Читать книгу: «Как управлять людьми или Искусство манипуляций», страница 2

Непостоянство же нужно для того, чтобы выбить у человека опору из-под ног, держать его в подвешенном состоянии, пресекая все попытки выстроить защиту от ментальных атак. Давая волю своим беспорядочным душевным импульсам, я постоянно заставала моего парня врасплох, в результате чего он раз за разом открывал уязвимые места своей нежной ранимой натуры, в которые я безошибочно била сто из ста.

Я по максимуму использовала новоприобретённые (или, скорее, новораскрытые) умения на то, чтобы побудить моего парня заняться вместо его ерунды с нейроискусством чем-то полезным, чем-то, что принесет денег и настоящего социального успеха. Как говорится, за каждым великим мужчиной стоит великая женщина, которая тонко рассчитанными пинками отправляет своего партнёра в полёт. Но, увы, величия не хватало то ли ему, то ли мне. Мы постоянно ругались, я выносила ему мозг так старательно, как будто после прихода с работы работала на второй работе сверхурочно – всё тщетно.

Нет, во всём, что касается мелочей, он был податлив и послушен: носил меня на руках, был ласков, нежен и заваливал подарками, а когда я злилась, то прямо-таки ходил на цыпочках, боясь лишний раз меня тронуть. Но в том, что было по-настоящему важно, он проявлял чудовищную инертность; все мои усилия как будто наталкивались на тяжеленный камень, сдвинуть который было не под силу не только мне, а и тысячи таких, как я. Как я ни билась, а самого главного: менять свою жизнь – он не собирался.

Постепенно я пришла к тому, что придётся его бросать и искать кого-то более перспективного. Не сказать, что это было просто. Несколько недель после принятого решения я собирала свою волю в кулак. Всё-таки мы были вместе довольно долго не просто так, и я даже, пожалуй, его любила. Чтобы набраться душевных сил достаточно для выполнения принятого решения, я смотрела симы прогулок по живописным уголкам Земли в виртуальной реальности. Больше всего я любила включать что-то с побережья Индийского океана: смотреть на эту безграничную безбрежность водной глади, пальмы, джунгли, а вдалеке горы. Как же я хотела увидеть своими глазами этот океан, ощутить своими ногами раскалённый песок пляжа, забраться на эти горы, заглянуть в древние храмы. Ощутить на своем лице влажное дуновение джунглей. В такие моменты я специально вспоминала, как мой парень говорил, мол, чем тебе не хватает симов – меня охватывало бешенство.

Бешенство было вызвано не только тем, что это была неправда, но и тем, насколько его аргументы походили на всё то, что говорят в Сети. Помню одну такую передачу, после которой я по-настоящему крепко задумалась на эту тему.

– Социальное и имущественное неравенство, – вещала девушка, моя ровесница, с крашеными в зелёно-фиолетовую полоску дредами (про себя я отметила, что выгляжу гораздо симпатичнее неё), – бич современного общества. Кому-то приходится каждый день думать, как осилить в этом месяце плату по жизненному кредиту, а кто-то за один отпуск на Земле проматывает денег как пару кредитов.

При этих словах я отвлеклась от остальных дел и сосредоточила внимание на выступающей. Её слова зажгли у меня в сердце праведный огонь оскорблённой справедливости, а руки сами собой напряглись в начальной фазе того движения, которое в конце превращает ладони в кулаки.

– Неравенство, – продолжала девушка, – появилось не вчера, и даже не позавчера, оно ровесник цивилизации, а скорее всего, и вообще человечества. В Древнем Египте, – девушка в фокусе зрения сменилась на явно сгенерированный нейромоделью видеоролик про то, как полуголые люди перемещают гигантский каменный блок на фоне раскалённого Солнцем пустынного пейзажа, – одни каждый божий день строили пирамиды на изнуряющей жаре, а те, кому эти пирамиды предназначены, в это время прохлаждались в своих дворцах, – пустынный пейзаж сменился на богатый интерьер древнего дворца. На золотом стуле восседал толстый мужик, попивая что-то очевидно прохладное из золотого же кубка в то время, как две голые прекрасные девицы обмахивали его огромными пальмовыми веерами.

– В Древней Индии, – в фокус зрения снова вернулась блогерша, – одни работали дерьмовозами и дерьмочистами, не имея права прикоснуться и даже приблизиться к тем, чьи фекалии стекают на них с самой высоты социальной лестницы: брахманам, единственная работа которых – развлекаться, читая священные тексты и проводя религиозные ритуалы, – девушку сменила анимационная вставка, изображавшая, как одетый в лохмотья человек с печальным взором разгребает деревянной лопатой субстанцию, напоминающую по цвету шоколад, в то время как на него откуда-то из заоблачной выси гадят дорого-богато одетые бородачи благородного вида, читающие вслух здоровенную книгу с надписью "Махабхарата" на обложке.

Далее девушка привела ещё несколько занимательных исторических эпизодов, но скоро перешла к делу, проникновенно вещая под аккомпанемент мелькающих видеовставок:

– Однако уже в 20 веке благодаря плодам научно-технологического прогресса экономика начала расти так, как никогда раньше до этого, и ситуация кардинально изменилась. Уровень жизни основной массы населения стал сравним с уровнем жизни аристократов и богачей прошлых столетий. Казалось бы, при этом жизнь новых толстосумов должна была стать ещё насыщенней, богаче на ощущения и полней, и в каком-то смысле так и получилось. Однако тут возникла проблема. У каналов человеческого восприятия ограниченная пропускная способность, поэтому кардинально нарастить объём новых впечатлений невозможно, зависимость удовлетворения, приносимого товаром или услугой, от цены этого товара или услуги быстро становится логарифмической, – в фокус зрения вплыл график. По горизонтальной оси была отложена цена товара/услуги, а по вертикальной – среднее удовлетворение (условные единицы), приносимое товаром/услугой. График на низких ценах бодро взмывал вверх, но вскоре выходил на пологую, почти горизонтальную линию, которая едва-едва приподнималась при росте горизонтальной координаты даже в два раза.

– Что это значит практически? – девушка сымитировала умное лицо. – Представим для начала, что ты выпиваешь самого обычного винчинского, не слишком дорогого и не слишком дешёвого. А затем представь, что употребляешь настоящее столетнее земное вино, хранившееся и транспортировавшееся по самым строгим стандартам, и поэтому бутылка стоит как твоя жизнь, – имелось в виду, что цена сравнима с величиной жизненного кредита. – Получишь ли ты удовлетворения больше? Наверняка. Но насколько больше? Учёные подсчитали, – перед глазами мелькнул заголовок статьи в каком-то, несомненно, авторитетном научном журнале, – процентов на десять.

Это звучало разумно, однако дальше начались восхитительные истории про то, что путешествие в какое-то интересное место даст больше впечатлений, чем виртуальный сим этого места, на тот же десяток процентов, а то и меньше.

– Допустим, ты смотришь симуляцию тропического леса, – плыл голос девушки на фоне видео с сочной лесной зеленью. – Красиво, не правда ли? И кажется, что, попади ты туда в реальности, всё будет ещё круче? Спешу тебя разочаровать, но нет. Симуляция заснята профессионалами дорогим оборудованием, кропотливо смонтирована и тщательно обработана, так что она выглядит даже лучше, чем запечатлённый объект. В реальности там жара, мошкара, вонь и цепляющая за ноги растительность на земле. Посещение обычного общественного парка в Зелёном нутре Фортуны принесёт больше радости…

Возмущённо фыркнув, я выключила передачу. Этой блогерше либо занесло денег государство, либо она хотела набрать побольше просмотров от нищих неудачников, неспособных покинуть Фортуну. А скорее всего, и то и другое одновременно. Но самое главное, что сказанное было полной чушью. Я проверяла. В Сети было немало симуляций с заснятыми общественными парками Фортуны, и я кропотливо сравнила около десятка с оригиналами. Ни о каком десятке процентов речи даже не шло, разница между реальным пребыванием в парке и пребыванием симулированным была примерно как между светом и тьмой: колоссальной. Пользуясь своими возможностями на работе, я сравнивала также симуляцию соития с соитием реальным. В симуляции я перепробовала разных партнёров, но даже Александр Македонский и Пётр Первый не смогли принести мне столько радости, сколько я получала от своего парня. А уж то, как эта блогерша сравнила редколесные парки Зелёного нутра Фортуны с прекрасными земными лесами, было вообще за гранью добра и зла. Я даже написала под этой передачей возмущённый комментарий, ожидая, что его удалят, но нет, комментарий остался на месте, просто оказался одиноким среди сотен тысяч других.

И подобные вещи говорила не одна эта блогерша, похожие нарративы сквозили у большинства лидеров общественного мнения. Самое возмутительное, что одновременно с этим они совершенно спокойно делали передачи, в которых сорили деньгами, посещали дорогие курорты на Земле. Зачем, если это якобы приносит так мало удовлетворения?

Меня выводило из себя, что все эти насквозь лживые нарративы транслировал и мой дурачок, когда я тщетно пыталась расшевелить его и наставить на путь истинный. Одной из последних капель, после которых я всё-таки смогла претворить в жизнь наше расставание, стал разговор о стариках. Кого как, а меня всегда приводили в ужас мысли о старости, о том периоде жизни, когда человек уже не в состоянии нормально работать, а пенсии обычно не хватает на съём нормального жилья, хватает только на хостелы для престарелых. Видосы из этих мест были не слишком популярны, но их было достаточно в Сети. Комната, похожая на гроб, в которой нет окон и прочих дверей, только страшный пустой потолок, да старики на лежанках, бездумно смотрящие какой-то контент на планшетах. Перспектива такой нищей старости приводила меня в ужас. Но не моего парня. Он говорил, что, по сути, они занимаются тем же, что и люди трудоспособного возраста: потребляют контент, только ещё на работу не отвлекаются. Вдобавок пенсионеры в своих хостелах, рассуждал он, как правило, все как один сидят на индивидуально подобранной комбинации наркотиков, запретных для не-стариков, так что остаток жизни они доживают с таким кайфом, что нам и не снилось. Внешне это рассуждение было правильным, но в смысле его я не видела ничего, кроме издёвки.

Вызванное этим разговором возмущение настолько переполнило чашу моего терпения, что мне наконец хватило сил на разрыв.

Расставаться оказалось тяжело. В иные дни я даже плакала, особенно перед сном, когда одиночество раскрывало передо мной во всей красе свои жуткие крылья. Рыдая, я чувствовала: всё, что я потеряла, то уже не найти; голос ночи словно шептал: нет дороги назад, ты осталась одна в этом долгом страшном мраке. Ситуация осложнялась тем, что вместе со своим бывшим я лишилась и всех приятелей, потому что это были, по сути, его друзья, я познакомилась с ними через него. Они были интересные и приятные люди, которые перестали со мной общаться потому, что, как выяснилось, считали тупой – и терпели только ради моего парня. К тому же они думали, будто я как-то нехорошо поступала с их другом, постоянно выедая ему мозги. Они говорили, что я – манипулятор. Так, словно это что-то плохое! Как лучше: или мой парень идёт на поводу своих заблуждений и лени, или на поводу у меня, тащащей его к лучшему будущему. В обоих случаях им управляют, но я хотя бы управляла им ради его же собственного блага.

Тогда-то я и обнаружила совершенную пустоту в моём внерабочем круге общения. Взаимодействие с бывшими одноклассниками не складывалось: одноклассницы откровенно раздражали своими бабскими штуками, в коммуникации же с одноклассниками слишком уж сильно сквозило их почти неприкрытое желание перепихнуться на халяву. Я читала в Сети, что такова обыденность современного общества: все живут друг у друга под боком, как муравьишки в муравейнике, но общаются разве что на работе да чатятся через Сеть. В такие наполненные слезами ночи перспектива одинокой старости, протекающей в наркотическом тумане, маячила передо мной с пугающей отчётливостью.

Впрочем, удручённый настрой накатывал на меня лишь время от времени, в основном я держалась бодрячком. А дороги назад не было прежде всего потому, что ушла я от своего парня не в никуда. К моменту расставания я нашла себе нового мужика. Нашла у себя на работе. Я думала, что, проработав полгода в лупацифранарии и потренировавшись на брошенном парне, уже всё знаю, и мне не составит труда воспользоваться новым ухажёром для перехода на следующий социальный уровень. Какая же я была дура. Впрочем, сильно ли я поумнела сейчас?

Работа нашей конторы проходила в серой зоне, ибо её деятельность формально не одобрялась Церковью. Из-за этих всех дремучих стереотипов о том, что не должно быть никаких половых сношений до брака, а совокупление дозволено лишь в рубахах, закрывающих тело с головы до пят, за исключением отверстий в соответствующих местах. Каким-то образом эти стереотипы с зари человечества проскользнули ушлыми сперматозоидами в космическую эру, преодолели межпланетное пространство и осеменили даже астероид, на котором дело деторождения превратилось в корпоративный бизнес.

Не одобрялась Церковью – значит, крышевалась полицией. Мой новый парень был как раз из структуры, крышующей наш лупацифранарий. Обычно сюда заглядывали лишь мелкие сошки, проверить, как тут дела, поглядеть, не обманывают ли их начальство с данью. Но в один день к нам явился собственной персоной личный помощник начальника одного из департаментов Службы общественной безопасности, самого Августа Лавлейса, который был популярен в Сети, особенно в той её части, где обитают женские сплетни о персонах из высшего света. Несмотря на высокое звание, Август был ещё молод и красив. Он обладал изящными чертами лица и одухотворённым взглядом, да и весь смотрелся как-то утончённо, двигался плавно, однако при этом в нём ощущалась внутренняя сила, этакий титановый стержень, распиравший оболочку из слабой человеческой плоти. Увы, такому человеку нечего было делать в рядовом лупацифранарии, коих на Фортуне не счесть. Даже визит его личного помощника считался событием из ряда вон. Тем более удивительно, что этот визитёр сразу зацепился за меня взглядом и, улучив момент, попросил контакт. Он подкатил ко мне с напускным нахальством, под которым скрывалось что-то беззащитное и детское. При этом он излучал моджо уверенного в себе самца, знающего, где достать много хорошей еды – это сыграло на глубинных, настроенных миллионами лет эволюции, струнах моего женского сердца. И понеслось. Он оказался, в принципе, очень даже ничего: красиво ухаживал, хорошо говорил. Поначалу.

А потом, как водится, превратился в совершеннейшую свинью. Хотя, пожалуй, этим сравнением я оскорбляю ни в чём не повинных зверушек. Я видела их на роликах в Сети, и они были там совершенно очаровательны: мило хрюкали и топорщили пушистую щетинку. Чего не скажешь о моем новом парне. Практически сразу наружу полезли его собственнические и мизогинные взгляды. Он сильно ограничивал (точнее, пытался) мою свободу, постоянно старался контролировать, что я и где я, начал потихоньку требовать, чтобы я бросила работу, ибо был уверен, что работа – не женское дело, а уж работа в лупацифранарии так и подавно. Я пыталась вывести это в такую сторону, что могу не работать, если он организует (с помощью своих связей и денег) поступление мне в институт на какую-то интересную специальность, но какое там. Образование, по его мнению, тоже не для женщин. Он совершенно серьёзно считал, что моё предназначение – это выйти за него замуж (что еще полбеды) и родить хотя бы двоих детей. Детей, которые, когда вырастут, будут ненавидеть меня так же, как я ненавижу Корпорацию. Вот уж нет, благодарю покорно. Конечно, это круто, что его устремления были настолько высоки, ведь для заведения детей нужно немало денег, но было ужасно, что в этих устремлениях мне отводится такая удручающая роль, которая, помимо всего прочего, предполагала пребывание на Фортуне до конца дней моих. Моего парня полностью устраивало его положение на астероиде, и он совершенно не стремился куда-то уехать отсюда. Оно и понятно: как в другом месте ему встроиться в силовые структуры?

Не то чтобы мой бывший был совсем уж неподвластен моим манипуляциям: мне легко удавалось вывести его из себя, удавалось склонить в свою сторону исход ссор, но общая канва уже вырисовывавшейся в его воображении нашей будущей совместной жизни оказалась мне неподвластна. Он был существенно обеспеченнее моего предыдущего парня, и я, пожалуй, могла ещё какое-то время успешно разводить его на деньги, но вполне обоснованно решила, что пора это прекращать и чем раньше, тем лучше.

В итоге отношения наши окончательно завершились избытком стилуса в глазу этого олуха, приведшим к тому, что он расшибся о тротуар, вылетев из окна моей квартиры.

И вот я сидела в совершенном отчаянии на полу своей квартиры, задыхаясь, рыдала, как вдруг заметила какое-то движение на периферии зрения. Я резко подняла голову и увидела босса моего бывшего, Августа Лавлейса. Я очень хорошо запомнила его по той одной встрече в лупацифранарии, и сразу узнала. Моё сердце очередной раз ухнуло вниз, и я впала в покорную апатию, исчерпав, видимо, все запасы эмоциональной энергии в ходе поединка и последующей истерики. "Чипируют, – мрачно подумала я. – Но хоть жива останусь".

Но Август неожиданно дружелюбным тоном поведал, что его взаимоотношения с помощником (именно им работал мой бывший) были напряжёнными. Полгода назад тот убил свою подругу на почве ревности. Дело тогда замяли, а фигурант его клятвенно заверил, что такого больше не повторится. Однако последние данные комплексного наблюдения, включавшие в том числе и записи наших встреч, где он мне проходу не давал и сильно тяготил, явно свидетельствовали о том, что в очередной раз происходит нечто нездоровое. Сегодня же он вёл себя особенно подозрительно: у одного из крышуемых наркоторговцев добыл какие-то жёсткие вещества, потом вусмерть напился в баре, устроил там дебош, а затем, согласно показаниям позиционного трекера, отправился ко мне. Стало ясно, к чему всё идёт, и тогда Август отправился по следу своего подчинённого.

Август подошёл к окну, посмотрел вниз, задумчиво покачал головой и повернулся ко мне:

– А ты, я вижу, девушка смышлёная. Будешь на меня работать?

– Кем? – ошарашенно выдавила я из себя.

– Моей новой помощницей, – мягко улыбнулся он. – А то прошлый помощник теперь совсем уж нетрудоспособен.

2

Так я обрела новую работу в результате чудесного спасения. Пережитое мною было сродни тому, что испытывали когда-то на эшафоте принудительно приглашённые на казнь в момент оглашения неожиданного помилования. Только что мой мир рушился, и мимо, грохоча, пролетали обломки видевшейся теперь недостижимо-уютной реальности, а в следующий миг по мановению волшебного пасса он собрался не просто обратно, а даже, пожалуй, лучше прежнего.

Новый шеф дал мне неделю для прихода в себя перед выходом на работу, что оказалось весьма кстати: почти всё это время я провалялась в постели, восстанавливая своё изрядно пошатнувшееся душевное равновесие. Я много ела, то предаваясь размышлениям, то сбегая от них в Сеть, где бездумно поглощала всевозможный дурацкий контент. Увы, у моей новой реальности, несмотря на все её преимущества, был ощутимый привкус тревоги. Тревожили меня отнюдь не моральные муки из-за совершённого убийства. Если даже я их испытывала, то не ощущала на фоне по-настоящему сильных чувств: радости избавления от неминуемой гибели и паранойи.

Да, паранойи. Вся эта история была насквозь мутная. Объяснению Августа поверить было сложно, почти невозможно. Зачем начальнику Департамента ехать самому ради спасения какой-то девицы, когда можно отправить отряд полицейских? Не менее важный вопрос заключался в том, а когда, собственно, Август появился в дверях моей квартиры? После того, как его помощник вылетел в окно, или ещё во время нашего поединка, когда можно было всё остановить? Не могло ли быть так, что Август просто наблюдал за тем, как меня душат, ожидая исхода действа? Или так, что это Август приказал напасть на меня? Может, это у них такой ритуал: каждые полгода убивать в ходе поединка беззащитную девушку. А если девушка, каким-то чудом (не иначе божьим промыслом) избегнув гибели, убивает сама, то она становится на должность поверженного ей противника. А погибни я, то, может, и это дело оказалось бы замято, как дело предыдущей подруги моего бывшего?

Я немало поблуждала по параноидальным лабиринтам мысли, возведённым моим умом, мятущимся от невозможности найти рациональное объяснение произошедшего. Я даже попыталась как-то раскрутить фамилию моего нового шефа, Лавлейс. Порывшись в Сети, я обнаружила, что Лавлейс – это прототип забытого русского слова "ловелас", так звали героя одного ещё более забытого романа (кто вообще сейчас читает романы? Мой бывший, не тот, который мёртвый, а предыдущий, читал, чем ужасно меня бесил), который сначала безуспешно пытался соблазнить школьницу, а потом просто напоил её опиумной настойкой (классика 19-го века) и овладел ею во сне, после чего бедолага со стыда померла. Эту историю из старого романа применительно к моей жизни можно было интерпретировать так, что Август возжелал меня, воспылал ко мне чувствами, и потому, узнав, что мне грозит опасность, со всех ног бросился меня выручать. Такой вариант как будто согласовывался с фактами, и вполне бы меня устроил.

Ведь для моего соблазнения никакая настойка Августу не нужна, ибо мой новый шеф был ослепительно хорош собой. Он совсем не походил на моего покойного бывшего, даже и вовсе не выглядел как полицейский. В его облике и повадках отчётливо чувствовались утончённое благородство и грация, а во взоре сверкающих глаз сквозила отстранённость, как будто те были устремлены в будущее; исходившая же от Августа внутренняя сила словно искажала само пространство так, чтобы он всегда оказывался в самом его центре. Кроме того, мой новый шеф возглавлял один из департаментов Службы Общественной Безопасности Фортуны, должность будь здоров. В ходе небольшого расследования, включавшего, но не ограничивавшегося, чтение непроверенных сетевых источников, я установила, что солидную должность моему шефу обеспечило простое обстоятельства: его отец был одним из вице-директоров СОБы. Зачат Август, разумеется, был не в инкубаторе, а в утробе настоящей живой матери; ею же выношен и рождён. В общем, представитель заоблачного истеблишмента, небожитель. Союз с таким многое мог бы мне дать.

Всё это было бы прекрасно, если бы не одно "но". Слишком хорошо, чтобы оказаться правдой. А ведь в ходе расследования я обнаружила, что Август совсем недавно был тем ещё героем всевозможных светских сплетен: новая шикарная женщина каждые несколько месяцев, то блогерша, то актриса, то певичка, что, в общем, одно и то же. Однако все эти бурные новости были минимум годичной давности. С тех пор никаких новых пассий, никаких скандалов – ничего. В Сети строили самые разные догадки, вплоть до такой, что светский герой попал под каблук к могущественной незнакомке, тайно сочетался с ней браком и продолжает скрывать свою госпожу. Это было невероятно, конечно: во-первых, женщина, получившая себе такой трофей, наверняка хвасталась бы им вовсю, а, во-вторых, мой шеф по складу своего характера не мог оказаться в настолько подчинённом положении. Нет, тут дело в другом: по загадочной причине Август изменил своё отношение к женщинам, ушёл в глухую половую аскезу. И можно ли поверить, что он решил эту аскезу прервать ради такой пусть и красивой, но ничем другим не примечательной девицы, как я? Нет, такое бывает разве что в сказках, да и там Василиса Премудрая не просто случайная девица, но ведьма, умеющая круто ткать.

В итоге, не найдя удовлетворительных ответов, пришлось довольствоваться тем, что на моей новой работе зарплата раза в два выше, чем на прошлой, и время освобождения от Кредита сильно приблизилось. Да и сама работа вроде как должна была оказаться интереснее и проще предыдущей.

Однако, придя в свой первый рабочий день в Департамент, я сразу ощутила себя не в своих штанах, хотя и надела в тот день юбку. Тут и там сидели люди, кто в шлемах виртуальности, кто перед огромными мониторами с рядами цифр и графиков, а кто и вовсе увлечённо крутил голографические проекции трёхмерных графов с мириадами бледно мерцающих связей между элементами. Всё здесь выглядело как офис для людей высшей квалификации, где мне, вчерашней школьнице без высшего образования, делать нечего. К счастью, меня почти сразу вызвал шеф, не дав возможности как следует удручить себя своим несоответствием окружающей обстановке.

Гигантский кабинет Августа выглядел не просто богато, а очень богато. Стены целиком были отделаны настоящим деревом: минималистичные лакированные панели и шкафы со стеллажами, украшенными всякими дорогими штуками. На панелях висели картины, явно писанные руками живых художников с использованием настоящих кистей и красок. Одна из них сразу бросилась мне в глаза: она изображала металлический объект с надписью "Leonora Christine", похожий на одну из тех штук, которые использовали люди до создания немнущейся одежды, кажется, они назывались утюгами. Этот утюг мчался сквозь космос на двух столпах света, исходящих из его задней части, прямо на сочащийся клубами красного тумана взрыв. Видно, художник решил так авангардно изобразить планетолёт.

Одна из панелей была целиком отдана под иконостас. В одном ряду были: святой Фил, держащий на коленях робокотика, томно зыркающего из иконы красным робоглазом; Егор-пророк в пятнистой психоделически-радужной футболке с гитарой ей под стать; Быков-олигарх в строгом деловом костюме, строго взирающий из плоскости иконы, как бы спрашивая, не попал ли ты под власть Велиала. А над этой троицей, конечно же, Иисус Христос в белом венчике из роз, возносящийся над пустой серо-холмистой равниной.

Середину кабинета занимал гигантский стол, тоже из настоящего дерева, по центру которого в углублении находился шар из прозрачного материала. Я видела такие штуки в Сети, это был сумасшедше дорогой голографический проектор для создания трёхмерных изображений, которыми можно управлять прикосновениями.

– Как думаешь, – без прелюдий вступил Август, не дав мне времени как следует разглядеть остальные детали обстановки, – чем мы тут занимаемся?

– Общественная безопасность, – уверенно ответила я.

– А что это значит?

– Ну-у-у-у, – протянула я, почувствовав как бы ветер, гуляющий меж моих ушей под тщательно уложенными мною с утра в причёску рыжими волосами, – защита общества.

– А вот и нет, – улыбнулся он. – Наш Департамент занимается тем, что обеспечивает общественную безопасность.

Он ободряюще кивнул мне, чтобы я не конфузилась.

– Разве это не одно и то же? – выразила я удивление.

– Смотри, – он поднял палец вверх. – Защитить общество – это значит устранить грозящие ему опасности. А обеспечить общественную безопасность – значит сделать общество безопасным.

– А-а-а, – глубокомысленно протянула я, чувствуя себя двоечницей на собеседовании в университет. – Безопасным для людей.

– Ах, люди… – вздохнул он и как-то неопределённо пошевелил рукой. – Нет. Общество должно быть безопасным для самого себя, а, следовательно, и для государства. Тогда и с людьми всё будет в порядке.

– Ага, – кивнула я так, будто что-то поняла. – И как же сделать общество безопасным?

– Все проблемы с общественной безопасностью начинаются, когда люди начинают думать неконтролируемо. Неконтролируемый поток мыслей может свернуть совершенно не туда и, как правило, обязательно это делает. В доиндустриальную эпоху эта проблема решалась просто, но топорно: подавляющее большинство людей было поставлено на грань выживания, и у них банально не было времени на то, чтобы думать. Прозябающие в рабстве крестьяне день и ночь были озабочены тем, как добыть хлеб насущный. Вдобавок доступ к образованию им был закрыт, так что машина управления работала отлично. Проблемы начались с переходом к индустриализму, массовое образование стало необходимым для выживания общества, а совокупный рост благосостояния обеспечил широкие массы временем для досуга. Однако прогресс, который создал эти проблемы, помог же их и решить. Газеты, радио, телевидение начали заполнять свободное время человека, и не просто заполнять, а закачивать при этом в головы людей информационные миражи, которые задавали рамки, из которых мало какой человек мог вырваться. Свобода личности кончается там, где начинается свобода слова СМИ… – Август задумчиво посмотрел куда-то поверх моей головы, помолчал, и продолжил:– Даже отключённый от общего информационного поля, поток человеческих мыслей шёл по строго очерченным рельсам, ведущим в никуда и, что, характерно, из ниоткуда. Информационная эпоха же добила проблему контроля изящно и красиво: человек просто перестал отключаться от информационного поля. Едва перед человеком встаёт перспектива остаться наедине с самим собой, как он тут же заходит в Сеть, спеша укрыться в мире информационных грёз. При этом люди чувствуют себя совершенно свободными, и оттого гораздо лучше работают, чем делали бы это под прямым принуждением. В этом и заключается одно из главнейших открытий земной демократии: людям необходима свобода делать то, что от них требуется государству. Понимаешь, к чему я веду?

– Более-менее, – соврала я.

– Хорошо, – улыбнулся Август. – Попробуем с другой стороны. Что происходит, когда человек бросает вызов правилам? Если начинает вести себя неблагонамеренно? Если, например, говорит, что надо сменить государственный строй?

Я прекрасно знала, что происходит с такими людьми. Все это знали. Их лечат, как и любых других больных. В голову – имплант-камера с имплант-микрофоном да ещё чип, подключённый к Сети, чтобы в режиме реального времени слать информацию на правительственные сервера, где та обрабатывается сонмом нейросетей, решающих, как скорректировать поведение индивидуума. Недостаточно усердно трудишься, чтобы заработать на выплату Кредита, или публично ведёшь недозволенные речи в Сети – изволь получить чувство невыносимой муки, пока не исправишься. А в нагрузку держи ещё рекламу, транслируемую прямо в голову. Точнее, непреодолимое желание купить проплаченный спонсором товар, когда тот попадает в поле зрения.

– Чип, – слегка поёжившись, произнесла я. Несмотря на то, что вся наша жизнь и так потенциально контролировалась государством извне, от одной мысли о контроле внутреннем я содрогалась.