Читать книгу: «Подземная Канцелярия», страница 3

– Вижу, что ты врешь, старый греховодник, а все равно приятно.

– Нет, правда, – сказал я.

– Встретимся вечером, – сказала она.

– Меня может не быть дома.

– Чао, крошка, – сказала она, взмахивая крылом и забирая влево. – Увидимся!

– Прощай, – сказал я.

Суккубы не любят, когда им говорят «до свидания». «До свидания» выражает надежду на следующую встречу, а истинное удовольствие для суккуба – не просто оказаться в вашей постели, а сделать это вопреки вашему желанию. Последние восемьсот с лишним лет я трудился во славу ада на одном и том же месте. Не сказать чтобы работа была очень интересной, но каждый день я по долгу службы встречался с разными душами, иногда даже попадались очень любопытные экземпляры.

Я залетел в окно своего кабинета, сложил крылья, уселся за стол и включил кофеварку. Сразу же послышался робкий стук в дверь, наверное, там уже целая очередь. Мертвые любят заявляться с утра пораньше.

– Войдите, – сказал я, и вошел первый экспонат.

При жизни он был видным мужчиной и преставился лет в сорок. На нем был призрак синего делового костюма и галстука с изображением американского флага. Не люблю американцев. Даже здесь они считают себя хозяевами, грешниками, простите за каламбур, первого сорта.

– Джон Смитсон, – представился он. – Тысяча девятьсот двадцать первый – тысяча девятьсот шестьдесят третий.

Не так уж я оказался далек от истины.

– Личный идентификационный номер?

– Три-четыре-пять-ноль-ноль-ноль-восемь-семь-шесть-шесть-один-два-два-девять-девять-три-три-три-три-четыре, – отчеканил он.

Из новеньких, подумал я, недавно из чистилища. Те, кто провел у нас много времени, уже не помнят своего номера. И нечасто приходят ко мне на прием.

– Жалобы, предложения, пожелания? – осведомился я.

– Жалоба, – сказал он.

– Вот так всегда, одни жалобы. – Я вздохнул, вытаскивая из секретера соответствующий гроссбух, разумеется, самый толстый. Мертвые любят пожаловаться, и каждую их жалобу, даже самую пустяковую, приходится регистрировать. В других кругах подобные мне бюрократы уже давно обзавелись компьютерами, но до нас эта тенденция докатится еще не скоро, вот и приходится иметь дело с бумажками. – Внимательно.

– Что «внимательно»? – не понял он.

– Слушаю вас внимательно, – пояснил я. Не привык он еще к нашему жаргону. – На что будете жаловаться?

– На режим, – сказал он.

– На режим так на режим, – сказал я. – Что не так с режимом?

– В моем личном приговоре указано, что в течение первых трех тысяч лет я должен принимать серные ванны, – сказал он.

– Приговоры выношу не я, – сказал я. – И обжалованию они, как вы знаете, не подлежат.

– Да, но дело в том, что с самого начала моего пребывания здесь я вынужден принимать ванны из кипящей смолы.

– Вот как? – спросил я. – А разве есть разница?

– И огромная! – с жаром воскликнул он. – После серной ванны гораздо проще отчистить костюм.

– Откуда вы знаете? – спросил я. – Если с самого начала принимаете только смоляные?

– Коллеги рассказывали, – сказал он.

– Вот так, значит, – сказал я, делая соответствующую пометку. – Вы пытались жаловаться по месту непосредственного пребывания?

– Да, конечно, и не один раз.

– И что вам ответили?

– Что серу не завезли.

– Бардак, – пробормотал я. – Кто ваш куратор?

– Демон третьего уровня Бельфгор.

– Знаю такого, – сказал я. – Уже не первая жалоба на этого индивидуума.

– Так вы примете меры?

– Конечно, – сказал я. – Будьте уверены, я отправлю соответствующий запрос в отдел снабжения в ближайшие сто лет. И если в ответе будет сказано, что смола прибывает регулярно и речь идет о нецелевом ее использовании, то я буду вынужден принять самые строгие меры. Вы свободны.

– Сто лет? – опешил он.

– Сто лет, – подтвердил я.

Видно, господин Смитсон еще так до конца и не понял, куда он попал, и не представляет, как здесь делаются дела.

– Но это же очень долго, сто лет, – сказал он.

– Куда вам спешить? – спросил я. – У вас впереди – вечность.

– Вечность, – пришибленно повторил он.

– Вечность, – подтвердил я. – Следующий!

– Я буду жаловаться, – сказал он. – Я свои права знаю.

– Жалуйтесь, – согласился я. – Только хочу вас предупредить, что сроки рассмотрения жалоб нижестоящей инстанцией измеряются тысячелетиями.

– Я этого так не оставлю!

– Как вам будет угодно.

– Я до самого верха дойду!

– Низа, – поправил я.

– В смысле?

– У нас тут перевернутая вертикаль власти, – сказал я. – Вы сейчас как раз на самом верху.

– Не важно! – крикнул он. – Я все равно со всеми вами разберусь, мерзавцы!

– Вы покинете мой кабинет сами или мне вызвать охрану?

– Пошел ты, – сказал он, но пошел сам.

Попытался хлопнуть на прощание дверью, но это у него не получилось, ибо она открывалась в обе стороны.

Я налил себе кофе, сделал пометку относительно Бельфгора и его махинаций, но убирать гроссбух не стал. Насколько я знаю природу грешников, он мне сегодня еще не раз понадобится.

Следующим был мой старый знакомый, Пандуикс. С нами он уже не первую сотню лет, и все равно время не отбило у него привычки жаловаться. Склочная душонка, надо сказать.

– Здорово, – сказал он.

– Привет. – Говорить о здоровье с мертвыми не очень-то вежливо. – С чем на этот раз?

– Ты же знаешь, тварь, кто я такой?

– Знаю, – сказал я. – Пожалуйста, не называй меня тварью.

– Тварь смердящая ты и есть, – сказал он.

– Может быть, и есть, – сказал я, – но называть меня так неполиткорректно.

– Пошел ты с этим самым знаешь куда?

– Догадываюсь, – сказал я. – Чем тебе опять не угодили?

– Я, если ты помнишь, друид.

– Помню, – сказал я. – Идолопоклонник.

– Сам ты это самое, – огрызнулся он.

– Секта, поклоняющаяся деревьям, – сказал я. – Идолопоклонники. У тебя и в приговоре так написано. Серьезное преступление. Ну да ты знаешь.

– Я сейчас не о приговоре с тобой разговаривать пришел.

– Так скажи о чем, и мы побыстрее закончим.

– Куда ты торопишься? – спросил он. – У тебя впереди – вечность.

Вот так вот. Удар ниже пояса.

– Там кроме тебя еще куча желающих, – сказал я.

– У них тоже впереди вечность.

– Разумно, – сказал я. – Сыграем партию в шахматы?

– Не откажусь.

У меня в столе несколько комплектов для этой игры. Сейчас я достал тот, фигурки которого были вырезаны из слоновой кости, а доска современная, пластиковая. Играть деревянными фигурками друид отказывался наотрез.

Мы расставили фигуры, разумеется, я играл черными, поэтому он сделал первый ход.

Не знаю почему, но шахматы в аду – самая популярная из игр, придуманных смертными. Наверное, из-за своей метафоричности. Черные – белые. Но она развивает мышление и помогает коротать вечность, так что увлечение шахматами не преследуется.

Хотя при жизни друид в шахматы не играл, игроком он был неплохим. Мы с ним оба были участниками чемпионата внешнего круга, я в разряде демонов, он, разумеется, грешников, так что официально сразиться нам еще не удавалось. Он был слишком нетерпелив, и его дисквалифицировали до абсолютного финала, в котором чемпионы сражаются между собой, а я выменял свое право играть в финале на внеочередной отпуск.

Он всегда играл от атаки, каждым ходом обостряя ситуацию, я же предпочитал позиционную игру. На тринадцатом ходу он пожертвовал слона, на двадцать шестом мы разменяли ферзей. К сорок шестому ходу, когда фигур на доске заметно поубавилось, я предложил ничью. Он согласился.

– Еще разок?

– Совесть имей, – сказал, я. – Зачем пришел-то? Просто скучно стало?

– И это тоже, – признался он. – Все-таки отгул дают, если жалоба обоснованна.

– А она обоснованна? – спросил я.

– Конечно.

– И чем же?

– Моими религиозными убеждениями.

Я вздохнул:

– Ты – идолопоклонник.

– Я – друид.

– Это я уже слышал. В чем проблема?

– В новеньком. Понимаешь, у нас в триста сорок шестом котле уже своя, устоявшаяся компания, мы друг друга знаем давно и уважаем чужие интересы. Конечно, я не ретроград, не консерватор и всегда приветствую свежие вливания, пусть и уходит пара-другая десятков лет на притирку, но этот новенький уже ни в какие ворота не лезет!

– Да? – заинтересовался я. – А что в нем такого?

– Я – друид, – сказал он.

– Знаю.

– А он – дровосек.

– Ну и что?

– Как это, ну и что?

– Ну, – сказал я, – ты – друид и любишь деревья. Он тоже любит деревья, но по-своему. Дровосек – это ведь то же самое, что и гомосек, только с деревьями?

На самом деле я знал, что это не так, и просто подтрунивал над вспыльчивым друидом. Не мог отказать себе в столь маленьком удовольствии.

– Дровосек, – отчеканил он, – это тот, кто рубит деревья.

– А, – сказал я.

– Деревья являлись самым святым для меня при жизни, – сказал друид. – А этот малый из Канады, кажется, расписывает, как он валил столетние клены при помощи этой, как ее…

– Бензопилы, – подсказал я.

– Ага, – сказал он. – Даже не вручную!

– Это серьезно, – сказал я. – Ты попросил его этого не делать? В смысле не рассказывать?

– Да, и после этого он стал рассказывать еще больше. Просто ни на минуту не умолкает.

– Ладно, – сказал я. – Посмотрю, что тут можно сделать.

– Лет через сто, да?

– Для тебя постараюсь провернуть за пятьдесят, – сказал я. – Только потому, что мы с тобой в шахматы играем.

– Договорились, – сказал он. – Пятьдесят лет я уж как-нибудь потерплю.

– Будешь выходить, следующего позови, – попросил я.

– Обязательно.

Жалоба друида была более серьезной, чем претензии Смитсона. Мы, конечно, ад, а не содружество клубов по интересам, но кто-то дал маху. В рабочее время грешники должны полностью отдаваться посылаемым им страданиям, а подобное неуютное соседство в триста сорок шестом котле может здорово их отвлекать, тем самым снижая эффективность нашей работы. Я сделал пометку не откладывать его вопрос в долгий ящик.

Страдание воздействует более эффективно, если грешник разделяет его со своими единомышленниками. А если он горит в геенне огненной, наблюдая при этом, как в той же геенне огненной горит тип, которого он ненавидит, у него появляется некое мелочное человеческое удовлетворение, что снижает общее воздействие наказания.

– Наконец-то, – сказал следующий. – У вас на двери написано, что прием только до обеда, я уж думал, что до меня сегодня очередь не дойдет.

– После обеда я занимаюсь обработкой и рассмотрением ваших жалоб, предложений и пожеланий, – сказал я. – Вот у вас что, жалоба или предложение? Или даже пожелание?

– Жалоба, – сказал он.

– Как всегда, – сказал я. – Вы у нас кто?

– Иванов Василий Иванович, – сказал он. – Россия.

– Вот как? – удивился я.

Жалобщики из России были редким явлением во все времена. Судя по доходящим до нас слухам, жизнь в этой стране была почти такой же, как и у нас, посему населяющие ее территорию грешники не видели в аду особых поводов для жалоб. И вот вам паршивая овца.

– Давно преставились?

– В две тысячи первом году, – сказал он.

– Ого, – сказал я. – А сейчас какой? Я, видите ли, не слишком слежу за внешним летоисчислением.

– Сейчас тоже две тысячи первый, – сказал он.

– Быстро вас обработали, – сказал я. Обычно люди проводят в чистилище лет по двадцать, не меньше. – Вам еще повезло.

– Нет, – заявил он, – дело как раз в том, что мне не повезло. Тут какая-то ошибка, понимаете? Я вообще не должен здесь быть.

– Все вы так говорите, – сказал я. – Вас же взвесили на весах, не так ли?

– Нет, в этом-то все и дело, – сказал он. – Я не провел в чистилище и пары дней, как за мной явились демоны, помахали перед носом какой-то бумажкой и приволокли меня сюда. Я говорил им, что тут какая-то ошибка и меня еще не судили, но они ничего не хотели слушать и сразу засунули в один котел с какими-то уголовниками.

– Номер котла? – уточнил я.

– Двести сорок восьмой.

Я сверился со своими записями.

– Полноте, батенька, – сказал я. – Какие же они уголовники? Вполне достойные грешники. Один даже древнегреческий философ.

– Да я не на них жалуюсь, поймите, – сказал он. – Я вообще не должен здесь быть. Меня же не судили.

– А вы – праведник? – скептически осведомился я.

– Ну, об этом не нам с вами судить.

– А кому? – поинтересовался я.

– Ему, – сказал он, указывая пальцем вверх.

– И вы полагаете, что всех преставившихся судит Он сам? – спросил я.

– А что, не так?

– Вы где при жизни работали?

– В Мосэнерго.

– И что, если бы вас собрались уволить, вам бы об этом лично Чубайс сообщил?

– Вряд ли, – сказал он.

– То-то и оно, – сказал я. – У нас, как и в любой крупной организации, подчиненные, а тем более клиенты редко видят высшее руководство.

– Но все равно, – талдычил он, – я настаиваю на суде. Я ведь имею право на суд?

– Имеете, – сказал я. – А вы точно этого хотите?

– В каком смысле? – спросил он.

– Ну, вы уверены, что суд вам нужен?

– А почему я не должен быть в этом уверен?

– А потому, батенька, – сказал я, – что одно дело – находиться в аду, считая, что вы попали сюда по ошибке, и питать надежды, что когда-нибудь эта ошибка будет исправлена, и совсем другое – находиться в аду с уже вынесенным приговором, который поставит точку на всех ваших сомнениях и надеждах. У вас есть какие-либо основания полагать, что после рассмотрения вашего вопроса в арбитражном суде, вас не вернут обратно, к нам? Вы твердо уверены в том, что являетесь праведником?

– Я знаю десять заповедей, – сказал он. – Не убий, не укради… Я ничего такого не делал.

– Для того чтобы попасть в рай, мало не делать плохих дел, – сказал я. – Надо еще активно совершать хорошие поступки. Много вы их совершали? Помогали вдовам и сиротам? Подавали милостыню? Жертвовали чем-то ради кого-то?

– Ну… – Он задумался.

– Если вы будете настаивать, я отправлю ваше дело на рассмотрение, – сказал я. – Но вот вам мой личный совет: не стоит.

– Я могу подумать? – спросил он.

– Конечно, – сказал я. – Ведь у вас впереди – вечность.

– Тогда я подумаю, – сказал он. – Если что, вы ведь всегда здесь, не так ли?

– Да, – сказал я. – И передайте остальным ожидающим, что прием на сегодня закончен.

– Хорошо, – сказал он. – Спасибо.

– Не за что, – сказал я, и дверь за ним тихо закрылась.

И тут же открылась.

– Прием закончен, – сказал я. – Заходите завтра.

Но она все равно вошла. Старушка лет семидесяти, возможно с хвостиком, явно скандинавских кровей. Интересно, что она такого натворила? – подумал я.

– Я зайду сегодня, – сказала она таким тоном, как будто это был ее кабинет, в котором не самым желанным гостем был я.

– Ладно, – согласился я. Мне стало любопытно. – Присаживайтесь.

– Спасибо, – сказала она.

– Пожалуйста, – сказал я. – Как вас зовут?

– Кейт Якобсон, личный идентификационный номер семь-восемь-восемь-четыре-три-два-семь-семь-два-семь-два-семь-шесть-шесть-четыре-шесть-четыре, тысяча восемьсот первый – тысяча восемьсот семьдесят четвертый, Швеция, – выпалила она на одном дыхании. И уставилась на меня с таким видом, словно для меня это что-то должно было означать.

– Ну и что? – спросил я, когда играть в молчанку мне надоело.

– Вы, наверное, не поняли, молодой человек, – сказала она. – Меня зовут Кейт Якобсон, личный идентификационный номер семь-восемь-восемь-четыре-три-два-семь-семь-два-семь-два-семь-шесть-шесть-четыре-шесть-четы-ре, тысяча восемьсот первый – тысяча восемьсот семьдесят четвертый, Швеция.

– Именно так я услышал и в первый раз, – сказал я. – Ну и что?

– Вы что, обо мне не слышали? – спросила она с таким видом, словно я только что признался, что никогда не слышал о древе познания.

– А должен был?

– Ну, знаете ли, молодой человек, – сказала она. – Такого я не ожидала.

– Вынужден указать вам на несколько очевидных фактов, – сказал я. – Во-первых, я уже пару тысяч лет как не молодой. И уж совсем точно не человек. Кроме того, мне было бы любопытно узнать, чего же вы ожидали.

– Мне нужно видеть Князя тьмы.

– Это невозможно, – сказал я.

– Почему?

– Он занят.

– Чем?

– Понятия не имею, – сказал я.

– Как это может быть?

– Демонов много, – сказал я. – Он перед всеми нами не отчитывается.

– Тогда мне нужно поговорить с вашим начальством.

– Это невозможно.

– Почему?

– Оно тоже занято.

– И вы тоже не знаете чем?

– Знаю, – сказал я. – Оно работает.

– Плохо работает, – сказала она. – Раз здесь еще есть такие, как вы.

– На таких, как я, это все и держится, – сказал я.

– Из-за таких, как вы, все и разваливается.

– Ад простоял здесь много тысяч лет, – заметил я. – И я не вижу, чтобы за последнее время он сильно развалился.

– Значит, мне придется иметь дело с вами?

– Увы.

– Я продолжаю настаивать на том, что мне необходимо увидеть Князя.

– Я продолжаю настаивать на том, что он занят.

– Так мы ничего не добьемся, – сказала она.

– Это очевидно.

– И вы не знаете, кто я?

– Дважды увы.

– Так узрите. – Она встала, вытянувшись во весь свой рост, а рост у скандинавских старушек, я вам скажу, не самый маленький. – Я – его невеста. И нечего ржать, молодой человек.

– Пр…хх…простите, – сказал я, утирая выступившие на глазах слезы кончиком хвоста. – Не ожидал. А что заставляет вас думать, что это так? Ну, что вы его невеста?

– Он являлся мне в моих снах, – сказала она. – И говорил мне делать разные вещи, за это он обещал разделить со мной супружеское ложе. И вот я здесь уже больше сотни лет, а мне так и не удалось его увидеть. Это безобразие, молодой человек, и кому-то придется за него ответить.

– Несомненно, – сказал я. Типичная психопатка. По какому недоразумению ее засунули в мое подшефное хозяйство? – И какие вещи он говорил вам делать?

– Приносить жертвы, – сказала она.

– Человеческие? – заинтересовался я.

– Нет. Сначала я приносила в жертву цыплят, потом кур и петухов, потом зарезала всех своих овечек. И каждый раз их кровью я рисовала одно и то же число. Его число. Шестьсот шестьдесят шесть.

– Ясно, – сказал я. – Ну что ж, я прослежу, чтобы Князя поставили в известность о вашем присутствии.

– Непременно, молодой человек. Я позабочусь о том, чтобы вы были щедро вознаграждены, когда буду править адом, сидя на троне рядом со своим любимым супругом.

– Хорошо, – сказал я. – А теперь идите, госпожа.

– Еще увидимся, раб, – сказала она и вышла, стараясь придать своей походке царственность и величие. Выглядело это так, как будто бы под юбкой у нее был спрятан мешок картошки.

Когда она вышла, я засунул в рот правый кулак, чтобы не смеяться слишком громко, потому что громкий смех мог бы выглядеть невежливо по отношению к ее старости и ее болезни.

Невеста Князя! Можно подумать, Князю больше делать нечего, как являться во снах всяким сельским дурочкам и подвигать их к убиению домашних животных. Может, и были времена, когда у Сатаны были невесты среди смертных, но тогда и голуби летали по миру не просто так, не только для того, чтобы гадить на памятники.

Сейчас все это осталось в прошлом.

Архив Подземной Канцелярии

Из дневника Гоши

Запись сто сорок пятая

Вернувшись в свою конуру, я пересчитал субсидированные шефом деньги. Там было десять кусков грина, видно, то ли человек все-таки слабо представлял рыночную стоимость новых отечественных машин, то ли я так его разозлил, что он швырнул в меня деньгами, не потрудившись пересчитать. Десять кусков грина! Моя зарплата и премии за полгода вперед!

Неплохо денек начинается.

Я врубил машину и полез в Сеть. Первым делом проверил, как обычно, свой почтовый ящик и ничего, кроме обычного рекламного мусора, там не обнаружил. Хорошо хоть на работе у меня бесплатный трафик. Скачивать подобную дрянь за собственные деньги? Ну уж дудки. Дома у меня стоит мощнейший фильтр.

Потом покопался немного с сайтом нашей компании. Шефу я, конечно, наврал, он был уже почти готов и со дня надень его можно было вывешивать в Сеть. Но шеф был человеком старой закалки и считал, что чем больше времени его сотрудники тратят на порученную им работу, тем лучше и качественнее она выполняется. Посадив несколько изменений, я засейвился, закрыл диалоговое окно и пошел прошвырнуться по моим любимым чатам.

Скукотища. Все мои старые знакомые были либо поглощены работой, либо сегодня вообще на нее не вышли, потому что я никого не встретил. Заводить новые знакомства желания у меня не было, потому я покинул Сеть и завел авиационный симулятор. Хорошая у меня работа, да? А мне за это еще и платят.

Но долго полетать на «фантоме» мне не удалось. Сразу после обеденного перерыва в мой кабинет завалился Славик и стал смотреть на меня умоляюще-жалобным взглядом.

– Чего надо? – ласково спросил я.

– Будь человеком, Гоша, – сказал он.

– Не буду, – сказал я. – Надо чего?

– У меня зеленый горошек, – сказал он. – Двадцать тонн. На таможне.

– Неудивительно, – сказал я. – Ты ведь у нас таможней и занимаешься, правда? Оформляешь всякие там накладные, декларации, да? Это у тебя работа такая. Или нет? Или как?

– Там и делать-то почти ничего не надо, – сказал он. – Я уже все документы оформил. Просто подъехать на таможню, показать бумаги, сесть в кабину к водителю, сопроводить груз на склад, сдать кладовщику, получить его подпись и привезти бумаги сюда.

– Вот и займись, – сказал я. – Тем более если делать почти ничего не надо.

– Не могу, – сказал он. – У меня свинка.

Я внимательно посмотрел на его шею.

– Не похоже.

– Нет, – сказал он, – у меня свинка дома. Морская.

– Не вижу связи с зеленым горошком и таможней

– Связь прямая. Она рожает.

– Кто? Таможня?

– Свинка.

– И что?

– Светка нервничает. Просит, чтобы я приехал.

– Кто просит? Свинка?

– Светка, – сказал он. – Жена.

– А ты женат? – удивился я.

– Уже полгода.

– Поздравляю.

– Издеваешься, да? Ты же свидетелем на свадьбе был.

– Не помню, – сказал я. – Вот здесь помню, а здесь не помню. Ромашка какая-то.

– Ну будь ты человеком, Гоша!

– Слушай, Славик, – сказал я, – у всех свои проблемы. У тебя свинка рожает, а у меня тараканы с утра не кормлены, так я вот сижу и не рыпаюсь.

– Ну съезди, а? Тебе ведь все равно делать нечего.

– Мне делать нечего? – спросил я. – Это мне делать нечего? Да у меня презентация нашего сайта на носу, между прочим, а ты тут лезешь со своим зеленым горошком.

– А я тебе пива поставлю.

– Ящик, – сказал я.

– Заметано, – сказал он. – Короче, вот бумаги, такси уже едет, водителя зовут Витей.

– Водителя такси? Откуда ты знаешь, как зовут водителя такси?

– Водителя фуры, идиот.

– Ящик хорошего пива, – сказал я.

– Само собой, не «Балтики».

– Уговорил, мерзавец, – сказал я.

– Век не забуду, – пообещал он, швырнул на стол пачку документов и умчался.

Такси подъехало минут через десять. Этого времени мне хватило только на то, чтобы выйти из программы, закрыть Виндоус и вырубить машину. Я сграбастал со стола документы, помахал ручкой сослуживцам и отчалил.

Ездить на такси днем приятно. Все те же пробки, те же наглые иномарки с тонированными стеклами, мигалками и триколорами на номерах, те же подрезающие тебя чайники и лезущие под колеса пешеходы. Только вот нервы они, для разнообразия, треплют не тебе. Вдвойне приятно ездить на такси за казенный счет.

Мы потрепались с водителем о погоде, о горящих торфяниках, об очередном проигрыше «Спартака» на международной спортивной арене, о порочности внешнеполитического курса Соединенных Штатов Америки, о нестабильности нашей собственной экономики и поделились самыми свежими анекдотами. Когда я выложил свой последний вычитанный в Интернете перл относительно новых русских, их шестисотых «мерседесов» и догоняющих последние «запорожцев», мы попали в очередную пробку и я увидел здание таможни. Пешеходы поток еле ползущих машин легко обгоняли, поэтому я дал таксисту денег, пожелал удачи и бросил его уныло стоять в пробке.

Через двадцать минут я разговаривал с таможенником.

Таможенник был моего возраста и выглядел весьма ушлым типом. Он бегло просмотрел подсунутые мной документы, нацарапал свою подпись, ни к чему не придираясь, очевидно потому, что ему было уже заплачено, хлопнул меня по плечу и указал на ворота терминала. Уматывай, дескать, раз больше с тебя взять нечего.

Умотать оказалось не так просто. О фуре я знал немногое. Только номер, стоявший во всех документах, и то, что водителя зовут Витей. А фур на территории терминала было немерено.

Фуры ведь все похожи. Сами понимаете, такая здоровая фигня с кабиной и двигателем, называется она тягачом, к которой прицеплена еще более здоровая фигня, забитая чьим-то товаром. А негодяй Славик мне ни марки машины, ни цвета не сообщил.

Пришлось бродить по терминалу, как призраку коммунизма по Европе, и читать все номера подряд. Люди смотрели на меня странно. Обычно на таможне все бегают и суетятся, а я брожу с потерянным видом, покуриваю сигарету и отчаянно пытаюсь делать вид, что гуляю.

На втором круге пришлось признать, что занятие это бесперспективное, жарко, глаза уже слезятся и номера слишком маленькие, чтобы читать их на расстоянии. Подойти ближе и пойти по рядам? Эта идея меня тоже не слишком вставляла, рядов было чертовски много, а некоторые фуры стояли под парами, так что рядом с ними было особенно жарко, да еще неприятно пахло дизельным топливом.

Чтобы сузить круг подозреваемых, я решил пойти логическим путем. Что мы знаем о фуре? Практически ничего. А что мы знаем о ее грузе? Абсолютно все.

Зеленый горошек прислали из Венгрии. Венгрия находится в Европе. В Европе действуют другие экологические нормы, так что наши машины туда не пускают. Таким образом, из списка подозреваемых можно сразу выкинуть все супер-МАЗы и КамАЗы. Эти таможатся из стран ближнего зарубежья.

Машина принадлежит нашей конторе. Шеф предпочитает скромность, но против экологических норм не попрет, значит, новенькие «актроссы» и «магнумы» тоже можно исключить, а вот к подержанным «сканиям» и «ивеко» имеет смысл присмотреться.

Ага. Вон, там стоит нечто импортное, но не особо новое. Там их две штуки сразу. Оттуда и начнем.

Удача – шанс для подготовленного человека. Одна из этих машин, пяти-шестилетний «МАН», несла на своем переднем бампере искомый мной номер. Водителя в кабине не было.

Что мы знаем о дальнобойщиках? Что они никогда далеко и надолго от своей машины не отходят, тем более если машина с грузом. Тем более если она стоит на таможне, где полно всякого ворья. И если водителя нет в машине, то он… Правильно, под машиной.

Я сел на корточки и заглянул под тягач. Так и есть, здоровенный мужик в промасленной одежде валялся на асфальте и крутил какие-то гайки.

– День добрый, – сказал я.

– Для кого и добрый, – ответил он.

– Простите, что отвлекаю. – сказал я. – Но вы случайно не Витя?

– Кому Витя, а кому Виктор Палыч. И совершенно не случайно. Ключ на двадцать два подай.

Я огляделся вокруг и заметил, что сижу посреди множества разбросанных по асфальту железок. Все железки были грязными, и мне не особо хотелось к ним прикасаться, тем более что руки тут мыть негде.

– Рожковый? – спросил я.

– Накидной.

Я взял накидной на двадцать два двумя пальцами и протянул под фуру. Ключ был еще и горячим, неудивительно, он ведь на солнце лежал.

– Надолго тут у вас?

– Да нет, – сказал он. – Так, пару болтов подтяну, чтобы потом не мудохаться. А ты от Славика, что ли?

– Типа того.

– И как успехи?

– Можно ехать.

– Сейчас и поедем, – сказал он. – В кабине пока посиди, да?

– Ага, – сказал я, но в кабину не полез.

Что я, дурак, что ли? Там же сейчас как в парной, а я ни шлепанцев, ни полотенца с собой не захватил.

Отошел в относительную тень, отбрасываемую полуприцепом, и закурил сигарету. И тут же мое внимание привлекла разворачивающаяся рядом с соседней машиной драма.

Действующих лиц было трое. Широкоплечий кряжистый мужик средних лет в синем комбинезоне на голое тело и с прилепленной к верхней губе папиросой – очевидно, водитель. Рядом с ним прыгал маленький, толстый и плешивый азиат, хозяин груза. Третьим был таможенник, как обычно молодой, в белой рубашке и с чрезвычайно усталым лицом.

– Слюшай, дарагой, – говорил азиат, – какой-такой сертификат-шмертивикат, а?

– Обычный сертификат, – отвечал таможенник. – Соответствия, выданный российскими органами Госстандарта. Вы не можете торговать своим товаром на территории Российской Федерации без сертификата соответствия и гигиенического сертификата, выданных российскими же органами сертификации.

– Слюшай, дарагой, пока я все эти бумажки-шмамажки оформлю, у меня весь товар испортится, да.

– А это уже не мое собачье дело есть, – сказал таможенник. – Может, у вас там зараза какая. Атипичная пневмония, например.

– Какая зараза? Хароший виноград, три дня назад еще на веточках висел, да.

– Ага, – сказал таможенник. – Ты уже вторые сутки здесь паришься, так что, ты его вместе с деревьями привез, что ли?

– Зачем с деревьями, да? Обижаешь, дарагой.

– Жарко тут, – сказал водила. – Скоро вонять начнет. Я тебе говорил, Хасан, термос тут не пойдет. Рефрижератор надо было брать.

– Э, какой-такой рефрижератор-шрефрижератор, сколько твой рефрижератор стоит, а?

– На машине сэкономил, в товаре потеряешь.

– Зачем потеряешь? – обиделся азиат. – Слюшай, дарагой, помоги, а? Хочешь, я тебе винограда дам, а? Хароший виноград.

– На хрена мне твой виноград, – сказал таможенник. – Бабки есть? Бабки давай.

– Будут бабки, будут, как только виноград продам. Сколько скажешь заплачу, только дай бумажку, а?

– Нет бабок, нет и бумажки, – сказал таможенник. —У нас ведь как? Утром – бабки, вечером – бумажка. Вечером – бабки, утром – бумажка. Но бабки вперед.

– Слюшай, дарагой, давай так договоримся: утром —бумажка, через два дня – деньги. Можно так, а?

– Можно, – сказал таможенник, – Но бабки сначала.

– Вах, – сказал азиат. – Нету сейчас бабок, понимаешь?

– Понимаю, – сказал таможенник. – Тебя с терминала выпусти, только тебя и видели. А мне потом что, по всей Москве тебя искать?

– Зачем искать, сам привезу, дарагой.

– Ага, – сказал таможенник. – А потом догонишь и еще раз привезешь.

– Обижаешь, дарагой. Возьми виноград, а?

– Ага, – сказал таможенник. – Ужо. Хотя подожди. – Он лениво вытащил из кармана мобилу и неторопливо набрал номер. – Вась? Как сам? Как жена? Дети? И я потихоньку. Слушай, тут тема такая, тебе в твой магазин виноград нужен? Чей? Чей виноград-то у тебя?

– Узбекский, – тут же среагировал воспрянувший духом азиат. – Узбекский, пальчики оближешь, да.

– Узбекский, – сказал таможенник в мобилу. – Почем он сейчас? Ага. Сорт какой?

– Дамские пальчики. – сказал азиат. – Сладкий как мед.

– Дамские пальчики, – сказал таможенник в мобилу. – Ага. Не, документов нету. На кой тебе документы, если проверка, просто Степану позвони. Ага. Как обычно, в пополаме. Ага. – Таможенник убрал трубу. – Значит, слушай сюда, Хусейн…

– Хасан, – сказал азиат.

– А мне один хрен, – сказал таможенник. – Через два часа сюда подъедет «газелька». Ты туда виноград сгрузишь сколько влезет, да? А вечером меня найди, я тебе бумажку выдам. И считай, что дешево отделался. Без претензий?