Читать книгу: «Первая жертва», страница 4

17

«Дорогой Алан,

я уже на Эсмеральде, и меня чуть не ухлопали в первый же день. За исключением этого, я больше не видел Охоты, которой так славятся эти места. Я думал, они тут бегают по улицам, как в том старом фильме, «Десятая жертва» – его сняли, когда Охота была еще нелегальной. Выстрелы вроде бы слышу время от времени, но кто его знает. Может, просто не попал куда надо в нужное время.

Сегодня наткнулся случайно на человека, с которым летел из Майами, Текс Драза его зовут. Думаю, его можно назвать ковбоем, вот только коров и в Техасе уже не осталось. Мы с ним выпили в салуне «Неряха Джо»⁵ – говорят, это тот самый салун, не знаю уж, что они имеют в виду. Симпатичное такое местечко в конце Мэйн-стрит, на стенах фото знаменитостей, которые здесь бывали. Пили мы «зомби», старинный напиток, еще в двадцатом веке известный. Смесь разных сортов рома и чего-то химического, прошибает будь здоров.

Я спросил, почему здесь все украшают, флаги развешивают и прочее. Оказывается, сейчас канун их самого главного праздника, сатурналии называется. Все наряжаются в маскарадные костюмы, и Драза намекнул, что секс разрешается в любых видах. Вот бы поглядеть.

В праздник, говорит Драза, тут чего только нет: вечеринки, парады, концерты, соревнования разные. И есть такая забава «передай эстафету». Это такой медный цилиндрик с красным пятнышком сбоку, а внутри бомбочка, которая может уложить всех в радиусе одного фута. Часовой механизм уже тикает, но никто не знает, когда рванет – известно только, что на сатурналиях. И все ее друг другу передают, представляешь? Вроде русской рулетки, только вместо револьвера тут бомба. И каждый – женщины тоже – показывает, какой он храбрый: не сразу отдаст, а немного подержит в руке. Туристы не обязаны это делать, но многие делают. Как те, что когда-то бегали наперегонки с быками в Памплоне, Хемингуэй еще про это писал.

Вчера видел Нору, выглядит сногсшибательно. Живет в живописном районе недалеко от центра. Остановился у нее, пока собственное жилье не найду. Улочки у нее в квартале узкие, машины не допускаются. Дома все каменные и стоят под разным углом, как в старину – забываешь, что этот город совсем не старый и построен за последние семьдесят лет.

Мне здесь нравится. Прямых линий нет, сплошные изгибы, и вообще интересно, весело – странно говорить так про место, где правит смерть, но это правда.

С Охотой вроде бы все нормально. Разузнаю еще немного и запишусь. Скажи Калебу и остальным, что я пришлю им денег, как только что-нибудь заработаю.

Пишу я это уже в другом баре и только что, как ни смешно, снова увидел знакомого. Он меня из аэропорта подвез. Егерь, зовут Майк Альбани. Потом допишу».

18

Альбани пил белое вино, сидя на красном плюшевом табурете у бара – в хорошо скроенном синем блейзере, серых фланелевых брюках, в черных, до блеска начищенных мокасинах. На белоснежной рубашке виднелся аскотский галстук из голубого шелка. При виде Гарольда его красивое смуглое лицо расплылось в улыбке.

– Гарольд, вот так встреча! Надеюсь, наш островок пришелся тебе по вкусу.

– Здесь красиво. Мне очень нравится.

– А как насчет поохотиться?

– Я готов, только помирать не хотелось бы.

– Хороший егерь не позволит убить своего клиента. Чем тебя угостить?

– Я буду то же, что вы, спасибо.

– Еще бокал белого, Чарли, – сказал Альбани бармену в белой куртке.

Гарольд угнездился рядом на табурете.

– Сегодня самолеты не встречаете?

– Бесполезно, праздники ведь. Мало кто из приезжих интересуется высоким искусством Охоты. Все хотят выпить, позабавиться с женщинами, пошуметь, а после рассказывать про свои приключения в Мире Охоты. Вреда в этом нет, презирать их не за что, но я все-таки скучаю иногда по былым временам.

– А как было тогда?

Альбани с грустной улыбкой взял из серебряной коробочки сигарету с золотым кончиком, закурил, подвинул портсигар Гарольду:

– Попробуй. Это смесь виргинского и восточного табака с добавкой легкого возбуждающего «аптайм 32». Не галлюциноген, просто настроение поднимает.

Гарольд закурил, затянулся, закашлялся, попробовал затягиваться не так глубоко – вроде бы ничего. Сладковато-пряный вкус табака сначала показался ему неприятным, но потом он привык.

– Правильно, не надо втягивать дым в себя, – сказал Альбани. – Активные ингредиенты поступают в кровь через слизистую рта. Безвредно, не вызывает привыкания и, конечно, совершенно легально. Ты спрашивал про старые времена – так вот, еще лет двадцать назад Охота была прямо-таки религиозным обрядом. Каждый глава семьи принимал в ней участие не реже одного раза в год. Тогда у людей еще были деньги, и егерей нанимали тоже целыми семьями. Они были не просто обслугой, а частью команды. Родными людьми, хотя и получали за это плату. Как во времена Возрождения, когда у каждого богатого человека были так называемые клиенты.

– А что, здорово, – сказал Гарольд.

Альбани кивнул все с той же грустью в карих глазах.

– В ту пору у опытного егеря работы было хоть отбавляй. Иногда он зарабатывал столько, что мог и сам поучаствовать.

– Разве это так дорого? Я думал, для Охоты только пистолет нужен.

– Сама Охота обходится недорого, но если ты относишься к ней хоть сколько-нибудь серьезно, ни для чего другого в твоей жизни места не будет. У большинства охотников постоянной работы нет. Работая полный день, ты теряешь навыки и становишься уязвимым для внезапных атак. Ну ее, эту работу, в Мире Охоты она непопулярна.

– На что же вы живете?

– Правительство выплачивает пособие каждому зарегистрированному охотнику. Размер зависит от того, сколько человек мог бы заработать, если бы не охотился – это определяет налоговый инспектор. Называется «отрицательный подоходный налог», очень многие его получают. А за каждое зарегистрированное убийство выплачивается премия.

– Но как правительство может это себе позволить? Похоже ведь, ему половину населения приходится содержать.

– Все просчитано. Охота притягивает туристов, которые и обеспечивают основной доход государству. Без Охоты и денег не будет, поэтому власти делают все возможное для поддержки охотников и их егерей. К сожалению, этого недостаточно – возьмем хоть меня.

– Да? Я думал, у вас все отлично.

– Надо же держать марку. На самом-то деле я с трудом концы с концами свожу. Больше всего денег я потерял на другой составляющей Мира Охоты, которая затягивает еще больше, чем Охота как таковая. На королеве всех пороков – игре.

– Разве воздержаться так трудно?

– Попробуй воздержись. Игорные законы у нас уникальны. Игра не только легальна, но временами и обязательна.

– Вас заставляют играть?

– Большинство заставлять не приходится. Эсмеральдийцы люди рисковые, это наша национальная черта.

– А если все время проигрываешь?

– Проигравшихся объявляют банкротами.

– И что с ними делается потом?

– Если ты опустился на самое дно – денег ни гроша и занять негде, – сдаешь оставшееся имущество в казну и становишься правительственным рабом.

– Ладно вам! Рабства в современном мире не существует!

– Да ну? Чарльз, расскажи мистеру Эрдману про рабство.

– Извольте. – Круглолицый, лысый, пузатый бармен вытер красные ручищи о грязноватый, белый в синюю клетку, фартук. – Из первых рук, так сказать. Видите кольцо на мизинце? Это эмблема государственного раба. – Кольцо, похоже, было из черного дерева с мелким блестящим камнем. – Следующей весной будет три года, как я им стал. Пятикарточный стад, вот что меня подкосило. Здесь я помогаю в туристский сезон, а постоянно работаю на таможне.

Гарольд не знал, что сказать. Невежливо как-то спрашивать раба, как он относится к рабству, но здесь оно, кажется, в порядке вещей. Чарльз не считает его позорным, Майк Альбани тоже.

– Без рабства в таком месте не обойтись, – сказал Альбани. – Наши граждане любят веселиться и рисковать, а обслуживать всю эту веселуху некому. Даже госслужащие у нас в основном рабы, а в коммунальные службы свободных и подавно не заманишь.

– Чудеса, – сказал Гарольд.

– Это полезный институт, – подтвердил Чарльз. – Можно вести интересную, рисковую жизнь, не боясь, что с тобой случится что-то уж очень плохое – ну, разве что убьют, это да. В худшем случае ты разоришься и тебе придется работать.

– Это тоже не навсегда, – продолжил Альбани. – Начинаешь, конечно, с самых низов – на свиноферме или в соляных копях, но если повезет, можешь подняться до административного уровня. Госрабам в администрации очень хорошо платят, ведь они-то и есть правительство – какую зарплату хотят, такую себе и выписывают. Поработаешь немного в правительстве и сможешь выкупиться.

– Странно мне все это, но вообще-то смысл есть, – сказал Гарольд. – Не могу только понять, почему люди, которым деньги не нужны, идут в Охоту рисковать жизнью.

– Для этого нужен особый менталитет, – признал Альбани. – Надо хоть немного пожить здесь, чтобы проникнуться. Многие видят смысл своей жизни в том, чтобы стать хорошим охотником, и больше ни о чем не мечтают.

– А что для этого нужно?

– Крепкие нервы и удача. Дело не в том, чтобы уметь обращаться с оружием, или быстро его выхватывать, или маскироваться под невидимку. Не во всей этой псевдовоенной фигне. Суть Охоты – это вести нормальную жизнь в опасной обстановке.

– У вас тут, наверно, много агрессивных субъектов, – предположил Гарольд.

– Ничего подобного, – обиделся Альбани. – Лучшие охотники скорей интроверты.

– Не скажу, что вы меня убедили, но поразмышлять есть о чем.

Зазвонил телефон на стойке. Бармен снял трубку и сказал Альбани, что просят его. Тот переговорил кратко и сказал Гарольду:

– Хотелось бы продолжить нашу дискуссию, но увы – долг зовет. – Он взглянул на часы. – Надо быть в засаде ровно через двадцать минут. Могу подвезти, если тебе в ту сторону.

– А где она, ваша засада? – От второй сигареты голова у Гарольда сделалась легкой и стало на все плевать.

– На другом конце города. Кватрананго-Хайтс, Тюльпановый дворец, зоопарк. Стоит посмотреть, если еще не видел.

– Поехали, – сказал Гарольд.

19

Солнце опускалось в пурпурные облака, окрашивая розовым белые дома Эсмеральды, пальмы на Океанском бульваре раскачивались от вечернего бриза. Когда едешь в белой открытой машине под пальмами чудесным теплым вечером, то не все ли равно куда ехать, на свадьбу или на похороны. Главное – сама езда.

Бриз овевал запахом соли, йода и водорослей. Альбани умело, без спешки вел машину на запад через бело-розовые пригороды Инчбург и Мальдорадо. Потом свернул на загородную дорогу и стал подниматься на холмы Лансир мимо зоопарка и миниатюрного дождевого леса. Стало прохладнее, и внизу раскинулся весь остров с фермами и пастбищами, окруженный сверкающим морем.

У входа в зоопарк Альбани притормозил.

– Могу высадить тебя здесь. Он у нас хороший, больше дикой фауны на Карибах нигде не увидишь. И автобус ходит до города.

– Как-нибудь в другой раз. Можно мне с вами? Очень хочется посмотреть на засаду.

– Конечно, с удовольствием.

За другим поворотом начался проселок. Машину подкидывало. Проехав немного, Альбани выключил двигатель и поставил ручной тормоз.

– Дальше пешком.

Пройдя по тропинке через густой подлесок и сосны, они вышли на пригорок, под которым, в ста футах ниже, проходило шоссе. Здесь стояла деревянная конструкция вроде рогатки, заправленная камнями. Под платформой виднелся механизм с шестеренками.

– Нажимаешь рычаг, и камни валятся на дорогу. Неплохо, а? Мои люди еще несколько месяцев назад это соорудили. Дорог, по которым ездят жертвы и охотники, не так много, а хороший егерь предвидит все наперед.

– И что же будет? – спросил Гарольд.

– Скоро здесь проедет машина жертвы, некоего мистера Дразы из Техаса.

– Эй, я его знаю. Вместе летели сюда.

– Он здесь каждый год бывает. Это его шестая успешная Охота, сдается мне – и последняя. Как только он минует вон тот дорожный столб, свалю камни перед ним на дорогу. Мистер Драза выйдет посмотреть, что стряслось, и мой охотник, мистер Скотт Джеффрис, застрелит его со своего поста у обочины.

– Сложновато как-то, нельзя ли попроще?

– Способов, разумеется, много, – снисходительно проронил Альбани, – но засады такого рода традиционны и дают егерям работу. Сейчас проверю, все ли в порядке. – Альбани достал из кармана рацию, выдвинул антенну. – Вы на позиции, мистер Джеффрис?

Рация затрещала, и тонкий голос сказал:

– На позиции и в полной готовности. Он уже едет?

– Да, точно в срок!

С такой высоты серебристая машина казалась маленькой. Альбани подался вперед, держа руку на спуске, Гарольд, стоявший чуть позади, заметил уголком глаза вспышку на лесистом холме у них за спиной. Вот опять… и чья-то фигура движется за деревьями.

– Ложись! – заорал Гарольд, не поняв еще, что это означает, и сбил Альбани с ног. Грохнула мощная винтовка, и пуля чвакнула в катапульту, где только что стоял егерь.

Гарольд хотел встать, но Альбани его удержал. Винтовка выстрелила еще четыре раза через равные промежутки. Шум автомобильного двигателя усилился и стал затихать, когда машина проехала мимо.

– И что теперь? – спросил распластанный на земле Гарольд.

– Подождем. Там, в лесу, другой егерь. Он не должен был нас обстреливать. Это не по правилам и нарушает профессиональную солидарность.

– А вы не можете обстрелять его в ответ?

– У меня нет оружия. Егерям оно не положено. И даже будь оно у меня, я не стал бы им пользоваться по примеру этого неотесанного олуха. Просто лежи. Джеффрис скоро поднимется к нам, и чужой егерь уйдет.

– Разве он не попытается убить Джеффриса?

– Нет, конечно. Егерям запрещено убивать охотников.

Вскоре действительно появился Джеффрис с винтовкой наперевес – маленький, желтолицый, с усиками, прилизанными черными волосами и бородавкой над длинной верхней губой.

– Все в порядке, Альбани?

– Я-то в порядке, но меня засекли. Хуже того, предугадали, как я буду действовать. Я, Альбани! Какой позор.

– Не переживайте так, старина. У всех бывают неудачные дни.

– Но из-за меня вы не смогли застрелить вашу жертву, – заломил руки Альбани.

– Ничего страшного, я все равно сегодня не в форме. Мой доктор говорит, что мне вредно дышать пороховыми парами. Кто этот молодой человек?

– Мой друг из Америки, мистер Гарольд Эрдман. Он спас мне жизнь.

– Превосходно – жаль было бы вас потерять. Очень приятно, Эрдман. Ну, в следующий раз мы нашу добычу прижмем, не так ли?

– Можете на это рассчитывать!

– Звоните, когда снова что-то придумаете. Желательно в городе, не хочется по горам лазить. Рад был познакомиться, Эрдман, – сказал Джеффрис и стал спускаться с холма.

На обратном пути Альбани молчал и заговорил, только подъехав к «Эстрелле»:

– Выручил ты меня, Гарольд. Как ты узнал, что тот парень там?

– Увидел вспышку его оптического прицела.

– Но как ты догадался, что это оптический прицел, а не что-то еще? Ладно, не важно. Ты шустрый, у тебя все получится. Хочешь завтра на вечеринку пойти?

– А что за вечеринка такая?

– Охотничий бал. Устраивается раз в году перед самыми сатурналиями, и список гостей ограничен. Помимо избранных охотников приглашаются киношники, рок-звезды, сенаторы и так далее. Будет о чем друзьям рассказать.

– У меня вообще-то нет планов на завтра – а можно еще кого-нибудь привести?

– Конечно. – Альбани достал из бумажника приглашение на два лица. – Бал будет в Охотничьей Академии. Приходите часам к десяти, тогда самое интересное начинается.

20

Рейс 461 из Атланты задержался почти на час, и Лувейн Доубри просто кипел от злости. В разгаре очень трудной, изматывающей охоты его кузина Джасинта Джонс, старшекурсница из Беннингтона, вздумала прилететь к нему на каникулы!

Вечно она выберет самое неподходящее время. В прошлом году она предупредила его в последний момент; пришлось отвлекаться, готовить ей комнату, и убийство у него в результате получилось просто кошмарное. Его раскритиковали во всех газетах и даже на дружественном обычно «Шоу Мира Охоты». Ведущий Гордон Филакис назвал это неумышленной вивисекцией и посоветовал Лувейну не ронять больше лошадей на кротов.

Тогдашняя жертва действительно носила очки с толстыми линзами. Лувейн хотел зарубить его саблей на скаку, но лошадь запаниковала и рухнула на бедолагу всей свой тяжестью. Доубри не любил вспоминать об этом – с того дня у него и началась полоса неудач.

Он попросил бы Соузера, своего егеря, встретить Джасинту, но боялся, что кузина обидится и нажалуется его матери. Мама, жившая одна после смерти мужа в Шароне, штат Коннектикут, управляла семейным фондом, который снабжал Лувейна деньгами.

Сара Доубри была противницей Мира Охоты и его философии. Только беднякам позволительно убивать друг друга, считала она: богатые представляют слишком большую ценность, чтобы жертвовать ими. Сам Лувейн придерживался либеральных взглядов и полагал, что каждый человек имеет право убить другого – богатого или бедного, все равно.

Если Джеки сообщит собственной матери Эллен, сестре Сары, что Лувейн был занят охотой и не встретил ее, то… может, ничего и не будет, но зачем рисковать таким важным делом, как выплата содержания.

Поэтому он сидел на аэропортовской вышке и не переставая курил. Самолет наконец показался, чертя темный след на синем карибском небе, и Лувейн пошел в зал прилетов. Вот и Джасинта во всем блеске своих двадцати лет, стройная, красивая, стильно подстриженная брюнетка с тонкими карминовыми губами.

– Лувейн, дорогой, вот здорово! Не терпелось снова тебя увидеть.

Она не сильно его любила, но ей нравилось гостить в Мире Охоты, особенно во время сатурналий, а у Лувейна имелась отличная квартира прямо на Сентрал-сквер.

– Я тоже рад, Джасинта. – Он всегда называл ее полным именем. – Если ты не против, поедем сразу домой. У меня Охота – ну, ты ведь знаешь. Я пришлю кого-нибудь за твоим багажом.

Лувейн Доубри, тридцати четырех лет, был среднего роста пепельный блондин с белесыми, почти невидимыми бровями. Его отец, успешный биржевой маклер в Нью-Хейвене, после выхода на пенсию стал не менее успешным охотником. У него было двенадцать убийств на счету, когда турецкий охотник, переодетый официантом, вышиб ему мозги в тарелку с антипасто из пистолета-пулемета «стэн». Мать, светская дама, гордая одной восьмой ирокезской крови, по-прежнему жила в Коннектикуте, распоряжалась семейным фондом и собирала антиквариат, о чем мечтала давно. У Лувейна на Эсмеральде была роскошная квартира в центре города и вилла за городом. Он имел все, что может пожелать человек, кроме удовлетворения от хорошо выполненной работы.

Показав Джасинте ее комнату, он занялся любимыми игрушками. Их у него было три: «уэбли-мартин 303», двуствольный дерринджер «беретта» 44-го калибра и целевой пистолет 22-го калибра с длинным стволом. Прочие пистолеты и винтовки лежали на верстаке или размещались на стеллаже черного дерева. В оружейной пахло машинным маслом.

Джасинта валялась на диване в гостиной, читая взятый из самолета модный журнал, ее сигарета дымилась в пепельнице на боковом столике. Со своего места Лувейн видел только ее черную гривку и ноги в чулках.

Зазвонил телефон, и она, опередив Лувейна, сняла трубку со своего аппарата.

– Салли? Как ты, милая? Да, только что прилетела, чудесно. Охотничий бал? Конечно, пойду. Ты в чем будешь?

Лувейн, показывая на телефон, строил ей свирепые рожи.

– Я лучше потом перезвоню тебе, ладно? Лувейну телефон нужен. Пока-пока. Ну, доволен? – спросила она, положив трубку.

– Извини, но ты же знаешь – я жду звонка от своего егеря.

– Ты кто, охотник или жертва на этот раз?

– Охотник. Моя жертва – Фред К. Харрис.

– Впервые слышу.

– Он не местный, из Нью-Джерси приехал. Это его третья дуэль. Резвый такой старикан, кинобизнесом вроде бы занимается. Насколько я знаю, у него в запасе недурственные приемчики.

– Твой егерь по-прежнему Отто Спранглер?

– Нет. Он погиб в аварии, в прошлом месяце, выполняя Обязательство неосторожной езды.

– Никогда не понимала, зачем это нужно.

– Не у всех обычаев есть логическая основа.

– И кто у тебя теперь?

– Эд Соузер. Знаешь такого? Толстяк из Ки-Уэста, башка как дыня?

– Не знаю и не стремлюсь познакомиться. Почему ты не взял Тома Дреймора? Ты о нем всегда хорошо отзывался.

– Он на этой неделе занят.

– Даже для тебя? Не верится, учитывая, сколько ты платишь.

– Ему не нужна работа – последнее время ему крупно везло. Я хотел нанять Тома, но его никогда нет на месте, и на звонки он не отвечает. Избегает меня, по-моему.

– С чего это вдруг?

– Тебя тут не было во время моей последней дуэли.

– Да, я вернулась в Беннингтон, когда ты только готовился. А что случилось? Ты ведь убил того человека?

– Естественно, иначе я бы здесь не сидел.

– Так в чем же дело?

– Судьи сочли это неизящным убийством. Мне пришлось добить его из ружья.

– Но правила ведь допускают это?

– Да, но я практически размазал его по стенке Гостеприимного Дома, а туда как раз привели туристов. Несколько туров пришлось отменить. Спрашивается, при чем тут я? Если они такие чувствительные, нечего сюда приезжать. Ни для кого не секрет, чем мы занимаемся в Мире Охоты.

– Подумаешь, неизящное. За это ведь не наказывают?

– Нет. В кодексе ясно сказано, что жертву можно завалить как угодно. Но стиль есть стиль. За лучшее убийство присуждается премия Воин Года, и о Большой Раздаче тоже нельзя забывать. Я ни разу не получал ни того ни другого.

– Бедняжка Лувейн.

– Ничего смешного. Тебя тут не было, когда я начинал. Все говорили, что ничего подобного раньше не видели. Я тогда пользовался только целевым пистолетом 22-го калибра и мог стрелять и правой и левой. Укладывал своих ребят так, что они и спохватиться не успевали. Мне предсказывали, что все награды будут мои. Обо мне писали в журналах и брали интервью на телевидении. А потом что-то пошло не так. В тире все по-прежнему получалось как надо, а вот на практике… Я не попадал в голову. Не попадал в сердце. Меня чуть самого не ухлопали. Я был очень встревожен, Джасинта. Очень. Дело ведь не только во мне, это вопрос нашей семейной чести.

– Может быть, на этот раз повезет, – сказала Джасинта.

– Я остро в этом нуждаюсь. Уже и к психиатру собирался пойти. Никому не говорил об этом, кроме тебя. Иногда мне кажется, что я просто старею.

– В тридцать четыре-то года? Глупости. – Про себя Джеки и правда считала, что Лувейн уже не так молод, но помалкивала.

– Я не чувствую себя стариком, но…

Телефон опять зазвонил, и Лувейн схватил трубку.

– Да, Соузер. – Он выслушал егеря и натянул охотничью куртку с карманами для оружия. – Все, я пошел.

– Можно мне с тобой?

– Нет. Позже увидимся.

– Ладно тебе, Лувейн. Меня так долго не было, хочу наконец посмотреть, как ты убиваешь. Может, я удачу тебе принесу.

– Ни в коем случае. От женщин на Охоте одни несчастья. Расскажу все, когда вернусь, – сказал он и убежал.

Джасинта никогда еще не видела его таким нервным. Хоть бы у него получилось на этот раз. Он, как многие мужчины, ужасно злится, когда убивает некачественно.