Читать книгу: «Хрупкий разум. Нейропсихолог о том, какие сбои происходят в мозге и как это меняет личность человека», страница 3

Результаты нейропсихологического обследования Хавиана нужно было обсудить с его семьей, а не только с ним. Поэтому, с его разрешения, связался с ними.

Хавиан всегда жил в Барселоне, напротив больницы, где теперь проводил столько часов. Он никогда не изучал психологию и никогда не был менеджером крупного бренда одежды. Его работа всегда заключалась в охране. У него диагностировали опухоль головного мозга после нескольких эпилептических припадков. Эпилепсия была невосприимчива ко многим опробованным фармакологическим методам лечения, и поэтому в течение двух лет ему приходилось ежедневно принимать лекарства. Проблемы с памятью никогда не были первым симптомом.

До операции они никогда и не были симптомом. После внешнего вмешательства, казалось, не было никаких проблем, но родные быстро увидели, что его образ жизни резко изменился. Они говорили, что «он лжец» и «мы не знаем, зачем он все выдумывает». Но Хавиан не лгал, поскольку желания делать это у него не было. Это были его воспоминания, вымышленные для тех, кто знал правду, но реальные для него. После операции Хавиан каждый день создавал несколько воображаемых сценариев, которые заполняли пробелы в утраченной информации. Это было, несомненно. Но Хавиану впервые предстояло стать отцом, его жена на самом деле была на двадцатой неделе беременности и ждала девочку.

Как мы уже видели ранее, эмоции способны строить воспоминания совсем другими путями, чем те, которые используются для других типов информации. Поэтому иногда резкие искажения памяти сосуществуют для нескольких жизненных событий, оставляя нетронутыми воспоминания, связанные с определенными эмоциями.

МРТ Хавиана, которую я еще не смог увидеть, показала важные послеоперационные изменения, которые затронули целый ряд структур, составляющих то, что называют кругом Пейпеца. Этот контур тесно связан с эмоциями и памятью, и его поражения могут приводить к амнестическим синдромам, конфабуляциям, а также нарушениям семантической и эмоциональной интеграции. Действительно, Хавиан больше не мог нормально строить воспоминания, и, более того, прекрасное безразличие, эта радость, отделенная от катастрофической реальности, были симптомом аномалии на уровне эмоциональной интеграции.

Предполагаю, что сейчас Хавиана уже нет в живых, и представляю, что кто-то рассказывает чудесные истории о нем красивой маленькой девочке. Хавиан в какой-то момент своей жизни, несомненно, испытал одни из самых сильных эмоций, с которыми иногда приходится сталкиваться людям. Перед операцией Хавиан знал о прогнозе опухоли головного мозга. Впоследствии симптомы, вторичные по отношению к остаточным поражениям, изменили его способность функционировать. Но мне нравится думать, что случай сыграл в пользу Хавиана: из-за травм он построил воображаемый мир, в котором ничто не делало его более счастливым, чем абсолютная уверенность в том, что он впервые станет отцом. И это переживание было единственным ощущаемым, возможно, смыслом его жизни.

Глава 4. Невозможно запомнить

В 2015 году мне посчастливилось сотрудничать с ныне покойным доктором Джорди Рибой – экспертом-фармакологом в области изучения воздействия различных типов лекарств на мозг и когнитивные функции – над одной из блестящих работ по хроническому потреблению каннабиса. В этой работе⁴ показано, что его длительное воздействие связано с очень значительным увеличением склонности к созданию ложных воспоминаний.

Ложные воспоминания относятся к психологическому феномену запоминания вещей, которые никогда не происходили. Принимая во внимание примеры, описанные в предыдущих случаях, ложные воспоминания могут показаться чем-то типичным для человека с серьезными психическими проблемами, но на самом деле в той или иной степени это постоянно происходит со всеми. Как я уже предположил, в коллективном воображении память обычно звучит как нечто связанное с обучением и запоминанием. Однако память – это гораздо больше, чем запоминание предметов.

Воспоминания и знания, которые мы имеем о вещах и мире, являются основой рассуждений и воображения. Благодаря памяти мы не только получаем доступ к миру, в котором живем, и запоминаем его, но также в состоянии трансформировать этот мир, историю или воспоминание, а также способны создавать фантастические сценарии, в которых можем мечтать о солнечном дне на пляже Багамских островов, где никогда не были и никогда не будем.

МЫ МОЖЕМ ОДИНАКОВО ЯРКО ПРЕДСТАВЛЯТЬ В ГОЛОВЕ КАК ФАНТАЗИИ, ТАК И РЕАЛЬНЫЕ ВОСПОМИНАНИЯ. ПО СУТИ, ДЛЯ НАШЕГО СОЗНАНИЯ ОНИ ИДЕНТИЧНЫ.

Но, несмотря на это, мы способны отличить то, что действительно пережили, от того, что было сном или фантазией. Это объясняет, почему мы не осознаем, что часть воспоминаний, а иногда и большая их часть, представляет собой трансформацию, даже нечто совершенно отличное от реальности.

Содержимое памяти – это не постоянные фотографии реальности, с которой столкнулись. Хранение информации и преобразование ее в память включает в себя процесс «кодирования», при котором информация, поступающая из внешнего мира через чувства или из внутреннего мира через воображение, преобразуется в некоторый код, который мозг способен обрабатывать и хранить. Запоминание – это не доступ к фотографии, хранящейся в каком-то ящике мозга, оно, скорее, представляет собой «активный» процесс перекодирования и преобразования информации, которая когда-то была опытом, идеей или образом в сознании или воспоминании, которое можем пережить заново.

Что-то в виде когнитивных процессов постоянно отслеживает, что и как происходит, все, что выполняет мозг и трансформируется в поведение. Мы автоматически, не задумываясь, исправляем неправильный жест, объезжаем на автомобиле ямы, получаем доступ к словам и их значению. Что-то контролирует нас, и это что-то также контролирует, откуда возникает то, что появляется в сознании. Мы можем увидеть и пережить событие, как если бы были там, например, падение башен-близнецов в Нью-Йорке, но знаем, что у нас есть эти образы, потому что видели это по телевизору. Очевидно, что, как и любой процесс, зависящий от функционирования мозга, его часть или весь может быть поврежден.

В действительности, учитывая огромную сложность этих процессов, в определенные моменты можно ожидать, что они потерпят неудачу. Если добавим к этому способ, которым мозг преобразует информацию, предназначенную для хранения, а также способ, которым он ее восстанавливает, и огромную восприимчивость к небольшим ошибкам, можно ожидать, что, хотя мы и не осознаем этого, большая часть воспоминаний загрязнена элементами, которых никогда не было.

Мы можем легко увидеть это на примере тех людей, которые пережили путч 23-F – попытку государственного переворота, совершенного в 1981 году в Испании. Многие из тех, кто испытал это (я приглашаю испанских читателей провести эксперимент дома), помнят, как смотрели в прямом эфире по телевидению культовые кадры генерала Техеро, требующего, чтобы все спустились вниз, и стреляющего в потолок. Но реальность такова, что кадры оккупации конгресса депутатов никогда не транслировались в прямом эфире, а были показаны несколько дней спустя. Прямая трансляция мероприятия велась по радио.

У всех есть ложные воспоминания, и люди, хронически употребляющие наркотические вещества, имеют большую восприимчивость к ним в результате их воздействия на определенные участки мозга. Обычно ложные воспоминания не имеют никакого значения. Когда они не составляют константы или целого или когда их содержание не оказывает влияния на человека или третьих лиц, они определяют не проблему, а, скорее, самую абсолютную нормальность. Но когда жизнь человека вращается вокруг постоянного построения событий, которых не было, или, когда эти воспоминания создают проблему, тогда говорят о конфабуляциях.

В 2017 году со мной связался человек, прочитавший нашу совместную с доктором Рибой работу. Он был прекрасным психиатром, которому теперь требовалась поддержка нейропсихологов, чтобы понять, откуда взялись воспоминания пациента, которого он вел.

Абель был молодым человеком двадцати двух лет, который пришел ко мне в сопровождении матери и сестры. Он вырос в сложной семейной среде из-за проблем со злоупотреблением алкоголем и физического насилия со стороны отца. Его очаровательная мать рассказала, что, несмотря на это, он был очень счастливым ребенком, у него был хороший круг друзей. Он попадал в неприятности, типичные для своего возраста и неблагополучного жилого района, возможно, от сильной внутренней боли после того что пришлось переживать дома, но ему удавалось двигаться вперед. Он уже давно покинул отцовский дом и теперь посвятил себя работе на стройке, что было очевидно, глядя на его мускулистое телосложение.

Он выглядел вежливым молодым человеком, стремящимся угодить, но было видно, что он глубоко огорчен. Я даже не знал, с чего начать разговор о том, что произошло, не говоря уже о том, как это объяснить.

Никаких серьезных заболеваний у него не было, но, судя по всему, в восьмилетнем возрасте юноша пострадал от «возможного» отравления угарным газом в результате некачественной работы обогревателя. Возможно, это правда, потому что он потерял сознание, его отвезли в больницу и провели лечение в барокамере, хотя и не обнаружили следов травм или последствий.

Спустя несколько лет Абель начал употреблять разные виды наркотиков. В тринадцать лет он уже употреблял многое. Потом он отказался от более сильных наркотиков, но употреблял легкие до двадцати одного года.

И именно когда он внезапно бросил их, то спустя несколько дней рассказал:

– Мне приснился какой-то сон, а потом увидел дедушку. Рядом со мной был отец, мне было восемь лет… Они оба издевались надо мной.

Этот первый ужасный образ, спонтанно возникший как ранее вытесненное воспоминание и с необыкновенной ясностью, сопровождался каскадом воспоминаний. Последующие минуты в мельчайших подробностях воссоздали целую цепочку событий, охватывающую период с восьми до двадцати одного года, где в бесчисленных случаях более шестидесяти разных людей регулярно совершали все виды насилия над Абелем. Это были уже не отец и дедушка – это были соседи, друзья, друзья соседей, незнакомцы, школьные учителя. Слишком много людей.

Воспоминания никогда не бывают настолько точными, ни по форме, ни по дате, ни по деталям, тем более воспоминания восьмилетнего ребенка. Но Абель ясно видел дни, места и людей. Часы, последовавшие за этим, он провел в написании от руки со всеми подробностями на более чем двухстах пятидесяти страницах, полных завитушек, этого ужасного повествования.

Вся история была полна шаблонных и фантастических элементов, которые постоянно повторялись. Например, все издевательства всегда происходили после того, как его заставляли вдохнуть вещество в носовом платке, от которого он засыпал. Однажды его не усыпили, а дали яблоко, которое, должно быть, было отравлено. Во время издевательств он вспоминал видеокамеры, кожаные качели с цепями или красные резиновые шарики во рту. Он также вспомнил, как застрелил мужчину и видел, как несколько мужчин, включая отца, также оскорбляли его сестру. Она, которая была рядом с ним в офисе, посмотрела на меня, покачав головой, и позже подтвердила, что никто никогда не поднимал на нее руку.

Мы вместе пересказали все элементы ужасной письменной истории Абеля. Каждая из подробностей, которые он рассказывал, была ужаснее предыдущей. Если слушать эту историю было невыносимо, я не мог себе представить, что значит помнить ее как часть жизни.

Моя работа в этом случае заключалась не в отрицании правдивости фактов. Абеля не было рядом, чтобы я мог судить, лжет он или нет, и судить, подвергся ли он насилию или нет. Есть что-то, что делает ложные воспоминания более сложным явлением. Эта честная ложь практически всегда содержит в себе долю правды, и в этом случае лишь 0,01 % того, что помнил Абель, было правдой.

Работа по детальной оценке рассказа, его содержания и правдивости в точности соответствовала мнению судебного психиатра, передавшего дело мне. Мне предстояло оценить, есть ли признаки, указывающие на какой-то тип проблем, связанных с функционированием мозга, которые могли бы объяснить способ появления этих воспоминаний и их вымышленное содержание.

Ранее Абель обращался к нескольким специалистам по психическому здоровью, которые почти не обращали внимания на его объяснения, считая, что он просто лжет или что у него бред. Но нет, Абель не лгал намеренно, и он не бредил. Его речь была нормальной, организованной, связной и когда я рассказал ему о сложности всего, что он помнил, заявил:

– Нет, я понимаю, что это очень странно и что это кажется невозможным… но дело в том, что я все это прекрасно помню!

Я исследовал Абеля и не потребовалось много времени, чтобы выявить весьма избирательный дефицит в функционировании того типа памяти, который называют эпизодической памятью. Это память, которая позволяет узнать и вспомнить, где учились в детстве, как звали учителя истории, что было на ужин или куда ходил прошлым летом. Относительно простая задача по исследованию целостности эпизодической памяти включает использование списков пар слов, которые пациент должен выучить. Абель не смог выучить отношения между ними. Например, я мог ему сказать: «Грузовик – бабочка, тигр – крылья, пол – открывашка», а далее спросить:

– Какое слово связано со словом «грузовик»?

И он не мог вспомнить. Ни с грузовиком, ни с тигром – ни с чем, ни с первого, ни со второго, ни с третьего, ни с четвертого раза, когда я снова и снова предъявлял одни и те же пары слов.

Из списка отдельных слов, около пятнадцати, он смог кое-что выучить, но этого было слишком мало. За несколько минут он многое забыл и слова показались ему воспоминаниями. Я рассказал ему историю женщины: ее имя, работу, проблемы, с которыми она сталкивалась, кто ей помогал и чем закончилось. Я рассказал это дважды. Когда он захотел ее вспомнить, то забыл многие наиболее очевидные детали, но появилось много элементов, которых не было в оригинале.

Тип аномалии в обучении и памяти, которую продемонстрировал Абель, предполагал, что должен быть какой-то компромисс на уровне тех структур височной доли, которые так тесно связаны с эпизодической памятью, таких как гиппокамп. Изменение гиппокампа приводит к наиболее типичным формам амнезии, например, тем, которые наблюдают у людей, страдающих болезнью Альцгеймера. Однако амнестические симптомы, вторичные по отношению к поражению гиппокампа, не вызывают ложных воспоминаний. Чтобы они возникли бесконтрольно, необходимо, чтобы на уровне лобной доли было какое-то повреждение, как в случае с Хавианом, или что-то еще. Возможно, по этой причине у Абеля также были большие трудности при решении некоторых задач, которые используют для оценки лобных функций. Его внимание очень легко рассеивалось, способность к организации и планированию была недостаточна. Как, когда и почему это произошло? Какую роль эти изменения сыграли в истории, которую рассказывал Абель?

Я всегда буду настаивать на том, что пациенты – лучшее руководство по нейропсихологии, и их истории, если умеете слушать и анализировать, обычно содержат множество элементов, необходимых для понимания того, что происходит. Кроме платка, яблока, качелей с цепями, ругани… был целый ряд элементов, которые казались важными для контекстуализации.

Абель рассказал о неприятном запахе, который, как он понял, шел от носового платка. Абсолютно все издевательства были одинаковыми: сопровождались запахом, ужасной болью и восходящим жжением, которое он объяснял воздействием физического насилия над своим телом. Он терял сознание и просыпался, зная, что над ним издевались, иногда ощущая свое тело неуклюжим, медленным или неспособным говорить. Он сослался на то, что иногда видел вспышки света, от которых терял сознание. Он также рассказал о случаях, когда смотрел на сестру и видел ее лицо изуродованным, как если бы это была картина Пикассо. Потом он оглянулся и увидел, что все лица обезображены. Помимо этих воспоминаний, ограничивающихся насилием, он также рассказал про «сны о боли». Эти эпизоды, по-видимому, довольно часто повторялись в течение многих ночей его детства. Ранним утром он просыпался в поту, не имея возможности говорить и двигаться. Затем его комнату наполнял неприятный запах фекалий, сопровождаемый тысячами бессмысленных образов.

Он сам сказал:

– Я помню, что, когда проснулся утром, все было очень странно, я чувствовал себя странно и очень устал. Мое тело, челюсть и лицо болели. Иногда щеки были искусаны изнутри.

У меня была возможность перечитывать письменный отчет снова и снова, прежде чем услышать его речь. Эта жуткая история содержала гораздо больше информации, чем казалось. То, как Абель вдруг стал писать, не останавливаясь, ясновидение самых отдаленных его воспоминаний, боли, запахи, искажения лиц, искусанные щеки… и теперь, в моем кабинете, провал его эпизодической памяти и признаки поражения лобной доли.

Я не знал, когда началось это явление, но, возможно, когда он был ребенком. Может быть, того «возможного» отравления угарным газом никогда не было, а с этим было связано одно из многочисленных падений с потерей сознания во время езды на велосипеде. Может быть, наркотики, прием их, остановка приема. Возможно, в его жизни совпало несколько элементов, которые создали идеальный сценарий, который заставил его построить все эти воспоминания.

Я обсудил этот случай с коллегами-неврологами и подчеркнул ценность нейропсихологического обследования и то, насколько очевидно, что все указывает на явное поражение височной доли. При этом, если добавить к истории множество нюансов, казалось правдоподобным, что у Абеля могла быть какая-то проблема в гиппокампе, которая также могла бы спровоцировать некоторый тип эпилептического припадка в качестве причинного механизма текущего состояния. Мне удалось убедить сделать электроэнцефалограмму и МРТ головного мозга.

Как и во многих случаях, электроэнцефалография (ЭЭГ) была совершенно нормальной. Это не редкость: даже у людей, страдающих эпилепсией, относительно часто ЭЭГ-исследование оказывается в норме, если при регистрации электрической активности мозга не возникает припадка. Исследование МРТ было показательным. Я прекрасно помню, что находился рядом с техником-рентгенологом, пока оно проводилось. Изображения гиппокампа показали потерю структуры вместе с признаками того, что называют мезиальный височный склероз⁵.

Мезиальный височный склероз относится к гибели нейронов в гиппокампе наряду с признаками клеточного повреждения, что приводит к формированию эпилептогенного очага. Мезиальный височный склероз соответствует 70 % причин височной эпилепсии. Она может быть вызвана аберрантной электрической активностью мозга в любой его части. Таким образом, в зависимости от областей, на которые воздействует этот зажигательный поток аномальной активности, симптомы эпилепсии будут разными. У некоторых людей наблюдаются классические «припадки» в виде непроизвольных движений и подергиваний. Существуют формы эпилепсии, при которых человек просто отключается от окружающей среды, когда слушает музыку, испытывает оргазм, впадает в экстаз, выполняет повторяющиеся движения и так далее.

Височные эпилепсии обычно сопровождаются рядом весьма характерных признаков и симптомов: обычно начинаются в виде «эпигастральной ауры», которая представляет собой не что иное, как дискомфорт, боль или жжение, поднимающееся по туловищу к шее и которое у детей часто описывают как «боль в животе». Эти эпизоды нередко сопровождаются обонятельными галлюцинациями, когда человек ощущает сильный и неприятный запах, обычно похожий на запах гари. Также распространены чувства «дежавю» и «я уже испытывал это раньше». Эти начальные признаки обычно сопровождаются последующим психомоторным замедлением и отключением от окружающей среды.

Ввиду близости некоторых центральных структур мозга к эпилептическому очагу при выработке определенных эмоциональных реакций, таких как страх или отвращение, нередко эти эпизоды сопровождаются крайне неприятными и сильными эмоциями, образами или ощущениями. Как и ожидалось, вовлечение гиппокампа объясняет, почему у многих людей, страдающих этим типом эпилепсии, возникают серьезные проблемы на уровне эпизодической и автобиографической памяти.

В то же время в некоторых случаях височной эпилепсии возникает постприпадочное состояние, знакомое читателю и называемое «синдромом Гешвинда». Одной из центральных характеристик этого синдрома является гиперграфия – непреодолимая потребность писать навязчиво и дотошно, в мельчайших деталях. Возможно, некоторые произведения Федора Достоевского были написаны в рамках гиперграфии в контексте известной височной эпилепсии, которой он страдал. В других случаях синдром Гешвинда может сопровождаться чувством гиперрелигиозности, большой креативности и нетипичным сексуальным поведением.

При всем этом, выкладывая на стол все элементы истории Абеля, анализируя детали, признаки и формы, казалось разумным предположить, что его визит ко мне объяснялся каким-то типом эпилепсии, вторичной по отношению к мезиальному височному склерозу.

Если ранее здоровый человек начинает употреблять наркотики, а затем отказывается от них, то это может спровоцировать эпилептические припадки. Возможно, у Абеля раньше были менее сложные эпизоды. Возможно, отказ от веществ спровоцировал более сложный эпизод, во время которого сформировались эти ложные воспоминания. Возможно, на это повлияли удары по голове… Сложно сказать.

Помню, что в течение нескольких дней после первого наброска возможных причин истории Абеля я искал научную информацию, связанную с подобными эпизодами. Ведь мезиальный височный склероз не такая уж редкость. Удивительно, но в научной литературе я не нашел или не знал, как найти подобные случаи. Когда я уже был почти готов отказаться от поисков, то наткнулся на форум пациентов в США, страдающих эпилепсией. И они, пациенты, помогли. Их было немного, но достаточно. Некоторые испытали это после нейрохирургической операции по удалению эпилептического очага, другие испытали это спонтанно, но все спрашивали, есть ли еще у кого-нибудь опыт воспоминаний насилия со стороны близких родственников.

К сожалению, мы потеряли Абеля. Думаю, в его жизни было слишком много элементов, с которыми нужно было бороться. Знаю, что его мать была спокойна, когда наконец смогла убедить себя, что ничего из этого не происходило. Но потерять Абеля было провалом. Я действительно не знаю, что могли бы для него сделать, но наверняка что-то могли, мы всегда можем. Он не принял или не хотел принять то, что мы ему говорили.

Думаю, трудно принять, когда кто-то говорит, что всего, что видишь в своем уме, не существует. И при этом он даже в минимальной степени не оценил возможность попробовать некоторые из методов лечения, которые рассматривали. Я осознаю, что он остался жить с воспоминаниями, которые будут мучить его всю оставшуюся жизнь. Я также убежден, что большая часть этих воспоминаний – выдумки его разума, но, к сожалению, есть элементы, которые также заставляют меня осознать, что какая-то часть этой истории правдива.

Несмотря на все это, помимо огромного клинического урока, который дал этот случай, всегда буду повторять, что этот случай представляет собой крайнюю степень атипичности. Принимая во внимание, что в ложных воспоминаниях всегда есть доля правды, также учитывая, что не всегда легко рассказывать те или иные истории из прошлого, никогда подобный случай не должен служить оправданием для сомнений в историях, которые в какой-то момент осмелились рассказать многие тысячи людей. Пациенты не лгут.