Читать книгу: «Вода, в которой мы рыбы», страница 3

Женя пристально посмотрела Владимиру в глаза.

– Запомни: ты сказал «просто знакомые!»

И вдруг взяла его под руку. Впрочем, пройдя так несколько шагов по узкой тропинке, отпустила.

– Трассу не проложили, черти корявые…

Улицы были пусты. В свете фонарей летящие снежинки блестели словно кусочки стекла и продолжали безжалостно колоть лицо. А они шли и разговаривали. Прошли мимо угла, о котором сказала Женя, и ещё два квартала… Женя рассказывала Мальцеву о времени своей юности в райцентре соседней области, он ей – о школе, где учился с Зайкиным, и немного об армии.

– Ты кем в армии был? – спросила она внезапно.

– Автослесарем. Чинил двигатели и коробки передач.

– Если понадобится, «Хёндэ» сможешь починить?

– Думаю, что смогу. А что?

– У мужа старая модель. Но чинить её не надо… Если попросит, откажи.

Мальцев улыбнулся.

– Я уже пятый год этим не занимаюсь…

Но, увидев её лицо, прибавил:

– Откажу.

Возле школьного забора Женя остановилась.

– Вон наш дом показался.

– Я знаю, были когда-то с Матеусом. Ещё до армии. Первый подъезд, второй этаж…

– Прощаемся. График мой запомнил?

– Да.

– Тогда до встречи!

1.6. Мать

Когда Мальцев садился в пригородный пазик, было ещё совсем темно; дорогой рассвело, и на последних километрах в лобовое стекло, в глаза водителю, уже било яркое солнце. Мальцев всю дорогу смотрел в окно, хотя поначалу за ним ничего не было видно.

Степная полоса зимой не балует игрой красок, но деревни вдоль трассы вносили живую ноту в серость пейзажа. Да редкие встречные машины нарушали замёрзший покой уставшего от спячки мира.

Выйдя на пенсию, мать пожелала перебраться в деревню. Её предки никогда в сёлах не жили, и родственников там никаких не было. Поэтому найти подходящий дом под продажу оказалось нелегко. Очень не хотелось выкинуть деньги, а затем обнаружить, что дом не приспособлен для жилья. Помогла старинная подруга по работе. Когда-то, очень давно, она приглашала Зинаиду Петровну к своей родне, вместе с маленьким Володей. Маме с сыном поездка на природу тогда чрезвычайно понравилась.

Потом этот дом опустел и стоял целый год с заколоченными окнами… Тогда-то Зинаида Петровна его и купила почти за бесценок, лишь часть денег попросив у сына, чтобы не влезать в долги.

Поначалу домик представлялся как летняя дача, но затем Зинаида Петровна обзавелась курами, беспородным псом и приблудившейся кошкой, и теперь оставлять живность на зиму было не с кем. Поэтому квартиру в Кудойске пришлось сдать внаём, а сама Зинаида Петровна жила в деревне круглый год.

Сын навещал её регулярно: привозил свежий хлеб на несколько дней и муку – чтобы она пекла сама. Да и просто так – поговорить…

Сейчас Володя сидел на кухне под самодельным абажуром с одинокой лампочкой, а мать старалась угодить ему салатом и бутербродами.

– Думаю, не завести ли козу, – сообщила между делом.

– Для чего?

– Коза ухода не требует. Выгони её со двора, она и жрёт всё подряд. А козье молоко – полезное.

– Лучше самогонный аппарат заведи. Сахар да дрожжи привозить буду…

– Чем же лучше-то? Одно другому не помешает… – мать подхватила тему, но Володю коза пока не увлекла.

– Скажи, почему, когда вы с отцом разводились, ты на алименты подавать не стала?

– Я ж тебе сотню раз говорила: Сёмка больше всего на свете платить алименты боялся… Кричал на суде, что семью хочет сохранить. А как я сказала, что никаких денег с него брать не собираюсь, так он сразу и согласился… Судья аж в голос хохотала.

– Мам… Мне тридцать пять… И всё равно, если что: был твой Сёмка моим настоящим отцом или нет. Но я как-то думал в последнее время… Не выдерживает критики твоя история. Скажи как есть: не был, да?

Зинаида Петровна стояла, повернувшись к плите. Однако после слов сына повернулась через плечо.

– Самогоночка-то есть у меня. Брала у Наташки аппарат. По осени несколько банок варенья сварила, да три банки, вишь, забродили… Ну, я их на бражку и пустила. А потом у Наташки аппарат взяла, перегнала… Много не вышло, литра два всего… Попробуешь?

– Отведаю. Не козье молоко, конечно, но тоже, поди, полезная?

– Тогда пойдём, сам из погреба достанешь, я тебе скажу, где стоит…

Владимир вышел из кухни в коридор и поднял за железную ручку дверцу в полу.

– Фонарь возьми только, а то лампочка всё время гаснет – сыреет, что ли? Свалишься ещё, чего доброго…

Он взял протянутый фонарь и спустился по крутым деревянным ступенькам.

– Картошки-то нарыла… Куда столько? – спросил снизу.

– А куда ж её? Она ведь растёт, не спрашиват…

– Не спрашиват… – передразнил сын, – чё говоришь-то как?

– Перенимаю язык народа. Руса вульгата, – отозвалась Зинаида Петровна. – Смотри: огурцы видишь в банке? За ними помидоры… А за помидорами, в газету завёрнутая, она и есть.

– Чтоб менты, если что, не заметили, обернула?

– Нет, чтобы видно было в темноте хорошо. Мало ли… Доставай её и неси сюда. Только аккуратно неси, другой нету. Не к соседям же бежать, просить?..

Мальцев, как она велела, аккуратно снял банку с полки и не разворачивая понёс к лестнице. Поставил фонарь на пол и стал подниматься наверх.

– Давай её сюда! Давай – не уроню я! – мать перехватила у него банку и отнесла на кухню. Через минуту следом появился и Владимир.

На столе уже стояли небольшие стопки.

– Со мной хочешь?

– Отчего ж? Не всяк день сын серьёзны вопросы спрашиват!

Владимир промолчал, хотя ему всё и так уже стало ясно. Можно было и не пить… Но соблюсти ритуал следовало.

Он наполнил себе и матери посуду.

– За встречу! – сказал. – И за вульгату твою. А то козу заведёшь, ещё и заблеешь, чего доброго…

– За остроумие своё выпей! В детстве от тебя сплошное горе было, и вырос – издеваешься только над старухой.

– Так я не со зла ж! Потешить тебя хочу! Да и не старуха ещё…

– Внучку лучше б привёз, она бы бабку ой как потешила!

– Девочку надо было родить, тогда и внучка со мной была бы теперь. С мальчишки-то какой спрос?

– У тебя жена девочка была. Красивая к тому ж! Я и не ожидала, что такую найдёшь. Глуповата, правда, – у меня куры во дворе такие… Но родить смогла; вот только ты дурак оказался!

– Какого вырастила, таким и оказался! Да тесть ещё будто специально вредил…

– Да, тесть паршивый попался – эт верно. Он тебе день-ги-т за машину отдал?

– Переводит каждый месяц. Полгода ещё осталось.

Автомобиль при разводе стал единственным предметом спора. Решили, что Наде он нужнее оттого, что дочка с ней, однако сама она не водила, так что машину сразу прибрал к рукам её отец, который теперь должен был выплатить Владимиру означенную сумму.

– Пропивашь, небось, деньги-т?

– С чего ты решила?

– С того, что вообще: пьянствушь только со своим Матеусом да по девкам таскаться.

– У него получается хорошо, вот и стараюсь опыт перенимать.

– Если ты думать, что мужчина – тот, кто женщин, как кот, метит, то ошибаешься.

– А кто же, по-твоему, мужчина?

– Тот, кто чувство комфорта создаёт. Безопасность, удобство; радость, опять же…

– И много мужчин в твоей жизни чувство комфорта сумели создать?

– Хотели-т многие! Да ток я-то особенная; под меня не подстроишься больно-т!

– Вот и все такие же. Особенные…

Мать немного помолчала.

– Машину-т нову покупать не думашь?

– На кой она мне?..

– Ко мне ездить. Да и пить, чай, меньше бушь, коль за рулём-т!..

– Нет. Вот кабы она сама меня умела домой пьяного возить, тогда бы подумал.

– Зато, может, внучку всё-таки привезёшь?

– Когда это ещё будет!..

– Теперь, коли снова жениться надумашь, с дитём бери. Сваво, если надо, позже сделашь. Оне, коды с дитём, к тому ж и поумнее, чем малолетки-т эти…

– С двумя подойдёт, если что?

Мать пристально на него посмотрела.

– Была бы женщина хорошая, а там и трое не помеха. Присмотрел, что ль, кого?

– Да нет, так спросил…

– Так… Знаю я тебя – так! Иль на замужнюю глаз положил?

– Ничего я не присмотрел!

Владимир разозлился – никто ведь за язык не тянул! Да и кто ему эта Евгения? Проводил разок до дома… Что ж, в жёны брать всех теперь?..

– Хорошая самогоночка! Будто профессионал делал! Давай ещё, что ли, по одной нальём? – предложил.

– Не развезёт, коли ещё по одной? Ну да ладно, полежишь, если чё, на диване в комнате, подремлешь. Наливай!

Владимир послушно налил себе и матери до краёв.

– Теперь слушай!

Она устремила взгляд в окно, словно увидела за стеклом что-то интересное.

– Сёма парень был неплохой. И в школе учился прилично. Не хулиган, скромный, стеснительный. Только с девчонками у него не ладилось; не нравился он им. Двадцать три, а всё мальчик. И за мной ухаживал как-то коряво, неумело… Ни поцеловать, ни рук распустить не мог. Заикался даже от волнения… Сейчас понимаю – очень хороший был парень; его б в умелы бабьи руки!.. Но тогда об этом не думала, своих проблем выше крыши было. Как-то вот оно и загулялось в то лето… А потом – раз, и беременность образовалась! А мать моя, бабка твоя, – ханжа редкостная. С детства мне плешь проела: «В подоле принесёшь – из дому выгоню, в чём родилась по улице побежишь!»

Аборт делать не захотела… Как представила, что во мне человечек маленький живёт, а я возьму его да убью… Вот и решила растить сама… Только надо было отца этому ребёнку найти. Для закону. Вот Сёмка и подвернулся вовремя… Ты только не подумай, что я его обманула! Я ему сразу сказала, что беременная. Предложила пожить какое-то время вместе… Ну а ему, мальчишке сопливому, женщина всяко была нужна – для опыта. Но он любил меня, ревновал даж… И тебя, когда ты родился, как своего принял. Вот токо опыта-то со мной поднабрался, мужчиной себя почуял. На девок поглядывать стал. Но я б его удержала, кабы захотела. Да кабы не мать! Невзлюбила она его за что-то, вот как тебя тесть… Всяко клинья меж нами вбивала… Словом, пожили чуть-чуть да и развелись без скандала. А насчёт алиментов – разыграли всё при разводе, чтоб достоверно выглядело… Люди и поверили… Сёма уехал потом, больше я его и не видела.

– А отца моего настоящего назвать сможешь?

– Конечно смогу. Только ни к чему это, женатый он был. Старше намного, у него двое детей было: мальчик и девочка. То есть родные твои брат и сестра… Но он уже тогда собирался из Кудойска уезжать. Когда ты родился, его уже в городе не было. Он про тебя и не знает.

Мать и сын замолчали.

– Раньше почему не говорила? – спросил наконец Владимир.

– А зачем? Ты вообще никакого отца не помнишь. Что тебе тот отец? Я тебя одна вырастила, чему смогла, научила. Вроде уж не совсем тупой уродился… Не всё, конечно, получилось… Зато здоровьем нормальный, и гвоздь, если что, забить сумеешь.

– Сумею… И забью ещё не один… Давай-ка, матушка, по третьей выпьем да уберём…

1.7. Матеус

– Оконфузился я, Семёныч! – с порога доложил Зайкин, проходя в комнату и доставая из кармана уже привычный стаканчик водки с крышкой. – Заснул в этой клятой сауне. Проснулся – никого! Но, похоже, только что ушли, потому что разбудил меня банщик. «Ваши, говорит, друзья-товарищи по домам разъехались, а вы задремали». Как отключился – не пойму. И не разбудили! Но – не взяли ничего. Хотя у меня ничего и не было с собой, только бумажник, а в нём карта да удостоверение.

– С кем ходил-то, хоть помнишь?

– Да, товарищ один позвал… Ну, как товарищ? Служили когда-то срочку вместе. Ты его не знаешь… И две дамы. Этих я и сам не знаю…

– Ну, это как раз понятно… – Мальцев усмехнулся.

– Ничего тебе не понятно, Семёныч! – вскричал Матеус, резко подскочив из кресла. – Потому что мне и самому ни черта не понятно. Проснулся-то я одетый!

– В смысле?

– Вот, в том самом смысле! Что не совсем одетый, зато надета на мне та штука, которую при случайных связях используют. И штука эта, судя по всему, использованная! Да только я не помню, Семёныч, где и с кем её использовал! Потому что вообще ни черта не помню. Как коньяк пили – помню, как пивом запивали – помню…

– Извращенец ты, Матеус. Кто ж коньяк с пивом мешает?

– Вот и я думаю… Короче, случилось так, что вроде дело было, а рассказать-то и не о чем! А что у нас самое интересное в любовных похождениях? Правильно, Семёныч: поделиться впечатлениями с товарищами! А впечатлений-то как раз и нету!

– Ну как же нету? Уж полчаса твердишь про свой конфуз…

– Не… Ну всякое бывало! – подхватил тему прапорщик. – Было даже так, что и совсем никак… Это когда за один вечер пришёл я по очереди в четыре места – и во всех четырёх местах мне отказали. У одной аккурат муж вернулся, у второй ребёнок заболел, у третьей – не помню уже, какой-то скандал с соседями… А четвёртая занята оказалась, опередил меня кто-то…

– Ты Ольгу-то не посещаешь? – спросил Мальцев, просто чтобы задать какой-нибудь вопрос.

– Это Крещенскую, что ли? – приподнял бровь гость.

Ольга была Крещенской, потому что познакомились с ней друзья вечером в канун Крещения. Вопреки традиции, никаким морозом в этот день не пахло, наоборот: накануне навалил снег, а утром наступила оттепель.

Владимир с Матвеем в этот вечер тихо пили пиво возле Центрального рынка. А мимо проносилась стайка молодых девушек, одна из которых работала с Мальцевым на заводе.

– С праздником вас! – окликнула она сослуживца.

– И вас с Крещением! – отозвался Мальцев.

Как получилось, что дальше пошли они все вместе, вшестером, Мальцев не запомнил. Девиц было четверо, и одна из них, молодая и круглолицая брюнетка, отчего-то буквально повисла на его друге.

– А куда мы идём? – осведомились мужчины.

– Как куда? В проруби купаться! – был ответ.

– Э, нет! Так мы не договаривались! В проруби мокро и холодно! – сразу запротестовал старый воин. – Да и вообще, еврей я, нам на ваше Крещение купаться не положено.

Был ли Зайкин евреем, Мальцев не знал. То есть за долгие годы дружбы ни разу об этом не слышал. Однако причина показалась дамам серьёзной, и они восприняли её с уважением. Поэтому на прорубь пошли только три из них, а Матеус с новой подружкой повернули обратно.

– Айда с нами, а то у меня ключей от квартиры нет! – громко шепнул он тогда Мальцеву в ухо, и тот, прежде чем понял, что речь идёт о его квартире, уже шагал рядом.

И пришлось ему в ту ночь спать на раскладушке в собственной кухне…

А утром в дверь кухни постучалась одетая в пальто и шапку девица.

– Закройте за мной дверь, пожалуйста, а то ваш друг спит.

…Друг на самом деле не спал, но был как-то озадачен. А дама ушла со следами обиды на лице.

– Что случилось? – спросил Мальцев, войдя в комнату после того, как выпустил гостью.

– Да что? Открываю глаза от того, что вода рядом плещется. Смотрю – она на корточках по комнате ползает, полы моет. Ну я и спросил: «Ты жить, что ли, здесь хочешь остаться?»

– А она?

– Почему бы нет, говорит. Ты ж меня приголубил, так и оставляй теперь у себя. На что я ей честно и сказал, что это твоя квартира, и пусть она у тебя разрешения жить спрашивает, а у меня сегодня вечером поезд до Салехарда, к месту службы.

– Не припомню я, чтобы в Салехард поезда ходили…

– Ага… Вот и ей, похоже, мои слова не понравились…

Тем не менее, насколько Мальцев знал, с Ольгой Зайкин иногда встречается.

– Приходится, правда, выпивать очень много… – пояснил как-то. – А то страшно с ней.

– Да она ж вроде не уродина? – усомнился Мальцев.

– Не уродина… Но какая-то… Непростая, словом. У ней что ни тема, так про то, какая она умная да какие все мужики козлы и как она их по-всякому кидала. Тяжело такое слушать, Семёныч!..

– Зачем же встречаешься?

– Так приголубил же! Как бросить?..

– Она знает, что ты женатый?

– Откуда? Я ж, когда с ней, даже и сам этого не знаю!..

Мальцев вздохнул. Он редко задавал Зайкину серьёзные вопросы, но в этот раз не удержался.

– А на Галине-то ты зачем женился? Ты ж её ни грамма не любишь?

– Для того и женился, чтоб вот такие Ольги в загс не тягали. Это ж верный аргумент! Ну окажусь, понятно, очередным козлом… Так ведь один раз живём, и то не больно долго отмерено.

Зайкин прищурился.

– Я, кстати, видел, как ты жён наших лапал… Хочу спросить: ты что, и впрямь с моей Галиной остаться жить хотел?

– Нет, конечно. С чего ты подумал?

– Да уж больно настойчиво предлагал. «До понедельника», – кричал!

– Извини, коль обидел!

– Брось. Было бы с чего… Но в понедельник чтоб вернул!

– Хорошо. Я подумаю!

Зайкин был женат третьим браком. Первый раз он женился ещё до армии, а второй – уже во время службы. И даже привозил вторую жену в родительский дом, когда приезжал в отпуск. Но затем внезапно с ней расстался.

– Она меня один раз патрулю сдала. Пьяный я был, она и позвонила… И мне потом влетело по службе, так что мало не показалось. Ну я и развёлся, – объяснил он однажды.

В обоих браках было по дочери. На обеих приходилось платить алименты. Которые он, впрочем, отправлял переводом сам, не по суду.

– А Галине от меня только получка требуется, – сказал как-то. – Она земная совершенно. Кухня да тряпки… Вообще не знаю, зачем ей мужик.

На Галине он официально женат не был. Просто жил у неё да получку отдавал – на ведение хозяйства.

– Я ж ведь вообще могу не работать… Пенсию дали такую, что работа не требуется. Работаю, чтоб голову занять чем-нибудь. Иначе сопьюсь к чёртовой матери…

Сразу после возвращения из армии Зайкин, по приглашению Полковника, устроился в полицию. Вроде специальность смежная, и дело должно было пойти. Но не пошло.

– За пятнадцать лет до того надоело, что видеть всю эту уставщину не могу. Честь отдавать да по форме докладывать…

Правда, однажды, под пьяную руку, Зайкин признался, что дело не только в этом. Пришлось ему как-то раз брать на улице хулигана за драку. Хулиган оказался крепкий, при задержании настучал прапорщику по роже и пригрозил при новой встрече добавить ещё. Зайкин не то чтобы сильно испугался, но, судя по его словам, «осадочек остался».

– А потом выяснилось, что парень этот, Носком кличут, прикормленный. Толян Носков. Есть такие люди… Мне Полковник разъяснил. Вот ежели, к примеру, кто-то на районе ведёт себя плохо: журналюга, там, не о том пишет, иль музыкант неправильные песни поёт… И нужно, чтобы такого человека на улице побили хулиганы. Вот тогда такие Носки и применяются. Собственно, я его и взял, когда он заказ выполнял: недовольному активисту руку ломал. А я такие вещи не люблю. Да и не знал!.. Но парень он не просто отмороженный, я тебе скажу! Он ещё и странный какой-то. Говорят, ни страха, ни боли не чувствует. Как машина. Или собака бойцовая.

Словом, проработал Зайкин в полиции всего четыре месяца, после чего ушёл и теперь уже по совету Юрки Пирогова устроился на завод, где тот был начальником участка. Сначала взяли инженером по технике безопасности, чуть позже перешёл в один из отделов.

– В технике-то я с детства неплохо разбираюсь. Я ж и в армии не взводом командовал, а фактически электромонтёром был… Всего два бойца в подчинении, и то – один водитель…

Зайкин запрокинул в себя остаток водки и поднялся с кресла:

– Если гадюшник какой наклюнется, тебя звать? Или ты с женским полом совсем завязать решил?

– Зови… – без особой убеждённости кивнул Мальцев, провожая товарища до входной двери.

– Чуть не забыл! – спохватился тот. – Ты матушку-то навестил? Как дела?

– Всё нормально… Козу завести хочет…

– Козу… Козу на возу…

И видя, что друг не врубился, пояснил:

– Армейская присказка такая. Когда молодой солдат к командиру обращается: «Можно то-то и то-то?», ему объясняют: «В армии можно только Машку за ляжку да козу на возу. Всё остальное – «разрешите, товарищ командир».

– Припоминаю… Было и у нас такое…

– Счастливый ты, Семёныч! Припоминаешь!.. Из меня-то осиновым колом теперь всю эту шелуху не вышибешь… Живу весь по пояс деревянный, причём – в обе стороны… Ну ладно, бывай!

1.8. Бакланов

– …Ты очень сильно занят? – в голосе Леонида из трубки слышалось волнение.

– Нет. А что случилось?

– Интересный разговор есть. Подходи, как сможешь…

Лёня не любил говорить по телефону. Предпочитал дождаться собеседника, усадить на диван и тогда уже спокойно общаться.

Мальцеву идеи Бакланова были интересны, хотя иногда и казались дикими для человека двадцать первого века. Лёня сомневался в правильности научного понимания мира. И говорил, что человек много знает о мире, но при этом не понимает собственное знание.

В качестве примера приводил понятие «жизнь».

– Живой – это одушевлённый, – говорил. – Даже в языке: «кто или что»? Но никакой души наука не признаёт. И наше мировоззрение не протестует; хотя, по логике, если нет души, следует отменить и одушевлённость.

А значит, и понятие «жизнь» следует отменить, – развивал тему. – А с ней и все правовые нормы. Потому что если нет жизни, то не существует и убийства. Ибо нельзя убить то, что не живёт. Наука должна требовать отмены юридических понятий, но не делает этого! Получается, что мы постоянно себе врём!

– Жизнь – это механизмы, построенные на инстинктах, – пытался возражать Мальцев. – В первую очередь – самосохранения и продолжения рода.

– На инстинктах? – цеплялся к словам Бакланов. – Стало быть, инстинкты и жизнь – различные понятия? И что же тогда есть сами эти инстинкты? Законы природы, вроде закона Ома? Если так, то они должны работать не только с живой материей, но и с неживой тоже.

– Материя не бывает живая и неживая, – спорил Мальцев, с чем друг его тотчас соглашался.

– Правильно! Она вся или живая, или неживая. От точки зрения зависит! – радостно восклицал он.

…Мальцев обзывал товарища идеалистом, смеялся над ним, но слушать тем не менее любил.

И теперь, прихватив в магазине заказанные продукты, заранее гадал: какую тему предложит сегодня Лёня?

* * *

– Когда я услышал про тёмную материю и тёмную энергию, они мне жутко не понравились, – начал тот, усадив гостя перед собой. – И до сих пор не нравятся! Но сегодня я буду говорить именно о тёмной материи, потому что она вдруг дала мне то, что я давно искал.

Начнём с того, что мы о ней знаем? А знаем мы только, что тёмной её зовут, потому что она ничему, кроме гравитации, не подчиняется. То есть имеет массу, и больше ничего. С нашей точки зрения, она – тяжёлая пустота, и всё. И ни в какой ёмкости её не удержишь: она просочится сквозь стенки так, словно их и нет…

Казалось, Бакланов готов говорить долго, но он внезапно переключился.

– Вот тебе, брат, и доказательство того, что материя живая! Я имею в виду нашу, привычную, которую теперь называют барионной, чтобы отличить от тёмной. Она-то обладает теми самыми свойствами, которые впоследствии создают жизнь. Ведь любая материальная точка подвержена законам физики. Воспринимает окружающее и воздействует на него. Образно говоря, любая частица – это глаз, который видит мир, но вместе с тем и рука, которая его лепит.

– Ты об этом уже говорил. Я не вижу доказательства, – пожал плечами Мальцев.

– Оно в том, что тёмная материя этими качествами не обладает! – радостно вскричал Лёня. – У тёмной нет никакой структуры, в ней отсутствует то, что способно стать субъектом! Она мёртвая! Следовательно, на контрасте мы можем утверждать, что барионная материя как раз живая! Что и требовалось доказать!

– Тёмную материю никто не видит, – снова возразил Мальцев. – И никто не знает, что это такое. Возможно, её вообще нет. С её помощью пытаются объяснить дефицит массы вещества во Вселенной, но, возможно, очень скоро он получит другое объяснение. Так что, Лёня, ты оперируешь действительно пустотой!

– Может быть, её и нет, – охотно кивнул Бакланов. – Но для нас это уже не важно! Потому что моя тёмная материя дала контраст, который объясняет наличие субъективизма. Представь Вселенную, в которой нет субъективизма. Получишь комья неорганизованной грязи, разлетевшиеся во все стороны после Большого Взрыва, которые так комьями грязи и останутся. Не то что «жизнь», а даже обычный камень никогда не возникнет! Внутренняя способность к структурированию, к организации, к рефлексии – вот свойства барионной материи, которые делают её живой. Любой атом – это уже организация! Следовательно – живой! Субъект! А тёмная материя… Есть она или нет? Да какая нам разница? Именно барионная материя на раннем этапе эволюции создала первые шаблоны, единые для всех уголков Вселенной. Материя решила существовать в виде кварков, барионов, квантов, волн и прочих системных элементов. И это уже была жизнь, наделённая разумом! Или, во всяком случае, сознанием. Потому что барионная материя – живая. А тёмная – нет! Понял разницу наконец?

Мальцев поднял вверх палец:

– Стоп! Поясни: разум и сознание – это одно и то же или нет?

– Практически. Разум – более централизованная форма, чем просто «сознание», только и всего. Можно ведь сказать: «Пришёл в сознание, но разум ещё не включился». Но разница только в оттенке. Сказать «коллективный разум» или «коллективное сознание» – сказать, в принципе, одно и то же.

Мальцев кивнул и некоторое время молчал.

– Разницу, кажется, понял… – произнёс затем. – И логика твоя меня убедила. Но я всё равно не вижу в ней смысла. Ну назвал ты новым словом давно известные явления, и что изменилось?

– Изменилось понимание мира! Теперь становится ясным, что земная жизнь возникла не в результате статистической химии, а изначально развивалась целенаправленно!

– С чего бы? Не вижу!

– Ну смотри. Представь. Ты высадился на необитаемой планете с отрядом подчинённых. И решил построить казарму, чтобы всем отрядом жить. Но чтобы её построить, нужны кирпичи, раствор и плиты перекрытия. И ты разделяешь отряд на бригады: одна ищет камни для кирпичей, вторая месит песок и глину для раствора, а третья ищет способы изготовить кровлю. Первая камни быстро нашла, сидит, обтёсывает; песок тоже есть, а вот с глиной на планете непорядок. И вторая бригада строит химическую кухню по приготовлению глины из почвы, которая на планете есть. Сложнее всего создать кровлю, поэтому третью бригаду приходится делить на звенья. Кто-то ищет руду, кто-то мастерит печь, а кто-то раскатывает выплавленный металл до жести… Словом, ты задействуешь факторы, которые, на первый взгляд, друг с другом не связаны. На самом же деле эта связь есть! Она в твоей голове. Если ты толковый инженер, то дом будет построен. И если даже нет, но склонен к развитию, постепенно научишься всему, что нужно. Именно так и движется эволюция: организованная материя учится идти вперёд. А заложенную в ней способность к самообучению люди называют Промыслом Божьим. Который предполагает наличие этого самого Бога. Который Творец. И который на самом деле лишь абстракция! Потому что материя, способная к развитию, сделает всё сама!

Мальцев немного помолчал.

– То есть, по твоей схеме, Бога как бы нет, но в то же время Он есть? – спросил затем.

Бакланов закивал.

– Его нет в первый момент эволюции, когда организация находится на нулевом уровне. А можно сказать, что он появляется вместе с ней. Потому что попытки организоваться начинаются с этого же – первого – момента.

Мальцев снова помолчал. Затем отрицательно покачал головой.

– Мне, Лёнь, в моём мире Бог не нужен. И всё, о чём ты говоришь, кажется притянутым за уши. Чтоб верить, что не зря живёшь. Земля существует четыре с лишним миллиарда лет. Возьми сантиметровую ленту длиной четыре миллиарда сантиметров, и тебе этого хватит, чтобы обернуть земной шар полностью! Сантиметр – ничто! Но, двигаясь по ленте на один сантиметр в год, ты обползёшь её вокруг! Вот что такое четыре миллиарда! Тут никакие инженерные мысли не нужны! Сам интервал времени огромен! Обычный отбор (по Дарвину) даст все нужные результаты!

– Это если двигаться направленно – в одну сторону. А если топтаться хаотически, то хоть сто миллиардов лет прыгай, всё равно никуда не сдвинешься! – возразил теперь Бакланов и тут же спросил о другом: – А разделение на два пола, по-твоему, тоже случайность?

– Для продолжения рода два родителя лучше одного, здесь всё как раз понятно. Вопрос для первоклассника…

– Два родителя – да. Но для чего разделять сам вид на самцов и самок? Легко ведь могли бы так и жить гермафродитами, как некоторые улитки. Два пола в одном. Которые при совокуплении могут оплодотвориться оба.

– Значит, разделение на два пола более удобно, чем гермафродитизм.

– Согласен. Но это не всё! В физике существуют четыре фундаментальные силы, других нет. Любая энергия существует в этих четырёх формах. Однако разделение полов дало способ черпать энергию пятым способом – за счёт полового влечения. Как плюс притягивает минус, так и здесь: природа нашла способ создать искусственные полюса. Именно они и двинули жизнь вперёд. У гермафродитов это недоразвито. А в неживой природе их вообще не было! Или всё-таки были? Подумай: в той же тёмной материи никакой поляризации. Поляризация – начало организации.

– Мы уходим куда-то в сторону, – запротестовал Мальцев. – Ты хотел мне показать, что материя жива. Показал. Я не согласен, но понял. Теперь ответь: материалисты говорят, что первична материя, вторична идея; идеалисты – что первична идея, а материя вторична… А ты? Ты себя к кому относишь?

– Ни к тем, ни к другим! Или, точнее, и к тем, и к другим одновременно. Потому что вопрос этот, как бы основной, на самом деле искусственный. Любое разделение на первичное-вторичное условно. И если некий тезис верен, то всегда найдётся противоположный ему, который тоже будет верен.

– Да? Ну, вот тебе верный тезис: дважды два четыре. Покажи противоположный ему, чтобы тоже был верный.

Мальцев улыбнулся, ожидая, что Бакланов предложит банально разделить четыре пополам. Но Лёня ответил иначе.

– В природе вообще нигде, ни на планетах, ни в космосе, не существует таблицы умножения. И никаких дважды два в космосе нет. Таблица верна только в наших мозгах. И это – противоположность!

– Тем не менее законы физики работают безупречно!

– Прекрасно обходясь без умножений и делений.

– Но когда мы подсчитываем результаты…

– …То именно МЫ подсчитываем, а не кто-то на небесах.

Мальцев поднял руки.

– Ты хороший игрок. Мыслишь чётко, как шахматист, и быстро, как теннисист. Но то, что как игрок ты лучше меня, не значит, что ты меня убедил.

Бакланов пожал плечами.

– Да я особо и не стремлюсь… Однако я тебе кое-что хотел сказать. Вернее – показать.

– Показывай!

Леонид ткнул пальцем в монитор.

– Компьютер мой видишь? Так вот, он получает информацию не из интернета.

– А откуда же?

– Ну то есть и из интернета тоже… Но интернет – это озорство. Интернет – это консервы. Всё приготовленное, переваренное и упакованное по баночкам. Продукт, готовый к употреблению. А я нашёл способ подключиться к пространству и получать информацию в сыром виде. Очень долго над этим думал. Антенну специальную сделал.

– Сам?!

– Нет, конечно. Многие детали заказывал… Подробно говорить не стану. Суть – примерно как у зеркального телескопа, только не для визуального режима. И на четыре измерения.