Читать книгу: «Пир во время чумы», страница 6

Минутку Катя помолчала, потом задвигалась, скользнула по его телу и устроилась сверху. Постепенно Малахов почувствовал на себе нарастающее колебательное движение ее крепких бедер.

– Девочка, ты чего тут творишь? – он поймал ее руки, и их пальцы скрестились в замок.

– Жека, я хочу еще, – горячо и призывно выдохнула она.

– М-м-м? – в уголках его губ появилась ироничная улыбка.

– Мне… мне не хватило.

– Эка, какие же мы ненасытные, – он, поддразнивая ее, покачал головой. – Я те уже не мальчик и на такие подвиги не способен.

– Тихо, Жека, ты… не отвлекайся. Ой, Жека! Ой, о-о-о… а-а-а…

Крупные капли пота обильно текли по ее лицу, подбородку, шее. Они собирались в узкий ручеек и скатывались промеж двух бурно вздымающихся холмиков.

– Я утекла до раю, не шукайте мене…

Приподняв женский подбородок, мужчина заглянул в ее глаза:

– Ты же хотела сбегать, покормить сына…

Иронически кривя губы, Малахов смотрел на женщину в упор.

– Ой, и воистину! – Катя взмахнула руками и вскочила. – Мать именуется. Вовсе тут с тобой про дитя…

Вскочив, она суматошно принялась за поиски деталей скромного туалета, бесстыдно сверкая наготой перед мужскими глазами.

– Эх ты, мамаша, – он укоризненно покачал головой. – Катя, а отец сам своего сына покормить уже не в состоянии? Насколько я понял, вы, хоть с ним и развелись, живете вместе в одной квартире?

Натягивая на себя простенькие трусики, женщина неопределенно и даже больше смущенно пожала плечами:

– Вместе. Но он зараз, небось, вдрызг пьяный валяется.

– Так он же у тебя не работает. Откуда у него деньги на выпивку? – удивленно потянулся глазами Малахов.

Застегивая ремень на камуфляжных брюках, Катя фыркнула:

– Он пенсию мает.

– Пенсию? С какого еще такого боку-припеку?

Уловив в его словах иронию, женщина невольно встала на защиту своего бывшего мужа:

– А почто ты дивишься? Он служил в Афгане. Там год шел за три. Прыгал. И тут ему год за полтора капал. Вот он и понабирал к своим тридцати годам двадцать лет выслуги. И дня лишнего после служить не стал. В тот же день настрочил рапорт.

Поправив на себе портупею, мужчина кинул на застегивающую на себе тугой лифчик женщину снисходительный взгляд:

– Катюша, если не секрет, кто из вас и кого бросил?

– Он меня кинул, а я его вытурила.

– Это как? – Жека озадаченно хмыкнул.

Справившись с непокорной вещицей, Катя облегченно выдохнула:

– В 92-ом году многие офицеры укатили в Россию, а их жены, их боевые подруги, остались. Те, что поспели развестись. Бабы, что родом с этих мест. По-разному укладывалось. И баб в городке встало раза в три больше, чем мужиков. И до того нравы были не дюже строгие. И погуливали наши мужья. А тут раздолье встало. Вот мой тут и ударился во все тяжкие. У нас много квартир пустых стояло. Выбирай любую и живи. Мой сошелся с одной разведенкой и водился с ней.

– А ты?

– А я подала на развод. И мы разбежались. А со временем порядок внесли. За два-три года дивизию укомплектовали офицерами. Жилья стало не хватать, самовольных захватчиков повыгоняли в шею. Вот мой бывший и возвратился. Прописан-то он у нас. Да и ордер на него был начеркан. Обитает он в маленькой комнатке. Чужой человек. Одним словом, жилец, да и только. Приелся он мне до чертиков…

В женских глазах плеснулась горькая обида и еще что-то личное, очень затаенное и глубоко спрятанное.

– И вы не разговариваете?

– Нет. Я с ним не знаюсь. Когда он трезвый, что бывает-то редко, может поиграть с сыном. И ребенок к нему тянется. А получит пенсию, немедля отходит в нескончаемый загул. Утром продерет зенки и тут же бежит на «точку». Местные самогонку варят. Сбывают за сорок копеек стакан. Дешевле не сыщешь. Пока экипаж не загрузится под завязку, домой не вертается. До вечера отоспится и снова несется на очередную дозаправку. Вот и все его житье. А ты баешь, что я до мужицкой ласки, мол, охоча. Захочешь и не эдак завоешь…

Почесав скулу, Жека спросил:

– И кем он у тебя служил?

– Вертолетчиком он был у меня… – ответила Катя.

На ее чудных глазках вдруг навернулись крупные слезинки.

– Вертолетчик-налетчик. Налетел, вскружил головенку девчонке. Поманил, наобещал золотые горы. Я поверила и без оглядки пошла. Все бросила, дом, родных. Любила, жить без него не могла… А тут оно…

Болезненная гримаса пробежала по лицу подполковника:

– Кто ж знал, что и Союз развалится, и вся наша, казалось, хорошо отлаженная жизнь… Все полетело псу под хвост… А сколько твоему?

– А столько же, сколько и тебе. Я на пяток годков младше его. Мне восемнадцать годков исполнилось, когда он вернулся с Афгана с двумя орденами на груди. Кто против этакого героя устоит?

– Да, – Малахов усмехнулся, – против такого орла, Катюша, не устоишь. Падки вы, девки, на красивую форму… А уж ежели на груди блестит, то прямо беда. Как сороки на то, что сильно блестит, стаями слетаются, так и вы хоровод начинаете.

– И я не устояла, – женские глаза наполнились тихой грустью. – Так-то он парень хороший был. Только вот сломался…

Не таясь, Катя смахнула слезинку. Не вовремя мужик сломался, на самом их жизненном взлете, и оказались они на перепутье.

– Или его сломали, – задумчиво моргнув, произнес подполковник. – Начальнички наши, жизнь наша…

– Или его, – она согласно кивнула головой. – Жека, а почто ты остался один? Я бы от тебя никогда и ни за что не ушла. Двумя руками вцепилась бы мертвой хваткой.

– Ну, Катюша, это длинная история. Ты давай, беги, корми сына. Я подежурю тут за тебя. А про себя я тебе еще расскажу. В другой раз. Молодая жизнь в опасности, спасать ее треба и срочно…

Катя убежала, а Малахов, задвинув запор, остался. Знакомую до боли картину нарисовала ему Катя. Страшная картина жизни военного городка. Жека месяц снимал комнату и жил в доме во втором городке.

Хозяйка убогой квартиры – вдова полковника получала нищенскую пенсию, сдавала две свои комнаты из трех. В гостиной она жила сама.

Деньги с постояльцев брала мизерные. Да и больше ей дать никто и не мог. Военные отнюдь не могли похвастать большими окладами.

Вырученных денег ей едва хватало на квартплату. На лето старуха уезжала к дочке в Одессу. Там она с утра до вечера ходила с сумкой по пляжам, продавала семечки и пирожки. А когда-то муж ее был одним из самых уважаемых людей, и жили они, катаясь как сыр в масле. И не думали, и не гадали они, что впереди маячит унизительная нищета.

Такие, как та бабка, в свое время с пеной у рта стояли на всех углах, ратовали за скорейшее отсоединение, за самостийность. Якобы о них пеклись господа Кравчук, Шушкевич и Ельцин, неистово расшатывая и вполне успешно разваливая весь Союз. И что? Дождалась бабка своего желанного счастья в отдельно взятом суверенном государстве? Фигу…

Вспоминает, небось, старая, как сладко жилось при коммунистах, при Союзе, и от досады локти себе кусает. Кусает, да поздно…

Жил Малахов в отдельной комнате. А сразу за стенкой, в соседней квартире существовал отставной подполковник. Не надо было Жеке ни радио, ни телевизора. Все имелось у соседей за тонкой стенкой. И каждый день концерт. С утра и до ночи пьяная ругань и крики.

И Жека особо не сомневался, что его соседушка пасся на той же «точке», что и Катин муж, бывший. И весь смысл жизни того мужика – пойти на запасной аэродром, залиться до отказа, чтобы на время больше ни о чем не думалось. О том, что у жены нет денег на оплату квартиры, нет денег на еду, на покупку нового телевизора. Нашел герой-отставник рубчик-другой, залил горящие трубы, а что дальше – ему трын-трава…

Большая у бабки квартирка. Как-то в ней затеяли ремонт. Взялись с размахом, но не легло, и дело на время забросили. Все и лежит, так оно и стоит, где наполовину разобранное, а где наполовину упакованное по ящикам. Стройматериалы давно пришли в негодность…

И ЖЭК их стал самостийным, попросту отделился от своих прямых обязанностей. И дом ветшал. Все приходило в негодность. Возводили дом военные строители по их типовому проекту. Кругом понаделали мастера встроенные ниши. И по ним теперь, проделав везде сквозные автострады с первого этажа на шестой, свободно гуляли голодные крысы. Проходили они, как по Бродвею, с первого подъезда до третьего.

Вспоминал Жека и весь передергивался от неприятного ощущения. Ужас! Как люди живут? Но живут же. И будут жить там до самой своей смерти. А куда им еще деваться? Квартиры стоят копейки.

Продать, а в другом месте на эти деньги и маленькой прихожей не купить. Не говоря уже про отдельную квартиру. Жить в том, что есть, и бурно радоваться тому, что живут в независимом государстве…

Не выдержав столь изощренного издевательства над собственным организмом и донельзя расшатанными нервами, Малахов переехал жить в гостиницу. Ему предлагали поселиться в гостинице КЭЧ, но в той он увидел картину не лучше. Таким же строем бегали по полу огромные крысы. Вдобавок ко всему не работало отопление…

Дзинь! Дзинь! – застучал тоненький звоночек, и на коммутаторе откинулся флажок на окошке. Сработала прямая связь с дивизией. Как заправский связист, Малахов вставил штекер в отверстие и ответил.

– Кто это? – донесся до него удивленный девичий голосок. – А где наша Катя? Куда вы ее подевали?

– Они до ветру вышли на минуточку. Я вас, девушка, слушаю.

– Соедините начальника штаба с вашей службой вооружения.

– Соединяю, – подполковник ловко перекинул еще один штекер. – Вызываю, – он нажал на тумблер, особо ни на что не надеясь.

Один вызов пошел, за ним второй. Только Жека захотел дать всем своим абонентам «Отбой», как внезапно ответили. Кто-то долго ставил майору задачу на подготовку какого-то имущества к передаче с одного склада на другой. Что-то в разговоре Малахова насторожило, но он не стал придавать тому большого значения. Мало ли что и кто имел в виду. Какое ему, собственно, до всего дело? По сути, никакого дела…

V

…Оксана согласилась на совместное проживание в одном номере с мужчиной, достала из сумочки гражданский паспорт – светиться своим служебным удостоверением она не стала. Иначе досужие языки вмиг разнесут весть, что в городе поселился старший следователь из самой военной прокуратуры Юго-Западного оперативного направления.

Поднялась капитан на второй этаж. Сана была готова ко всему, но увиденное превзошло все ее мрачные предчувствия и ожидания.

– Картина Репина «Приплыли»! – Сана озадаченно моргнула.

Такой убойной убогости она еще не видела. У них на дворе конец двадцатого века, а тут условия проживания, как в средневековье…

И где же они, спрашивается, спрятали в четырех голых стенках умывальник, туалет, она уже не говорит про ванну? При дальнейшем самом внимательном ознакомлении с сим заведением умывальник Сана обнаружила внизу, на первом этаже. Один на всех. То есть, общий.

Душевые кабинки, говорят, когда-то работали, лет пять тому назад. Туалет и вовсе оказался на улице. Такой, что туда страшно и заходить!

– Кошмар! За что с людей деньги берут? Сервиз, блин…

Плюхнувшись на кровать, Сана печально улыбнулась. Снова ей не повезло. И почему она по всей жизни ужасно невезучая? Уехала из села и думать перестала про туалет на улице, забыла. Так нет, снова про него напомнили. А как ей жить вдвоем с мужиком? Как ей переодеваться?

То-то же у дежурной ехидно поблескивали глазки, когда передавала ей ключ от номера, оказавшегося обычной комнатой без удобств…

Ровно в половине четвертого она зашла в небольшое и неприметное кафе на улице Ленина. Славного города, видно, новые исторические веяния явно никак не коснулись. И памятник великому вождю мирового пролетариата также стоял в центре площади и указывал, какой дорогой идти им в светлое будущее. В центре бушевали бури, гремели грозы, низвергались с постаментов прежние идеалы, а тут Ильич все еще стоял и над всеми посмеивался. И лишь голуби окончательно загадили его кепку, да нос вождя до неприличия облупился.

Удобно устроившись в дальнем уголочке, у небольшого окошечка, Оксана с некоторым интересом во взгляде наблюдала за тем, как двумя нескончаемыми вереницами в обе стороны вышагивали люди в военной форме. Складывалось стойкое убеждение, что гражданское население в этом славном городе вовсе отсутствует.

Больше всего поражало обилие военнослужащих-женщин. Будто чуть ли не половина всего женского населения города работала в штабе дивизии. И определенная доля правды в том наблюдалась.

Другой работы для женщин в городе не имелось, если не считать торгашей на рынке. Районный центр жил за счет военных. Задерживали им выплату денег, и жизнь замирала, у всех разом падала торговля. Рынок, как барометр, показывал на то, как живут защитники Отечества.

Только слегка повышали оклады, вмиг взлетали цены на продукты, на съемное жилье и разом съедали всю прибавку. Рынок, свободные отношения, демократия. За что боролись, на то и напоролись…

Подполковник Пичугин несколько минут стоял в сторонке и с улыбкой наблюдал за задумавшейся девушкой. Хороша девчонка!

Не зря его просил старый знакомый Ковальчук. За такую можно и даже нужно попросить. Такой бабе можно и даже нужно помочь. Такой крале трудно отказать. Раз Алексей Петрович просил, он поможет.

– Ой, извините… – капитан смущенно улыбнулась. – Задумалась…

– Оксана Степановна, здесь все, – он быстро передал свернутый в трубочку целлулоидный файл, – что вас крайне интересует. Списки всех объектов, включенных в зону вашего особого внимания, схематичное расположение их на местности, списки всех должностных лиц…

– Товарищ подполковник, – напомнила Полищук, – меня, знаете, еще интересуют те, кто приобрел дорогие машины, служа у вас.

Пичугин усмехнулся и неопределенно покачал головой.

– Я у вас спросила что-то не то? – заволновалась Оксана. – Если это невозможно, то я, знаете, не настаиваю.

Капитан смущенно моргнула. На нет, вестимо, и суда нет. Отказ несколько осложнит ей задачу, да что уж про то почем зря толковать.

– Ну, почему же, – кадровик разом вдохнул в Сану порцию свежего воздуха. – Я сделал для вас требуемую выборку. Там все указано. Вам остается только сесть и спокойно в тиши со всем разобраться.

Живая и неподдельная радость разлилась по всему ее лицу:

– Спасибочко, товарищ подполковник! Я вам по гроб благодарна!

Откровенно любуясь, Пичугин пренебрежительно махнул рукой:

– Не стоит, Оксана Степановна. Меня просили помочь вам…

В ответ капитан облегченно вздохнула:

– Я думала, что мне еще предстоит немало самой побегать…

– Зачем же, милая девушка, сильно усложнять себе жизнь? У нас есть списки всех автолюбителей, имеющих личный транспорт…

В этот миг Оксана подумала о том, что зря она так скоропалительно причислила себя к самым невезучим. Не повезло ей с попутчиком, не пофартило с жильем, но кое с чем пока у нее все в полном ажуре.

Глянув на часы, кадровик поспешил закруглиться:

– Я отметил тех, кто служил в Германии. Вы уж не обессудьте, но анализ всего вам придется сделать самой. У меня времени нет, да и не хотелось привлекать других, чтоб не демаскировать повышенного внимания к нам со стороны неких компетентных органов. Ну, желаю вам успеха. Номер моего телефона у вас есть. Если что, сразу звоните…

Не торопясь, Оксана допила кофе, вышла на улицу и заспешила. Заскочила Сана в гостиницу, натянула на себя одежду что попроще. Накинула она на плечи рабочую куртку-спецовку, повязала на голову темный платок. Придирчивым взглядом капитан окинула себя в зеркале.

– Гарна дивчина! – Оксана удовлетворенно хмыкнула. – Сойдет для глуши и бездорожья.

Теперь она почти ничем особо не отличалась от местных женщин и выглядела, как большинство торговок на базаре, а с темной папкой в руке – как озабоченный и донельзя замученный работник ЖЭКа.

Скромная и ничем неприметная внешность. Замаскировавшийся капитан достала из папки схему расположения военных городков и отправилась на месте знакомиться с интересующими ее объектами…

По условному стуку Малахов открыл дверь запыхавшейся Кате.

– У нас все тихо? – она чмокнула подполковника в щеку.

– Вроде бы. Ладно, Катюша, пойду я.

– Ой, Жека-Жека! Что же это я опростоволосилась? – женщина огорченно всплеснула руками. – Сама свое пузо набила, а ты-то сам не обедал! – всполошилась она. – Как же ты?

– Ерунда, – он небрежно махнул рукой, – не привыкать. Совмещу обед с ужином. Все, Катюша, у меня через десять минут инструктаж.

Малахов поднялся в свой кабинет. Приказ о проведении стрельб лежал у него на столе. Райка не позабыла. А может, она заранее бумагу подготовила и отпечатала. И какая ему в том разница? Лишь бы дело делалось, а когда и за счет чего, то оно уже ее, Райки, личные проблемы. Взяв листок в руки, подполковник пробежался по нему глазами.

Спустился Малахов и проверил должностных лиц. Руководитель стрельб – он сам, собственной персоной. Такой человек у них на месте. Помощник руководителя стрельб – командир первого батальона майор Шувалов. Есть и такой. На месте были и все остальные должностные лица с батальона Шувалова. Начальник оцепления, начальник пункта боепитания, дежурный фельдшер. Вроде, все в наличии…

Со стороны КПП показалась нестройная колонна с братской 45-ой бригады. Подошел начальник отдела боевой подготовки дивизии. Тот лично и провел общий для всех инструктаж…

На этом на сегодня задача Малахова и закончилась бы. Только вот «бы» мешало. Если бы у них было порядочное заведение. Если бы все было организовано, как у них в училище. Приказ командиром подписан, и все, кому положено, в нем расписались. И дальше каждый выполняет свои прямые обязанности на своем участке работы.

Автомобильная служба сама планирует две машины для выезда: одну под боеприпасы, вторую под оцепление. Командир автороты сам готовит технику и водителей для выхода. Служба ГСМ своевременно заправляет тягачи топливом. Тогда он, Малахов, придет в шесть утра, даст свисток, и все закрутится. Но это, как оно произошло бы, если бы в бригаде существовал порядок…

Если бы в бригаде был порядок, был один на всех начальник. А тут каждый пуп-пупок мнит себя боссом. Приказ по части для них вовсе не указ. Они по общим правилам работать не привыкли или не обучены. Надо, чтоб к ним лично пришли на поклон и попросили.

Тяжело вздохнув, Малахов отправился совершать бесчисленные круги из одного кабинета в другой. Из штаба в автопарк и обратно. Бегал он, все бегал, а его машины все-таки не заправили.

Впрочем, не заправили не только его тягачи. Ничто не заправили из тех машин, что должны были выходить в рейс на следующий день.

Что-то, где-то и у кого-то не сложилось, и топливо в бригаду не подвезли. Обычное дело. Никто уже не удивлялся, если вместо девяти утра лишь часам к двенадцати машина покидала ворота парка. Все к подобному сценарию привыкли и попросту не обращали внимания.

– Писец подкрался незаметно! – Жека в сердцах ругнулся.

Под угрозу ставилось проведение стрельб. Бригада Малахова их обеспечивала. И весь спрос с него. Зам командира дивизии не станет разбираться, кто и почему не завез топливо, кто и где его перехватил, кто является истинным виновником всего бардака. Кто отвечает за проведение стрельб, тот и виноват в их срыве. Не обеспечил, вовремя не побеспокоился. И в этом есть и своя доля правды. Но подполковник не обязан подменять работой своих ног всех остальных начальников.

А начальник оцепления беспомощно разводит руки в стороны, что-то невразумительно лопочет. Но что ни говорил бы Жеке растерянный и перепуганный командир взвода, ясно одно – своевременный выезд на стрельбище под реальной угрозой срыва.

– Я вас понял, товарищ старший лейтенант, – Малахов оборвал его бесполезную исповедь. – Занимайтесь по собственному плану…

– Есть! – старший лейтенант развернулся, и его как ветром сдуло.

С трудом Жека дозвонился до дивизии. Конечно, подполковник – не старший лейтенант, и с ним разговаривали немного по-другому.

И топливо у них нашлось. И они готовы были его сразу выделить в запланированном объеме – только за соляркой вот никто не заехал.

– Я понял вас, товарищ майор, – Малахов усмехнулся. – Как всегда, во всем виноваты бригады. Если я подъеду, меня заправят?

– Да-да, – заверил его по телефону начальник ГСМ дивизии. – Я вызову начальника заправочного пункта и лично ему задачу поставлю.

Делать нечего, пришлось Жеке брать дежурную машину и ехать на ней самому. Отъехали всего-то от бригады километра три и заглохли.

Водитель открыл капот, встал на бампер и застыл в характерной для этаких случаев позе. Мимо них проходил, идя домой по дороге, зам по технической части. Его острым углом сгорбленная фигура, вставшая рядом с водителем, несколько украсила невеселый пейзаж. Наконец, общими усилиями движок заставили работать.

Пока полчаса простояли на полпути, пока доехали. Прапорщик и не дождался их, ушел домой. Снова пришлось обзванивать всех по кругу.

Недовольно пыхтящий начальник пункта ГСМ приоткрыл дверь в заправочной и уселся за пультом. Счетчик отсчитал шестьдесят литров, и стрелка замерла. Малахов озадаченно посмотрел на заправщика.

– Не понял? – он ткнул пальцем на цифру «60».

– По двадцать литров на машину, – коротко кинул прапорщик, не собираясь кому-то и что-либо пояснять.

Как тотчас понял Малахов, ему в один бак залили на три машины. На дежурную машину дали на очередные сутки и на две его машины под оцепление и боеприпасы малек плеснули.

– Но, дорогой, в нашей заявке указано, что по пятьдесят литров! – неподдельно возмутился он.

– Заявки вы пишите у себя в бригаде… – на сытом и невозмутимом лице ничто не шелохнулось. – А у меня свои начальники. Не хотите, можете не заправлять, – прапорщик безразлично пожал плечами.

Весь его вид свидетельствовал, кричал о том, что лично ему до их боевой подготовки нет никакого дела. У него одна забота – ужать до минимума количество отпускаемого топлива. Некоторые умники там, в бригадах, думают, наивные и глупые, что его прямая задача всецело обеспечивать всю их жизнедеятельность. Нет, они там все по кругу существуют, чтобы он тут мог развернуть свою кипучую деятельность.

– Подпишите? Или мне дать команду слить топливо обратно?

– Подпишу… – Малахов вспомнил про все то, о чем ему давеча толковал Кондрашов, и лишь скрипнул зубами.

Взял ручку подполковник и расписался в журнале в получении 150-ти литров солярки. Только что на нем нехило сэкономили 90 литров.

До гостиницы Малахов добрался где-то часикам к десяти.

– А у вас-то появился сосед, – загадочно улыбаясь, объявила ему дежурная вместо того, чтобы выдать ключ от номера.

У уставшего до смерти подполковника не нашлось сил и желания на то, чтобы обратить внимание на тон ее заявления и веселые искорки в ее глазах. Сосед, так сосед, По крутой и узкой лестнице он поднялся на второй этаж, прошел в конец коридора и постучал.

– Входите, не заперто, – услышал он, и его всего мгновенно обдало обморочным жаром.

Голос-то донесся явно не мужской. Но главное его ждало за самой дверью, которую он мягонько толкнул вперед, и она лениво подалась, открылась с тихим скрипом.

– Вы? – он удивленно захлопал глазами. – Вы что, дамочка, решили преследовать меня? – негромко пробурчал Малахов, бочком проходя к своей кровати и в полной растерянности оглядываясь.

Увидев прямо перед собой злое лицо своего недавнего попутчика, Оксана застыла на своем месте, потеряла на время дар речи.

– Что, в молчанку мы будем играть? Или вы приведение увидели? – он повесил тяжелую куртку на крючок.

– Тот самый человек из поезда? – выдавила Полищук из себя.

Потрясение было настолько велико, что ей показалось, будто все стены качнулись и стали сближаться, вот-вот они раздавят ее.

– Как вы тут оказались? Я не знала, что соседом будете вы.

– Я-то? – Жека показал на себя пальцем. – Я к вашему сведению, мадам, здесь живу, – он мрачно усмехнулся, совершенно пугая ее своим неподвижным и тяжелым взглядом.

Оксана внутренне поджалась. Она нахамила ему на станции, когда они приехали. Ну, не нахамила, но говорила не очень-то вежливо.

– Живу и давно. Если вам не нравится мое общество, то я вас здесь, милая барышня, не держу. Можете катиться из этой комнаты на все четыре стороны. Катись колбаской по Малой Спасской…

Видно, накопившаяся внутри злость на всех и на вся заставляла его грубить. Грубил он еще и затем, чтобы как-то спрятать за хамством свое смущение, унять гулкое сердцебиение в груди.

– Может, вы, мужчина, это… перейдете в другой номер? – Оксана чуть приподняла свои умоляющие глаза.

– Нет. Вы можете идти и ночевать на улице, в парке на скамеечке. Очень удобно. Я пробовал. Можете идти, а я никуда не уйду. Впрочем, делайте, что хотите, – Жека двигался по комнате, не замечая ее, словно он находился в номере совсем один.

Сникнув, Полищук притихла, сидела в своем уголочке. Кого она больше всего не ожидала встретить, так это нечаянного соседа-пьяницу из поезда. Нет слов, в форме он выглядел намного лучше. Чисто выбритое лицо посвежело, немного приоткрылись глаза.

Но пьянь, во что ее ни выряди, она все едино пьянью и останется. Нет, не повезло ей. Надо же было, чтобы ее так угораздило.

Что это у нее сегодня все, словно на качелях? Считалочка: везет, не везет. Не отрываясь, она во все глаза наблюдала за соседом.

А тот достал бутылку, налил не меньше чем полстакана и залпом все выпил. Вышел он, где-то ходил, вернулся. Налил и снова выпил. И сколько водки сосед за целый день в себя вливает? Постоял он у окна, наблюдая за черной пустотой на улице. Достал из сумки китайский будильник, подкрутил, поставил на стол. Повернулся к ней спиной и тут же, нисколько ее не стесняясь, разделся и забрался под одеяло.

– Спокойной ночи, – буркнул Жека. – Мне завтра рано вставать, – добавил он чуть мягче. – Да, если вам нужен, свет мне не мешает.

– Вы сама любезность! – пролепетала его соседка.

Подумав, Оксана подошла к выключателю и щелкнула им. Глаза ее не сразу привыкли к темноте, и потом вдруг оказалось, что яркий свет от уличного фонаря с успехом заменял ночник. Он создавал в комнате полумрак, в котором при желании все хорошо проглядывалось. Видны были и направленные на нее застывшие глаза соседа.

– Вы можете хотя бы отвернуться? – преодолев себя, спросила она. – Вы понимаете, что мне надо переодеться? Да не смотрите же вы так на меня! Совесть у вас есть, или вы ее всю пропили?!

Малахов усмехнулся. Совесть – категория избирательная, она или есть, или ее нет. Сейчас, сейчас вот он ее за всю свою пропитую совесть заставит попрыгать одним местом на жареных углях.

– Больно мне надо, – проворчал он, поворачиваясь набок. – Что я голых баб не видел? Нужда мне на ваши отвислые сиськи глазеть…

От такого откровенного заявления Оксану бросило в краску.

– Или у вас есть что особое, чего нет у других, и вы боитесь, что я его обнаружу? Может, у вас, как у той свинки из мультика «Ну погоди», не два соска, а они попарно торчат аж в несколько рядков?

Оксана зло и прерывисто задышала, быстро скидывая с себя одежду и бросая в сторону соседа настороженные взгляды. Сволочь! Он еще и издевается над ней! Раз он этакий хам и ежели способен на подобные выражения, что ему стоит взять и повернуть голову в ее сторону.

Но сосед пока честно выполнял выдвинутые условия. Дальше слов его действия пока не шли. Хотя, впереди у него еще вся ночь.

И именно про то она думала и в поезде. А с ней ничего плохого не произошло. Наоборот, некто даже проявил о ней трогательную заботу.

Быстро накинув на себя просторную ночную сорочку, она немного успокоилась. Сана привычными движениями собрала волосы в короткие косички. Тяжело вздохнув, девушка скользнула под одеяло, устроилась и внимательно прислушалась. Скорее всего, мужчина спал.

Доносилось ровное дыхание человека, заснувшего глубоким сном, сном праведника, уставшего после долгого и тяжелого дня.

Все-таки, подумалось ей, странный он и необъяснимый тип.

Ровно в пять утра запищал китайский электрический будильник. Первый сигнал поплыл по комнате не столь звучный, второй запищал чуть громче. И пошло-поехало по нарастающей…

Пи-пи-пи-пи!.. Пи-пи-пи-пи!..

Проснувшись, Оксана с ужасом представила, что неприятный звук минут через пять, да нет, намного раньше перебудит всю общагу, но сосед так и не проснется. И если зуммер не выключить…

Вся съежившись, она натянула на голову одеяло. Но не спасло. От нарастающего противного звука спасения практически не было.

А мозг ее сам по себе, автоматически и непроизвольно отсчитывал количество сигналов. Один, два, три… пять. Сколько их будет?..

Малахов проснулся от первого же сигнала. Пока сообразил, где он находится, с какой именно стороны до него доносятся противные звуки. Не сразу, но Жека сориентировался, протянул руку и отключил звонок.

Стараясь особо не шуметь, подполковник тихо поднялся, стянул со стола пакет с туалетными принадлежностями, приготовленными еще с вечера. Жека глянул в угол на затаившуюся девушку, и слабая улыбочка заиграла на мужских губах. На цыпочках прошел Малахов к двери, чуть приоткрыл ее, протиснулся бочком. И узкая полоска желтоватого света, воровато заползшая в комнату из коридора, угасая, исчезла.

За всем этим внимательно наблюдал выглядывающий из-под одеяла настороженный глазик. Дверь прикрылась. Луч света пропал. Глаза ее сомкнулись, и сон снова захватил Оксану в свои крепкие объятия…

Бойцы уже завтракали. Малахов подсел к столику для дежурного по части и ответственных офицеров. Официант-солдатик быстро метнулся к раздаточной комнате и поставил перед подполковником тарелку с кашей, кружку с чаем, хлеб на блюдечке и кусочек масла.

В ответ Жека благодарно кивнул бойцу головой. Приказывать и требовать, чтоб его покормили, он права-то не имел. Но и отказываться ему смысла никакого не было. Если тотчас не перекусить, то потом он до обеда проторчит в поле. А сто грамм, опрокинутые с самого утра, дабы заглушить пожар в горящих трубах, – то вовсе никакая не еда.

Появился начальник оцепления. Доложил он, что к выезду у них все готово. Другое совсем дело. И приятно, что ворота парка у самого выхода из столовой. Неплохо в свое время придумали. Не приходилось прорву времени терять на переходы туда и обратно. Выскочил боец из парка, быстро поел и обратно заскочил.

Один «Урал» сразу же пошел по маршруту выставлять оцепление на свои посты, а второй взял направление на склад с боеприпасами.

Темень. Фары вырывали из нее узкую полоску. Машину бросало по ухабистой дороге из стороны в сторону. Подполковник усмехнулся. Вот она… и снова наяву романтика и все прелести военной жизни…

Хмурый, не выспавшийся прапорщик поджидал их. Недовольно проворчал, но, разглядев спрыгивающего с подножки подполковника, Ющук разом умерил свой пыл, вмиг превратился в саму любезность: