Феноменология психических репрезентаций

Ж. Пиаже (Piaget, 1954; Piaget & Inhelder, 1969) показал, что дети, находящиеся на дооперациональной стадии развития, не осознают других точек зрения, помимо своей собственной. Они полагают, что все остальные воспринимают окружающий мир так же, как они, то есть у них нет соответствующей сложной модели-репрезентации иной возможной точки зрения на то же самое событие или явление, которая может отражать иное мнение. С целью демонстрации данного факта Ж. Пиаже придумал «задачу трех горок». Ребенка водят вокруг стола, на котором сооружены три горки различной высоты, чтобы он увидел, как они выглядят с разных сторон. Затем его усаживают с одной стороны макета лицом к кукле, сидящей напротив, и просят выбрать фотографии, соответствующие тому, что видит он сам и что видит кукла. Все дети легко выбирают фотографии, соответствующие тому, что видят сами, но в возрасте до 6–7 лет, чтобы показать то, что видит кукла, выбирают фотографию, которая соответствует их собственному видению.

Р. Л. Аткинсон, Р. С. Аткинсон, Э. Е. Смит и др. [2007, с. 114–115], ссылаясь на Gelman & Gallistel, сообщают, что новые и изощренные методы тестирования умственной деятельности показывают, что ребенок на самом деле обладает требуемой от него способностью, но не может решить задачу, так как не имеет других необходимых навыков. Даже у 3–4-летних детей обнаруживается знание о сохранении числа. О том же пишет Б. М. Величковский (2006а):

…у теории Пиаже возникают проблемы с экспериментальными данными. Исследования восприятия в первые недели и месяцы жизни не подтверждают тезис о раннем солипсизме^[53] (ссылка моя. – Авт.) младенца по принципу «out of sight out of mind». Представление о постоянстве существования предмета вместо того, чтобы постепенно формироваться в результате сенсомоторного взаимодействия с окружением, скорее, предшествует такому взаимодействию, то есть оказывается чем-то вроде кантианской априорной категории [с. 186].

Я думаю, что представление о постоянстве существования предмета, конечно, не врожденное и формируется у ребенка. Хотя, возможно, формируется достаточно рано и быстро. Гораздо раньше и быстрее, чем полагал Ж. Пиаже. Однако для нас в данном случае неважно, как формируется модель-репрезентация предмета – после первого же его предъявления или после двадцать первого – и в каком именно возрасте. Вероятно, элементы модели-репрезентации предмета в качестве его образов воспоминания появляются у новорожденного уже вслед за первым визуальным перцептивным образом предмета, выделенным младенцем среди прочих психических феноменов.

В любом случае для того, чтобы появились модели-репрезентации предметов, должны уже существовать образы восприятия, воспоминания и представления. Для того же, чтобы сформировать полноценную модель-репрезентацию, они должны трансформироваться в устойчивую совокупность образов воспоминания и представления конкретного предмета, способную удерживаться в сознании и после исчезновения предмета из поля восприятия.

Дж. Брунер (1981) приводит интересные экспериментальные данные, полученные Муни. В опытах Муни детям 7–13 лет и взрослым показывали незаконченные черно-белые рисунки головы и лица. Испытуемые должны были отсортировать рисунки по категориям – «мальчик», «старуха» и т. д. С возрастом отмечалось явное нарастание способности опознавать незаконченные рисунки. Дж. Брунер пишет, что по мере того, как мы становимся старше, нам требуется все меньшая избыточность данных. По моему мнению, эксперименты Муни свидетельствуют о том, что на протяжении периода взросления ребенка формирующиеся в его сознании сенсорные модели-репрезентации самых разных объектов включают в себя все больше элементов и усложняются, что и позволяет ребенку все более легко распознавать в процессе восприятия знакомые объекты даже на основе отрывочных и неполных сенсорных впечатлений.

1.7.5. Подразумевание объекта (А. Райнах)

А. Райнах (2006а) тоже рассматривает то, что я обозначаю понятием модель-репрезентация предмета. Он пишет:

…представление есть акт особого рода, простое рецептивное «обладание» предметом, который может иметь большую или меньшую длительность (под представлением А. Райнах в ряде случаев понимает и образы восприятия. – Авт.). Когда к этому присоединяется еще и произнесение имени, то если это имя произносится с пониманием – с ним сплетается один из тех своеобразных актов, который мы назвали подразумеванием, или нацеленностью-на. Таким образом, наряду с представлением выступает подразумевание, которое отличается от представления уже в силу того, что оно всегда облачено в языковое одеяние (кстати, это совершенно не обязательно. – Авт.)… Представление и подразумевание в нашем случае, конечно, не изолированы друг от друга. Тот же самый предмет, который представляется, одновременно подразумевается. Эта тождественность пункта отношения обоих актов не должна, конечно, подталкивать нас к тому, чтобы отождествить эти акты, позволяя незаметному точечному акту подразумевания раствориться в длящемся акте представления. Они существуют, скорее, друг подле друга, и в зависимости от обстоятельств вся совокупная ситуация выражается ими так, что поначалу только представленный предмет затем еще и схватывается в акте подразумевания, или так, что поначалу только подразумеваемый предмет затем еще и обретет данность в акте представления [с. 491].

То, что «подразумевается» нами при произнесении названия предмета, и есть модель-репрезентация предмета. Впрочем, совершенно не обязательно, чтобы предмет был обозначен словом для того, чтобы в сознании появилась его модель-репрезентация. Более того, она появляется еще до усвоения языка, о чем свидетельствуют, например, наблюдения Ж. Пиаже.

А. Райнах (2006а) приводит поясняющий пример:

Передо мной лежит книга; в таком случае мне представлена вся книга, и в то же время лишь часть наглядно репрезентирована в созерцании (под «репрезентацией в созерцании» А. Райнах имеет здесь в виду образ восприятия. – Авт.). Обратная сторона книги, например, никоим образом не дана мне наглядно в созерцании, я ее не воспринимаю и обычно не создаю ее наглядную репрезентацию посредством воспоминания или воображения. Возможно, в первый момент при взгляде на эту ситуацию здесь возникает искушение назвать представленным лишь наглядно репрезентированные в созерцании части книги. Однако то, что находится передо мной, есть все же книга – целый предмет, а не фрагмент этого предмета. Если окажется, что обратная сторона представленной вещи, например какого-нибудь сосуда, отсутствует, то мы переживем разочарование [с. 494].

Здесь демонстрируется, как модель-репрезентация достраивает актуальное восприятие, создавая оборотную сторону книги или сосуда, недоступную непосредственному восприятию. Автор продолжает:

В пределах любого восприятия вещи мы находим, таким образом, компоненты представления, лишенные наглядности [с. 494].

По-видимому, достаточно сложно говорить о том, что они лишены наглядности; скорее, они лишены объективности и реальности, присущих образам восприятия, но они имеют наглядность образов представления. А. Райнах (2006а) говорит далее:

В соответствии с упомянутым нами выше словоупотреблением можно назвать соответствующую часть предмета со-«подразумеваемой» частью, которая не дана наглядно. Между тем едва ли нужно еще подчеркивать, что речь здесь идет не о подразумевании в том смысле, в котором мы предпочитаем о нем говорить. Для последнего существенным является именно то, что подразумеваемый предмет не представлен. …Мы рассматриваем вещь, обратная сторона которой со-«подразумевается» в ненаглядном представлении, и о, дновременно мы с пониманием высказываем предложение: «Обратная сторона этой вещи является такой-то и такой-то». …Со всей отчетливостью мы видим здесь, что представление, лишенное наглядного созерцания, никоим образом не тождественно нашему подразумеванию, облаченному в языковую оболочку.

Наши анализы обнаружили абсолютное различие между представлением и подразумеванием (моделью-репрезентацией. – Авт.). В частности, они отчетливо показали, что лишенное наглядности представление – это никоим образом не подразумевание, а сопровождаемое наглядными образами подразумевание – это никоим образом не представление [с. 496].

Итак, «интенциональный объект» Ж.-П. Сартра, «сохранение объекта» Ж. Пиаже и «подразумевание объекта» А. Райнаха можно рассматривать как первые указания на существование той сущности, которую я называю моделью-репрезентацией объекта.

1.7.6. Полимодальный «образ» – собирательная полимодальная модель-репрезентация объекта

В литературе широко пользуются понятием полимодальный образ, которое нельзя считать правильным и адекватным. А. Н. Гусев (2007) определяет полимодальность образа как:

…слияние в перцептивном образе всех чувственных впечатлений [с. 28].

А. Д. Логвиненко (1987) же, например, рассматривает полимодальность как:

…органическое единство данных, получаемых от органов чувств различной модальности (зрения, слуха, осязания, вкуса, обоняния и т. п.) [с. 3].

Таким образом, полимодальность не может быть характеристикой образа, так как образ всегда мономодален. Полимодальность же подразумевает наличие уже многих образов, «получаемых от органов чувств различной модальности». Следовательно, полимодальность присуща чему-то большему, чем образ. Чему?

Очевидно, что о полимодальности имеет смысл говорить лишь применительно к сенсорной модели объекта в целом, но не по отношению к его отдельным образам. Соответственно, и обсуждать следует не образ, а новую психическую сущность – полимодальную чувственную модель объекта в целом. Она может быть воспринимаемой (перцептивная полимодальная модель) или представляемой, вспоминаемой. Сейчас нас больше интересует вторая, которую я называю сенсорной полимодальной моделью-репрезентацией объекта. Это ассоциированное и устойчивое множество образов воспоминания и представления определенного объекта, а также воспоминаний и представлений вызванных им в прошлом ощущений разной модальности. Конструкции такого рода формируются потому, что каждый элемент окружающей реальности репрезентируется в сознании наблюдателя одновременно образами восприятия и ощущениями разной модальности, которые ассоциируются между собой, образуя целостную модель-репрезентацию объекта.

Модель-репрезентация объекта – это не некое психическое явление, существующее в момент наблюдения как мгновенный зрительный образ, например, а множество связанных между собой психических явлений, разворачивающихся в сознании во времени. В каждый данный момент она существует в сознании не целиком, а лишь какой-то своей частью. Тем не менее она представляет собой не просто последовательность психических явлений, а единое и устойчивое сложное психическое образование, состоящее из более простых психических явлений. В сознании при каждом ее появлении возникает лишь малая и каждый раз иная часть множества составляющих ее образов и ощущений.

Актуализируется в сознании полимодальная модель-репрезентация объекта обычно образом восприятия или воспоминания данного объекта. Исходное присутствие в сознании модели-репрезентации определенного объекта может облегчить и ускорить восприятие соответствующего объекта или, наоборот, привести к ошибочному восприятию чего-то в качестве этого объекта при его реальном отсутствии вовне. Именно наличие модели-репрезентации конкретного объекта в сознании в момент восприятия лежит в основе перцептивной установки.

Появление новых образов восприятия известного человеку объекта и ощущений, вызываемых им, каждый раз вновь немедленно актуализирует в сознании его модель-репрезентацию. Так, зрительный образ восприятия лимона часто сопровождается воспоминаниями и представлением ощущений его специфического вкуса и запаха и наоборот. Именно благодаря наличию в нашей памяти полимодальных моделей-репрезентаций множества объектов мы можем, взяв с закрытыми глазами в руку предмет и надкусив его или понюхав, понять, что взяли грушу или кусок хлеба, а ощупав с закрытыми глазами другой знакомый предмет, зрительно его себе представить. Благодаря им мы, восприняв лишь один элемент знакомого предмета, немедленно вспоминаем, что свистящий чайник – горячий на ощупь, а одинаковые по размеру бруски из дерева и металла имеют разный вес.

Скептик может сказать, что нет никаких моделей-репрезентаций, а есть лишь привычные образы объектов, которые и являются их репрезентациями. «Не надо изобретать лишние сущности», как учил У. Оккам. Но пусть скептик все же ответит: как разные образы восприятия одного и того же объекта всякий раз актуализируют в его сознании именно этот объект и что обеспечивает ему понимание тождества этого объекта?

Г. Глейтман, А. Фридлунд и Д. Райсберг (2001) задают сходный вопрос:

Каким образом мы распознаем мириады форм и ситуаций, повсюду окружающих нас: треугольники и эллипсы, небоскребы и автомобили, слоны и жирафы? Одна простая гипотеза (выдвинутая ранними эмпириками) звучит так: в нашей памяти находятся некие списки признаков для каждого из объектов, которые мы можем распознать.

…Но, чуточку поразмышляв, мы увидим, что все не так просто. Одна из проблем – это вариативность большинства стимулов: мы распознаем жирафов сбоку или в анфас, издалека или находясь поблизости, вне зависимости от того, лежат они или стоят.

…Обладаем ли мы списком признаков для каждого объекта? К тому же очень часто мы видим лишь неполные изображения объектов и тем не менее узнаем их. Мы воспринимаем телевизионных комментаторов как полноценных и здоровых людей, хотя никогда не видели их ног; мы идентифицируем геометрическую фигуру как квадрат, хотя один из его углов закрыт от наших глаз… [с. 265].

Совершенно верно. Мы воспринимаем капот, торчащий из-за угла дома, как машину, а человека, стоящего за забором, над которым видна лишь его голова, воспринимаем в целом, а не как отдельно висящую над забором голову, потому что наши модели-репрезентации предъявляют в сознании объект в целом даже на основании восприятия лишь одной его детали. Скептики скажут нам: «А мы знаем, что голова не может “висеть” над забором без тела». Совершенно верно. Однако знание может существовать лишь в двух феноменологических формах. Либо как конструкция из понятий (вербальных образов), либо как конструкция из невербальных образов.

Модель-репрезентация того, что представляет собой человек, в соответствии с которой его голова не может «висеть» самостоятельно над забором, и есть вариант невербального знания. И как часть знания о мире модель-репрезентация человека входит в глобальную модель-репрезентацию окружающего мира, являясь знанием о нем. В результате мы «видим» не голову, что должно было бы соответствовать «объективно» воспринимаемой реальности, а человека с головой, торчащей из-за забора.

Существует бесконечное разнообразие сенсорных моделей одного и того же объекта, которые, несмотря на свои различия, репрезентируют именно этот объект. Такая бесконечность и неповторимость сенсорных моделей совершенно естественно и необходимо требует формирования единой совокупной модели-репрезентации предмета, так как без нее мы были бы не в состоянии идентифицировать объекты и постигать окружающий нас мир. Именно модель-репрезентация знакомого предмета, существующая в нашем сознании, когда мы думаем об этом предмете, обеспечивает нам знание о его тождестве. Она не зависит от того, воспринимаем мы предмет в данный момент или нет, от положения предмета в пространстве и даже от изменения предмета. Модель-репрезентация предмета обеспечивает его тождество до тех пор, пока он не начал изменяться сущностно (а не перцептивно) вследствие неких внешних или внутренних причин, до тех пор, пока трансформации образов актуального восприятия предмета адекватны существующей у нас его модели-репрезентации, то есть возможны и привычны, а потому предсказуемы нами.

Другими словами, визуальный образ восприятия собаки, например, может увеличиваться, уменьшаться, менять свою форму и положение среди других предметов, заслонять их или заслоняться ими, но не может, например, раствориться в воздухе или взлететь. Если он растворяется или взлетает, то происходит сущностное изменение объекта с утратой его тождества, так как существующая в нашем сознании модель-репрезентация собаки включает в себя знание об особенностях данного объекта и пределах его возможных и допустимых изменений. Вывод о том, что предмет изменился, но это есть тот же самый предмет, который мы только что воспринимали, мы можем сделать именно благодаря наличию модели-репрезентации предмета. Без нее наше сознание непрерывно имело бы дело с калейдоскопом постоянно изменяющихся чувственных образов, которые невозможно было бы собрать воедино.

Итак, тождественность предмета целиком и полностью обусловлена фактом наличия в сознании наблюдателя целостной модели-репрезентации данного предмета, но не свойствами предмета, которые сами – лишь элементы этой модели-репрезентации, и не его перцептивными образами, каждый из которых отличается от всех прочих. Само понятие тождественность предмета – очевидная абстракция не только потому, что предмет непрерывно изменяется на микро-, а часто и на макроуровне, но и потому, что он воспринимается изменяющимся человеческим сознанием в непрерывно текущем времени и репрезентируется разными перцептивными образами.

Кроме не вполне адекватного понятия полимодальный образ объекта, в литературе существует понятие собирательный образ объекта. Можно выделить также собирательный образ воспоминания-представления одного конкретного объекта и собирательный образ воспоминания-представления множества сходных объектов.

Б. Рассел (2007) пишет:

Мысля собаку вообще, мы можем использовать смутный образ собаки, который подразумевает вид, а не какого-то представителя вида. Аналогично, вызывая в памяти лицо друга, мы обычно вызываем не какой-то один специальный случай, когда мы его видели, но компромиссный образ многих случаев. …Если я вызываю образ собаки с точки зрения на общее высказывание о собаках, я использую только те характеристики своего образа, которые он разделяет со всеми образами собак. Мы можем до некоторой степени использовать или игнорировать отдельные черты образа по нашему выбору [с. 241].

«Собирательный образ» всегда мономодален, так как образ, как я уже говорил, не может быть полимодальным, или это уже не образ. То, что в литературе по психологии называют «собирательным», например визуальным, «образом» конкретного объекта – не что иное, как мономодальная модель-репрезентация этого объекта. Она представляет собой бесчисленное множество образов воспоминания и представления определенного объекта, воспринятого нами ранее с разных расстояний, в разных проекциях, при разном освещении, в движении и покое, в разном нашем физическом и психическом состоянии, при разных показателях температуры, влажности и других параметров окружающей физической реальности. Кстати, мономодальной модели-репрезентации вполне достаточно для формирования, например, у ребенка понимания постоянства конкретного объекта. Следовательно, даже мономодальных, например зрительных моделей-репрезентаций объектов, вполне достаточно для полноценного представительства объектов в сознании.

Собирательный визуальный «образ» можно назвать эффективной или достаточной для мысленного оперирования объектом, частью его сенсорной модели-репрезентации. Причем для формирования такой «минимально достаточной» мономодальной модели-репрезентации сознанию «хватает» воспоминаний о единичном и непродолжительном взаимодействии в прошлом с данным объектом.

1.7.7. Модель-репрезентация как единство апперцепции

Модель-репрезентация – типичная психическая конструкция. Понятие психическая конструкция я использовал ранее (С. Э. Поляков, 2004) для обозначения сложных психических образований, представляющих собой особую форму психических явлений. Они возникают в результате естественного развития относительно «простых»^[54] психических феноменов. Психическая конструкция есть иной и более сложный по сравнению с ощущением и образом психический феномен, представляющий собой психическое образование, состоящее из ассоциированных между собой образов и ощущений. Она является самостоятельным психическим явлением, репрезентирующим в сознании самые разные физические и психические сущности.

В отличие от ощущения и мгновенного образа психическая конструкция не существует в каждый конкретный момент времени в сознании целиком, а проявляется в нем лишь теми или иными своими элементами, которые метафорически можно сравнить с выступающими над водой частями вращающегося айсберга. Психическая конструкция обычно разворачивается в сознании во времени. В каждый следующий момент «над водой появляется новая грань айсберга». Каждая психическая конструкция уникальна, самостоятельна и независима от других психических конструкций, хотя и связана с ними. Психические конструкции – не просто ассоциации образов и ощущений, это новые феноменологически по сравнению с образами, ощущениями и понятиями психические явления, обладающие особыми свойствами. В этой связи интересна мысль Э. Кассирера (2006), который, ссылаясь на Штумпфа и Джеймса, пишет:

…простая «ассоциация» как таковая не может создать никакого нового психического содержания [с. 392].

 

Если мы соединим совокупность определенных свойств в целое одной устойчивой вещи с многообразно меняющимися особенностями, то это соединение будет предполагать связи по рядоположенности и последовательности, однако не будет к ним сводиться [Э. Кассирер, 1995а, с. 195].

В случае психической конструкции мы как раз и имеем дело не просто с ассоциацией – набором связанных между собой «простых» психических явлений, который обладает лишь суммой свойств этих явлений, а с новым психическим феноменом, приобретшим новые свойства. Это новое, более сложное целостное психическое явление не сводится уже к сумме свойств составляющих его частей. В основе образования этих новых сложных феноменов лежит открытое И. Кантом «единство апперцепции», или «единство сознания».

Модель-репрезентация объекта возникает в сознании как удивительный синтез разномодальных и уже поэтому радикально различающихся между собой и принципиально, казалось бы, несопоставимых друг с другом психических явлений – сенсорных моделей одного и того же аспекта «реальности в себе», например объекта. Можно привести в связи с этим высказывание Д. Беркли (2000):

Воспринимаемые зрением движение, форма и протяжение отличны от идей того же названия, воспринимаемых осязанием [с. 7].

…имеется столько же оснований доказывать, будто видимые и осязаемые квадраты принадлежат к одному и тому же роду, исходя из того, что они называются одним и тем же именем, сколько доказывать, что осязаемый квадрат и односложное слово, состоящее из 7 букв, которым он обозначается, принадлежат к одному и тому же роду, потому что оба они называются одним и тем же именем [с. 82].

Считают величайшим абсурдом воображать, чтобы одна и та же вещь могла иметь более чем одно протяжение и одну форму. Но так как протяжение и форма тела входят в дух двумя разными путями – как через зрение, так и через осязание, то думают… что мы видим то же самое протяжение и ту же самую форму, которые мы осязаем. То, что видится, есть одна вещь, а то, что осязается, совершенно другая вещь. Но если видимая форма и видимое протяжение не тождественны с осязаемой формой и осязаемым протяжением, то отсюда еще не должно заключать, что одна и та же вещь имеет различные протяжения. Истинным следствием будет только то, что объекты зрения и осязания суть две отдельные вещи. Может быть, нужно некоторое усилие мысли, чтобы правильно понять это различие их. И, кажется, увеличению трудности немало содействовало то, что комбинация идей зрения имеет всегда то же самое название, что и связанная с ней комбинация идей осязания… [с. 39–40].

Здесь Д. Беркли четко демонстрирует, что наши органы восприятия создают разные (по модальности и по своей сути) психические модели того, что потом объединяется сознанием в единую модель-репрезентацию, в объект. И несмотря на то что исходно разномодальные сенсорные модели представляют сознанию разные сущности, сознание объединяет их все в одну. Почему и как все же происходит объединение этих несопоставимых психических сущностей в новую целостность?

Очевидно, что здесь имеет место механизм ассоциации, но ассоциации не совсем обычной. Б. Рассел [2001а, с. 896] сообщает, что принцип ассоциации идей рассматривал еще Дж. Локк, но в основном им занимался Хартли (1749), затем Бентам и его последователи. В. Виндельбанд (2007) пишет:

Юм полагает, что открыл четыре основных закона, к которым возможно свести все ассоциативные процессы: закон сходства, контраста, пространственного и временного «соприкасания», или «смежности», и закон причины и связи. …Установление этих законов ассоциаций, которые отчасти наблюдались уже в античной философии, имело большое значение для дальнейшего преуспевания эмпирической психологии [с. 347].

Э. Кассирер (1995а) рассматривает понятие ассоциация уже не как простое образование связи между двумя психическими явлениями, а совершенно по-новому:

«Ассоциацией» называется соединение элементов в единство «времени» и «пространства», в единство «Я» или «предмета», в целостность «вещи» или в последовательность «событий», в ряды, члены которых связаны между собой как с точки зрения «причины» и «следствия», так и с точки зрения «средства» и «цели». «Ассоциация» считается, далее, подходящим выражением как для логического закона связи частного в понятийное единство познания, так и для форм конструирования, действующих в построении эстетического сознания. Но тут-то и выясняется, что это понятие обозначает лишь голый факт связи вообще, ничего не сообщая об ее специфическом виде и правиле [с. 197].

Особую форму ассоциации психических явлений, приводящую к возникновению «единства Я» или предмета, открыл еще И. Кант, который назвал ее «единством апперцепции», или «единством сознания». Именно она обеспечивает объединение множества чувственных образов в единую сенсорную модель-репрезентацию объекта, в новую сложную целостность. Без этого свойства сознания у нас не возникало бы единой модели-репрезентации объекта. И. Кант (1994) пишет о том, что все многообразные представления созерцания подчинены условиям первоначально-синтетического единства апперцепции:

…поскольку они должны иметь возможность быть связанными в одном сознании, так как без этой связи через них ничто нельзя мыслить или познать, потому что в таком случае данные представления не имели бы общего акта апперцепции я мыслю и в силу этого не связывались бы в одном самосознании. …Объект есть то, в понятии чего объединено многообразное, охватываемое данным созерцанием. Но всякое объединение представлений требует единства сознания в синтезе их. …Синтетическое единство сознания есть, следовательно, объективное условие всякого познания… всякое созерцание, для того чтобы стать для меня объектом, должно подчиняться этому условию, так как иным путем и без этого синтеза многообразное не объединилось бы в одном сознании [с. 102–103].

Словами В. Виндельбанда (2007) можно уточнить и добавить:

…из соединения двух представлений в сознании возникает третье, которое сохраняет в отдельности содержания обоих первых; в этом случае объединение элементов состоит не в том, что они в новом содержании сливаются в неразличимое единство, а, наоборот, в том, что они соединяются в одно целое посредством установленной между ними связи. Это синтетическое единство настолько существенно для сознания, что последнее может быть прямо определено как связующая функция. Всякое фактическое, известное нам из опыта сознание представляет такое единство множественного [с. 353–354].

…связи элементов суть формы «трансцендентальной апперцепции» (Канта. – Авт.), и учение, что все решительно предметы порождены этим общезначимым синтезом и что кроме них ничего другого не существует, и есть трансцендентальный идеализм [В. Виндельбанд,1995а, с. 10].

Именно «синтетическое единство сознания», или «трансцендентальная апперцепция» по Канту, ответственна за то, что содержание психических конструкций вообще и моделей-репрезентаций в частности объединяется, превращая их в целостные самостоятельные психические феномены, или сложные психические явления, состоящие из более простых, но тоже самостоятельных явлений. Причем последние могут возникать и существовать самостоятельно, не нарушая при этом единства более крупных конструкций, в которые они входят в качестве элементов.

Можно поэтому сказать, что любая устойчивая психическая конструкция, в том числе и сенсорная модель-репрезентация предмета, является целостным, завершенным и самостоятельным психическим образованием.

Объект рождается с появлением соответствующей модели-репрезентации, и он заключен в ней, а не в сенсорных впечатлениях. В. В. Любимов (2007) пишет:

Форма – это актуальные, сиюминутные очертания воспринимаемого объекта, иными словами, воспринимается объект, а не форма. Объект не имеет постоянных очертаний. …Какова форма морской поверхности? Какова форма автомобиля? А форма человеческого лица? В профиль или анфас? А борода в понятие формы лица входит? А если сбрить бороду, то лицо станет другим или останется тем же самым? Лицо останется прежним, но его очертания изменятся [с. 332].

Объект задается не набором сенсорных впечатлений, а актуализируемой ими в сознании моделью-репрезентацией определенной сущности, которая и выступает для субъекта как конкретный объект восприятия.

Г. Глейтман, А. Фридлунд и Д. Райсберг (2001) указывают:

Этот ближний стимул (сетчаточная проекция. – Авт.) имеет два измерения и постоянно изменяется. Он становится больше или меньше в зависимости от расстояния между яблоком и нами; он оказывается на разных участках сетчатки каждый раз, когда мы совершаем движение глазами или головой. Как же нам удается после всех этих бесконечных вариаций ближнего стимула воспринять постоянные качества внешнего объекта? И как мы ухитряемся определить очертания яблока, полагая, что все его части составляют единое целое и что оно не имеет никакого отношения к банану, который лежит рядом с яблоком в этой вазе для фруктов? Чем мы компенсируем тот факт, что часть яблока скрыта за кромкой вазы? Все эти элементарные на первый взгляд достижения оказываются потрясающе сложными, и без этих достижений процесс восприятия просто невозможен [с. 253].

Мы и не воспринимаем «постоянные качества внешнего объекта». Они конституируются сознанием в модели-репрезентации данного объекта, поэтому их и не надо каждый раз воспринимать. По той же причине мы и не пытаемся каждый раз «ухитриться и определить очертания яблока и понять, что оно не имеет отношения к банану», потому же мы легко компенсируем тот факт, что часть яблока скрыта вазой. Все недостающее уже дано в нашей модели-репрезентации яблока, а все эти «достижения» обусловлены данным фактом.