Читать книгу: «Сон разума», страница 4

– Пена – на гребне волны, – сказал Люк. "Но в самой глубине движения – есть Созерцатель. Тот, кто видит волну. Тот, кто понимает: он – не пена. И в этом знании – его свобода. Это тихий штиль внутри бури. Ты хочешь быть пеной на гребне… или Созерцателем в глубине?"

Старик замер, разрываемый между леденящей бездной Моро и тихим, неугасимым светом Люка. Океан ревел под ним, холод пронизывал до костей, но теперь в его душе, помимо ужаса и усталости, зародился вопрос – тихий, как тот огонек в глубине волны, но упорный, как жизнь: "Как… как разбудить Созерцателя?" Взгляд его, полный немого, почти детского вопрошания, перешёл с бескрайней черной пучины на сияющий, но печальный лик Люка.

Пространство снова дрогнуло, заколебалось, как отражение в воде. Ревевший Океан, Моро в своем мраке, Люк в сиянии, сам старик – все поплыло, закрутилось и сменилось с головокружительной быстротой. Леденящий холод бездны сменился неестественно ярким, режущим глаза светом и оглушительным, дисгармоничным гамом.

Теперь они стояли посреди гигантского, сверкающего неоном и хромом торгового центра. Гул толпы – сонных, полупрозрачных, словно не до конца проснувшихся фигур. Навязчивая музыка, искусственно бодрящая, и бьющая по нервам. Люди блуждали между прилавками, на которых царил хаос товаров. У книжных прилавков, на гигантских экранах, с импровизированных сцен, тут и там, неистовствовали Зазывалы. Карикатурно-успешные: безупречные костюмы, оскалы белоснежных зубов, глаза с фанатичным, ненатуральным блеском. Психологи, гуру, бизнес-тренеры, телепроповедники – "уважаемые люди, понимающие в современной жизни". Все они пытались перекричать друг друга, а их голоса сливались в какофонию обещаний:

– Живи Сейчас! – орал один, размахивая книгой с золотым обрезом прямо перед носом ошеломленного старика, брызжа слюной. – Забудь прошлое, не думай о будущем! Только Настоящий Момент! Здесь и Сейчас – ключ к счастью! Купи ключ!

– Проживай каждое мгновение в его полноте! – вторила ему с огромного экрана женщина в безупречно строгом и дорогом костюме, её улыбка была широкой, но глаза – ледяными.

– Радуйся чашке кофе! Чувствуй каждую каплю дождя! В этом – истинное богатство! Заплати за истину!

– Не упусти Уникальность Мгновения! – выкрикивал третий, вдохновенно подбрасывая в воздух горсть блесток, которые гасли, не долетев до пола. – Оно неповторимо! Лови его! Жуй тщательнее, высасывай весь сок до последней капли! Лови! Жуй! Покупай курс!

Старик смотрел на толпу. Сонные фигуры жадно ловили слова, покупали книги, диски, записывались на тренинги "Осознанности Здесь и Сейчас", "Погружения в Мгновение". На их лицах , старик заметил что-то… свиноподобное. Жадное, туповатое, устремлённое на немедленное поглощение "сока" мгновения, на получение обещанного жирка счастья. Он вспомнил свои вечерние мысли, записанные на рассыпанных листках: "Жулики… обещают свиньям больше жира… Наслаждение миром под видом жира…"

– Люк? – растерянно, почти с мольбой, обернулся старик к сияющей фигуре. – Это… твоя? Твоя "свобода в мгновении"? В его голосе звучали нотки разочарования, граничащего с отвращением.

Люк смотрела на этот кричащий базар иллюзий. Его сияние померкло, стало холодным, отстраненным, как свет далекой звезды. В его, до этого тёплом, журчащем голосе прозвучала горечь и… глубокий стыд?

– Нет. – Произнёс он тихо, но отчетливо. – Это… пародия. Уродливое искажение. Они превратили проблеск истины – возможность осознания внутри мгновения – в новую клетку. В новую, еще более изощренную жажду. Они учат не видеть, а цепляться за "сейчас". Не наблюдать, а выжимать из него сок, требовать от него счастья, как манны небесной. Они подменили наблюдение – жадным потреблением. Осознанность – эгоистичным требованием к миру немедленного удовлетворения желаний. Они создали новый сон, старик. Ещё более пошлый, ещё более безнадежный. – Он резко отвернулся от кричащих Зазывал, и его свет дрогнул. – Они бегут. От одного кошмара – в другой.

Моро же, казалось, нашёл в этом зрелище окончательное подтверждение своим словам. Мерцающий туман под капюшоном обратился к старику, и в его "голосе" слышалось почти удовлетворение. – Проверь. Попробуй их рецепт, старик. Найди своё "счастливое сейчас". Испытай их истину на себе.

Старик, видя на себе тяжёлые взгляды Моро, и Люка, попытался. Остановившись посреди шумного базара, он закрыл глаза, напряг всё внимание, пытаясь выделить одно-единственное "мгновение", поймать его, как бабочку. Время словно замерло, растянувшись как жвачка. Сейчас. Вот оно. Но что это? Давящий, физически ощутимый шум толпы. Режущая нервы, монотонно-навязчивая музыка. Резкий запах дешёвого парфюма, смешанный с потом и пылью. Легкая, но назойливая боль в пояснице (даже во сне!). Чувство растерянности, раздражения, почти тошноты от всей этой фальши. Где сладость? Где уникальность? Где обещанное счастье? Он открыл глаза. "Мгновение" ушло, утонув в непрерывном потоке таких же неудобных, раздражающих, пустых "сейчас". Отчаявшись, он попытался "прожить" ощущение ступни на полу. Пол был грязным, липким от разлитых напитков, неприятным. Вот и весь сок. Горький привкус разочарования.

– Обнаружил? – спросил Моро, в его голосе отчетливо звучало холодное торжество. – Что там? Боль. Быстро приходящее страдание нового (этот шум, эта музыка, этот запах) и быстро уходящее страдание старого (тоска по тишине, по чистоте, по покою). Физическое неудобство. Отсутствие комфорта. Ум бежит от этого. Строит свои миры – прошлое, будущее, фантазии, теории, духовные практики. Моро кивнул в сторону увлеченной Зазывалами толпы, скупающей иллюзии. А они… Они соглашаются, потому что их прежнее прибежище – выдуманный умом мир, который тоже стало домом скорби и сумасшествия. Они научились своим умом производить страдания, которых нет в реальности! Страхи будущего, сожаления прошлого, надуманные обиды, ненасытная жажда того, чего нет. Моро сделал паузу, его фигура казалась ещё темнее на фоне неонового уродства базара. И для этих безумцев, измученных собственными химерами, возвращение к "жизни в мгновении" – лишь попытка бежать от ещё более сильной боли, которую создал их собственный воспаленный мозг. Это бегство от кошмара ума в дискомфортную реальность, которая кажется им меньшим злом. Все пути, старик… – Голос Моро стал тише, но от этого только весомее, неумолимее. – Все пути ведут к страданию. Все, кроме одного. Истинного…

Яркий, кричащий свет базара померк, смялся, как лист бумаги, оставив после себя лишь звон в ушах. Зазывалы, толпа, прилавки – все растаяло, как дым. Они снова стояли над бездной Океана. Но теперь волны были редки, почти успокоившиеся. Лишь изредка, с глухим, далеким рокотом, вздымалась и опадала одинокая волна с пищащей, жалкой, быстро гаснущей пеной на гребне. Холод, исходивший от Моро и самой бездны, был теперь абсолютным, пронизывающим каждую клеточку сонного существа старика. Даже сияние Люка казалось бледным, далеким, почти призрачным перед этой всепоглощающей, вечной мерзлотой.

Старик стоял над ледяной бездной вечного Океана, разрываемый между всепоглощающим холодом Моро и сиянием Люка. Моро обещал покой небытия, растворение в штиле. Люк звал к внутреннему Созерцателю, к покою в сердце бури. Оба пути манили, но казались безмерно далекими и невероятно трудными, и не очень понятными.