Читать книгу: «Хроники Януса», страница 31

История Гая Силана

«Это случилось не так давно с молодым ремесленником по имени Гай Силан, – продолжил Лабея. – В тот день он был сильно пьян. Пьян потому, что получил известие о гибели своего отца, центуриона, который погиб на воинской службе. Гай Силан очень любил отца. Погиб его отец, впрочем, не в бою, а после сильной грозы: молния ударила, когда он обходил караулы. Гроза это разразилась ни с того, ни с сего в один из погожих январских дней, что было очень необычно для этого времени года – и вдвойне необычно, что дождя после неё не было. Армейский фламин истолковал это как проявление воли Януса. Ибо это произошло в месяц январь, названный в честь Двуликого, когда циклы времени меняют друг друга. Месяц январь так же считается месяцем проявления скрытого. После сопоставления случившегося с похожими случаями, описанным в Сивиллиных Книгах и знаках на печени ягнёнка, он пришёл к убеждению, что в жизни центуриона присутствовала некая тайна, неведомая остальным людям, но только не Двуликому. Смерть от молнии всегда рассматривалась как проявление воли богов. Говоря о воле бога, такая смерть могла быть истолковано двояко: либо это было или воздаяние за некие плохие дела, неизвестные никому; либо, напротив, знак особого благоволения за добрые, но, опять же, тайные дела. В случае наказания душа после удара молнии уничтожается, уничтожается вся памяти о ней, небесные хранилища памяти рушатся, нити судьбы рвутся – и о ней не остаётся ничего, как будто её вовсе не было; воспоминания близких о такой душе будут самообманом, а молитвы о ней останутся без ответа. В случае же воздаяния такой смертью за добрые дела – душа мертвого не уходит, а получает новое воплощение в жизнь, свободную от невзгод, полную радостей и счастья. Обо всём этом Гай Силан узнал при встрече с Марком Сервилием Гемином, Сакральным Царём, волеизъявителем Двуликого, который принимал людей, чтобы ответить на их вопросы. Разговор с юношей происходил при мне, в дальнем углу храма, где мы сидели на скамьях размышлений. Однако даже достойный Гемин не смог сказать какова посмертная судьба его отца. Это, пояснил он, знает лишь Двуликий. Возможно, его воля была и в том, чтобы сын начал узнавать о тайных делах отца. Это следует проверить. «Как же я могу это проверить? – спросил Гай Силан.» – «Если ответы будут приходить быстро, а трудности в поисках будут преодолеваться словно кто-то помогает тебе – знай, что этого хочет Двуликий».

Мамерк пристально посмотрел на меня. Затем продолжил.

– Спустя несколько дней после того, сюда пришла девушка, которая представилась невестой Гая Силана. Я говорил с ней. Гай Силан поделился с ней их беседой с почтенным Гемином. Она сказала, что поначалу Гай был очень воодушевлён. Но впоследствии, видя горе матери и поддавшись мрачным мыслям, впал в уныние. Он сказал ей, что воля богов глупа и капризна: Двуликий несправедливо лишил жизни его отца прежде времени, хотя более недостойные доживают до глубокой старости не получая воздаяние. И что ему неинтересно знать о тайных делах его отца, хороши они были или плохи, а достойный Гемин солгал ему. Он хочет пойти в храм чтобы, как она сказала, «изобличить ложь». Это известие насторожило меня. Я просил передать, что готов с ним встретиться.

Остиарий вздохнул.

– На следующий день под утро раб, убиравший храм, обнаружил сумку под одной из каменных скамеек. В ней был лишь туго завязанный бычий пузырь наполненный какой-то жидкостью. Слуга немедленно принёс это мне. Осторожно развязав пузырь, я обнаружил там кровь. Вероятно, один из прихожан – мясник или повар – просто забыл её зайдя сюда со скотобойни; и он хватится и быстро придёт, ибо кровь испортится. Но за сумкой никто не пришёл. На следующий день подруга Гая Силана вновь явилась и сообщила, что её жених вот уже второй день как пропал. Два дня назад его видели на скотобойне. Затем его видели в таверне, где он опять много пил. После этого никто его больше не видел. Я, принимая во внимание то, что я уже слышал о нём – резонно предположил, что сумка эта была его, и он собирался придти в храм с недобрым намерением, полагаю, чтобы осквернить кровью статую Двуликого. Я тут же позвал его невесту, чтобы опознать была ли его эта сумка, или нет, но она не смогла: таких сумок в Риме сотни. И всё же чутьё мне подсказывало, что это был именно Силан. Несмотря на то, что он был пьян, он соображал, чтобы сделать то, что он собрался – лучше прийти ближе к ночи, когда храм пустеет, дабы избежать лишних глаз и ушей. В этот же день другой слуга, убиравший храм, заметил перед дверями храма человека, который явно торопился попасть внутрь. Но это был не Силан…

Привратник прервал рассказ и пристально посмотрел на меня, словно изучая по лицу моё отношение к тому, что я только что услышал. История казалось мне запутанной и обрастала ненужными подробностями, а время утекало.

– Не он? Так какое же это имеет отношение к тому, кого я ищу? – спросил я.

– Только то, что его внешность и поведение ничем не отличались от того человека, что ты сейчас ищешь, – ответил он. – Он тоже вошёл в храм. Однако раб не стал обращать на него внимания и не следил за его присутствием, поэтому не знает сколько времени он здесь провёл. Но он не вышел из храма.

– Что-что? – изумился я. – Уж не хочешь ли ты сказать, что он тоже пришёл сюда и исчез?

– Скорее всего.

– Почтенный, – сказал я, теряя терпение, – как человек может войти сюда и исчезнуть, если ты говоришь, что здесь нет тайных ходов?

– Человеку это невозможно. Но почему ты думаешь, что тот, кого ты ищешь… был человеком?

Эта фраза окончательно меня запутала. Он же, видя моё изумление, невозмутимо продолжил:

– Послушай что было дальше. Поиски Гая Силана не увенчались успехом. Его родные стали оплакивать его. И вот, спустя примерно две недели после его исчезновения, в Риме на Авентине был замечен человек на вид лет сорока с небольшим. Он был растерян и, казалось, не понимал что с ним происходит. Затем он прошёл на рынок и сел на ступеньки у портика. Там он так и сидел некоторое время, пока его не заметил некто, кто едва не лишился дара речи, узнав его. Ибо тот, кто его увидел, был его армейский товарищ, который немедленно узнал в нём Квинта Силана, центуриона, которого убило молнией в лагере на границе с Цизальпинской Галлией. Который был похоронен с воинской почестью, сожжён на погребальном костре, а урна с его прахом была передана его семье. Это был несомненно он, и его товарищ был готов поклясться всеми богами, что узнал бы его из тысяч похожих людей. Вскоре и другие засвидетельствовали, что это был он. Когда же наконец очередь дошла до родных, то все они, включая престарелых родителей, жену, брата и сестру признали в нём того самого Квинта Силана. Слух об этом быстро разнёсся по Риму, и это стали считать чудом, ибо никакого другого объяснения этому не было. Сам же он, как я сказал, словно не понимал где он теперь и кто он, ибо память подводила его. Его жена жаловалась, что его супруг холоден с ней, а друзья так же подметили странности в его поведении. Вскоре, однако, постепенно память стала возвращаться к нему. И когда он обрёл способность вспоминать, он заявил, что его зовут не Квинт… а Гай Силан, что ему девятнадцать лет, а та женщина, что называет его супругом – вовсе не жена ему, а его мать, и он сам хорошо помнит, как потерял отца и помнит, некоторое время назад собирался пойти в храм Януса. Но что было потом он уже не помнит…

Привратник кончил говорить.

Я внимательно его слушал. Признаюсь, его рассказ запутал меня ещё больше и, в то же время, эта была самая удивительная история из всех, что я когда-либо слышал.

– И этот, как его, Квинт Силан … ещё жив? – спросил я.

– Жив и здоров. И он считает себя Гаем Силаном.

– Я могу его видеть?

– Конечно. Я могу сказать где он живёт.

Однако ж один этот день был полон загадочных событий, которые я не встречал за всю свою жизнь. Мне ещё предстоит это осмыслить. Но сейчас я был полон желания разрешить задачу с предметом моего поиска и, заодно, прояснить, что имел в виду Лабея, бросив загадочную фразу про того, кто пробрался сюда.

– Так, ты говоришь, раб из храма описал его точно так же, как я? – спросил я.

– Так же.

– Скажи, а что ты имел в виду, говоря что он – не человек?

Будучи ниже меня, он поднял подбородок. Его взгляд показался мне насмешливым.

– Ты уверен, советник, что хочешь услышать, что я тебе скажу? Ты уже не пытаешься найти разумную причину после того, что ты уже услышал?

– Просто ответь на мой вопрос.

– Я отвечу, но мой ответ может показаться тебе ещё более невероятным.

– Говори. Сегодня я уже ничему не удивлюсь.

– … и ты, как я вижу, торопишься…

– Теперь уже нет. Если он вышел через тайный ход, я не найду его. А если всё ещё здесь, то никуда от меня не денется. Говори.

– Это не объяснить в двух словах.

– Я буду слушать столько времени, сколько нужно.

Мамерк Лабея отвернулся от меня и, встав вполоборота, стал молча смотреть на пламя. Его лицо застыло. Глаза не моргали. Казалось, он разговаривал с огнём в чаше. Пламя, доселе горевшее ровно, слегка покачнулось.

Он в тот же миг повернулся ко мне и сказал:

– Я сейчас вернусь.

С этими словами он удалился.

Кодекс Нуминум

Когда он вернулся, я заметил небольшой предмет, который он держал в опущенной левой руке, но не очень хорошо разглядел что это.

Мамерк сказал:

– Пройдём и сядем на скамью.

Как я раньше упомянул, солдаты из ночной стражи зажгли все светильники по периметру храма, поэтому в храме стало достаточно светло.

Мы проследовали вглубь, после чего присели на одну из скамей для размышлений.

– Несколько лет назад я прочёл древний свиток Кодекс Нуминум, – начал он. – Книга была написана на старо-осканском примерно триста лет назад. Там изложены очень интересные вещи: о людях, о богах, о мире видимом, и мире скрытом, и о том почему всё происходит так, как происходит. Я всегда пытался найти этому объяснение. То, что я узнал, заставило меня изменить мои взгляды.

– Ты доверяешь тому, что ты прочёл?

– Да, и прежде всего потому, что я сам думал так же как ты. Я не знаю кто написал эту книгу, но её автор пишет мудрые вещи.

– Ты сказал, что хотел найти объяснение тому, чего ты не понимал. Ты поэтому стал остиарием? – поинтересовался я.

– Да. В юности я преуспевал в точных науках и был прохладен к религии. Я изучал геометрию и физику, и преуспел в них. Но науки имеют дело с видимыми вещами. Но на земле есть немало того, что невидимо присутствует среди нас. Например, время. Время – удивительная вещь. Никто из мудрейших не мог это выразить и определить. Я прочёл массу книг и задавался вопросом откуда оно исходит и куда уходит, но не находил ответа. Есть вещи, которые не показывают себя явно, но открывают себя лишь по признакам. Время – одно из них. Оно проявляет себя через смену дня и ночи, череду лет, через цикл жизни и смерти.

– Цикл смерти? – перебил я. – Я не ослышался? Разве для мёртвых время не останавливается?

– Нет, оно просто течёт иначе.

– Прости, но ты говоришь довольно странные вещи. Я был уверен, что есть жизнь, и есть смерть, и они…

– Смерти нет, советник, – перебил он.

– Как это понимать?

– Есть просто разные виды жизни. Умершие тоже живут, но иной жизнью, которую мы не видим. Они не могут жить в нашем мире, как и мы в их мире. Поэтому для них мы так же «мертвы».

Он снова пристально посмотрел на меня, словно желая узнать по лицу как я воспринял то, что он произнёс. Затем поднял левую руку – и я увидел вещь, что он принёс.

Выставив правую руку ладонью вниз, он поставил это на неё. Тонкая струйка песка начала свой бег.

Мамерк Лабея слегка откинул голову назад и, казалось, любовался глядя на это. Блики огня играли на его лице. Обе половины песочных часов были слабо освещены, однако там, где они соединялись – в этом узком месте стыка двух стеклянных сфер – они мерцали словно яркая звезда. Я видел такие раньше в Риме. Это было редкостью для нас; при этом редкостью достаточно искусно изготовленной и оттого дорогой – выдувка стеклянных пузырей, соединённых тончайшей перемычкой, требовала большого мастерства.

– Их изобрели в Вавилоне, – сказал Мамерк. – Очень простое, но умное устройство. Я принёс их чтобы лучше пояснить мою мысль. Посмотри и представь, что верхняя часть – мир живых, наш мир, а нижняя часть – это мир мёртвых. Песок – это время, которое уходит от живых к мёртвым. И оно уходит через это, – Мамерк тихонько постучал ногтем по стеклянной перемычке, где встречались две сферы. – В этом узком месте существует другой, третий мир. Чтобы времени попасть в мир мёртвых, нужно пройти по этому узкому коридору.

– Разве после смерти человек не напрямую попадает в мир мёртвых? – удивился я.

– Так считается. Но автор этой книги думает иначе.

– А как думаешь ты? – спросил я.

– Я разделяю его мнение, – сказал Мамерк. – Иначе я бы не стал тебе говорить об этом.

– Что за такой третий мир?

– Мир ни мёртвых, ни живых. Маленький мир. Мир, где те, кто попал туда, находятся как бы во сне и видят себя и одновременно и при жизни, и после неё. Этот мир, где время останавливает свой ход. Он относится к владениям Януса.

Мамерк снял часы с ладони поставил их на скамью.

– То есть, в том мире тоже кто-то есть? – спросил я.

– Есть, но их мало. И их участь незавидна.

– Почему?

– Они пребывают посередине. Они знают о себе всё наперёд, ибо они видят себя одновременно в трёх мирах: мире живых, мире мёртвых и междумирье. Если ты что-то знаешь о себе наперёд, всегда есть искушение что-то изменить.

– И что, это правда можно изменить?

– Иначе бы они не появлялись здесь, – сказал Мамерк.

– Так, ты полагаешь, это был он? Я видел одного из них?

– Скорее всего.

– И ты думаешь, что он… он не человек?

– Он не умерший, и не живой, и не призрак. Автор книги сравнил его со стадией жизни мотылька. Гусеница – его прошлое, мотылёк – его будущее. Но есть что посередине – ларва, куколка, когда насекомое уже ни гусеница, но ещё не мотылёк, а нечто, что дремлет в коконе. С одним лишь отличием, что гусеница рано или поздно превратится в бабочку, а те, о ком я сказал, будут спать вечно. Впрочем, кое-кто может проснуться…

– И в храм пришёл как раз тот, проснувшийся?

– Да.

– Он пришёл сюда, чтобы возвратиться в один из миров, не так ли?

Мамерк кивнул.

– Почему он не остался снаружи? Зачем прибежал в храм? – спросил я.

– Он не может находиться долго вне своего мира. Я не знаю почему это так. Вероятно, там имеются какие-то свои законы. В книге сказано, что будучи одновременно в трёх мирах, все они соединены незримой нитью. Если будет разрыв, всё для них непоправимо изменится. Вот почему они спешат назад.

Чем больше он отвечал, тем больше у меня возникало вопросов.

– Почему они там находятся?

Привратник вздохнул.

– Этого не знает никто. Но это знает Двуликий.

– Пусть тебе это не покажется кощунством, – сказал я, стараясь смягчить то, что о чём собирался спросить, – но скажи, почему вот он, Двуликий… – я показал на статую, – так жесток? Почему он держит их в этом узком горлышке между мирами, обрекая смотреть на то, что они уже о себе знают и страдать из-за этого?

– А почему ты знаешь, что они находятся там не по делу? – ответил он вопросом на вопрос и, сделав паузу, прибавил убеждённо: – Янус очень справедливый бог. Он никогда не наказывает без провинности и не вознаграждает без заслуги.

– Ну, хорошо, – сказал я, стараясь приземлить разговор. – Давай вернёмся к тому, почему я здесь. Повторю тебе: я видел как он вбежал в храм. Ответь, куда он делся?

– Исчез.

– Как это «исчез»? Растворился в воздухе? Но ведь ты сам же сказал, что он не призрак.

– Совершенно верно. Но исчез. Его тут нет. И где бы ты его не искал – в Риме или где-то ещё, ты его не найдёшь.

– Он мог исчезнуть только здесь?

– Тебе нужен верный ответ?

– Разумеется.

– Да.

– Это как-то связано с Янусом и с твоим рассказом о времени?

– Ты сам отвечаешь на свой же вопрос.

Я глубоко вздохнул. Мои вопросы к нему закончились и был расколот надвое. Одна моя часть хотела верить рассказу привратника, а другая требовала уйти прямо сейчас чтобы по горячим следам отдать приказ прочесать ближайшие улицы и опрашивать людей о сектанте, которого я ищу.

Хотя я сказал, что больше не хотел его расспрашивать, было, однако, последнее, на что я хотел получить от него ответ.

– Признаюсь, я не слышал ничего подобного и мне ещё предстоит подумать над всем, что ты мне рассказал. Ответь, в той истории о центурионе, кто это был на самом деле: сын постаревший на двадцать лет за одну ночь, либо его отец восстал из мёртвых?

Он оторвал взгляд от песка и посмотрел на меня.

– Как ты сам думаешь?

– Я думаю, это был его сын.

– Ты правильно думаешь, советник.

– Почему это произошло с ним?

Мамерк усмехнулся.

– Я лишь остиарий, а не оракул. Но даже оракул не скажет тебе почему.

– Если раб видел его в тот же день, стало быть… стало быть Гай Силан живёт в этом, как ты говоришь, третьем мире. Он проснулся, чтобы что-то исправить?

Мамерк одобрительно посмотрел на меня.

– Я вижу, ты начал кое-что понимать.

Привратник замолчал и взял песочные часы. Перевернув их, он снова стал смотреть как падает песок.

– Время бежит именно так, сверху вниз. Из мира живых в мир мёртвых, замедляя свой бег здесь, на точке пересечения. Но именно она, эта точка регулирует ход времени.

Он прищурился:

– Я думаю именно потому, что миры расположены так, время вообще существует. Будь не так, а вот так… – и он повернул часы горизонтально; струйка песка мгновенно разорвалась, – …и его бы не было, а миры бы потеряли связь друг с другом. Время зависит от их расположения.

– Позволь, – попросил я.

Он кивнул.

Я взял у него часы.

– А что ты скажешь на это, – произнёс я с усмешкой. И я перевернул их. Струйка песка побежала в обратную сторону. Ход времени возобновился.

– Если песок кончается, нужно просто перевернуть часы – и время возобновится. На сей раз оно потечёт из мира мёртвых в мир живых, верно? Но так ведь не может быть. Это противоречит тому, что ты сказал.

– Ты хорошо это подметил, – ответил Мамерк. – Да, этот мир не вечен. В книге сказано, что когда время полностью уйдет из мира живых в мир мёртвых, оно потечёт вспять. Я хотел тебе об этом сказать, но ты упредил мой ответ.

– Вспять? – удивился я. – Как это понимать? То есть, мёртвые обратятся в живых, а старики помолодеют?

– На старо-осканском rorsа означает «вспять, в обратную сторону» и соответствует нашему rursus. Если там написано, что время потечёт вспять, значит так оно и будет. Я в это верю.

Я усмехнулся.

– Гм, ты счастливый человек, Мамерк Лабея. Я бы никогда не смог вот так безоговорочно верить разным книгам. Сомневаюсь, что когда-нибудь стану набожным.

– Кто знает, кто знает.

Мамерк Лабея лукаво улыбнулся и медленно перевёл взор на статую Двуликого.

– Но есть тот, кто знает.

Мне показалось, что он что-то недоговаривает.

– Как это будет, когда время потечёт вспять? – решил уточнить я.

– Я же сказал тебе: я не оракул.

– Но ведь ты задумывался на этим, разве нет?

Остиарий пригладил бороду.

– Только что ты сказал, что не станешь набожным и не можешь верить книгам, но задаёшь вопрос про то, во что ты не можешь верить. Значит что-то не даёт тебе покоя – то, что ты услышал и увидел сегодня… можешь не говорить мне что, но я вижу по тебе, что ты сегодня видел здесь что-то необъяснимое … Ты прав, советник, я действительно думал над тем как всё закончится… то есть, начнётся вновь. Я не могу описать как это будет. Но я не думаю, что, если будет так как сказано в книге, это будет хуже чем теперь. Я не знаю как и когда это произойдет: это может быть завтра, но может быть и через тысячи лет. Но если это случится завтра, это будет очень хорошо для такого немолодого человека, как я. – Мамерк улыбнулся.

– О, я это понимаю, – сказал я.

Всё это время я держал песочные часы в ладони. Но когда я протянул их ему назад, он покачал головой:

– Это мой подарок. Оставь их себе.

Я был удивлён столь щедрому подарку.

– Я не чту богов так же, как ты. Я потревожил тебя. Я напал на тебя, а ты делаешь мне подарки…

– Это не совсем подарок, это напоминание, – сказал Лабея. – Мне их дал прежний привратник, когда я был таким же как ты. Отдавая тебе их, я хочу чтобы ты вспомнил то, что услышал сегодня. Потому что ты неслучайно пришёл сюда.

– Нет, я пришёл сюда лишь потому, что искал того, о ком я тебе рассказал…

– Ты искал одно, а нашёл другое? – сказал Мамерк и усмехнулся. – Ведь то, что ты узнал теперь не оставит твой ум, не так ли? Запомни, никто не приходит сюда случайно.

Я промолчал на это.

– Смотри на них, смотри как падает песок, – добавил он, кивая на часы, – и вспоминай о том, что ты слышал. И как знать, может быть ты задумаешься о своей жизни и тогда получишь ответы на свои вопросы. Рассматривай это как мой задаток за своё обращение.

– Благодарю тебя. Буду откровенен: я знавал жрецов, требующих задаток с тебя, но никогда не дающих что-либо тебе. Ты – не один из них.

– Я не жрец, а привратник.

– Ты достойный привратник.

На этом моё расследование – как теперь я это назову – подошло к концу. Он ответил на мои вопросы так, как мог. А тот, кого я искал, очевидно сбежал через тайный ход, либо, как он сказал, исчез прямо здесь.

Мне нужно было немного выспаться и восстановить силы.

– Ещё раз благодарю тебя, – сказал я. – Я подумаю над твоими словами.

– Да хранит тебя Двуликий».