Читать книгу: «Сибирский кокон», страница 4

Горохов молча кивнул, пряча глаза. Семёнов проводил его холодным взглядом. «Пусть делают грязную работу, – подумал он. – Главное – результат для Рябова. Это мой единственный шанс доказать свою лояльность и выбраться из этой дыры».

Тайга. Укрытие Морозова. Двое суток спустя после крушения.

Холод пробирал до костей. Полковник Морозов, скрипя зубами от пульсирующей боли в ноге, которую Волкову с трудом удалось зашить обычной рыболовной леской, пытался помочь капитану, колдовавшему над остатками рации. Наконец, сквозь вой помех прорвался искаженный, металлический голос:

– «Восход-1», прием. Потеря связи с ПСГ в квадрате 12-К. Приказ: установить периметр контроля, гражданских лиц не допускать. Образцы категории "Альфа" при наличии – эвакуировать в пункт "Бета-2".

Голос утонул в оглушительном треске статики.

Волков посмотрел на Морозова, его глаза за разбитыми очками расширились от понимания. "Категория 'Альфа'…" – одними губами прошептал он, кивая в сторону ящиков с кристаллами. Морозов мрачно кивнул в ответ. Они оба поняли: в Москве знали, что именно они везли, и "пункт Бета-2" – это не просто точка на карте, а секретная лаборатория, куда эти артефакты должны были попасть любой ценой.

– Отставить, капитан, – хрипло сказал Морозов. – Мы сами себе ПСГ. Наш приказ – уберечь груз любой ценой.

«Им не до "синих духов" из отцовских донесений, – с горечью подумал он. – Технологии, контроль, отчет перед Москвой – вот что имеет значение. А мы – просто разменная монета в их игре».

Глава 16: «Энергия кристаллов»

Утро. Школа.

Дмитрий стоял у окна учительской, сверяя свои наручные часы «Электроника-59» с трескучим сигналом точного времени, который едва пробивался сквозь помехи радио «Маяк». Стрелки на его часах снова отставали – на этот раз ровно на восемь минут тридцать две секунды.

– Опять часы отстают, – заметил Дмитрий, глядя на свое запястье. – Как будто время здесь, в этой школе, рядом с подвалом, где мы нашли те старые документы, и теперь, когда здесь этот синий камень, течёт иначе.

Аркадий Степанович, директор, ворчал в углу, с ожесточенной тщательностью протирая пыль с большого портрета Ленина.

– В сорок пятом под Берлином часы тоже врали, – бросил он, не оборачиваясь. – А потом начался артобстрел такой, что земля ходуном ходила.

– Вы думаете, это… предзнаменование? – удивленно спросил Дмитрий.

Директор хрипло рассмеялся:

– Предзнаменование? Нет, мальчик. Это напоминание. Что есть силы, которые играют со временем и пространством, как дети с кубиками. И война… война всегда возвращается.

День. СТО Николая.

Николай с отборным матом ударил гаечным ключом по двигателю стареньких «Жигулей». Мотор, заглохший у самого подножия сопки, дымился, будто его душили невидимые руки.

– Третий раз за неделю! – проворчал он. – Раньше только у самой Зоны 12-К техника барахлила, а теперь по всему городу эта зараза расползается.

Лис, сидевший на ящике из-под патронов, лениво бросил в сторону Николая украденный им накануне армейский компас. Стрелка прибора бешено крутилась.

– Глянь. Там, где ваш хваленый вертолёт военных упал, она вообще с ума сходит. А здесь… тоже пляшет.

Николай поднял компас. Стрелка на мгновение замерла и резко рванула на север – туда, где в Зоне 12-К лежали обломки вертолета Морозова.

– Не земля… – пробормотал он с нехорошим предчувствием. – Что-то под ней. Или… в ней. И оно становится сильнее.

Ночь. Заброшенная школа.

В полуразрушенном классе, где со стен облезлыми пятнами свисали остатки советских плакатов, было холодно и сыро. Искра, молчаливая и сосредоточенная, развесила свои амулеты из когтей и сушеных трав над треснувшей партой. В центре, на куске старого бархата, лежал один из ярко-синих кристаллов, что принес Иван с места крушения. Он был слегка теплым на ощупь, и внутри него, казалось, таился слабый, пульсирующий теплом свет.

Дмитрий, ежась от холода, возился со своим оборудованием. Он подключил провода к старому школьному осциллографу С1-49. Экран замигал зеленым светом, показывая хаотичную, рваную кривую.

– Странно… опять этот гул… Приборы показывают четкий пик на 145.32 герца, как в городских легендах о "Зоне". Но он хаотичный, просто фоновый шум… – пробормотал он, делая пометки в своей тетради.

Искра, не обращая на него внимания, рассыпала вокруг кристалла девять маленьких речных камешков и запела. Тихая, горловая, вибрирующая песнь, слова которой были древними, как сама тайга, наполнила промозглый воздух класса.

Синий кристалл на парте тут же откликнулся. Его внутренний свет перестал быть ровным – он начал ярко и четко пульсировать в такт ее голосу.

Дмитрий в изумлении уставился на экран осциллографа. Хаотичный шум никуда не делся, но поверх него, как четкий кардиоритм, проступила новая, стабильная, идеальной формы волна.

– Смотри! – возбужденно воскликнул он, забыв о холоде. – Оно меняется! Искра, твой ритм… он меняет его излучение! Он не просто светится, он… он начинает передавать информацию!

«Это модуляция, – лихорадочно подумал он, делая пометки в блокноте. – Основной гул – это несущая частота, а ее песня – ключ, который накладывает на него осмысленный сигнал!»

Искра чуть заметно улыбнулась:

– А ты думаешь, духи не знают физики, учитель? Этот синий камень – он поет песню своих создателей. А мои амулеты помогают ему звучать громче.

– Мы просто говорим об одном и том же, но разными словами, – возразил Дмитрий, чувствуя, как его научный скептицизм дает трещину.

– Слова не важны, Дима, – впервые назвав его по имени, тихо сказала Искра.

Она случайно коснулась его руки, чтобы указать на экран. Синий кристалл в этот момент вспыхнул особенно ярко. Дмитрия словно ударило под дых ледяной волной тошноты; мир качнулся, звуки в классе на мгновение стали глухими и вязкими, словно он погрузился под воду, а в ушах зазвенел тот самый низкочастотный гул. В то же мгновение Искра почувствовала, как по ее венам разливается чистое, сияющее тепло, прогоняя не только усталость, но и сам промозглый холод класса.

– Это… статическое электричество? – он резко отдернул ладонь, пытаясь справиться с головокружением.

– Нет, – Искра отвернулась, пытаясь скрыть улыбку. – Это духи шутят.

Рассвет. Река Колымажка.

Заря сидела на корточках у самой кромки воды. Река сегодня была неспокойной – стайки мелкой рыбы метались у поверхности, слепо бьясь о камни.

– Духи воды сходят с ума… – прошептала она.

Гром, стоявший чуть поодаль, резко развернулся. Его пальцы сложились в тревожный жест: «Опасность. Большая. Под водой. Просыпается».

Туман над рекой внезапно забурлил, и из глубины донесся глухой, утробный гул, от которого задрожали камни на берегу.

Глава 17: «Облава»

Кабинет начальника Колымажского РОВД, майора Семёнова. За несколько часов до облавы.

Семёнов с ненавистью швырнул телефонную трубку на аппарат. Это был тяжелый дисковый аппарат спецсвязи, «вертушка», и она глухо звякнула. Только что он закончил разговор с подполковником Рябовым, командиром местной оперативной группы, действующей по приказу проекта «Восход», базировавшейся на реанимированной военной базе за городом. Голос Рябова был ледяным, не терпящим возражений, и сквозь официальные формулировки сквозила прямая угроза.

– Майор, – чеканил Рябов, – до меня дошли сведения, что в вашем городе наблюдается нездоровая активность среди определенных элементов, которые проявляют излишнее любопытство к недавним… инцидентам. Более того, есть информация, что некоторые из этих элементов могли вступить в контакт с… объектами, представляющими государственный интерес и потенциальную опасность. Кураторы проекта в Москве крайне обеспокоены возможной утечкой информации и потерей контроля над ситуацией. Вам приказано немедленно провести операцию по полной изоляции всех подозрительных лиц, особенно лидеров неформальных молодежных группировок и тех, кто был замечен в районе аномальной активности. Любое неподчинение или попытка саботажа будут расценены как государственная измена со всеми вытекающими последствиями. У вас три часа на подготовку. О результатах доложить лично мне. И помните, майор, в таких делах свидетелей не бывает.

Семёнов вытер со лба холодный пот. "Государственная измена"… "Свидетелей не бывает"… Он понял: приказ Рябова – это ультиматум. Его РОВД должно было стать ширмой для жесткой зачистки. «Если я сейчас не проявлю рвение, эти церберы из "Восхода" меня самого "потеряют" в тайге, – с ледяным страхом подумал он. – Но если я докажу свою лояльность Рябову, если обеспечу им то, что они ищут… возможно, это мой единственный билет из этой проклятой дыры». Этот циничный расчет, смешанный с животным страхом, и определил его дальнейшие действия.

Он вызвал к себе капитана Терехову и отдал приказ о немедленной подготовке к масштабной облаве. Его обычный цинизм и осторожность уступили место животному страху за собственную шкуру и отчаянному желанию выслужиться.

Магазин «Рассвет». 21:00.

Сова, прячась за разбитой витриной заброшенного ларька, наблюдала, как Иван и Серый доедали последнюю банку кильки. Внезапно из темного переулка, перекрывая все пути отхода, бесшумно выехали две милицейские «Волги» с тускло мигающими синими огнями на крышах. Тяжелая дверь одной из машин с резким скрипом распахнулась, и из нее вышла капитан Терехова. Ее фигура в форменном бушлате выглядела напряженной и решительной. Ее голос, резкий и властный, разрезал ночную тишину:

– Руки за голову! Всем оставаться на местах! Вы все задержаны! По распоряжению оперативного штаба группы "Восход" и приказу начальника Колымажского РОВД, проводится операция по пресечению возможных массовых беспорядков, изъятию незаконно хранящихся артефактов и выявлению лиц, контактировавших с аномальными объектами!

Отделение милиции. 22:30.

Сырые, холодные камеры Колымажского РОВД, пропахшие хлоркой и застарелым страхом, быстро наполнились задержанными. «Волки» и «Тени», еще недавно готовые вцепиться друг другу в глотки, теперь угрюмо сидели в разных камерах, разделенные лишь ржавыми прутьями решетки, и злобно переглядывались.

Участковый Горохов, дежуривший у решетки, старательно избегал их взглядов. Он нервно перебирал в кармане старый, погнутый жетон своего погибшего брата-геолога.

– Зачем вы их всех взяли, Степаныч? – тихо спросил Марк, молодой милиционер, подойдя к нему. Его лицо было бледным, а в глазах читалась тревога. Он смотрел, как Аню, гордую и несломленную, грубо втолкнули в одиночную камеру. – Особенно эту девчонку. Они же не преступники. Они просто защищают свой дом, как умеют.

Он видел, как Семёнов ломает жизни ради хорошего отчета, как такие же пацаны, как он сам несколько лет назад, уезжали отсюда в гробах после «несчастных случаев» на учениях.

– Приказ… – Горохов не поднял глаз. – Семёнов боится её. Не того, что она найдёт, а того, что она уже знает. Она – живой свидетель, который может разрушить все его планы и сделку с «Восходом». А я… я не хочу, чтобы еще одна мать получила цинковый гроб, потому что кто-то слишком сильно боялся за свою шкуру.

Марк стиснул зубы. Он знал, что рискует, но молча смотреть на эту несправедливость он больше не мог.

Коридор милиции. 23:15.

Начальник милиции Семёнов и капитан Терехова яростно спорили у большой, пыльной карты Колымажского района. Красные флажки отмечали Зону 12-К, место падения НЛО и вертолета.

– Москва требует не просто арестов, Терехова! Они требуют полного контроля! – голос Семёнова срывался. – Этот город скоро станет полностью закрытой зоной.

– Они не просто "хозяева", Терехова, – зло ответил Семёнов. – Эти люди из «Восхода»… они даже не из нашей системы. Технари в погонах, с особыми полномочиями, смотрят на нас, как на расходный материал. А у нас есть выбор?

Аня, притворившись спящей в своей камере, дверь которой была как раз напротив, внимательно прислушивалась. Она коснулась своего амулета. Спираль на нем слабо засветилась в темноте, и почти одновременно где-то вдали, со стороны тайги, послышался протяжный, тревожный вой. Она провела пальцем по холодной стене, нащупав трещину в форме спирали. Под ее прикосновением трещина слабо замерцала синим светом, и головная боль, мучившая ее, на мгновение отступила.

«Как тогда, в восемьдесят втором, – с болью подумал Горохов, глядя на подростков в камерах. – Мишка, брат мой, собирался жениться. А потом их отправили в 'зону'… и не вернули. Я видел глаза Семёнова тогда. Такие же, как сейчас – пустые и испуганные. Хватит с меня этого».

Он подошел к Марку, который делал вид, что проверяет протоколы.

– Нельзя, чтобы она повторила судьбу моего брата, – глухо сказал Горохов и отошел.

Марк едва заметно кивнул, его лицо было решительным.

Горохов, воспользовавшись моментом, когда дежурный отвлекся на телефонный звонок, быстро подошел к камере Ани. Его руки дрожали, когда он вставлял старый ключ в ржавый замок.

Ключ несколько раз проворачивался вхолостую…

В этот момент из конца коридора, где находился старый распределительный щиток, донесся громкий хлопок и посыпались искры. Это Марк, увидев, что Горохов не успевает, принял отчаянное решение. Он шагнул к щитку и, отвернувшись, с силой ткнул металлическим корпусом фонаря в оголенные клеммы. Его дернуло от удара током, отбросив к стене, но результат был достигнут.

– Черт, опять эти скачки напряжения! – громко выругался он, создавая суматоху и отвлекая внимание.

Свет в крыле, где находились камеры, мгновенно погас, погрузив все в кромешную тьму. Аварийное освещение, и так едва работавшее, даже не включилось. Раздались испуганные крики дежурных, ругань и звон разбитого стекла.

В этом хаосе Горохову наконец удалось провернуть ключ. Замок с противным скрежетом поддался.

– Беги… – прошептал он, едва отперев засов. – Через подвал, к котельной! Помнишь тот выход? Вы же с Санькой там в детстве лазили. Быстрее! Это твой единственный шанс. И мой тоже – сделать хоть что-то правильно.

Аня, не говоря ни слова, метнулась в тень коридора. Она знала этот путь – в детстве они с Санькой лазили там, прячась от милиции. Проскользнув по темному, заваленному хламом подвалу, чувствуя ладонями холодный, влажный бетон и вдыхая запах плесени и ржавчины, она нащупала тяжелую, скрипнувшую ручку двери котельной и вывалилась в заснеженный двор.

В этот самый момент она услышала, как у главного входа в отделение с визгом тормозов остановились несколько тяжелых машин. В коридоре раздались громкие, властные команды, и в здание вошли бойцы в черной форме без опознавательных знаков – те самые люди Рябова, группа «Восход», прибыла. Все внимание дежурных милиционеров, которые с фонарями метались по коридору, мгновенно переключилось на них.

Именно в этот момент идеального хаоса – пока одни пытались справиться с последствиями замыкания, а другие растерянно встречали незваных гостей – Аня, воспользовавшись суматохой, перемахнула через низкий забор и растворилась в спасительной темени ночных переулков.

Горохов, прислонившись к холодной, мокрой стене и тяжело дыша, бросил взгляд на жетон брата, который он все еще сжимал в руке.

– Прости, брат… кажется, я снова вляпался по уши. Но, может, хоть в этот раз… не зря.

Глава 18: «Ритуал защиты»

Переулок у отделения милиции. 23:40.

Холодный, пронизывающий ветер гнал по грязному асфальту обрывки старых газет с уже неактуальными заголовками о «магнитных бурях» и «стабилизации обстановки». Аня, съежившись, прижалась к ржавым, обледенелым мусорным бакам, сжимая в руке свой амулет с когтем рыси. Его медная проволока, обвивающая коготь, жгла ладонь, будто раскаленная, предупреждая об опасности, которая была совсем рядом. Из густой темноты переулка бесшумно выскользнула фигура. Это был Марк, молодой милиционер, его лицо скрывал глубоко надвинутый капюшон старой парки.

– Бабушка ждёт тебя в стойбище, – торопливо зашептал он, оглядываясь по сторонам. Он сунул Ане в руку небольшой, туго набитый сверток из бересты с сушёными травами и маленький, тускло поблескивающий в слабом свете уличного фонаря синий кристалл – один из тех, что нашли у обломков вертолета, и который он, рискуя всем, смог незаметно забрать из опечатанных вещдоков. – Говорит, "огненный змей" зовёт, и времени мало. А Семёнов… он ищет тебя. Приказал прочесать все стойбища и изъять "все подозрительные предметы шаманского культа". Он, кажется, догадался или ему кто-то нашептал из этих… из "Восхода", что твои амулеты и твои… способности как-то связаны с этими синими кристаллами. Они боятся, что ты можешь их активировать или понять лучше, чем они со своими приборами.

Со свистом, едва не задев голову Марка, пролетел камень. Сова, информатор «Волков», метнулась из-за угла, бросил к ногам Ани скомканную записку и тут же исчезла в темноте, как привидение.

«Семёнов знает про символы в подвале школы и на лесопилке. Его люди из "Восхода" уже там, все опечатали. Беги в тайгу. Сейчас. Он отдал приказ стрелять на поражение по всем, кто попытается проникнуть в "зоны аномальной активности". Не высовывайся, они ищут тебя и Ивана.»

Аня быстро развернула листок. На обороте, рядом с криво нацарапанными словами, темнел свежий, еще не до конца высохший, кровавый отпечаток пальца.

Ночь была ее союзницей. Аня, как тень, скользила по замерзшим, пустынным переулкам Колымажска. Облава была в самом разгаре. Она слышала далекий лай собак и рев моторов УАЗов, прочесывающих город. Один раз ей пришлось замереть, вжавшись в ледяную стену за ржавыми мусорными баками, когда мимо медленно проехал патруль, луч их мощного фонаря хищно ощупывал стены домов. Сердце ушло в пятки, но они проехали мимо. Затем было заснеженное, продуваемое ледяным ветром поле, к спасительной темной кромке тайги. Адреналин от дерзкого побега еще будоражил кровь, но здесь, на границе своего мира, она почувствовала себя увереннее. Она знала, что Семёнов и его новые, безжалостные хозяева из "Восхода" не оставят ее в покое. Слова Марка о том, что они охотятся за ней и ее способностями, и записка Совы с кровавым отпечатком жгли память, как клеймо. Единственное относительно безопасное место сейчас – стойбище, у бабушки. Только там, под защитой древних духов и вековых кедров, она сможет попытаться понять, что делать дальше, и как использовать ту странную, пугающую и одновременно притягательную силу, что пробуждалась в ней и в этих загадочных синих камнях, оставленных звездными пришельцами.

Кабинет начальника Колымажского РОВД. 23:50.

Семёнов с силой ударил кулаком по столу, отчего подпрыгнул стакан с остывшим чаем. Только что ему доложили о побеге Ани.

– Найти ее! – прорычал он в трубку дежурному. – Перевернуть весь город, прочесать каждый сарай! Если «Восход» узнает, что девчонка ушла у нас из-под носа, они с нас шкуру спустят! Горохова и этого щенка Марка – ко мне! Немедленно!

Он бросил трубку. Страх перед начальством был сильнее ярости. Он знал, что этот побег будет стоить ему очень дорого.

Эвенкийское стойбище. Рассвет.

Густой, смолистый дым от костра вился тугими спиралями, поднимаясь к отверстию в крыше чума и цепляясь за многочисленные амулеты из медвежьих когтей, волчьих клыков и резных деревянных фигурок, развешанные на жердях. Бабушка-шаманка, с лицом, похожим на высохшую кору древнего дерева, бросила в огонь щепотку растертого можжевельника, и пламя на мгновение окрасилось в тревожный, призрачный синеватый цвет.

– Они светятся, только когда я трогаю их… или думаю о них, – Аня провела пальцем по стене чума, где оленьей жилой были вышиты древние спиральные узоры. Под ее прикосновением символы на мгновение замерцали таким же холодным синим светом, и она почувствовала, как по ее телу пробегает волна тепла и силы, а амулет на шее и синий кристалл, который она все еще сжимала в руке, отзываются ответной, едва заметной вибрацией.

Старуха резко схватила её руку, ее костлявые пальцы были на удивление сильными.

– Это не ты их пробуждаешь, дитя мое. Корабль «синих духов», что упал недавно, – он поет свою последнюю, отчаянную песню. Но он разбудил и другое… Древний гнев. Тынгырай просыпается.

Аня, услышав это слово, вздрогнула. Она знала его из старых легенд, которые ей рассказывали у костра.

– Тынгырай… из преданий?

– Да, – подтвердила бабушка, ее лицо стало строгим. – Небесный камень, что упал в незапамятные времена. Его песнь – это голос самой земли, а сейчас он полон боли и ярости от того, что чужаки снова пришли тревожить его сон.

Искра, которую Аня успела предупредить по пути, уже ждала их в чуме, ее лицо было серьезным и сосредоточенным. Она молча разложила на старой медвежьей шкуре несколько синих кристаллов разного размера, найденных ею и другими «Тенями» у места падения "огненного змея". При ее осторожном касании грани кристаллов вспыхнули мягким, внутренним светом, и над ними, на закопченной стене чума, там, где были вышиты древние спиральные узоры, начали проступать и двигаться мерцающие линии света Это был не чертеж, а живой, пульсирующий отпечаток подземных потоков энергии. Аня не видела карту – она чувствовала ее, интуитивно понимая, что эти яркие нити света соответствуют подземным ходам, а темные, холодные сгустки – местам великой опасности или силы.

– Смотри… – прошептала Аня, указывая дрожащим пальцем. – Вот река… изгиб Колымажки. А эти нити, уходящие вглубь… это старые шахты, о которых говорил Петрович. Оно показывает нам путь под землей.

Бабушка взяла в руки чашку с разведенной водой сажей и кончиком пальца нарисовала Ане на щеках три маленьких, символических солнца – знак древних духов-покровителей их рода.

– Теперь духи тайги увидят тебя не просто как мою внучку, а как ту, что слышит песнь Тынгырая, – сказала она, ее голос звучал торжественно и немного печально. Она привязала к поясу Ани небольшой, но увесистый кожаный мешочек, в котором лежали самые сильные медвежьи когти из ее запасов, пучок сушеного багульника для защиты от злых духов и несколько мелких, но очень ярких синих кристаллов. – Иди. И не бойся ничего. Песня "синих духов" будет с тобой, она поведет тебя. Но помни – их наследие, их сила, может как спасти, так и погубить, если использовать его бездумно или со злым сердцем.

Аня вышла из чума. Свежий утренний ветер, пахнущий хвоей и талым снегом, налетел внезапным порывом, сорвал с ее головы старую, выцветшую вязаную шапку. Черные, как вороново крыло, волосы рассыпались по плечам, и ветер трепал их, словно играя. На мгновение открылось ее левое предплечье, где под тонкой, смуглой кожей проступал древний, родовой знак – три изящные, переплетенные спирали, вытатуированные много лет назад ее бабушкой иглой из медвежьей кости. В этот момент, когда ее взгляд устремился на север, в сторону далеких сопок, за которыми, как она чувствовала, упал и звал на помощь корабль "синих духов", спирали на ее руке коротко, но отчетливо вспыхнули едва заметным, чистым синеватым светом, словно отзываясь на зов пробуждающейся тайги и древнего наследия.

Где-то в глубине тайги, совсем близко, завыли волки – их вой был не хищным, а скорее тревожным, предупреждающим. И почти сразу им вторил низкий, нарастающий гул, похожий на рёв пробуждающегося от векового сна древнего, могучего двигателя, идущий откуда-то из-под земли.

Глава 19: «Кровь и радиация»

Больница «Рассвет». Ночь.

Лампы дневного света в небольшой лаборатории больницы «Рассвет» горели тускло, отбрасывая мертвенно-бледные блики на кафельный пол, и гудели с натугой, словно боясь нарушить гнетущую тишину. Людмила Петровна, главврач, сидела, сгорбившись, за стареньким микроскопом «Биолам», ее лицо, изрезанное глубокими морщинами, подсвечивалось слабым, тревожным синеватым свечением, которое источала сама кровь на предметном стекле. Под стеклом, в капле крови Бородача из банды Ивана (того самого, что недавно переболел странной хворью после вылазки в тайгу, и который, как выяснилось, притащил оттуда красивый, теплый на ощупь синий камень "на удачу"), медленно пульсировали клетки.

– Заражение произошло через рваную рану, – бормотала она, делая пометки. – Кристаллические частицы, вероятно, находились на когтях мутанта, возможно, в слюне или другой биологической жидкости. Попав в кровоток через поврежденную кожу, они начали действовать как… катализатор.

Кровь выглядела… чудовищно неправильно. Красные кровяные тельца были деформированы, скручены в неестественные формы, а среди них, в помутневшей плазме, плавали мельчайшие, почти неразличимые кристаллические частицы, слабо фосфоресцирующие в темноте. Она видела, как эти частицы, казалось, прикрепляются к здоровым клеткам, и те начинают менять форму, тоже испуская это жуткое свечение. Рядом на предметном столике лежали анализы Николая, хозяина СТО, который несколько дней назад получил сильный химический ожог от оплавленного инопланетного металла, и кровь раненого милиционера Марка, которого серьезно зацепило во время недавней облавы, – все образцы светились этим слабым, неестественным блеском, как гнилушки в ночной тайге.

– Этот молодой учитель, Дмитрий… он что-то говорил про аномальные частоты, – она записала в потрёпанный лабораторный журнал дрожащей рукой. – Связывал их с этими синими камнями. Похоже, это излучение… оно не просто вызывает помехи в радиоэфире. Оно влияет на клеточную структуру живых организмов. Это не просто разрушение, это… какая-то жуткая перестройка самой жизни.

Валера, санитар, шаркавший шваброй по кафельному полу коридора за дверью лаборатории, остановился, привлеченный тихим бормотанием главврача. Его глаза, привыкшие к тюремной полутьме, сразу заметили странное мерцание, пробивающееся из-под двери.

– Опять за своим микроскопом, Петровна? Может, хворь какая, от зверей? – спросил он, заглядывая в лабораторию и бесцеремонно тыча ручкой швабры в сторону стойки с пробирками.

Людмила Петровна, не оборачиваясь, молча взяла пинцетом предметное стекло с кровью Бородача и поднесла его к щели в зашторенном окне. В темноте кровь вспыхнула ярким, пульсирующим синим светом, почти таким же, как тот камень, что принес Бородач. Она с раздражением посмотрела на старый армейский дозиметр ДП-5, который ей принес Валера со склада ГО. Прибор монотонно щелкал, стрелка замерла на отметке 12 микрорентген в час – обычный, естественный фон. Именно это равнодушие прибора на фоне светящейся крови и было самым страшным, окончательно доказывая нерадиационную природу аномалии.

– Вирус так не светится, Валера, – глухо ответила она, не отрываясь от окуляра. – И радиация тоже. Это не болезнь. Это… пересборка. Нечто разбирает живое и собирает заново. В нечто чужое.

Людмила Петровна с раздражением щелкнула тумблером старого советского бактерицидного облучателя, висевшего над лабораторным столом, чтобы хоть как-то дезинфицировать воздух:

– Лучше бы я работала при Брежневе! – проворчала она, возвращаясь к своим записям и схемам. – Тогда хоть враг был понятен – партия, план, дефицит. А сейчас…

Несколько дней назад Искра, юная шаманка из «Теней тайги», которую к ней тайно прислала Аня, принесла Людмиле Петровне несколько небольших синих кристаллов, найденных на месте падения "огненного змея", и свой личный оберег – пучок трав, обмотанный медной проволокой и украшенный когтем рыси, – заряженный, по ее словам, духами тайги и силой земли. "Это может помочь тем, кто ослаб и чья кровь больна, – сказала тогда Искра тихим, уверенным голосом. – Синий огонь отгоняет тени болезни и усмиряет больную кровь, если дух человека силен." Людмила Петровна, хоть и отнеслась к этому с предельным скепсисом советского врача, воспитанного на материализме, от безысходности и нехватки нормальных лекарств согласилась попробовать.

В этот момент, когда Бородач стонал от боли и лихорадки, Искра подошла к нему. Увидев синий камень, который Бородач все еще сжимал в руке, она на мгновение вздрогнула. «Это тот же голос, – прошептала она так тихо, что услышала только Аня, стоявшая рядом, – но больной, искаженный… Он кричит от боли».

Затем Искра, напевая тихую, горловую песню, приложила свой оберег к раненой руке Бородача. В тот же миг пульсирующее синее свечение его крови под микроскопом на мгновение стало ровнее, менее агрессивным. Сам Бородач перестал стонать и удивленно пробормотал, что почувствовал внезапное облегчение, будто адский жар лихорадки немного спал. Эффект был недолгим, всего несколько часов, но он был. «Шарлатанство… плацебо…» – мысленно повторяла Людмила Петровна заученные термины, но глаза видели другое. Она, врач, воспитанная на строгом материализме, столкнулась с фактом, который не укладывался ни в одну медицинскую парадигму. Этот внутренний диссонанс пугал ее больше, чем сама неведомая болезнь.

И тогда в ее сознании родилась окончательная, ужасающая формулировка, которую она записала в свой секретный журнал, подчеркнув дважды:

Это не просто разрушение. Это… какая-то жуткая перестройка самой жизни.

Кабинет мэра. Утро.

Хотя по календарю стоял июль, бледное солнце светило по-зимнему тускло, едва пробиваясь сквозь запылённые, немытые окна кабинета мэра, подсвечивая облупившуюся позолоту на раме портрета Ельцина. Барсуков, красный от ярости и недосыпа, размахивал перед собой отчётом Людмилы Петровны, будто это была дымящаяся граната.

– Какие ещё инопланетяне?! – его голос срывался от смеси гнева и плохо скрываемого страха. – Это утечка с 'Зари'! Диверсия! Вызывайте кого угодно, военных, ФСК, оцепите всё! Нет, лучше эвакуация! Я не позволю, чтобы эти вояки из "Восхода" превратили мой город в свой секретный полигон!

Терехова, сидевшая напротив за столом для посетителей и только что вернувшаяся с тяжелого ночного дежурства, устало бросила на стол перед мэром фотографию, найденную ею в личном архиве Семёнова, когда тот спешно покидал свой кабинет. На старом, пожелтевшем снимке отец полковника Морозова, еще молодой и полный сил, стоял у края огромного, оплавленного кратера, окружённый военными с какими-то странными, громоздкими приборами, похожими на детекторы неизвестного излучения. После двух суток безрезультатных попыток получить хоть какую-то информацию от военных, которые просто отмалчивались, она решила надавить на единственную оставшуюся в городе официальную власть.

– Товарищ мэр, это не «Заря». Тот завод демонтировали тридцать лет назад. А симптомы у людей… они один в один как в отчетах по проекту «Метеор» от пятьдесят третьего года. Я нашла копии.

Мэр побледнел. Он осел в кресле, обхватив голову руками.

– «Метеор»… я думал, эта история похоронена навсегда. Они же обещали… Терехова, они нас сотрут! Просто сотрут, как ненужную строчку в отчете! – Он судорожно сгреб фотографию со стола и швырнул ее в ящик, где уже лежала пачка долларов и ключи от служебной «Волги». Его трусость была рождена не только страхом за свою шкуру, но и ясным осознанием полного бессилия перед силой, с которой он не мог бороться.