Читать книгу: «Вода, в которой мы рыбы», страница 5

1.10. Сказка

Пока Мальцев ехал в троллейбусе и затем шёл от остановки к дому, голова его работала в двух независимых друг от друга направлениях сразу. Во-первых, он думал о Жене. Мысленно продолжал с ней диалог, задавал какие-то вопросы, давал ответы на те, что задавала она, и боялся, что подобная игра воображения может увести его в сторону от реальности.

Второе направление касалось творчества. Ещё вчера вечером он задумал рассказ. И теперь горел желанием как можно скорее добраться до компьютера.

Пока компьютер грузился, поставил греть чайник. Дождался, когда закипит, заварил и углубился в набор.

Быстро набросал полторы странички… Остановился. Вышел на кухню. Чай остыл, так что пришлось разбавить его кипятком. Сделав пару бутербродов, он быстро перекусил, после чего вернулся в комнату и перечитал только что написанное.

Оно показалось невообразимой чушью. Набором плохо составленных словосочетаний. Удалять не стал, но закрыл файл, сохранив его под названием «Набросок…» с указанием сегодняшней даты.

Вместо него открыл свою старую сказку. Ту, что когда-то принесла успех. Подумал, что не перечитывал текст уже года два. Вначале, после шумного успеха, как и многие на его месте, он попытался скорее выбросить её из головы. Переключиться, чтобы тень старой работы не нависала над новой. Потом один раз как-то перечитал – и снова отложил.

И вот теперь вновь решил глянуть. Начал и, пробегая абзац за абзацем, прочёл без остановки до конца.

СКАЗКА О ПАМЯТИ И ЗАБВЕНИИ

Далеко на востоке и немного к северу от наших мест, в стороне от большой дороги, на многие километры простираются леса, непроходимые настолько, что кажется, будто никогда вовеки не ступала здесь нога человека. Так думал и я, пока не наткнулся среди деревьев на древние развалины. Заворожённый, шёл, продираясь через подлесок, находя тут и там следы старинных строений, одиночные камни, а кое-где даже поваленные временем куски стен, давно поросшие травой и обжитые муравьями…

Но больше всего удивила меня встреча со старухой, столь древней на вид, что, казалось, одно дуновение ветра способно разметать её в пыль.

Старуха как будто возникла из-под земли и уставилась на меня неподвижными глазами. Я вздрогнул: угольки зрачков застыли в прозрачных озёрах белков. Несмотря на ветхий вид старухи, взгляд этот был чрезвычайно осмысленным и целеустремлённым, словно взор хищной птицы, выглядывающей из-под облаков добычу. Через секунду я понял, что добычей был я…

– Здравствуйте, бабушка! – произнёс я, вежливо поклонившись, словно подчиняясь чужой воле и сам себе удивляясь.

– Какая я тебе бабушка? – проскрипела в ответ старуха, словно услышав оскорбление, но тут же сменила тон на более ласковый – А впрочем, наверно, бабушка и есть… Зачем пожаловал, путник, во владения мои?

– Брожу просторами земными, ищу правду и неправду, быль и небыль, – ответил я так, чтоб ненароком не обидеть её.

– Быль и небыль, говоришь?.. – взгляд стал ещё пристальней, и паутина глубоких морщин подёрнулась в усмешке. – Что ж… Коль не врёшь, пойдём, покажу тебе такую быль, что давно уже небыль.

Она повернулась, стукнула своей палкой-посохом о землю и пошла, шаркая, по траве, не оборачиваясь, словно зная, что я безропотно иду за ней. Несмотря на ветхость, передвигалась она быстро, даже, я бы сказал, по-юному легко, продолжая постукивать палкой оземь, и после каждого постукивания, как казалось мне, густой лес расступался, раскрывая впереди ровную тропинку, которая смыкалась сразу за моей спиной.

Шагали долго, но вышли наконец на поляну, на которой там и здесь торчали из земли бугры, бывшие, видимо, когда-то камнями, но давно покрытые перегноем и заросшие травой.

– Нечасто встречаются люди в этих краях, – промолвила старуха, не по годам ловко присаживаясь на одну из кочек, видимо, хорошо ей знакомую.

– А сама-то ты, бабушка, откуда будешь? – спросил я, садясь на соседнюю.

Старуха не ответила, лишь пристально посмотрела на меня. Затем закрыла глаза и заговорила. Говорила она так, словно в сотый раз пересказывала эту историю и знала каждый поворот мысли; и от плавности слов дребезжавший поначалу голос её стал вскоре казаться мне отчётливым и ясным.

* * *

– Видишь все вот эти камни? – начала она рассказ и, не дожидаясь очевидного ответа, продолжила…

– Когда-то на этом месте располагалась столица древнего царства. Название её тебе ничего не скажет, но был это красивый светлый город, жили в нём многочисленные ремесленники и мастера, а также художники и артисты. Весело и без бед жили горожане, а с ними и жители окрестных сёл, и ни на миг не смолкало веселье в древнем царстве… Возможно, из-за того, что трудолюбивы и жизнерадостны были здесь люди, а возможно, оттого, что правили ими мудрый царь Додон и прекрасная жена его царица Елена. Крепко любили царь с царицей свой народ, заботились трудом и чаяниями его, и народ за это платил им тем же.

И не кончался в городе праздник ни летом, ни зимой, и весёлые песни лились по улицам до глубокой ночи, когда ничего уже не видно, и лишь Млечный Путь освещает небо. Двадцать лет без малого правили в городе и царстве Додон с Еленой, и казалось, что на веки вечные пришло к людям счастье, потому что на смену им подрастали наследники – благородный и добрый царевич Елисей, юноша шестнадцати лет, и сестра его младшая Лариса, обещавшая стать со временем краше и мудрее собственной матери.

Но однажды откуда ни возьмись появился в местных краях враг коварный да жестокий: злобный Хан с ордой своей бесчисленной. И пришёл с войной на царство Додоново, и вмиг покорил земли, стольный город окружающие, а саму столицу в осаду взял.

Вышел тогда царь к народу и призвал всех, кто в седле сидеть может и меч держать в силах, собраться дружиною и дать отпор Хану злобному. Весь как один поднялся народ, и первым вызвался сын его – царевич Елисей. Но удержала его мать словами мудрыми:

«Никто не знает, чем битва закончится, ибо многочисленно воинство ханское. Должен остаться ты в городе и друзей своих, юношей, оставить с собой. Пусть отцы и братья ваши старшие нынче в бой идут. И коль вернутся с победою, будет кому встретить и сменить их в труде ремесленном. Ежели же биты будут отцы и братья, то пусть затаят в душе ненависть, чтоб затем отомстить захватчикам».

Возроптать хотел царевич, но сказал ему отец: «Не прекословь матери, ибо мудра она. Вижу: силы нашей на борьбу с Ханом злобным недостаточно может статься. И понадобишься ты и друзья твои ради подвига. А сегодня мал ты ещё, чтобы кровь понапрасну проливать свою!»

С теми словами скорбными простился Додон с сыном, поцеловал на прощанье дочь, крепко обнял жену и наутро отправился с дружиною биться с войском вражеским не на жизнь, а на смерть…

Три дня и три ночи продолжалась битва лютая. Ни на миг не смолкал звон мечей, и кровь рекой залила степь широкую… Но становился тот звон всё слабее и на утро четвёртого дня стих совсем. Потому что не осталось никого от храброй дружины Додоновой, и сам царь погиб, на куски порубленный…

И потребовал Хан ворота ему открыть, пообещав сжечь дотла стольный город, а оставшихся в нём жителей казнить и в рабство отдать… Тогда повелела царица подать себе наряды лучшие и открыть ворота победителю. Сама же вышла к нему с поклоном и улыбкою, словно много лет ждала освобождения. Сыну же, Елисею, сказала так: «Не гневайся на меня, сын единственный. Каждому своя судьба и подвиг свой. Должна я сделать так, как сделаю. Когда же придёт твой черёд – поквитаешься сполна за отца с матерью».

При виде красоты Елениной возликовал злобный Хан, и даже свирепый взор его на время смягчился, помутившись зовом похоти. И приказал он ей стол накрыть для себя и своих военачальников. И три дня пировали захватчики, ласкаемые царицей и её слугами. Когда же закончился пир, повелел Хан не сжигать гостеприимный город, а лишь городские стены порушить. Жителей же обязал присягнуть на верность себе и дань исправную платить. После чего отправился с войском в новый поход…

Присягнула первой Елена, присягнул за ней и весь народ. Лишь детей своих она обманом укрыла, чтоб избавить их от присяги мерзкой.

«Помните, дети, – сказала им, – какой ценой жизнь ваша куплена. Придёт срок, и должны вы будете освободить город, чтобы снова сделать его людей счастливыми. Меня же не осуждайте, а помните слова мои».

И стал с тех пор стольный город городом невольным. И платили жители его дань Хану злобному, а Елена – царица бывшая – всякий раз хлебом-солью да ласками встречала его, когда наведывался. И не ведал Хан, что день и ночь куются в глубоких подвалах городских мечи острые, и учатся биться без страха юные жители города. И руководит ими молодой царевич Елисей, не только готовый жизнь отдать, но и в победе уверенный.

Год миновал, другой, третий… Обратно из похода с ордой усталою возвращался злобный Хан. И устроил в городе привычный трёхдневный пир. Когда же минули три дня, наказал сыну своему с войском отправляться дальше – домой, сам же с отрядом небольшим подзадержаться решил в городе. Не насладился, видимо, встречей и лаской царицыными… Почуял ханский сын недоброе, но возражать отцу не решился, и, как рассвело, ушёл вместе с войском в сторону родную – восточную… А тем же вечером выскочили из подвалов дружинники царевича Елисея, в куски порубили отряд ханский, самому же Хану голову отрубили.

И готовы были праздновать, но призвала сына Елена и сказала ему:

«Рано радуешься, сын! Видно, забыл ты цену, что пришлось родителям заплатить за жизнь твою! Возьми эту голову и отдай сыну ханскому, пусть запомнит, гадина, чем зло заканчивается! Когда ж вернёшься с победою, примешь трон отца своего и станешь царствовать справедливо, как прежде».

Бросился царевич в ноги матери.

«Ничего не забыл я, матушка! – отвечал ей. – Ждал лишь твоего благословения. Сей же час пустимся мы в погоню и исполним всё, как велишь».

Сказано – сделано. Оседлали коней быстрых дружинники Елисеевы и кинулись в погоню за ордами ханскими. Когда ж нагнали, напали на них с таким остервенением, что побежали враги в разные стороны, хоть и больше было их раз в несколько. Потому что помнили дружинники кровь отцов и братьев своих, слёзы матерей и сестёр.

И не вышло на этот раз битвы лютой, а случилось побоище. Потому что разметали и разбросали дружинники ордынцев в разные стороны и кололи, рубили, топтали копытами конскими до полного поражения.

Сам же Елисей принялся искать сына ханского. Спрятался тот за повозкой опрокинутой и мёртвым прикинулся. Но нашёл его Елисей то ли по запаху гнусному, то ли как по-другому ещё, только выволок из кучи добра рассыпанного и меч к горлу приставил.

«Вспомни, гнида иноземная, сколько зла принёс отец твой на землю нашу! Погляди же на него перед смертию и помни, что принял он погибель позорную: не воина, а насильника!» С тем выхватил из мешка походного голову мёртвого Хана злобного и ткнул её в морду сыну его. Но замешкался при этом и не увидел, как поднял тот с земли кинжал. И внезапно вонзился тот кинжал, ханским сыном брошенный, в самое сердце царевича, и рухнул Елисей, словно срезанный косою острой стебель соломенный, на сына ханского, и меч его пронзил того насквозь.

Так и найдены они были вскоре: сын ханский, мечом к земле пришпиленный, царевич Елисей поверх его и голова ханская, поодаль лежащая…

* * *

На другой день воротились дружинники домой с великой победой, но была та победа омрачена гибелью молодого царевича. При виде сына своего побелела лицом Елена, но не заплакала, а речь молвила:

«Хотела я трон мужний сыну своему передать, чтобы правил он вами справедливо, как прежде. Да не судьба… Видно, придётся самой, покуда дочь Лариса подрастёт, замуж выйдет да образумится. Так что примите правление моё, а каким будет оно – Бог покажет. В трудное время сохранила я город от разрушения, позвольте мне же и восстановить его…»

Обрадовался народ мужественным словам Елены, и принялись горожане обустраивать город с новой силой. И вскоре понеслись по улицам его прежние песни и начались праздники до зари.

Но в один из дней вышла к народу царица, в чёрное платье облачённая. Была она бледнее бледного и речь сказала суровую.

«Что-то очень быстро развеселились вы. Видно, забыли, какой ценой ваша свобода куплена?! Не остыл ещё в земле юный царь Елисей, а вы поёте и пляшете уже. Вспомните же, что не успел спаситель ваш ни радостей земных отведать, ни заботы отцовской. И устыдитесь!»

С тем повелела царица возвести памятник сыну своему на центральной площади, а покуда не будет возведён, объявила всенародный траур и запретила всякое веселье.

С пониманием отнеслись люди к словам правительницы, ибо священно горе материнское. Прекратили гуляния, прервали песни весёлые и принялись дружно строить памятник царевичу. Когда же построили, то вновь появилась перед народом Елена, мрачнее мрачного и чернее чёрного.

«Так, значит, любите вы спасителя своего, что памятник ваш от соседней улицы не виден даже? Такой ли памяти достоин тот, кто жизни не пожалел за то, чтоб жили вы теперь мирно и весело? Должен же памятник стать таким, чтобы отовсюду в городе виден был. И чтобы любой из вас всегда помнил, кому счастьем обязан».

Преклонили головы люди, ибо была в словах Елены правда, хоть грустная, но справедливая. Сломали только что построенный памятник и принялись строить новый. И покуда строили его, продолжался великий траур и не слышны были в городе ни песни, ни пляски.

Но когда готов был новый памятник, оказалось, что и этот мал. Ибо не одним лишь городом царство исчерпано, а и сёлами на многие вёрсты вокруг. Когда же велела царица возвести памятник ещё выше, осмелились возразить ей мастеровые. Дескать, если сделать выше – рухнет тот памятник от сильного ветра, да и вблизи не виден будет совсем…

Осерчала Елена. Велела заточить в темницу главного мастерового до полного вразумления. Когда же и выйдя из темницы не вразумился мастеровой, велела она вместо одного памятника построить по памятнику в каждом селе.

* * *

Так и повелось с той поры. Дни за днями бегут, месяц за месяцем…

И вот в каждом селе уже по три памятника стоит да на улицах города по два, а всё не слабеет горе матери. Каждый вечер, в комнате одна оставаясь, оплакивает она сына своего, храброго царевича… А днём повелевает строить новые памятники. И к каждому новому лично приходит поклониться и цветы живые возложить…

Послушен ей, как и прежде, народ. И строит памятники по первому слову. Но замечать стала вскоре Елена: нет больше в людях той любви, что видела она прежде. И стоит ослабить ей бдительность, как норовят они то песню спеть, а то сплясать чего. Спасителя же своего, доблестного царевича Елисея, забыть хотят, словно сон дурной. И на памятниках его тут и там стали углем да мелом рисунки делать, пока не видит никто…

А тут ещё дочь Елены – Лариса – подросла и замуж запросилась. Дескать, женихов вокруг видимо-невидимо, а она вынуждена в царских хоромах, словно в темнице, сидеть, траур по брату блюсти.

«Посмотри, – говорит, – как под солнечным светом наливаются девушки румянцем юношам на радость. Одна я, солнца не видя, живу, как луна бледная».

Поглядела на неё мать, ничего не сказала, а молча пошла молиться. Потому что поняла – без помощи небесной не совладать ей с ропотом человеческим. Ибо неблагодарны люди по сути своей и не хотят помнить имя спасшего их и подвиг его.

И услышана была молитва её в небесах. И с той поры перестало светить солнце в городе и окрестностях его. Стоило лишь забрезжить рассвету, как набегали отовсюду облачка, и не видно было светило дневное до самого вечера. А по полудням ещё и дождь проливался с той поры неизменно. Лишь ночью, при луне, оставалось небо ясным, звёздами усеянным.

Призвала тогда Елена Ларису к себе и спросила её:

«Довольна ли ты теперь, дочь моя? Нет больше солнца в отечестве нашем. Нет больше праздников, и не будут девушки румянцем наливаться юношам на радость, а тебе на зависть. Могу ли ещё что-то сделать для тебя, чтобы вспомнила ты, чьей сестрой являешься?»

«Можешь, – дочь ей ответила. – Отмени траур и оставь трон».

«Ни за что! – вскричала царица. – Ибо если уйду и трон оставлю, вмиг люди памятники разрушат. И забудут всё, что сделал для них сын мой и брат твой».

«Тогда я уйду! – сказала ей Лариса. – Не гневайтесь, матушка. Или гневайтесь – неважно теперь. Буду я в народе простолюдинкой жить, может, счастье ещё своё найду. А в хоромах царских лишь сырость живёт, и плесенью душа моя покрывается».

Сверкнула на неё очами Елена.

«Коль предать решила – уходи и не возвращайся более! Чтоб не слышала я никогда больше о тебе, ибо нет у меня дочери. А есть лишь сын – молодой царь Елисей».

* * *

Ушла в народ дочка царская. Ушла простолюдинкою, голову платком прикрыв. Надеясь, что не узнают её люди в городе и за свою примут. Но не угадала. Ибо ждали её здесь. Потому как давно в народе смута народилась. Надоело людям песен не петь и жить в вечном трауре. И собрали они рать, дабы идти во дворец с оружием, охрану перебить, а царицу Елену опостылевшую из города выгнать. Потом памятники с землёй сравнять, тучи разогнать над городом и устроить праздник великий, с песнями и плясками. На место же царское её – царевну Ларису – посадить. И присягнуть, надеясь на справедливость её.

Теперь же, встретив Ларису в городе, отвели её люди к главному бунтовщику. Был тот бунтовщик одним из тех, кто орду ханскую вместе с царевичем преследовал. Отличился тогда отвагой и доблестью. Теперь же, при виде Ларисы, предложил ей вместе с собою народ возглавить.

Но ответила юная царевна:

– Неверно понимаете вы справедливость, ежели предлагаете мне изгнать собственную мать. Быстро забыли вы, как в сражении пал муж её, отец мой, царь Додон, как сохранила она город во время гнёта ханского и как погиб сын её, любимец ваш царевич Елисей. Её это город, и оставаться здесь царствовать она право имеет хоть на веки вечные. Кому же не нравится правление её, волен как я поступить – уйти навсегда отсюда и собственный город основать. Вдали, где не будет вспоминаться страшное время ханское и где забудется навсегда подвиг брата моего.

Подивился словам царевны главный заговорщик. Призадумался. И решил, что права дева юная и не следует бунт устраивать против царицы своей, и без того горем убитой. Приказал воинам своим отменить выступление, а взамен дал время на сборы. И однажды ночью все как один вышли жители из домов своих и покинули город…

Никто не знает точно, что с ними дальше было, но ходит слух, что основали горожане где-то далеко новую столицу и новое царство, где правят потомки Ларисы и мужа её, бывшего главного бунтовщика…

И позабыли в том царстве о гнёте ханском, и не почитают великий подвиг царевича. И песни весёлые поют, и плясками праздники отмечают.

* * *

Царица Елена же, проснувшись поутру, узнала, что никого в городе нет, кроме её самой да стражи её. И, подумав, отпустила стражников на все четыре стороны, поскольку незачем стало охранять её. Стражники же, поразмыслив, подались в разбойники на большие дороги, ибо ничему другому не были обучены.

Осталась Елена в городе одна. Целыми днями бродила она теперь по заброшенным улицам, останавливаясь возле памятников и возлагая цветы на них. Никто не мешал теперь горю её: ни дожди, ни солнце, которое теперь снова светило над бывшим городом, медленно иссушая его. Гнили постройки деревянные, зарастали улицы травой и деревьями… Но одно лишь тревожило старую мать: после смерти забудется подвиг сына её и некому будет оплакать его. И тогда обратила она взгляд к небесам и стала просить их сделать так, чтобы не был забыт подвиг царевича.

* * *

Старуха, опираясь на посох, поднялась с камня и прошла через поляну туда, где лежала огромных размеров глыба.

– Много веков с тех пор прошло, – вздохнула она. – Ничего не осталось от города, некогда цветущего. Разве что обломки неясные да камень вот этот. Был этот камень некогда пьедесталом памятника царевичу Елисею. Нет уж давно памятника, а только пьедестал этот да память материнская…

Сказав это, старуха достала откуда-то, точно по волшебству, маленький букетик лесных цветов и положила на ступень в пьедестале. Затем шагнула за глыбу и растворилась за деревьями.

Я поднялся со своего камня и последовал за ней. Но старухи нигде не было, и на оклики мои лес отозвался лишь шорохом листьев. Она исчезла так же внезапно, как и появилась. Лишь букетик цветов остался напоминанием о том, что всё это мне не пригрезилось…

…Плохо помню, как возвращался я из леса на большую дорогу. Не потому, что устал или труден был путь, напротив: путь почему-то был лёгок, и дорогу я как будто знал теперь. Причиной были мысли, внезапно нахлынувшие.

Где граница, после которой любовь переходит в безумие, а память о подвиге становится пагубнее вражеского нашествия? И кто та старуха, что встретилась мне? Не сама ли бывшая царица Елена, которой небеса подарили бессмертие во имя памяти о сыне?

Ничто, однако, не прояснилось в голове моей, сколько я ни раздумывал. Потому, вернувшись, решил эту историю записать. Возможно, захочет кто-то ответить, прочитав её? А коль не ответит, так послужит она хотя бы памятником подвигу, давно забытому. И не только ему! Ведь в истории, поведанной мне старухой, много есть того, что памяти достойно. И подвиг царя Додона, жизнь за свободу отдавшего; и подвиг жены его, во спасение города чести не пожалевшей, с тем, чтоб со временем месть свершить. И подвиг сына их, царевича Елисея, город освободившего; и поступок Ларисы, насилия не допустившей и предавшей прошлое забвению…

Странная история, одним словом.

Конец сказки

Дочитав, Мальцев взглянул на часы. Всего-то двадцать минут прошло. А сколько чувств и воспоминаний успело пронестись перед глазами…

Взял телефон и набрал номер Леонида Бакланова.

– Хочу завтра после работы зайти к тебе.

– Так виделись вчера только!..

– Вопрос есть.

– Если серьёзный – задай прямо сейчас. Я пока помозгую.

Мальцев немного помычал в трубку, словно подбирая правильные слова.

– Что ты думаешь о природе творческого вдохновения? – спросил затем.

– Ничего себе! – присвистнула в ответ трубка. – Ну, приходи, поговорим…