Читать книгу: «Герой – это диагноз», страница 2

Капитан неодобрительно покачал головой и подошёл к оружейной стойке. В одном ряду стояли автоматы нескольких модификаций, в другом матово поблёскивали синевой бластеры и гауссовки.

– Выберите то, с чем имели раньше дело. К незнакомым маркам не стоит лезть. Заряжать оружие только на стрелковой позиции и только по моей команде. На товарищей не направлять – мне только нескольких трупов здесь не хватает, – ворчливо произнёс капитан.

Темноволосый крепыш взял из пирамиды обычный "Гаузер", состоящий до сих пор на вооружении в армии и флоте и стреляющий реактивными разрывными пулями калибра 8,2 мм.

Капитан взглядом показал на огневой рубеж.

– Мишени пять и двенадцать.

После очереди гулких хлопков немного оглохший парень положил ружьё и встал. Капитан приник к дальномеру.

– Неплохо, – наконец сказал он, но его лицу было видно, что мнение у него абсолютно противоположное. – Следующий.

Второго стрелка постигла та же участь. Николай даже невооружённым глазом видел, что мишени по-прежнему невредимы. Капитан с кислым выражением лица повернулся к оставшимся испытуемым.

– Может быть, вы покажете лучшие результаты, – впрочем, он сказал это без особой надежды на успех.

У Николая мелькнула мысль, что слова длинноволосого "дезертира" запали в душу сотоварищам, ведь ни один из них не смог попасть по мишеням. Это же, как надо постараться, чтобы не поразить цель из "Гаусс-громобоя" с точкой поражения полтора метра в диаметре? Такое ружьё годится даже для охоты на слоновых броненосцев с Корфу. А здесь мишень осталась стоять даже после третьего выстрела. Ясно, парни не хотят попасть в "горячую" раздачу. Соболев не винил их, возможно, он на их месте и сам вёл бы себя подобным образом.

Настала его очередь. Николай с сумрачным видом подошёл к стойке и принялся навешивать на себя бластеры, ружья и автоматы. Под конец, когда он попытался сдвинуть с места громоздкий станковый лучемёт, стоящий в углу помещения, капитан опомнился.

– Эй, ты что делаешь?

Николай, сохраняя предельно-серьёзное выражение лица, ответил:

– Вы же сказали, чтобы мы брали только то оружие, с которым уже обращались ранее. Поэтому я и беру только его.

Капитан с прищуром посмотрел на Николая и совсем уже собрался дать ему резкую отповедь, но не выдержал и рассмеялся. Уж слишком комично смотрелся парень с горой смертоносного оружия на плечах.

– Ладно, давай показывай, на что ты способен.

– Лучемёт вытаскивать или нет? У него батарея практически опорожнена, а запасной не видно…

– Иди уж.

Николай не заставил себя долго упрашивать. Коли представился случай, можно позабавиться на всю катушку. Для начала он расчистил себе место от стреляных гильз и ошмётков пластиковых ящиков – похоже, на полигоне не производили уборку со времён его основания. Методично разложив оружие вокруг себя, Соболев прицелился и сделал выстрел из "Макро-Икс". Коротко сверкнул бластерный луч, и в мишени прямо в центре появилась аккуратная дырка. Николай отложил бластер в сторону, взял в руки "Гаусс-громобой", и следующая мишень превратилась в оплавленные клочки, чадящие на песке полигона. В течение пяти минут Николай перепробовал весь комплект, который он притащил с собой, и осмотрел дело своих рук. Восемнадцать мишеней лежали в руинах, ещё с десяток светились многочисленными дырками.

Капитан удовлетворённо крякнул:

– Воистину неплохо! – на этот раз было видно, что говорит он искренне. – Вот что, ребята, я вас отведу обратно в лагерь. Вас, скорее всего, на Сольтан отправят и там поднатаскают. Возможно, мы с вами ещё встретимся. А с тобой надо поговорить подробнее.

Последние слова капитана относились к Николаю. Товарищи попрощались, кидая на него сочувственные взгляды, а Николай приготовился к "подробному'' разговору.

– Давай знакомиться. Капитан Клин, специальная группа "Вихрь". Если не в курсе, это особое подразделение Легиона. Для кандидатов в наш отряд существует специализированная учебная часть, вот туда тебя и направим. Вообще-то, на помойках, подобным этой "вертушке", хороших бойцов найти трудно, но с тобой мне, вроде бы, повезло. Во всяком случае, первичная подготовка у тебя на должном уровне. Что ещё сказать? Жалование в Легионе, слышал, наверное, неплохое, но три шкуры с тебя будут драть за каждую провинность. И не думай, что это фигуральное выражение. Стопроцентно тебе придётся участвовать в настоящих боях, в которых никто не застрахован ни от ранений, ни от гибели. Короче, платят хорошо, но и риск немал. Если ты решишься, буду рад тебя видеть в наших рядах. Ну, как?

Николай расплылся в улыбке. Попасть к настоящим профессионалам, учиться у них, да чтобы за это ещё и деньги платили? Просто предел мечтаний.

– Конечно, я согласен, – выпалил он и, вспомнив, как нужно обращаться к воинскому начальству, добавил: – Сэр!

– Жди меня около штабной палатки. Вернусь через пару часов – хотя, надеюсь, управлюсь раньше. Я сейчас скопирую твои данные, потом передадим твой приписной кристалл в штаб, и оформление можно будет считать законченным.

Капитан Клин ушёл, а Николай остался ждать его неподалёку от штабной палатки, где постоянно сновали туда-сюда местные и приезжие офицеры, бегали рядовые-порученцы и вообще, жизнь кипела. Прошло уже более двух часов, но Николай упорно оставался на месте, опасаясь, что капитан Клин не сможет найти его.

Судя по всему, после некоторого обучения Николай попадёт в боевую часть, которая не сидит в тылу. А это значит, что и жалование будет неплохим. Это замечательно – как профессиональный наёмник Ник любил, чтобы его труд оплачивался. И, само собой, он сделает всё, чтобы остаться в живых – иначе какой смысл в зарабатывании денег? Мёртвым они не нужны. Если уж он больше семи лет успешно избегал подобной участи, то ещё пять вполне сможет продержаться. А потом, когда он получит деньги, можно будет подумать и об открытии своего дела. Скажем, детективное агентство или…

Увлечённый этими приятными мыслями, Ник не обращал внимания на окружающее, а потому не видел щуплого сержанта, остановившегося неподалёку. Тот, прочитав что-то в наручном коммуникаторе и внимательно поглядев на сидящего в теньке новичка, кивнул сам себе и визгливым тоном крикнул:

– Рекрут, почему не встаёте при приближении старшего по званию?

Николай вернулся в реальность и увидел вояку с огромным количеством нашивок на рукавах и петлицами механика. Его мрачная физиономия не выражала ничего, кроме неудовольствия при виде будущего солдата, не пожелавшего застыть по стойке "смирно".

– Рекрут, слушать мою команду! Равняйсь! Смирно! Руки, руки по швам! Подбородок выше! Какая рота, какой взвод?

– Я ещё не прикомандирован ни к какой роте. Сюда должен прийти капитан и забрать меня с собой. Он приказал ждать его здесь, на этом месте.

– Так, так, – зловеще процедил сквозь дыру в зубах сержант. – Не прикомандирован, значит? Сейчас я тебя прикомандирую в сортир. Ну-ка, шагом марш за мной!

– Но…

– Молчать! – взревел сержант. – Я тебя научу, как соблюдать субординацию! Вперёд!

Николай понял, что если он сейчас не подчинится, то позже ему будет очень тяжело оправдаться перед начальством повыше, ибо голос сержанта против рекрута явно выиграет сражение. Поэтому он пошёл вслед за ним. Они добрались до небольшого здания, и сержант буквально втолкнул Николая в дверной проём.

– Заходи.

Войдя в комнату, сержант вытянулся по струнке перед молоденьким лейтенантом, сидевшим за столом, заваленным бумагами, и доложил:

– Сэр, этот рекрут желает служить в нашей славной части на благо Империи.

Николай ошарашено попытался возразить:

– Извините, но меня уже принял под своё командование капитан.

– Какой капитан? Какая часть? – лейтенант поднял бесцветные глаза на Николая.

– Не знаю, из какой он части, но…

– Документы, – лейтенант постучал согнутым пальцем по крышке стола.

Николай выложил свой инфокристалл.

– Никуда ты не приписан, как я и думал. Значит, отказываешься служить Империи? – спросил лейтенант тихим, невыразительным голосом. – Пытаешься придумать байку, чтобы выгадать время и дезертировать? Не получится. Сержант Егоров, приказываю вам оформить этого рекрута в нашу часть, поставить на довольствие, выдать форму, после чего посадить на гауптвахту на двое суток за неуважение командира. Выполняйте!

Сержант Егоров с сатанинской улыбкой повернулся к Николаю.

– Пойдём, милок. Сейчас всё оформим, а потом уже и на "губу". Да ты не особо расстраивайся – гауптвахта у нас хорошая: сырая и холодная.

Николай поплёлся следом за сержантом, размышляя по пути, куда делось его чудесное настроение.

*****

Николай был поставлен на довольствие в военную часть № 35676, зачислен в роту механиков наземных средств передвижения в полке обеспечения при "вертушке", и посажен под арест. Как сержант и обещал, гауптвахта оказалась сырой и холодной. Поскольку на улице солнце палило немилосердно, в какой-то степени прохлада и сырость были даже приятными. Кроме него в камере оказалось ещё двое солдат. Сидеть было не на чем, потому что после подъёма спальные нары задвигались в стены. Один из собратьев по несчастью угостил Николая сигаретой и принялся расспрашивать о том, как он сюда попал. Соболев пожал плечами и рассказал, как было дело.

– У меня такое впечатление, – завершил он свой рассказ, – что этот сержант Егоров – полная скотина. Чего ему от меня надо было?

– Насчёт скотины ты прав, – хмыкнул собеседник. – Кроме того, у нас некомплект, а Егорову наверняка капнет пара кредитов за привлечение нового солдата. А может, твоя физиономия ему не понравилась.

– Урою, гниду! – вскипел Николай. – Вместе с этим рыбоглазым лейтенантом.

– Не советую. Для тебя Егоров – начальство, пусть и мелкое. А лейтенант Козиц, – тут парень хмыкнул, – как ты выразился, "рыбоглазый", считает всех солдат дармоедами и тунеядцами. Он командиру роты такого про тебя напоёт, что вовек не отмоешься. Запомни: прав тот, у кого больше прав. А у Егорова и Козица прав куда больше, чем у нас с тобой. Так что лучше не спорить вообще ни о чём. Скажи: "будет сделано", а сам можешь не делать ничего. Хочешь добрый и бесплатный совет? Сиди на попе ровно и жди, может, твой капитан тебя найдёт и заберёт. А вообще-то ты с арестом легко отделался. Обычно с нас снимают жалование – это проще и больнее. Служишь, служишь, а в конце месяца получаешь жалкие гроши. Сколько тебе назначили?

– Сказали, что сто пятьдесят кредитов в месяц. И полное обеспечение питанием и обмундированием.

– Ну, разумеется. Форма неплохая, прямо надо сказать, а вот с питанием дело обстоит похуже. Кормят почти дрэком. Да и вообще, обстановка в части нехорошая…

Раздался лязг двери, и внутрь камеры ввалился сержант Егоров. За его спиной стоял начальник караула и конвойные.

– Ха, субчик, думаешь, тебя сюда отдыхать посадили? Или решил, что можешь безнаказанно дерзить сержанту? Ну-ка, выходи.

Николай встал с корточек и вышел из камеры, щурясь на яркий свет коридорных ламп. Позади солдаты сочувственно вздохнули. Дверь с ржавым лязгом захлопнулась.

– Вперёд! – услышал Николай и получил сильный удар по спине прикладом винтовки. Он обернулся, но лишь затем, чтобы получить ещё один в грудь. – Давай, шевелись!

Солдат с явным удовольствием ткнул стволом в рёбра заключённому. Николай мрачно посмотрел на них: два сержанта и двое конвойных. Он мог бы уложить их в течение тридцати секунд, но под трибунал попадать не хотелось. Николай всё ещё надеялся, что капитан Клин всё-таки отыщет его. А если Соболев сейчас устроит мордобой, то Клину вытащить его из дисбата будет невозможно.

В дежурной комнате Егоров, гнусно ухмыляясь, сказал:

– Ну, рядовой Соболев, сейчас мы займёмся твоим воспитанием.

Сразу же после этих слов один из конвойных с хаканьем нанёс удар заключённому по почкам. Николай взбеленился, вырвал винтовку из рук солдата и пнул его в пах. Конвойный согнулся вдвое и затих в углу. Николай, разворачиваясь, ударил прикладом Егорова в лоб. Сержант отлетел к дверям, схватившись за лицо – между ладоней у него сочилась кровь.

Второй караульный даже не думал вступать в драку, а просто спустил предохранитель винтовки и прицелился в Николая. Сержант, начальник караула, тоже держащий заключённого под прицелом, спокойно сказал:

– Аккуратно положи оружие на пол, иначе сейчас станешь трупом. Мы скажем, что ты пытался совершить побег, и получим премии за бдительность. Слышал, что я сказал?

Николай мучительно осознал: так всё и будет. Двоих он вырубить сразу не сможет – кто-нибудь его точно пристрелит. А потом выдадут историю за попытку к бегству с похищением оружия. Соболев нагнулся и положил "Гаузер" на бетонный пол, а затем, избегая удара сапогом, упал и сам. На него градом посыпались пинки. Сначала он уворачивался, но потом получил ботинком по голове, и в глазах заблистали сверхновые. Николай перестал ощущать удары. Два сержанта и караульный ногами и прикладами избивали бесчувственное тело, и только второй солдат всё ещё стонал в углу, свернувшись в клубок и сжимая распухшие гениталии.

*****

Николай пришёл в сознание и невольно застонал – тело ломило, а голова болела так, будто по ней проехался тяжёлый танк. Он попробовал приподняться, но в глазах мельтешили кровавые звёздочки.

– Лежи, тебе ещё рано вставать.

Над ним кто-то склонился. Николай узнал соседей по камере, с которыми он успел коротко познакомиться перед экзекуцией.

– Прилично они тебя отделали. Это ты так подъехал Егорову?

– А что, по нему заметно? – едва шевеля распухшими губами, спросил Николай.

– Не то слово. Его левый глаз полностью заплыл, совсем, как у тебя, и здоровый шишак на лбу.

Николай осторожно потрогал левый глаз и поморщился. После короткой ревизии он обнаружил на себе массу побоев, синяков и ушибов. Переломов вроде бы не было. Умеют, сволочи, бить без тяжких последствий. Он со стоном сел и огляделся.

В коридоре раздался вопль дневального "Смирно"

– О-о, начальство пришло. Готовься к проверке. Постарайся с комендантом вообще не разговаривать – он дурак, каких поискать. Проще отмолчаться… если, конечно, получится.

Николай осмотрел себя: весь в синяках, ещё недавно новенькая форма помята и окровавлена, одним словом, ему только на парад. Дверь открылась, и в камеру вплыл толстенький полковник.

– Встать! Смирно! – раздался голос начальника караула.

Взгляд полковника остановился на Николае.

– Новенький? Красавец, ничего не скажешь. Кто это вас так?

– Я таким родился, сэр, – как Николай ни хотел, чтобы скотине Егорову досталось, но он решил, что лучше сделает это сам, а не посредством начальства.

– Родился, говоришь? Таким ты и умрёшь, если будешь дерзить. Ещё раз спрашиваю: кто тебя избил?

– Я прибыл на "вертушку" в таком виде, сэр.

– И форму тебе такую выдали, да? Странно, впервые вижу, чтобы кровь использовали вместо камуфляжа. Значит, не хочешь говорить? В таком случае, господин рядовой, объявляю вам ещё трое суток карцера от своего имени.

Николай пожал плечами и спросил:

– Мне как, сразу отправляться в карцер или поведут попозже?

– Люблю решительных людей. – Полковник злобно улыбнулся и добавил: – Но не люблю наглых солдат. Сержант Цик, проведите заключённого в карцер и научите его уважению к начальству. Здесь тебе не вообще, понял, солдат?

Николай не понял, что "вообще" и недоумённо посмотрел на коменданта, но тот уже отвернулся и вышел из камеры. Спустя пять минут Николай оказался в комнатушке, размером метр на метр и с малюсеньким окошком где-то высоко вверху, через которое попадало внутрь немного света, но никак не воздуха. Он, понимая, что делать этого не стоит, обернулся к сопроводившему его караульному и сказал:

– Здесь воняет, хуже, чем в свинарнике. Наверное, у вас в постели стоит такой же запах.

Сержант усмехнулся.

– Раз ты такой чистолюбивый, мы проведём санобработку.

Какую обработку приготовил ему сержант, Николай узнал очень скоро. Через несколько минут дверь карцера распахнулась, и под ноги заключённому караульный вылил какую-то жидкость, после чего дверь закрылась. По крошечной камере моментально распространился запах хлорки. Глаза заслезились, во рту начало жечь. Николай понимал, что никто ему не поможет, а потому он, чтобы не доставлять удовольствия своим мучителям криками о помощи, молча опустился на корточки и закрыл глаза.

Сколько он так просидел, неизвестно. Голова кружилась, тошнота подкатывала к горлу липкими волнами. Николай со стоном поднялся, размял затёкшие ноги и попытался открыть глаза. Опухшие веки не поднимались.

"Может, это и к лучшему – смотреть здесь не на что, только глаза окончательно разъест", – подумал Николай.

– Эй, ну как ты? – раздался голос из-за двери.

– Спасибо, неплохо. Во всяком случае, мои раны продезинфицировались. Здесь все микробы подохли. – Николай помолчал и закончил: – Чего и вам желаю.

– Смотри-ка, а он ещё может острить. Значит, не перевоспитался. В таком случае, посиди ещё, подумай, скажем, о смысле жизни.

– Подумай лучше сам об этом, потому что когда я отсюда выйду, у тебя на это не останется времени.

– Ну-ну, – только и сказал голос, и послышались удаляющиеся шаги.

Николай скрипнул зубами от бессильной злости и приготовился ждать. И он ждал, задыхаясь от запаха хлорки, в маленькой провонявшей камере размером метр на метр. Через двое суток камеру очистили от хлорки, а ещё через день его выпустили из карцера ослабленного, голодного, с воспалёнными глазами и слизистой оболочкой рта и обозлённого на всех и вся. У входа в здание комендатуры Николая встретил сержант Егоров.

– Хорошо начинаешь службу, солдат. Хвалю.

– Не понял? – щурясь от яркого света, спросил Соболев.

– Молодец, говорю, что не раскололся перед комендантом. Держи, – сержант протянул ему пачку сигарет.

– А-а, – понимающе хмыкнул Николай. – Сдрейфил тогда?

– Слушай, солдат, не доставай меня! Ты забыл про меня, я забыл, что ты мне прикладом подъехал, на том и остановимся, хорошо?

– А я и не забыл ничего.

С этими словами Николай коротко без размаха ударил Егорова в подбородок. Тот рухнул, как подкошенный. Соболев запоздало оглянулся по сторонам – к его счастью никто его выходки не видел. Он вынул сигарету из пачки и, прикурив, сел рядом с Егоровым, ожидая, когда тот очнётся. Наконец сержант застонал и приподнялся.

– Я тебя за нападение под трибунал отдам, – прохрипел он.

– Только попробуй, и твой пепел на родину отправят в цинковом ящичке.

Егоров злобно посмотрел на Николая, подвигал вправо-влево нижней челюстью, но промолчал.

– Веди меня в роту, да не вздумай фортели выкидывать, иначе…

Николай не договорил, но в его голосе было столько угрозы, что Егоров поневоле ужаснулся. Он молча поднялся, отряхнулся и пошёл в расположение роты механиков. Николай, прихрамывая, зашагал следом.

"Сволочь беззубая, ты ещё горько пожалеешь, что решил зачислить меня в вашу роту".

*****

На следующий день после возвращения Николая с гауптвахты, Егоров натравил на него уроженца Беотии – волосатого и здоровенного Мустафа Назира. Назир подошёл к новичку, смерил его презрительным взглядом с головы до ног и швырнул грязный комбинезон.

– К утру, чтобы чистый был.

Беотиец явно рассчитывал, что Соболев начнёт отнекиваться или расспрашивать, почему он должен чистить чужой комбинезон. Вместо этого Назир без разговоров получил прямой правый в челюсть. Однако свалить громилу с одного удара у Николая не вышло, пришлось добавить. Когда Мустаф упал на пол, плюясь кровью, в казарму ввалился сияющий Егоров, очень похожий на улыбающуюся крысу.

– Что у нас тут за беспорядки? А-а, понятно. Рядовой Соболев, за неуставные взаимоотношения с сослуживцем объявляю вам штраф в размере недельного заработка.

Вот так Николай в первый же день пребывания в казарме лишился недельного заработка. Назир, разумеется, не стал ближайшим другом Соболева и несколько раз пытался подкараулить обидчика в тёмных уголках, чтобы разобраться без свидетелей. Один раз дождался – и остался лежать в том же уголке. Назир больше не рисковал выяснять отношения один на один. После следующей их стычки Николай попал в санчасть с сотрясением мозга – Мустаф и три его дружка ночью напали на него спящего. А когда Николай вышел из санчасти, туда по очереди отправились Назир и его подельники. За что, само собой, Ника снова оштрафовали.

Капитан Клин его так и не нашёл. А может, нашёл, но не смог перевести его в своё секретное подразделение. Или не захотел. Нику это уже было неважно. Его засосала рутина службы в мехроте при "вертушке": очистка закреплённой территории от комков сухой травы и вездесущей пыли, подготовка техники к периодическим смотрам, заключающаяся в отмывании бронированных корпусов и подновлении облупившейся краски, дезинфекция санитарно-гигиенических узлов общего пользования – вот чем каждый день ему приходилось заниматься. Совсем не об этом думал Николай, заключая контракт. Он подсчитал, что за месяц службы не только не получит жалования, но ещё и останется должен. Единственный положительный момент, который Ник видел в происходящем, заключался в том, что цепкие лапы Гильдии, а конкретно – Симерса, до него здесь дотянуться не могли.

Ник ни с кем не сдружился, разве что более-менее общался с Ортоном – тем парнем, с которым познакомился в первый же день на гауптвахте. Но Ортон служил в другой роте, так что поговорить с ним удавалось нечасто. Постепенно от Ника отстали все, кто пытался сломить новичка, прозвав его за глаза бешеным – за то, что он без излишних разговоров кидался в драку и при этом дрался до последнего. Отстали все, кроме Егорова. Как выяснилось, Олег Егоров был ярко-подлой личностью, что постоянно и демонстрировал, подставляя Николая под гнев командира роты механиков. Ник сдерживался, понимая, что ни к чему хорошему выяснение отношений с мелким, но всё-таки начальством, не приведёт. Но чем он насолил беззубому сержанту, Ник никак не понимал. С каждым днём на душе у него становилось всё тоскливее, а интуиция или некое другое чувство, не раз предсказывавшее приближение беды, вопила всё сильнее и сильнее. Николай почти физически ощущал, как на его шее затягивается петля неведомых неприятностей, но источник их определить не мог.

В один непрекрасный день Егоров прошёлся перед строем солдат и, уставившись своими белёсыми глазами на Ника, буркнул:

– Рядовой Соболев, приказываю принести флягу с омывающей жидкостью со склада номер шестнадцать. Вот ключи. Через десять минут я должен видеть вас здесь вместе с флягой. За опоздание – штраф.

Ник безмолвно выматерил сержанта – шестнадцатый склад находился на самом краю территории парка бронемашин, и будь ты хоть трижды чемпионом по бегу, за десять минут туда-обратно не успеешь. Но высказывать вслух своё негодование не стал – это значило просто добавить ещё один штраф за пререкание с начальством. Он молча развернулся и отправился на шестнадцатый склад неторопливым шагом, ибо бежать смысла не было. Полчаса спустя Ник предстал перед сержантом с ярко-оранжевой канистрой в руках. Егоров, щерясь в беззубой ухмылке, радостно объявил, что рядовой Соболев получает штрафной вычет из жалования в размере десяти кредиток за несвоевременное выполнение приказа. После чего забрал у него ключи от склада и небрежно ткнул пальцем в угол.

– Поставь канистру туда – сейчас она не понадобится.

"С-сука, – Ник почувствовал, как от ярости у него покраснело в глазах. – Ну, попадись мне в тёмном уголке, живым не выпущу".

Егоров, явно довольный собой, распределил между солдатами текущие работы и удалился. Николай, кипя от злости, пытался найти успокоение в работе, но рытьё бесполезной ямы никак этому не способствовало. К моменту, когда громкоговоритель на столбе возвестил о начале обеденного перерыва, Ник уже более-менее пришёл в нормальное состояние. Да плевать на эту крысу! Ник и не такое переживал…

Оказалось, рано он успокоился. На сей раз Егоров превзошёл сам себя. Сержант, как выяснилось, удалился не к себе в каптёрку пропустить стаканчик, а наведался на шестнадцатый склад, где обнаружил отсутствие блока управления стрельбой от зенитного комплекса "Хабар". О чём тут же составил рапорт и известил командира роты, добавив, что только что склад посещал рядовой Соболев.

Ничего не понимающий Ник стоял перед ротным, который орал громче бронетрака, а Егоров, стоя в сторонке, периодически давал нелицеприятные характеристики зарвавшемуся и наглому солдату.

– … дебил конкретный! – продолжал орать капитан роты механиков. – Из-за тебя мне снова придётся поить следаков, чтобы глаза закрыли на что не нужно. А кто поляну оплатит, я тебя спрашиваю?!! Ты, что ли? Да ты, Соболев, и так весь в штрафах, как в барышня в кружевах. Какого хрена тебе этот блок понадобился?

Ник молча слушал разоряющегося капитана, в чём-то даже сочувствуя ему. За последнее время в мехроте уже случилось четыре драки с серьёзными последствиями, и сгорел относительно новый трактор, списать который удалось лишь после долгих разбирательств (читай: пьянки) со следователями военной прокуратуры. А теперь ещё и наглая кража, которую приписывают Николаю. Понятно, что ротный, мягко говоря, нервничает – майорских погонов ему после череды неприятностей долго не видать.

– Мне говорили, что один гражданский недавно интересовался блоками управления, – многозначительно скривив тонкие губы, выдал Егоров. – Вроде бы для противометеоритной защиты дома. Думаю, рядовой Соболев потому и украл блок "Хабара"…

Тут у Ника от злости "сорвало башню", и он от души врезал Егорову. Сержант рухнул у стены, а капитан взревел:

– Стоять, рядовой! – и когда Ник, замер, с ненавистью глядя на растирающего кровавые сопли Егорова, ротный закатил ему здоровенную оплеуху. – Эй, дневальный! Ко мне!

Пару минут спустя Ник уже шёл знакомой дорогой к гауптвахте. Начальник караула безразлично скривил губы в ответ на жалобы Егорова и определил нового арестанта в одиночную камеру. В противоположность прошлым "заседаниям", на этот раз караульные отнеслись к пленнику весьма уважительно – все были в курсе причины, по которой Ник в очередной раз загремел на "губу". Похоже, крысоподобный сержант ни у кого приязни не вызывал.

Николай, предоставленный самому себе, занимался самокопанием, пытаясь понять, когда и что он сделал в жизни не так, и почему от него отвернулась удача. Причём, даже не отвернулась, а окончательно покинула. Ещё с тех пор, как он с Антоном отправился на Пигаль, разыскивать чёртову археологическую экспедицию. Потом Симерс, бегство и, наконец, это нелепое обвинение в краже. Наверное, сам же Егоров и продал этот злосчастный блок какому-нибудь перекупщику – недаром же он заикнулся насчёт противометеоритной защиты. Говорят, блок стрельбы от "Хабара" отлично подходит к гражданским противометеоритным комплексам.

Николай мрачно разглядывал шершавые стены гауптвахты, размышляя, как прервать длиннющую чёрную полосу в его жизни. Но за ночь ничего путного придумать так и не успел, а уже утром его отконвоировали в штаб, где рядовой Соболев предстал пред грозные очи полковника-особиста, майора из планетарной артиллерии и капитана внутренних войск – судей выездного трибунала, так некстати приехавшего вдруг на "вертушку". Там же оказался и Егоров, только, разумеется, без конвойных. При виде сержанта в душе Ника заворочалось бешенство. Егоров, уловив ненавидящий взгляд солдата, поспешил переместиться к стене. Ник остался стоять посреди просторного кабинета под пристальными взглядами конвоиров.

Председатель трибунала полковник Салерз открыл файл с делом рядового Соболева, быстро прочитал краткую служебную записку и поднял глаза на стоящего перед ним Николая.

– Рядовой Соболев, вы неоднократно грубо нарушали устав внутренней службы. Последний случай, как я понимаю, переполнил чашу терпения командира роты.

– Но, господин полковник…

– Молчать! – рявкнул майор-артиллерист. – Вам, подсудимый, дадут возможность сказать последнее слово.

Николай умолк, понимая, что оправдаться ему не позволят, да и не поверят, даже если выслушают.

– Сержант Егоров, доложите о происшествии.

Егоров строевым шагом вышел на середину комнаты и вытянулся в струнку:

– Рядовой Соболев – неоднократный нарушитель дисциплины, много раз угрожал мне физической расправой. Он игнорировал все рекомендации по несению службы, грубо нарушая…

– Короче, сержант, – утомлённо сказал полковник Салерз. – У нас ещё три дела.

– Слушаюсь! Конфликт случился, когда третий и четвёртый взводы работали в парке машин. Поскольку офицеры и прапорщики находились на совещании у ротного, старшим над взводами был назначен я. Рядовой Соболев был отправлен мной на склад за канистрой омывающей жидкости. Даже хромоногий смог бы добраться до склада и вернуться обратно за десять минут, но Соболев отсутствовал более получаса. Я тут же заподозрил, что этот солдат, уже много раз нарушавший устав гарнизонной службы, мог совершить что-то противоправное…

– Сержант, – в голосе полковника уже явственно прозвучало недовольство.

– Виноват! – Егоров, вытянувшись в струнку и поедая глазами судей выездного трибунала, закончил: – Я зашёл на склад, обнаружил пропажу ценного армейского имущества и доложил командиру роты. Подробный рапорт к делу прилагается.

– Врёт он всё! – не выдержал Николай. – Ничего я не крал.

– Молчать! – снова заорал майор.

Николай угрюмо замолк и до конца заседания больше рта не раскрывал. Впрочем, фарс, который нельзя было назвать судом, продолжался недолго. Офицеры сделали вид, что внимательно прочли обвинительную документацию, состоящую буквально из пары страничек, после чего устроили короткое совещание.

Ник, глядя на это представление, только демонстративно сплюнул, постаравшись сохранить спокойный вид. А на душе было так гадко, как никогда в жизни. Ладно бы, он в самом деле был виноват. Но пострадать только из-за слов ублюдка с бесцветными глазами и выбитыми передними зубами – это было за гранью. Ник дал себе твёрдое обещание убить мерзавца, как только представится такая возможность. Пусть его расстреляют, но без такой мрази, как Егоров, мир станет чуточку чище. Сержант, видимо, понял, что творится в душе у Соболева, и сдвинулся так, чтобы оставить меж собой и арестантом рослого конвоира.

Наконец судьи трибунала пришли к какому-то общему решению, и председатель, поднявшись, огласил приговор. Николай как в тумане слушал слова обвинительного заключения и еле сдерживался, чтобы окончательно не сорваться.

– …направить на трудовые работы в дисциплинарный батальон с сохранением семидесяти пяти процентов жалования, зафиксированного в первичном контракте о найме…

Николай мрачно смотрел на Егорова, тот, поёживаясь, отступил ещё на несколько шагов в сторону, пока не упёрся спиной в стену.