоминаниями по его рёбрам прошлась щекотка. Затем пробралась до самых пяток, и он захохотал во весь голос.

Лапочка, великантеры и даже горы, казалось, открыли от изумления рты.

Нависший над Хомишем громила перевалился с ноги на ногу и неуверенно почесал левый рог. Хомиш залился в смехе еще шибче и даже запрыгал, как ужаленный. Кафтан на его груди ходил ходуном.

– Смеё-е-е-ешься, – растянул Рыжеглазый и беспомощно обернулся на изумленную рогатую компанию. Великантеры тоже переглядывались в недоумении. – Смее-е-е-ешься!!! – протянул он, не веря тому, что видит и говорит. – Смеешься? – словно очнулся вожак и глаза его налились кровью. – Ну так и сгинешь, – рявкнул Рыжеглазый и уже занёс волосатую руку. Остро наточенный наконечник копья угрожающе отразил луч солнца и вдруг засветился, будто сталь его поймала поток невиданного света. Вожак вскрикнул от ослепляющего сияния, отбросил оружие и схватился с криком за лупатые глаза. Громилы все, как один подскочили к Рыжеглазому. Ослеплённый раскинул руки и начал щупать воздух, сотрясая всю округу криками.

– Ослеп! Ослеп!!! Ослеп!!! Что с глазами. Хватайте этого меченого муфля. Хва-а-ата-йте! Разорву его на мелкие куски, разорву!

Верзилы растерялись. Их топоры, острия копий одно за другим загорались всё заливающим свечением. Воздух клокотал и сгущался, превращаясь в перламутровую пургу. То был не рев реки и не ветровой смерч. То было что-то иное. Великантеры озирались, муфли прижали уши.

На них стремительно надвигалось белое облако, отбрасывающее ослепляющие лучи. Оно заполоняло собой весь горизонт, весь небосвод. Снежное ли, туманное ли или сиятельное, разобрать сначала было невозможно. Пока рогатые громилы стояли, разинув рты, а их вожак беспомощно тёр невидящие глаза, белая пурга затянула всё вокруг, остановилась и из неё вышел самец лалани. По белоснежной шкуре самца волнами проходили серебристые дорожки. Могучий торс вздымался от тяжёлого дыхания. Из раздувающихся ноздрей валил пар. Глаза метали такие же сиятельные искры, что и камень в рогах. Лалань трубно взревел, задрав морду, гребнул копытом, рогами поднял клок земли и один за другим из бури повыскакивали могучие самцы и крупные самки.

Великантеры, щурясь и закрывая глаза от яркого свечения руками, попятились и сбились вокруг вопящего вожака.

Лалани утробно гудели и поднимали ногами землю и снег, и рогами сотрясали воздух. Больше всех старалась самая рослая самочка с прекрасными, но полными ярости глазами. Её камень во лбу сиял ярче прочих.

Великантеры попытались отбиваться, но мечи, топоры и копья только ослепляли их и не приносило никакого прока. Четвероногие красавцы принесли с собой бурю со светом возмездия и справедливости. Они заставляли воздух сиять и копытами, и рогами поднимали снег, землю, ветки, траву. Все это черно-серо-коричневое месиво летело на громил.

Муфли прижали уши и, как и великантеры, стали вязнуть в буре. Великантеры тёрли ослепленные глаза, метались, целились, вопили и кидали копья, но куда там. Пойди попади, когда на расстоянии вытянутой руки ничего не видишь.

И Хомиш и Лапочка в несчитанный раз стали прощаться с жизнью. Смех давно отпустил муфля. Он щупал воздух и звал муфлишку и пытался найти её в плавающих в буре силуэтах.

В ответ на его очередной окрик «Лапочка», кто-то подкрался сзади, подцепил и подбросил.

«Вот и погибель! Лалань или великантер?» стрельнуло у него в голове, но мгновенно он плюхнулся на мягкое мощное тело, покрытое короткой светлой шерстью.