Читать книгу: «Жизнь и трагедия императрицы Александры Федоровны. Рассказ фрейлины и близкой подруги, бывшей рядом с российской царской семьей в годы правления и трагические дни ссылки», страница 4

Приближенных императора возглавлял граф Павел Константинович Бенкендорф. В год траура свита императора нечасто соприкасалась со свитой императрицы.

Е.А. Шнейдер приходила каждый день, чтобы почитать императрице или покататься с нею, пока она продолжала изучать русский язык. Судя по записям императрицы в дневнике ее мужа, можно видеть, что она старалась овладеть языком даже в первые дни после свадьбы. Позже императрица прекрасно говорила на русском языке, почти без акцента, но в течение многих лет робела разговаривать на нем, боясь ошибок.

Поскольку первое время молодожены жили в Аничковом дворце, императрица часто виделась с Марией Федоровной. Она сочувствовала свекрови, но, поскольку у вдовствующей императрицы была горячо любимая сестра, принцесса Уэльская, которая в то время как раз гостила у нее, естественно, ей не требовалось другой утешительницы. В письмах того времени молодая императрица с нежностью отзывается о вдовствующей императрице. Характеры и вкусы свекрови и невестки так сильно различались, что, не ссорясь по-настоящему, они обе, казалось, были просто не в силах понять друг друга. Позже, что естественно в подобных случаях, представители «старого двора» начали критиковать поступки «молодого двора». Кое-кто решил, что подобная критика отражает точку зрения вдовствующей императрицы. Начались сплетни, по большей части ни на чем не основанные. Когда, один или два раза, между двумя дворами возникали трения, высшее общество пользовалось этим, но две императрицы всегда встречались по-дружески.

По указу императора Павла I вдовствующая императрица в России занимала более высокое положение, чем правящая императрица²⁰. Поэтому при церемониальных выходах императрица Мария Федоровна предшествовала молодой императрице и шла под руку с императором. Императрица Александра Федоровна следовала за ними об руку со старшим принцем. В первые годы правления Николая II влияние вдовствующей императрицы на сына было весьма значительным. Если у императора возникали вопросы в связи с политическим положением и вопросами управления, он обращался не к молодой и неопытной жене, а к матери, с чьими советами по общим вопросам он привык считаться. Молодые император и императрица всегда уделяли внимание вдовствующей императрице; после переезда в Зимний дворец они навещали ее почти каждый день. Со временем императорская чета перестала на зиму приезжать в Санкт-Петербург; визиты стали не такими частыми. Тем не менее на всех семейных праздниках либо молодые император и императрица ехали к вдовствующей императрице, либо вдовствующая императрица приезжала в Царское Село, где у нее имелся отдельный дворец. На Рождество императорская семья собиралась во дворце вдовствующей императрицы.

Через десять дней после свадьбы император и императрица поехали в Царское Село, чтобы посмотреть, какие нужны изменения в старом дворце, который они намеревались сделать своим домом. Тогда у них начался настоящий медовый месяц. Об их чувствах по отношению к императрице Марии Федоровне можно судить по тому, с какой благодарностью император пишет в дневнике, что его мать позволила им задержаться в Царском Селе на несколько дней. О чувствах же молодой императрицы в то время можно судить по записи, которую она сделала в дневнике мужа 26 ноября 1894 года:

«Я никогда не думала, что на свете может быть такое счастье – такое чувство единения между двумя смертными. Больше никаких разлук! Наконец вместе на всю жизнь, а когда эта жизнь закончится, мы снова встретимся в ином мире и останемся вместе вечно».

Отголосок того же чувства можно различить в письме к старшей сестре на Мальту:

«25 декабря 1894 г. Жаль, что я не могу прилететь к тебе и заглянуть в твои комнаты и садик – как я рада, что знаю твой дом и могу представить себе тебя. Пожалуйста, передай мистеру Керру²¹ мои поздравления с Новым годом и наилучшие пожелания. По-прежнему ли много улиток на кустах, которые ты собирала с маленьким помощником садовника? Как ты отнеслась к Спиридону²² без усов?

Мне очень хочется знать все, что ты делаешь. Очень жаль, что ты не смогла приехать на нашу свадьбу. Но как же я довольна и счастлива с моим любимым Ники, ты прекрасно можешь себе представить, и это помогло мне преодолеть грусть оттого, что я встречаю Рождество вдали от родного дома, в другой стране. Наше Рождество, конечно, будет совершенно тихим, что во всех отношениях приятнее».

Остаток года царская чета провела частично в Аничковом дворце, частично в Царском Селе. Оба супруга очень любили Царское. С ним были связаны детские воспоминания императора; он родился в той самой спальне, которую они занимали в первый свой приезд туда после свадьбы. Жизнь в городе очень утомляла императора, любителя долгих прогулок, для которого физические упражнения были необходимостью. К счастью, при Аничковом дворце имелся сад, где соорудили ледяную гору; всякий раз, когда император делал перерыв в работе, они с императрицей присоединялись к молодому великому князю Михаилу Александровичу и великой княжне Ольге Александровне – тогда им было 16 и 13 лет – и катались с горы или гуляли по саду. Императрица строила планы ремонта и переустройства Зимнего дворца и Царского Села, где надеялась жить своим домом, чтобы император полностью принадлежал ей. Вместе с сестрой, великой княгиней Елизаветой Федоровной, которая приехала из Москвы, молодая императрица планировала перемены в старом дворце и с удовольствием занималась обстановкой. Тогда в Дармштадте в моду вошел югендстиль (стиль модерн с «немецким акцентом»), который явно повлиял на тогдашний вкус Александры Федоровны. И ее сиреневый будуар, и большая светло-зеленая гостиная, связанная галереей с кабинетом императора, были выполнены в стиле ар-нуво. Однако характер самой императрицы отчетливо проявлялся в ее комнатах, в прекрасных коллекциях старинных крестов, в картинах на стенах – чудесном «Благовещении» Нестерова в сиреневом будуаре, в акварелях с любимыми гессенскими и английскими пейзажами, в красивых безделушках и фарфоре на столах, выбранными ею или подаренными близкими людьми, хорошо знавшими ее вкус. Друзья всегда могли угадать, где вещи императрицы. Сиреневые эмали (сиреневый был ее любимым цветом), прозрачные зеленые нефритовые кубки, хрусталь, инкрустированный аметистами, книжные закладки и мелкие предметы, украшенные эдельвейсами в барочном жемчуге или свастикой, символом вечности, – на всем словно была печать императрицы. Вещи не всегда сочетались друг с другом и даже с обстановкой. Иногда та или иная вещь нравилась ей скорее благодаря не красоте, а связанным с нею ассоциациям. Сентиментальность одерживала в ней верх над эстетикой. Императрица не коллекционировала старинные вещи. Ей хотелось жить в уютном доме, с детьми и собаками. Ей не нравилось постоянно бояться за безопасность какого-нибудь бесценного предмета, и обстановка в ее личных комнатах во дворце была в первую очередь удобной. Разумеется, парадные комнаты для приемов отличались большей величественностью. Императрица любила цветы и природу, и в ее комнатах всегда стояли букеты белой сирени и красивых орхидей. Цветы стояли долго, поскольку в комнатах императрицы всегда было очень холодно; находиться там бывало трудно для тех, кто не привык к такой температуре. Подобно своей бабушке, королеве Виктории, Александра Федоровна не выносила даже умеренно теплой температуры. Тогда кровь приливала к ее голове, хотя она была молода. Позже, когда у нее начались проблемы с сердцем, она еще тяжелее переносила тепло. Спальни и детские были обиты яркими тканями. Императрица соблюдала традиции своей матери-англичанки; спальни и детские напоминали комнаты в хорошем английском доме. Вместо показной роскоши в них ощущался настоящий уют. Императрица, которая отличалась практичностью, при обустройстве дома сама вникала во все подробности, и дом напоминал о ее прошлой жизни.

Глава 6
Императрица в своем новом доме. 1895

Зиму 1895 года императорская чета провела спокойно. Поставили традиционную рождественскую елку для казаков Собственного его императорского величества конвоя; в Новый год императрица провела свой первый «выход», то есть прием, который устроили во второй половине дня. После торжественного молебна в церкви Зимнего дворца, на котором присутствовали вся императорская семья и придворные в парадном платье, дамы санкт-петербургского высшего общества по очереди представлялись императрице. Позже, 4 февраля 1895 года, она описала церемонию в письме к сестре, Виктории Баттенберг:

«Вчера все дамы представлялись и целовали мне руку; церемония „целования руки“ была довольно забавной, особенно когда я видела тех, кого знала в 1889 году. Однако, когда ко мне подошла мадам Нарышкина, приятельница папы, которую мы видели в Ильинском и которая присутствует на групповом снимке, – я едва могла проглотить слезы. Как она напомнила мне о нем! На прошлой неделе дважды приходили депутации со всей страны в разных живописных костюмах – очень любопытно! Они дарили искусно раскрашенные блюда и иконы. Позавчера у меня были три татарские дамы; они подарили мне национальный костюм. Их мужья в первый раз отпустили их из Оренбурга. Они удивлялись тому, что от русских мужчин не нужно закрывать лица…

Две мои фрейлины сейчас – княгиня Голицына, сестра мадам Озеровой из Франкфурта (ее, вероятно, назначат в Дармштадте вместо О. Закен), графиня Ламсдорф, сестра Ламсдорфа из Штутгарта. Обе они очаровательны и очень мне нравятся. Я вижусь с ними редко, они живут в Зимнем дворце, как и моя лектриса (чтица), Шнейдерляйн²³, представь себе! Позавчера ей исполнилось 38 или 39 лет. Она приезжает каждое утро, дает мне урок русского языка и читает час до ужина, пока Ники занят с бумагами; у него масса дел, поэтому мы редко видимся…

После сильного приступа кашля у Георгия²⁴ мы снова получаем благоприятные новости о нем. В конце февраля или в начале марта по здешнему стилю он отправится в круиз на „Державе“ или „Полярной звезде“ – возможно, они зайдут и на Мальту. Пожалуйста, пиши мне скорее, дорогая, ведь твои письма для меня большая радость. Уверена, толстячок Джорджи²⁵ доставляет тебе огромную радость, особенно теперь, когда он научился ходить. Крошечные рамки – для Алисы²⁶ и Луизы²⁷. Больше сегодня писать не буду, чтобы не наскучить тебе долгой пустой болтовней».

Сцена была очень красивой и живописной. Все дамы носили традиционные для русского двора платья. Статс-дамы и фрейлины²⁸ обязаны были носить головные уборы определенного цвета и формы. Остальные пришли в парадных платьях, с фасонами и цветами которых позволялась чуть большая вольность. Молодая императрица по случаю первого приема вышла в платье из тяжелой серебряной парчи, отделанном мехом; из украшений на ней были великолепные бриллианты и жемчуга. Долгая церемония наверняка была очень утомительной. Молодому монарху и его супруге преподнесли не одну сотню свадебных подарков; многие делегации приходили специально, чтобы вручить их лично.

Молодая императрица живо интересовалась всем русским; она читала и переводила местных авторов, слушала русскую музыку, которая ей сразу понравилась. Всякий раз, как им удавалось провести вечер вдвоем, император читал вслух – он никогда не изменял этой привычке. Вначале читали в основном по-французски, так как императрица хотела усовершенствоваться в языке, который в России считался официальным при дворе. Они не читали легких, развлекательных произведений! Так, в одном из первых писем к сестре Александра Федоровна приводит примеры книг, которые они читали: «Роман принца Евгения» А. Пулитцера, «Герцогиня д’Ангулем» Нолака, «Наполеон на острове Св. Елены» и т. д. Позже, когда императрица гораздо лучше понимала по-русски, император знакомил ее с произведениями своих любимых авторов. Она неплохо знала классическую русскую литературу. В результате таких домашних чтений сформировались ее представления о русском крестьянстве. Хотя Александра Федоровна и не разделяла философские взгляды Толстого, она приняла его идеализированные представления о крестьянской жизни, не имея возможности судить о ней самостоятельно и не сознавая всю сложность русского характера с его слабостями и недостатками. Недостатки она отчетливо видела в представителях высших классов, с которыми общалась, но ей казалось, что крестьяне другие: простые, невинные, как дети, обладающие детской безыскусностью и искренней верой. Императрица была неисправимой идеалисткой. Хотя она, как наверняка и все правители, испытала много разочарований, по-прежнему верила в то, что по натуре все люди добрые. По ее мнению, будущее России зависело от крестьян – тех классов, которые еще не были отравлены ядом цивилизации.

Она становилась все более православной, со свойственным ей пылом исполняя церковные обряды. В вере ее поощрял император. Он считался официальным главой церкви, его взгляды не были ограниченными, однако по натуре он был глубоко религиозным. Те, кто видел его в храме, могли судить по выражению его глаз, насколько искренней была его вера.

Императрица приехала в Россию с открытой душой, полагая, что должна исполнить свой долг перед страной мужа. Под долгом она прежде всего понимала работу на благо общества. В самом первом письме сестре в январе 1895 года она замечает, что еще не видела ни одной больницы. Она не могла почти ничего сделать в тот год, потому что к осени ждала ребенка и тихо провела весну и лето в маленькой приморской вилле в Петергофе. Ожидание довершало счастье императрицы, и все ее мысли были связаны с будущим ребенком. Материнство было наиболее ярко выраженной чертой ее характера. Она готова была пожертвовать любыми удовольствиями, если они грозили ее здоровью. Будущее событие казалось ей таким священным и чудесным, что она не желала говорить о нем ни с кем, кроме сестер и своей старой подруги Тони Беккер. Осенью императорская чета переехала в отремонтированный Царскосельский дворец, где 15 ноября 1895 года появилась на свет великая княжна Ольга Николаевна. Из Москвы, чтобы побыть с сестрой, приехала великая княгиня Елизавета Федоровна. Вдовствующая императрица также поспешила во дворец к детям, как только услышала, что важное событие вот-вот произойдет. О рождении детей в царской семье объявляли с помощью пушечных залпов в Петропавловской крепости. Жители Санкт-Петербурга считали залпы: 300 означали бы цесаревича, 101 – великую княжну. Казалось, залпы никогда не закончатся. 99… 100… 101. В клубах, полковых столовых и кают-компаниях бурно радовались, но выстрелы прекратились. Значит, родилась «всего лишь» великая княжна!

Для молодых родителей ребенок, мальчик или девочка, одинаково желанен. Гордый отец записал в дневнике, что «малышка весит 10 фунтов; росту в ней 55 сантиметров». «Тебе пишет сияющая от счастья мать, – писала императрица своей сестре, принцессе Виктории Баттенберг, 13 декабря 1895 года. – Можешь себе представить, как мы счастливы теперь, когда у нас есть наше сокровище, о котором нужно заботиться и за которым нужно ухаживать». Императрица кормила малышку сама; официально назначенная кормилица присутствовала на случай неожиданных осложнений. Крещение в Большой (или Екатерининской) церкви стало поистине сказочным событием. Младенца везли в церковь в золотой карете, закутанную в золотую мантию. Старая княгиня Голицына внесла девочку в храм на золоченой подушке. Крестными матерями стали вдовствующая императрица и королева Ольга Греческая; именно императрица Мария Федоровна, которая выглядела удивительно моложаво для бабушки, держала младенца во время церемонии. Великая княжна Ольга в детстве была белокурой и пухленькой; красота проявилась в ней позже, когда она подросла.

Императрица держала колыбель в своем будуаре, как и со всеми последующими детьми; там малышка проводила почти весь день. Английской няне, присланной королевой Викторией, прислуживала русская няня, а заведовала детскими старая Орчи. Нужно сказать, что она часто ссорилась с остальными и доставляла немало огорчений, так как презрительно отмахивалась от предложений неопытной молодой матери. Императрица сама кормила и купала младенца, вязала бесконечные кофточки и носочки и радовалась своему первенцу даже больше, чем большинство молодых матерей. Она посвящала ребенку все свое время. В первый год в России она часто страдала от одиночества, так как император был очень загружен работой.

Императорская семья проводила первый сезон в Санкт-Петербурге. После Рождества, новогоднего и ряда дипломатических приемов начались придворные балы. О роскоши этих балов много пишут, упоминают о чудесной обстановке в Зимнем дворце, о красивой парадной форме военных и нарядных платьях дам. Особая парадная форма имелась у каждого гвардейского полка. Дворцовые слуги носили алые с золотом ливреи, живописные головные уборы с перьями «нарочных» напоминали балетные наряды эпохи «короля-солнце». Налет восточной роскоши придавали слуги-негры в восточных костюмах. Перед выходом их императорских величеств церемониймейстеры стучали жезлами с навершиями из слоновой кости, украшенными золочеными орлами. Бал открывался торжественным полонезом, в котором принимали участие император и императрица, принцы и послы. За исключением этого полонеза, император не танцевал, хотя перед восхождением на престол был хорошим танцором. Императрица принимала участие только в кадрили с партнерами, предписанными правилами этикета. Во время остальных танцев она находилась в центре своего кружка, где ей представляли дебютанток. Императрице не очень нравились такие парадные балы. Девушкой она любила танцевать, но теперь обычные танцы для нее были немыслимы. Если она стеснялась на приемах в Дармштадте, где все присутствующие были ее давними друзьями, то здесь, в непривычной обстановке, в присутствии нескольких сотен незнакомых людей (на большой бал приглашали 2000 человек, на концертные балы – 800) императрица чувствовала себя совершенно потерянной. Она признавалась, что во время танцев ей хотелось провалиться сквозь землю. Французский тут же забывался, и она умолкала, краснела, и было ясно, что ей не по себе. Во время знаменитых ужинов под пальмами, которые следовали за концертными балами, ее соседом по столу на протяжении десяти с лишним лет был дуайен дипломатического корпуса, турецкий посол Хосни-паша. Он был толстым и скучным стариком, которого, как говорили, правительство Османской империи держало на службе, потому что он был старейшиной дипломатического корпуса, дуайеном. Поэтому представитель Турции имел право выступать первым.

В дополнение к представлениям на балах императрица ежедневно принимала большие группы дам. На подобных приемах ей тоже очень мешала застенчивость, а княгиня Голицына не помогала ей так, как могла бы – если бы заранее вкратце рассказывала о посетительницах и советовала, какую лучше выбрать тему для разговора. Княгиня была москвичкой; до своего назначения она очень мало выезжала и почти не знала представительниц молодого поколения. По ее старомодным представлениям, дамы должны были считать за большую честь уже то, что императрица их принимала. А о чем с ними говорить… какое имеет значение? Зачем мучиться подробностями и объяснениями? Поэтому при общении со всеми, кто ее посещал, императрице приходилось ограничиваться общими и уклончивыми фразами, и приемы не позволили ей лучше познакомиться с санкт-петербургским обществом. Если бы она приехала в Россию как цесаревна, жена престолонаследника, какой в течение четырнадцати лет пробыла императрица Мария Федоровна, ей было бы легче. Вдовствующая императрица, с ее опытом светской жизни, общительностью и обаянием, помогла бы молодой невестке познакомиться с высшим обществом естественным образом. Постепенно у нее появился бы собственный круг друзей, которые поддерживали бы ее и потом, когда она станет императрицей. Поскольку же Александра Федоровна сразу, без подготовки, заняла наивысшее положение, которое невольно отделяет монархов от остального мира, ей оказалось труднее найти себе друзей. У нее не было возможности лучше познакомиться с кем бы то ни было на великосветских приемах: при русском императорском дворе, где такую важную роль играли традиции, неофициальные развлечения в узком кругу не были приняты. Общество ее не знало; ее робость сочли надменностью, а сдержанность – гордыней. Кроме того, в годы ее брака в императорской семье не было молодых женщин сходного возраста. Исключение составляла великая княгиня Ксения Александровна, младшая сестра императора. Она с мужем, великим князем Александром Михайловичем, и маленькой дочерью, великой княжной Ириной, впоследствии вышедшей замуж за князя Феликса Юсупова, какое-то время тоже жили в Зимнем дворце. Дети были примерно одного возраста; они вместе играли, а молодые матери часами восхищались младенцами. Великая княгиня Елизавета Федоровна, чья помощь оказалась бы бесценной для младшей сестры, была привязана к Москве, поскольку ее супруг, великий князь Сергей Александрович, был московским генерал-губернатором. В целом представители старшего поколения, дяди и тетки императора, внешне проявляли дружелюбие, но, так как они привыкли к находчивости и такту Марии Федоровны, не пытались помочь молодой императрице, а та, в свою очередь, их стеснялась. Одна из теток императора, великая княгиня Мария Павловна, признанный лидер общественного мнения, по возрасту была гораздо старше Александры Федоровны и обладала совершенно другим характером. Группа молодых кузенов-холостяков наслаждалась жизнью в Санкт-Петербурге и Париже, и они не могли стать связующим звеном между молодой императрицей и местным обществом. Александр III всегда устраивал раз в неделю большой семейный ужин, но при новых правителях такие ужины прекратились. По традиции, родственники должны были просить разрешения, чтобы зайти к императору или императрице; после их, как правило, приглашали к обеду или к чаю, но ответные визиты были нечастыми и неизбежно носили печать некоторой формальности. Александре Федоровне удалось завоевать сердца лишь старших представителей семьи: старого фельдмаршала, великого князя Михаила Николаевича, сына Николая I, и его красавицы невестки, великой княгини Александры Иосифовны. Императрица жаловала их очаровательными знаками внимания, которыми умная молодая женщина может порадовать стариков. С ними она попадала в свою стихию. Она очень подружилась со старой тетушкой, супругой великого князя Константина Николаевича, – настолько, что, хотя та давно удалилась от света, решила посетить коронацию в Москве!

Александра Федоровна продолжала изучать русские благотворительные учреждения; вместе с императором она объехала санкт-петербургские школы и больницы. Официальные визиты ей не нравились, да и более тщательную инспекцию пришлось отложить на потом. Всю весну ее мысли и время были посвящены подготовке к коронации, которая по традиции проходила в Москве в мае 1896 года. Всю зиму мысли молодой императрицы были заняты грядущим событием. Она прониклась той мистической и религиозной значимостью, какую придавали коронации русские. Великий князь Сергей Александрович объяснил ей все подробности сложного церемониала и помог осознать его глубокую религиозную значимость. Сама церемония, общая обстановка в Москве того времени, старинные традиции и обычаи произвели на императрицу неизгладимое впечатление. Она все больше и больше проникалась красотой старинных религиозных обрядов, которые всегда ее привлекали и таким образом косвенно повлияли на ее растущие политические представления.