Читать книгу: «Сибирский кокон», страница 8

Напряжение нарастало с каждой секундой, готовое в любую секунду взорваться новой, бессмысленной и кровавой стычкой. Иван и Аня стояли друг против друга, разделенные лишь несколькими метрами промерзшего, скользкого настила моста, их взгляды скрестились, полные застарелой, почти наследственной ненависти и глубокого, неистребимого недоверия.

– Гроза, молчать! – голос Ивана прозвучал как удар хлыста. Он положил тяжелую руку на плечо Грозе, останавливая ее.

Одновременно с ним Аня бросила короткий, властный взгляд на Тускара. Почти в то же мгновение она сделала едва заметный, но властный жест рукой, и Тускар замер, нехотя опуская копье.

И в этот самый момент, когда первое неосторожное движение или слово могло стать сигналом к безжалостной бойне, небо над ними словно вздрогнуло. Грязно-оранжевый купол Кокона, казавшийся до этого монолитным и неподвижным, подернулся видимой, переливающейся рябью, как поверхность воды, в которую бросили тяжелый камень. Одновременно с этим низкий, вибрирующий гул на частоте 145.32 Герца, который уже стал привычным, почти незаметным фоном их существования, резко, многократно усилился, превратившись в болезненный, почти физически давящий на уши и мозг звук. Все, и «Волки», и «Тени», инстинктивно пригнулись, зажимая уши руками, их лица исказила гримаса боли.

А потом они увидели его. Из-за крутого поворота реки, со стороны рыбацких бараков, ковыляя и спотыкаясь на негнущихся, вывернутых под неестественными углами ногах, тяжело переваливаясь с боку на бок, двигалась фигура. Это был уже не человек, а нечто, лишь отдаленно, кошмарно его напоминающее. Существо, покрытое острыми, блестящими, как обсидиан, иглами, с неестественно вывернутыми, удлинившимися конечностями и горящими в полумраке лихорадочным, ядовито-желтым огнем глазами. Трансформированный рыбак Степан, о котором уже второй день шептался весь охваченный ужасом город. Он издавал низкий, скрежещущий, булькающий рык и слепо, но целеустремленно тыкался в покрытые инеем опоры моста, оставляя на ржавом металле глубокие, рваные царапины своими когтистыми, изменившимися до неузнаваемости руками.

Ужас, первобытный, леденящий и всепоглощающий, на мгновение парализовал всех присутствующих. Это был не просто враг из другой банды, не пьяный дебошир или мелкий воришка. Это было нечто абсолютно чужое, непонятное и смертельно опасное. Общий враг, перед лицом которого их мелкие, многолетние разборки и счеты казались нелепой, детской игрой в песочнице. Даже самые отпетые головорезы из "Волков" и самые закаленные, не раз смотревшие смерти в глаза охотники "Теней" почувствовали, как ледяные, костлявые пальцы первобытного страха сжимают их сердца.

Оружие в их руках медленно, почти неохотно, опустилось. Гроза застыла с полуподнятой цепью, ее обычно злое, дерзкое лицо исказила гримаса панического страха, смешанного с тошнотворным отвращением. Орлан медленно, очень медленно ослабил тетиву своего лука, но не опустил его полностью, его пронзительный взгляд был прикован к приближающемуся монстру.

Иван посмотрел на Аню. Их взгляды встретились снова, через разделявшее их пространство и годы вражды. Но теперь в них не было ненависти. Была лишь тяжесть общего, молчаливого понимания и отражение того первобытного, почти животного ужаса, что они только что испытали вместе. Ни одного слова не было сказано о перемирии, о возможном союзе. Но в этом коротком, напряженном обмене взглядами, в котором смешались страх, растерянность, отчаяние и отчаянная, почти безумная решимость выжить любой ценой, было больше, чем в любых громких клятвах и рукопожатиях. Старые счеты, взаимные обиды, пролитая кровь – все это мгновенно отошло на второй план, стало мелким и незначительным перед лицом общей, неминуемой, неотвратимой гибели. Они поняли, что теперь их вражда – это непозволительная, смертельная роскошь, которая может стоить жизни им всем.

Не сговариваясь, почти одновременно, Иван сделал шаг назад, отступая от края моста. Аня, словно отразив его движение, сделала то же самое на своем берегу. Это был не приказ своим людям. Это был безмолвный пакт, заключенный между двумя лидерами перед лицом истинного врага. Они молча разошлись, каждый к своей напряженно замершей группе. «Волки» отошли на свой, восточный берег, «Тени» – на западный. Но мост, еще недавно бывший непреодолимым символом их вечной вражды, теперь казался последней, хрупкой ниточкой, связывающей два враждующих лагеря, оказавшихся в одной, стремительно тонущей лодке посреди бушующего, ледяного шторма.

А в это время, на другом конце замерзшего города, в руинах речного порта, Серый, чьи глаза теперь постоянно горели недобрым, багровым огнем, а тело источало едва уловимый запах озона, собирал вокруг себя самых отмороженных и отчаявшихся отбросов Колымажска. Он обещал им еду, тепло и власть над этим проклятым городом, если они присягнут ему и его новым, могущественным покровителям. И многие, измученные голодом и страхом, сломленные Коконом, были готовы пойти за ним хоть в самое пекло, не догадываясь, что именно туда он их и ведет.

К вечеру всепоглощающая паника в Колымажске начала постепенно стихать, уступая место глухому, безысходному, тяжелому, как могильная плита, отчаянию. Город погрузился в жуткую, неестественную, звенящую тишину. Оранжевое небо давило своей безмолвной, равнодушной угрозой. Ледяной ветер завывал в пустых, темных оконных проемах, разнося по опустевшим улицам лишь редкие, задавленные, безнадежные всхлипы и отчаянный вой собак, чующих приближение чего-то еще более страшного, чем смерть.

Люди забились в свои холодные, промерзшие дома, боясь темноты, боясь неизвестности, боясь даже друг друга. Иван сидел у догорающего, чадящего костра на лесопилке, тупо глядя на своих оставшихся парней. Их обычная молодецкая бравада и показная жестокость испарились без следа, оставив лишь растерянность, страх и немой вопрос в глазах. Бородач все так же метался в бреду на своих нарах, его хриплые стоны и отчаянные выкрики о "желтых глазах" и "каменных когтях, рвущих душу" разносились по гулкому, холодному цеху, постоянно напоминая о новой, еще не изученной, смертельной угрозе. Отсутствие Серого, хоть и сняло определенное напряжение внутри группы, теперь, перед лицом такой опасности, ощущалось как невосполнимая потеря еще одного бойца, пусть и проблемного, но сильного и опытного.

Аня в своем стойбище смотрела на замерзающую, стонущую подо льдом реку. Она знала, что это молчаливое перемирие с "Волками" – это лишь временная, вынужденная мера, хрупкая и ненадежная, как первый тонкий лед на реке. Но она также понимала, что без этого им всем не выжить в надвигающемся аду. Старейшины их рода, обычно мудрые и спокойные, сегодня молчали, их лица были темнее грозовой тучи; они чувствовали, что духи великой тайги, их вечные защитники и покровители, отвернулись от них, испугавшись неведомой, чужой силы, или просто были бессильны перед ней, оставив свой народ один на один с этим первобытным, вселенским злом. Они пытались провести древние ритуалы защиты, взывали к духам предков, но их голоса тонули в давящем гуле Кокона, а священные амулеты оставались холодными и безмолвными. Молодые воины "Теней", еще вчера готовые без колебаний умереть за свою землю и свои традиции, теперь с тревогой и суеверным ужасом всматривались в мертвенно-оранжевое, чужое небо.

Иван и Аня, разделенные не только скованной льдом рекой, но и годами непримиримой вражды и взаимной ненависти, в эту страшную ночь думали об одном. Старые правила больше не действуют. Старые враги, возможно, окажутся единственными, на кого можно будет хоть как-то положиться в этом новом, безумном, перевернутом мире, где за каждым углом, в каждой тени может скрываться нечто, пришедшее из самых страшных, первобытных кошмаров. Колымажск стал их общей тюрьмой, их общим полем боя. И то, что скрывалось за этим ледяным, неестественным летом и оранжевым, кровавым небом, только начинало показывать свое истинное, ужасающее, нечеловеческое лицо.

Игра на выживание началась. И ставки в ней были неизмеримо выше, чем просто жизнь.

Глава 27: Первый биоробот

Ледяной, пронизывающий ветер гнал по замерзшему руслу Колымажки колючую изморозь, цепляясь за обледеневшие, голые ветви прибрежных кедров и ивняка. У старой, полуразрушенной пристани, где когда-то в лучшие времена швартовались неуклюжие баржи с лесом, трое подростков из ближайших бараков тыкали длинными палками в хрупкий, потрескивающий ледок у самого берега. Самый младший, Витька, веснушчатый сын местного пекаря, дрожал всем телом, и не только от пробирающего до костей холода.

– Слыхали, как вчера ночью выло? – прошептал он, с опаской глядя на черную, неспокойную воду в полынье. – Будто из-под самого льда… Говорят, это Степан-рыбак теперь там воет, которого черти в реке утопили и подменили.

Его старший брат, Глеб, крепкий, широкоплечий парень лет пятнадцати, показательно фыркнул, пытаясь скрыть собственный страх, и с силой подбросил большой камень в темную полынью:

– Брехня все это, Витька! Бабкины сказки! А Степана-рыбака вашего просто волки в тайге сожрали, вот и все. Мало ли кто теперь ходит, как зомби из тех фильмов, что в видеосалоне крутили.

Третий, худой, долговязый парень в рваной кроличьей шапке, нервно засмеялся, но смех его тут же оборвался. Из густого, неподвижного тумана, плотно окутавшего реку, донесся отчетливый, сухой хруст – будто кто-то огромный и тяжелый ломал сухие, промерзшие ветки на берегу. А потом раздался крик. Женский, пронзительный, полный невыносимого ужаса, вырвавшийся откуда-то из-за поворота, где чернели силуэты рыбацких бараков.

– Помогите! Помогите! Оно здесь! Оно…

Подростки застыли, как вкопанные, их показная бравада мгновенно улетучилась. Из тумана, тяжело дыша и спотыкаясь, выбежала Марина, молодая жена лесника Игната, с пустым, помятым ведром, которое с грохотом выскользнуло из ее дрожащих, ослабевших рук. Ее лицо было белее снега, а глаза расширены от пережитого кошмара.

– Бегите… – она захлебнулась воздухом, испуганно обернувшись назад, на клубящийся туман. – Бегите, дети, пока не…

Оглушительный грохот, похожий на треск ломающегося дерева или выстрел из крупнокалиберного ружья, прервал ее на полуслове. Стена плотного тумана в нескольких метрах за ее спиной вздрогнула, и огромная, темная тень за ней выпрямилась во весь свой чудовищный рост.

Аня услышала отчаянные крики, когда проверяла силки и ловушки, расставленные «Тенями» у самой границы их стойбища. Орлан, ее верный и молчаливый телохранитель, уже инстинктивно натягивал тетиву своего мощного боевого лука, его пальцы привычно и уверенно скользнули по гладкому оперению тяжелой стрелы – стальному, с зазубренным наконечником из медвежьего когтя, пропитанным ядом гадюки.

– Туда, быстро! – кивнула Аня, и «Тени», следовавшие за ней, – Тускар, Гром и юная Искра – ринулись к реке, бесшумные и стремительные, как призраки тайги.

Существо, с хрустом вышагивавшее по тонкому прибрежному льду, уже мало напоминало человека. Кристаллические, иссиня-черные, острые, как лезвия, шипы, проросшие прямо из тела несчастного Степана, сплелись в плотный, сегментированный, хитиноподобный панцирь, который тускло искрился холодным синеватым светом даже в этом мертвенном, оранжевом мареве Кокона. Его руки превратились в длинные, зазубренные, костяные серпы, пальцы срослись в острые, как бритва, трехпалые клешни, а глаза… Они горели ровным, бездушным, почти механическим кислотно-желтым светом, как два расплавленных куска янтаря, и в них не было ни боли, ни ярости, ни капли человеческого разума – лишь холодная, безжалостная, механическая целеустремленность машины для убийства.

– Духи предков, защитите нас… – прошептала Аня, сжимая в руке свой родовой амулет, который ей передала бабушка. Он слабо, но ощутимо вибрировал в ее руке, и она почувствовала, как по телу пробегает волна ледяного холода, но не от страха, а от… предельной, почти болезненной концентрации всех ее внутренних сил. Ей показалось, что сквозь пелену обычного зрения, словно на негативе старой фотопленки, она начинает различать слабые, мерцающие, темные энергетические линии, исходящие от чудовища, и одну, особенно яркую, болезненно-красную, тускло пульсирующую где-то в его массивной, непропорциональной груди. Видение было нечетким, дрожащим, как отражение луны в неспокойной воде, и требовало от нее огромного напряжения всех чувств, но она интуитивно поняла – это его ядро, его искусственное, чужое сердце, его уязвимое место.

Биоробот издал низкий, скрежещущий рык, но это был не звериный рык, а скорее монотонный, вибрирующий гул, похожий на работу какого-то чудовищного, несмазанного механизма, от которого неприятно дрожали зубы и трескался лед под ногами. Он медленно поднял свою огромную, зазубренную клешню, и подростки, застывшие у самой воды, закричали от ужаса. Витька, самый младший, споткнувшись о предательский, скользкий лед, с плачем упал на колени, а Глеб, его старший брат, в отчаянии схватил большой, острый камень и с силой бросил его в приближающееся чудовище. Камень с глухим стуком отскочил от его прочного, блестящего кристаллического панциря, не оставив на нем даже малейшей царапины, словно ударился о танковую броню. Марина, жена лесника, воспользовавшись этим коротким мгновением, схватила перепуганных до смерти мальчишек за руки и, спотыкаясь и падая, потащила их прочь от реки, в сторону ближайших домов, их отчаянные, испуганные крики еще долго доносились из тумана, постепенно затихая.

– Орлан, стреляй! В центр! Туда, где светится! – крикнула Аня, указывая на то место, где она видела пульсирующую красную точку.

Стрела со свистом прорезала морозный воздух и вонзилась в плечо биоробота, чуть выше того места, куда указывала Аня. Но он даже не вздрогнул, словно это был укус комара. Острые кристаллы на его теле мгновенно сомкнулись вокруг древка стрелы, с лязгом вытолкнув стальной наконечник наружу. Тускар, могучий эвенкийский охотник с тяжелым, окованным железом копьем, с яростным криком бросился вперед, целясь в незащищенную, казалось, шею монстра. Клешня биоробота метнулась с нечеловеческой скоростью и точностью, перехватив древко копья на лету. Толстая, прочная дубовая рукоять с сухим треском переломилась пополам, как тонкая спичка.

– Отвлекайте его! Гром, Искра – с флангов! – крикнула Аня, выхватывая из ножен на поясе свой длинный, остро заточенный нож с рукоятью из оленьего рога, который когда-то принадлежал ее деду.

Она быстро достала из своего мешочка горсть священного табака, смешанного с мелко измельченными синими кристаллами повстанцев, и с силой бросила эту смесь в сторону приближающегося чудовища. Густой, едкий дым на мгновение окутал его, и биоробот на долю секунды замер, его желтые оптические сенсоры хаотично забегали по сторонам, словно он потерял цель или его системы дали сбой. Но это длилось лишь одно короткое мгновение.

– Не работает… почти не действует! – прошипел Орлан, лихорадочно выпуская вторую стрелу, которая также отскочила от кристаллической брони. – Его не остановить обычным оружием! Эта тварь не чувствует боли и не боится ничего!

Внезапно оглушительный рев мотора разрезал напряженную тишину. Крики Марины и подростков, усиленные морозным воздухом, разнеслись по округе, и Николай, который как раз пытался завести свой УАЗ, услышал их. «Геннадий, хватай пилу!» – крикнул он, поняв, что случилось что-то страшное. Из-за невысокого заснеженного холма, взметая тучи снежной пыли, вынырнул старенький, но еще крепкий «УАЗ»-«буханка» Николая, бывшего афганца, хозяина СТО. Он с визгом затормозил у самой кромки льда и выскочил из кабины с тяжелой монтировкой в руках – массивным стальным ломом с зазубренным, заостренным концом.

– Берегись! Я с фланга! – рявкнул он, оценивая обстановку и размахивая своим импровизированным оружием. – Берите эту гадину в клещи! Не дайте ей уйти!

Геннадий, коренастый владелец бара «У Геннадия», бывший боксер с перебитым носом, появился следом за ним, тяжело дыша и волоча за собой старую, но надежную бензопилу «Дружба». Он с силой дернул за шнур стартера, и мотор с оглушительным ревом ожил, разрывая тишину и наполняя воздух запахом бензина и выхлопных газов. Биоробот медленно обернулся на новый, громкий звук, его желтые глаза-сенсоры сузились, фокусируясь на новой угрозе.

– Ну, сейчас ты у меня попляшешь, сука железная, – проворчал Николай, обходя монстра сбоку и занося монтировку для удара.

Мощный удар пришелся точно по коленному суставу чудовища. Кристаллы на нем с треском лопнули, но не рассыпались полностью. Биоробот издал оглушительный, скрежещущий рев и, взмахнув своей когтистой клешней, отшвырнул Николая в глубокий сугроб у берега. Геннадий, не теряя ни секунды, рванул вперед с ревущей бензопилой. Он увидел, что удар монтировки оставил на кристаллическом панцире сеть тонких трещин, и ударил ревущей цепью именно туда. Острые зубья с визгом впились в ослабленное место, высекая сноп ярких, оранжево-синих искр и разбрызгивая черную, маслянистую жидкость.

– Теперь! Аня, сейчас! – закричал он, из последних сил удерживая пилу, которую пытался вырвать из его рук биоробот.

Аня, воспользовавшись тем, что монстр отвлекся, молнией бросилась под его занесенные для удара клешни. Она вонзила свой нож по самую рукоять в глубокую трещину в его кристаллическом панцире, оставленную бензопилой Геннадия, целясь точно в то место, где она видела тускло пульсирующую красным светом энергетическую линию, его искусственное сердце. Черная, густая, как горячий мазут, жидкость с шипением брызнула ей на лицо и одежду, обжигая холодом. Биоробот замер на полушаге, его огромное тело пронзила крупная, судорожная дрожь, желтый, бездушный свет в его глазах на мгновение яростно вспыхнул, а затем… погас. Чудовище с глухим, тяжелым стуком рухнуло на лед, проломив его и наполовину уйдя под воду.

Людмила Петровна, главврач Колымажской больницы, подбежавшая вместе с Катей к месту схватки с наспех собранной медицинской сумкой, застыла над безжизненным телом. От него исходил слабый, но тошнотворный, едкий запах озона и чего-то горелого, неземного. Ее руки заметно дрожали, когда она с отвращением приподняла обломок иссиня-черного кристалла, острого, как бритва, и неестественно легкого, словно он был сделан из пустоты.

– Это… это не природное, – прошептала она, ее голос был полон ужаса и какого-то болезненного любопытства ученого. – И это не просто мутация. Это… полная, целенаправленная, технологическая перестройка организма на клеточном уровне. Смотрите. – Она указала на зияющую рану в груди монстра, где из-под обломков кристаллического панциря и разорванной плоти виднелось нечто невероятное. Под слоем льда и запекшейся черной жижи, в груди монстра, там, где должно было быть сердце, тускло пульсировал некий плотный, многогранный кристаллический узел, по структуре напоминающий сросшиеся, хаотично переплетенные кристаллы диоксида кремния, но зловещего, темного, почти черного цвета. От этого центрального узла, словно корни или нервные волокна гигантского, чужеродного организма, расходились по всему телу тонкие, едва заметные, но ярко светящиеся синеватым светом нити, состоящие, как предположил Дмитрий, внимательно их рассмотрев под своим увеличительным стеклом, из тех самых микроскопических наночастиц, которые они уже видели в крови зараженных людей и животных. Эти нити не просто светились. Они ритмично, но с какой-то чужой, нечеловеческой, механической точностью, пульсировали, вспыхивали в определенном, сложном, повторяющемся порядке. Дмитрий, который как раз поднес к вскрытой груди монстра свой модифицированный частотомер, внезапно побледнел еще сильнее и указал на дрожащую стрелку прибора.

– Людмила Петровна, Катя… смотрите! Эта пульсация… она… она идеально синхронизирована! Ее ритм полностью совпадает с тем самым монотонным, давящим гулом Кокона на частоте сто сорок пять и тридцать две сотых герца, который теперь постоянно висит над городом и который регистрирует мой прибор!

Людмила Петровна и Катя с ужасом переглянулись. Теперь становилось ясно: это 'сердце' было не просто имплантом, оно было напрямую подключено к самому Кокону, являясь его неотъемлемой, подчиненной частью, его полевым эффектором, исполнителем его воли. Кристаллы, покрывавшие тело биоробота, росли прямо из этого центрального устройства, как уродливые ветви на больном дереве, пронизывая всю плоть, замещая ее, срастаясь с костями, превращая живой организм в часть этой чудовищной, нечеловеческой машины.

– Они вживили ему это… или оно само в нем выросло, – сказал Николай, подходя ближе и вытирая кровь с разбитого лица. – Как раковая опухоль. Или… как процессор в какой-то дьявольский компьютер.

Аня устало коснулась своего амулета. Сквозь плотную кожу она чувствовала его ответную вибрацию – тот же самый низкочастотный, давящий гул, что теперь постоянно исходил от накрывшего их Кокона.

– Его не заразили болезнью, – сказала она тихо, глядя на поверженное чудовище. – Его переделали. Сделали оружием.

Позже, в наспех оборудованном импровизированном морге Колымажской больницы (бывшей продуктовой кладовке, пропахшей мышами и плесенью), Людмила Петровна, при тусклом, колеблющемся свете керосиновой лампы, вместе с бледной, но решительной медсестрой Катей и неожиданно появившимся Дмитрием "Химиком", пыталась провести более детальное вскрытие и исследование останков биоробота. Катя, зная его живой интерес к аномальным явлениям, кристаллам и его недавние опыты с Аней и Искрой, сразу после того, как тело монстра доставили в больницу, послала за ним одного из уцелевших подростков, Глеба, который, несмотря на пережитый ужас, вызвался помочь. Дмитрий примчался немедленно, захватив с собой сумку с пробирками, реактивами и своим самодельным увеличительным стеклом.Работа была жуткой, тошнотворной и невероятно опасной – от расчлененного тела исходило слабое, но ощутимое, почти физически осязаемое излучение, вызывавшее сильную головную боль, тошноту и слабость. Им пришлось обмотать руки и лица тряпками, пропитанными дефицитным самогоном, в качестве примитивной, но хоть какой-то защиты.

– Это не просто неконтролируемый рост кристаллов, – сказала Людмила Петровна, ее голос дрожал от усталости, когда она осторожно отделяла медицинским пинцетом один из черных, острых шипов от остатков мышечной ткани. – Это… это полная, тотальная биохимическая и структурная перестройка всего организма. Я бы назвала это «острый кремниевый некроз». Смотрите внимательно, – она указала на срез ткани под самодельным увеличительным стеклом, которое Дмитрий принес из школы, – видите эти микроскопические, почти невидимые частицы, похожие на мельчайшие металлические опилки? Они внедряются в живые клетки, как… как микроскопические механизмы. В научных журналах я читала о чем-то подобном… теориях… нанотехнологии, кажется. Частицы размером с молекулу, способные перестраивать материю. Конечно, это была лишь фантастика… до сегодняшнего дня. Они запускают процесс стремительной кристаллизации изнутри.

Она сделала паузу, облекая свой научный ужас в профессиональную формулировку.

– Это невероятно изощренная, враждебная, чужеродная биоинженерия. А мы тут с бинтами и йодом… Как будто в каменном веке оказались.

Дмитрий, бледный от увиденного, но с лихорадочно горящими от научного интереса и азарта глазами, осторожно, стараясь не прикасаться голыми руками, собирал образцы чужеродных кристаллов и пораженных тканей в пустые стеклянные банки из-под консервов, которые они нашли в подвале, и тщательно их закупоривал самодельными пробками.

– Нужно срочно изучить их химический состав, – бормотал он себе под нос. – Понять, на какой энергии они работают, как они взаимодействуют с органикой. Может быть, есть какой-то способ нарушить их внутреннюю структуру… или разорвать их связь с этим проклятым управляющим центром.

Людмила Петровна устало, тяжело потерла воспаленные глаза.

– Распорядись, Катя, чтобы Валера похоронил это… это нечто… как можно дальше от жилья и от реки. И пусть присыплет все хлоркой, если найдет хоть немного в наших скудных запасах. И чтобы никто, слышишь, никто не прикасался к телу голыми руками! Это может быть заразно!

Валера, вошедший в этот момент в их импровизированную лабораторию с грубо сколоченными носилками, чтобы унести жуткие останки, лишь угрюмо, безрадостно хмыкнул.

– Хлоркой, значит? А лопату мне новую не выдадите, доктор? А то моя последняя на этой мерзлой, проклятой земле сломалась. Да и силенок копать глубоко что-то совсем нету, на одной воде да гнилой картошке далеко не уедешь в этом вашем ледяном лете.

Людмила Петровна ничего не ответила, лишь тяжело, безнадежно вздохнула. Катя тем временем лихорадочно перебирала остатки бинтов и ваты в ржавом металлическом медицинском ящике – чистых перевязочных материалов почти не осталось, приходилось снова и снова застирывать и кипятить старые, использованные бинты. Город стремительно погружался в мрачное средневековье, только враг на этот раз был не с земли, а из далекого, холодного космоса.

К вечеру в эвенкийском стойбище, у большого, жарко горящего костра, собрались те немногие, у кого еще горели глаза и осталась воля к сопротивлению. Николай сосредоточенно чистил ствол своего старого, но надежного охотничьего ружья, Геннадий молча делился с присутствующими остатками самогона из своей походной фляги. Даже Глеб с Витькой, спасшиеся от биоробота, притихшие и повзрослевшие за один день, сидели у костра, внимательно слушая взрослых.

– Их будет больше, – сказала Аня тихо, но твердо, ее голос не дрогнул. Она бросила в огонь иссиня-черный, острый кристалл, который она подобрала у тела поверженного биоробота. Кристалл с резким треском и шипением распадался на мириады зловонных, маслянистых искр, источая резкий, удушливый запах озона. – Они превратят в таких тварей всех – и людей, и зверей. Если мы их не остановим.

Орлан мрачно кивнул, медленно и тщательно натирая тетиву своего боевого лука куском медвежьего жира. Тускар, перевязывая полученную в схватке рану на руке, бросил тяжелый взгляд через замерзшую реку – туда, где в темноте мерцали редкие, тусклые огни лесопилки, убежища «Волков».

– Завтра утром пойдем к ним, – сказала Аня, не ожидая возражений и не спрашивая ничьего совета. В ее голосе звучала новая, незнакомая ей самой твердость и решимость. – Или мы объединимся и будем сражаться вместе, или умрем поодиночке, как затравленные звери. Другого пути у нас нет.

Над погруженным во тьму и холод Колымажском, зловещее, ядовито-оранжевое небо Кокона тускло мерцало, как гигантский, поврежденный экран сломанного инопланетного телевизора. Где-то в глубине бескрайней, заснеженной тайги, в ответ на гибель своего собрата, протяжно, тоскливо и угрожающе завыли другие, нечеловеческие голоса. Охота только начиналась.

Глава 28: Холодный союз

Заброшенная школа №2, превратившаяся в ледяной склеп, встретила их протяжным скрипом расшатанных оконных ставень и ледяным, пронизывающим до костей сквозняком, от которого изо ртов Ивана и Ани тут же повалил густой, белый пар. Стояла середина проклятого энергетическим Коконом июля, а температура на улице, да и внутри полуразрушенного здания, упорно не поднималась выше минус пяти. Снег, тонким, грязноватым, смерзшимся слоем покрывавший двор школы и полы в коридорах, хрустел под их ногами, как битое стекло. Низкий, вибрирующий гул, исходящий от Кокона, казалось, проникал в самые кости, въедался в мозг, делая всех еще более нервными, раздражительными и подозрительными.

Иван стоял у выбитого входа в бывший спортзал, плотнее запахивая свою рваную, залатанную телогрейку, подбитую какими-то грязными тряпками, которые едва защищали от пронизывающего, арктического холода. Его пальцы, обмотанные кусками старой, задубевшей мешковины вместо перчаток, уже почти потеряли чувствительность. За его спиной, скрестив руки на груди и ежась от холода, стояла Гроза, ее обычно румяное, дерзкое лицо было серым от усталости, хронического недоедания и постоянного, изматывающего озноба. Костястый, которого все еще мучила острая боль в плохо заживающей раненой ноге после недавней стычки у заброшенного тарного комбината, сидел на корточках, вертел в руках бесполезную, пустую зажигалку и то и дело пытался дышать на свои озябшие, синие ладони.

Когда из-за заснеженного холма, кутаясь в потертые оленьи меха и самодельные куртки из брезента и старых одеял, показались Аня и ее немногочисленные «Тени», стало очевидно, что общая нужда и всепроникающий холод давно уже уровняли всех. Их лица были такими же изможденными, запавшими, а дыхание превращалось в густые облачка пара на стылом, неподвижном воздухе. На полу в углах бывшего спортзала, где они сошлись для этого тяжелого, вынужденного разговора, лежал тонкий, хрупкий слой инея, поблескивающий в тусклом свете, пробивавшемся сквозь заколоченные досками окна. Металлические части их импровизированного оружия – ножи и кастеты «Волков», острые наконечники стрел и копий «Теней» – были на ощупь ледяными, обжигающими кожу даже сквозь перчатки.

Пока лидеры готовились к разговору, их люди, подчиняясь древнему инстинкту недоверия к чужакам, инстинктивно разбрелись по разным углам огромного, гулкого здания, стараясь держаться своих. Кто-то из «Волков», как вечно голодный Лис, уже пытался взломать заколоченную дверь кабинета завхоза, надеясь найти там забытые запасы консервов или хотя бы старую, но еще годную аптечку. Бизон и Дым с остервенением ломали остатки деревянных парт и спортивных снарядов, чтобы развести небольшой костер прямо на бетонном полу спортзала, но сырое, промерзшее дерево нещадно чадило и почти не давало тепла, лишь едкий, горький дым ел глаза и вызывал приступы кашля. «Тени», более привычные к суровым условиям выживания в дикой природе, молча и сосредоточенно осматривали остатки замерзшего школьного сада, выкапывая из-под твердой, как камень, мерзлой земли какие-то мелкие, скрюченные коренья, которые, возможно, могли бы сгодиться в пищу.

– Эти твари, что лезут из всех щелей, не остановятся, – Иван потер озябшие, почти онемевшие руки, его голос был хриплым от холода и усталости. – Тот урод-рыбак, что превратился в иглобрюха, эти волки-мутанты, что рвут всех без разбора… это только начало, цветочки. И я не удивлюсь, если ваши хваленые лесные духи первыми побегут, поджав хвосты, когда настоящая, серьезная заваруха начнется. У нас почти не осталось еды. Патронов – кот наплакал, да и те отсырели. Ваши стрелы… они против этой ихней бронированной дряни как детские зубочистки.