Читать книгу: «Летать в облаках против ветра», страница 5

Поговорить всерьез не с кем – и ты собираешь случайные встречи, мимолетные разговоры как самую богатую коллекцию.

Мужик, еще не старый, но с пролысинами, в троллейбусе вдруг заговорил со мной, готов ли я к тому, что однажды придется умереть. Он вспомнил слова Дидро: «Жизнь – это приготовление к смерти». Потом процитировал какого‑то Шмальгаузена про свое место в ряду поколений, только это придает смысл жизни и оправдывает смерть. Это философия. Я уже готов в нее окунуться, как в омут. Отгородиться от суетливой жизни. Завидую древним грекам. У них основное занятие было – беседа. У нас, конечно, не походишь в простынках и не посидишь в бочках. Диогены и Сократы редко встречаются. Вот с Яшкой можно было бы пофилософствовать…

На днях моя подшефная злючка‑учительница чуть не ударила парня, который, как ей показалось, ухмылялся по ее поводу. Я как отец четверых детей долго с ней в интернете проводил психотерапию. Каждый из детей тоже приходит в школу со своими проблемами и срывает на учителях невзгоды. Хорошо бы быть взаимотерпимыми. Но кто должен показывать пример? Разве не учитель? Я рассказал ей про теорию игр. Если принять реальность за условную с определенными правилами между учителем и учениками, мы оказываемся в игровой ситуации (как я в роли ее наставника, хм, по‑моему, она даже надеется на роман). На одном уроке ты превращаешься в старшеклассницу, которую послали заменить учителя. На другом придумываешь что‑нибудь посерьезнее. Например, предлагаешь ребятам не просто материал по биологии, а путешествие по телу, как в одном фильме, когда герой стал размером с микроб. Это уже высший пилотаж.

Трудно выйти из роли взрослого и разыгрывать из себя в реальной жизни наивного юношу. Но быть виртуальным отцом четверых детей еще трудней. Господи, пожалей подростков и взрослых, которые не могут повзрослеть! Открой в интернете для них ресурс, где можно получить ответ на все вопросы! Я не справляюсь. Устал.

Взрослые считают только свои проблемы серьезными.

Никто из них не понимает, как сложна жизнь в нашем возрасте. Ну и что, что все впереди. А сейчас каждое решение, каждый поступок, нечаянно брошенная фраза – это судьба, рай или ад. И ничего не изменишь. Не уедешь в другой город, как взрослые. Ты обречен на свою каждодневную ношу в сложившемся калейдоскопе событий, где почти никто не принадлежит себе. Каждый – кусочек стекла в случайной картинке, а иногда муха в паутине событий. Поэтому, наверное, не все выдерживают. Нужно научиться держать свой парус и руль в зависимости от ветра и волны, чтобы двигаться вперед. Вперед, даже при встречном ветре бейдевинд. Это я узнал, когда заглянул в яхт‑клуб, и мне предложили пройтись матросом. Самое сложное – убирать голову, когда идет гик – деревяшка, на которой крепится парус. И в жизни так. А что делать? Если вылупился из скорлупы – лети.

Мать устроила скандал, что я не смыл за собой унитаз. Может, она злится из‑за того, что второй месяц не платят зарплату в больнице, где работает медсестрой? Или потому что отец давно не заходит? Не знаю, что для нее страшнее.

Пора думать о профессии. Тут отец прав. Может, двойные контрольные за себя и за того парня были виной, что я пошел в математический класс, думал, вот мое призвание: все превращать в математические схемы и формулы. Увлечение неожиданно закончилось, когда перед зачетом по матанализу я решил заниматься всю ночь, но уснул на конспектах. С трудом получил тройку. Нет, лучше философия. Меня покорили законы диалектики, особенно закон отрицания отрицания, периодическое повторение старого на новой основе, спираль. Как же так, мы ежедневно видим события, но не догадываемся, что они не совсем случайные. Почему? Откуда берется закономерность? Старик Гераклит из глубины веков шепчет: «В одну реку нельзя войти дважды… Все течет, все изменяется…». А его почти никто не слышит. И живут себе как свиньи в загоне. В лучшем случае как муравьи. Добывают что‑то и тащат, тащат в свой муравейник.

Нельзя выдавать, что ты знаешь больше других. Вообще лучше не высовываться, прикидываться простачком. Взять эту злосчастную математику. Пригласили меня в военкомат. Кроме полного медосмотра и заглядывания в задницу, было собеседование с военкомом. Узнав про математический класс, он по‑отечески сказал:

– Ну, значит тебе в ракетные войска. Элита!

Я стал делиться радостью про элитные войска, а мне бывалые люди сказали, что солдаты там становятся лысенькими. Радиация. Вот влип! Не надо изображать из себя умного.

В город приехал передвижной цирк. Я остановился у вагончика за шатром, потому что увидел, как молодой парень атлетического сложения наливает в ванну для купания молоко. Атлет улыбнулся и сказал:

– Сейчас увидишь, как удав меняет кожу.

Он вернулся как бы раздвоившись. Теперь два улыбчивых кудрявых парня несли на руках удава. Фокус, что ли? Потом сообразил, что это близнецы. Они опустили удава в молоко. Тот начал кувыркаться, сжиматься и разжиматься, освобождаясь от старой кожи. Совсем как мы. Вылезаем из детской кожи, а новая еще тоньше, долго не грубеет. Больно от каждого неосторожного прикосновения. Удаву легче, полчаса – и он обновленный. Близнецы удивились, увидев на моих глазах надвигающиеся слезы.

– Приходи завтра в это же время, увидишь, как удав будет кролика заглатывать.

На цирковой афише я прочитал: «Братья Шатировы. Дрессированные медведи, лошади, удавы». На следующий день я не пришел. Сам не знаю, почему. Мог бы подружиться и стать артистом цирка. Не мучился бы сейчас с выбором профессии.

8.

Я верчу в руках кусочек сахара и вспоминаю, как чуть не умер без него. Года три назад поехал с Димоном, Валеркой и другими одноклассниками на лыжах. Валерка выбирал горки покруче, чтобы испытать девчонок. Даже не все пацаны решались на спуск с трамплином в конце. Мне с тех пор снится, что я съезжаю с огромной горы и понимаю, что это смерть. Падаю, чтобы затормозить лыжи, а карабкаться вверх еще страшнее.

Снежная лавина над головой. Редкие кустики, за которые пытаюсь ухватиться, вылезают с корнем. Так и застреваю посередине. Решаю, уж лучше вниз. Лечу, замирая от ужаса. К счастью, просыпаюсь. В реальности все обошлось, но на каждом спуске я не знал, чем дело кончится, и проклинал Валерку. Мог бы и по‑другому перед девчонками выделываться.

На обратном пути за квартал от дома я почувствовал, что теряю силы. В буквальном смысле не могу пошевелить ногами. Ползти по улице тоже не выход – примут за сумасшедшего. Я сел на лыжи и сидел так, не знаю сколько. Потом с трудом поднялся и стал передвигаться, держась за стенки. Палки я с собой не брал, чтобы не мешали при спуске с горок. Сейчас они бы пригодились. Доплелся до квартиры на грани обморока. Мама еле отпоила горячим чаем с сахаром. Испугался, может, у меня болезнь какая.

Мама успокоила:

– Это бывает даже у тренированных спортсменов. Надо брать с собой кусочек сахара или шоколад. Все лыжники так делают.

Вот так. Чуть не умер из‑за кусочка сахара, которого не хватило для восстановления сил. Когда‑нибудь напишу балладу о кусочке сахара, тайну о котором утаили от подростков, и они умерли во время лыжного похода. Это будет очень грустная баллада, потому что много секретов скрывают взрослые от детей. Не давайте конфет, мороженого, но дайте вовремя кусочек сахара!

На баллады меня потянуло, потому что я открыл Франсуа Вийона. Все началось с рассказа Стивенсона «Ночлег Франсуа Вийона». Вернее, с того, что я обнаружил в библиотечном каталоге собрание сочинений автора «Острова сокровищ».

К стыду своему, я даже не знал, что он написал много произведений. Библиотекарша отказалась давать все тома, оказывается, полагается только по одному.

– Да я прочитываю книгу, а то и две за ночь. Что же мне каждый день к вам бегать?

Видя, как я нервничаю, она согласилась выдать, как исключение, три книги. В первом томе были рассказы. Я начал с «Клуба самоубийц». Дойдя до истории про бродягу и вора Вийона, я заинтересовался тем, что он при этом был знаменитый поэт.

Интернет мало что добавил к Стивенсону. Самая распространенная строчка: «О его жизни известно крайне мало, больше домыслов и легенд». Франсуа был незаконнорожденным, «ублюдком», и пропал бы в то беспощадное время, если бы не священник Гийом Вийон, который его усыновил и дал блестящее образование в Парижском университете, он стал вхож в высший свет. На состязании при дворе Карла Орлеанского Вийон написал строчки, ради которых можно родиться, а потом сразу умереть:

От жажды умираю над ручьем.

Смеюсь сквозь слезы и тружусь, играя.

Куда бы ни пошёл, везде мой дом,

Чужбина мне – страна моя родная.

Я знаю всё, я ничего не знаю…

Я твержу их снова и снова, потому что в них вся жизнь нас, подростков. И Вийон мог бы быть нашим знаменем, если бы кто‑нибудь, кроме меня, захотел его почитать. Я пробовал. Кроме Светки никто не хотел слушать, переводил общение в другое русло.

Я напишу балладу о кусочке сахара и посвящу ее Франсуа Вийону, который бродит где‑то в пространстве, как вечный подросток.

Об одной даме я все‑таки грущу. Я понял, что стихи иначе воспринимаются, когда читаешь их вслух. Можно даже при свечах. Мне так не хватает Илоны. Что ты наделала, эгоистка Светка.

9.

Мы с Димоном сидим в кафешке, где нам дают пиво, несмотря на несовершеннолетие. Под суд отдавать уже можно, а голосовать и пить пиво нельзя. Потягиваем запретный напиток и вспоминаем былые годы. Димон важно развалился, изображая взрослого.

Когда‑нибудь напишу книжку «Приключения Димона». Она будет очень веселой. Начну ее с того, как мама уехала на выходные к подругам на посиделки, а мне наготовила еды и оставила в холодильнике. Одних только сырников десять штук, не говоря о жареной печенке, гречке, салате из огурцов и помидоров, кастрюле супа. Я пригласил на пир верного товарища. Он стал жрать все подряд, оставив поначалу сырники. Пир закончился тем, что Димон лег животом на табурет и стал стонать.

Я пил кофе и злорадно приговаривал:

– Так тебе и надо, обжора.

Постонав минут десять, Димон спросил:

– Там еще что‑нибудь осталось? И съел четыре сырника.

Это было в субботу. В воскресенье к вечеру Димон заявился снова.

– Я умираю. От голода.

Оставалось немного супа и два сырника. Я приберег их на завтрак. Все это скоро оказалось в ненасытном желудке Димона. Он полез в холодильник, проверить, не осталось ли чего.

Поскольку холодильник был пуст, обжора уставился на меня и спросил:

– Что же будем делать?

– Могу пожарить картошку, но ты сам будешь чистить.

Пока я ходил в магазин за растительным маслом, Димон перевел в очистки половину картофелин и свалил их в унитаз. Там образовался засор.

– Тебя что, не учили очистки в мусорное ведро выбрасывать? Или ты унитаз впервые видишь? – орал я, потому что хотел в туалет. – Мне что теперь к соседям проситься или бегать за гаражи?

Димон обиженно хмурился.

Преодолев брезгливость, я полез рукой в унитаз и с трудом выковырял застрявшие очистки. При этом чуть не обделался.

Виновник спросил, как ни в чем не бывало:

– Ты картошку жарить будешь?

…Димон расхохотался над моими воспоминаниями:

– Да, было дело.

За столиком неподалеку клевала носом над бокалом девушка. Невзрачная, прядь волос упала прямо в напиток.

Димон, проследив за моим взглядом, усмехнулся:

– А, это Кровавая Мэри. У нас раньше училась. Вообще‑то она Мария, но пьет водку с томатным соком. Коктейль

«Кровавая Мэри» называется.

– Пьет? А сколько ей?

– Лет семнадцать. У нее родители умерли.

В голове зашумело. Не от алкоголя, выпили всего ничего.

Я пытаюсь представить себя на ее месте, без родителей.

– Кафе закрывается. Освобождаем помещение, молодые люди, – привычно и строго говорит толстый мужик за стойкой.

Мы поднялись. Девушка тоже, но пошатнулась, оперлась о стул.

Мужик наклонился над ее ухом и вкрадчиво сказал:

– А ты, может, останешься, красавица? Девушка выпрямилась.

– Нет, я домой.

Я толкнул Димона локтем.

– Надо ее проводить.

– Ты, что, – зашептал он. – Тебе больше всех надо? Она же потаскушка.

– Когда я с тобой тригонометрией занимался, мне тоже говорили: «Тебе что, больше всех надо?»

– Так нечестно.

Мы вышли, поддерживая Марию за руки. Она обвела нас глазами и спросила жалобно:

– Куда вы меня ведете?

– Домой, дур‑ра, – ответил зло Димон.

– Ты же сама не дойдешь. Только старайся держаться на ногах. Адрес помнишь?

На нас уже обращали внимание. Если сейчас проедет милицейская машина, мы пропали. Я поменялся с Димоном местами, чтобы быть ближе к дороге. Прошли довольно много. Почти у дома Марии поплыла рядом патрульная машина.

– Маша, веселей. И держись. Милиция.

Как ни странно, она среагировала. Нас уже можно было принять за веселую, но не представляющую угрозы компанию. Я как бы мельком взглянул на милиционеров в окошке и обаятельно улыбнулся. Фу, уехали. Не представляю, как бы мы объяснялись. Два парня с запахом пива тащат пьяную девчонку… Вот ситуация. Мария еще думает, что мы от нее чего‑то хотим.

Я спросил возле квартиры:

– Дальше справишься сама?.. Мы пошли.

Ключ не попадал в замочную скважину. Димон открыл.

Мы помогли Марии снять пальто.

– Мне плохо. Не бросайте меня, мальчики, – еле выговорила девушка.

На возмущенный вздох Димона я сказал:

– Возьми телефон. Теперь скажи моей маме, что засиделись, я остаюсь у тебя.

– Ты ненормальный.

Так Кровавая Мэри, подобно Настасье Филипповне у Мышкина, застряла в моей жизни. Или я в ее.