Читать книгу: «Балкарский фронт»

Декларация позиции

Перед тем, как вы прочтёте эту книгу, я хочу изложить свою позицию. Моё главное убеждение – справедливость. Она является фундаментом всего, что я буду излагать далее. Балкарский фронт стоит на страже справедливости, и каждый, кто идёт этим путём, участвует в утверждении правосудия.

Я выступаю за целостную Россию и против любого вида сепаратизма. В этой книге в первую очередь будут рассматриваться внутренние проблемы балкарской нации, а во вторую – внешние трудности, которые проявляются в виде «неприятных соседских отношений».

Кавказ – регион, в котором проживает множество народов, каждый со своей богатой историей. Но этот регион также исторически отмечен соперничеством, которое до сих пор проявляется в идеологической борьбе: народы численнее начинают принижать меньшие нации. В нашем случае речь идёт о маленьком, но гордом балкарском народе.

Проблемы, присущие балкарской нации, требуют решительных действий, потому что сильная нация – это сильная Россия.

Флаг Балкарии

Создание альтернативного национального флага Балкарии стало необходимым вследствие размытости понятия о флаге, который можно было бы считать исключительно балкарским. Представленный вариант лишён двусмысленности: пять золотых звёзд на полотне прямо указывают на принадлежность флага к балкарской нации. Его использование неизбежно будет востребовано в силу деятельности национальных идеологов, стремящихся к укреплению и популяризации символов, отражающих подлинную сущность и самостоятельность балкарского народа.

Национальный флаг Балкарии представляет собой прямоугольное полотнище с преобладанием синего цвета, символизирующего чистоту, верность и миролюбие. Две горизонтальные белые полосы обозначают северное расположение балкарских земель в горной местности, подчёркивая связь народа с заснеженными вершинами Балкарии. В центральной части полотнища расположены пять золотистых звёзд, каждая из которых олицетворяет одно из исторических обществ Балкарии: Малкарцев, Чегемцев, Холамцев, Безенгиевцев и Бахсанцев. Золотой цвет звёзд символизирует достоинство, единство и непреходящее значение этих обществ в формировании национальной идентичности.

От Автора

Эта книга называется “Балкарский фронт” – но начать её я должен с себя. Потому что фронт начался задолго до того, как получил имя. Он начался во мне – в том балкарце, который впервые почувствовал, что значит быть врагом в своей стране…

С самого детства я выступал против угнетающей силы. Всегда выбирал стать противником того, кто давил слабых. Делал это не ради выгоды и не ради похвалы – это было во мне, в моих генах. Слова из старой чеченской песни – «Если слабого тиранящая есть сила – эту силу сломить» – блуждали в моих венах задолго до того, как я узнал о ней. Эти слова ведут меня по тропе справедливости и по сей день.

Почему я встал на этот путь? Потому что отступать – не в моей природе. Потому что если молчать, когда гниёт всё вокруг – ты такой же, как и они. Я выбрал не комфорт, а правду. И пусть она тяжёлая, пусть она неудобная – зато она моя. Я не жду одобрения. Не нуждаюсь в согласии. Путь, на который я ступил, – одинокий, прямой и жёсткий. И именно такой мне нужен.

Кровь моя – балкарская и чеченская. Моя миссия одна – защищать балкарский и чеченский народы. Чеченский и балкарский – оба. Потому что я – кровь обоих. И если над ними нависает угроза, я не могу оставаться в стороне.

Я отвергаю диктат – не только разумом, но и на уровне генетической памяти. В моём нутре нет покорности насилию, нет привычки склоняться перед самозваным авторитетом. Я вырос с внутренней уверенностью, что нация должна идти своим путём – свободно, осознанно, с уважением к каждому, кто её составляет. Решения, касающиеся судьбы народа, не могут быть навязаны сверху: они должны проистекать из воли самих людей, быть результатом зрелого выбора, а не страха перед кнутом или подачкой.

Да, в любых сообществах есть границы, и не каждое мнение может быть принято безоглядно. Но если голос человека не несёт разрушения, он должен быть услышан. Свобода – это не хаос. Свобода – это ответственность перед собой и перед родом.

Балкарцы – народ, не знающий холуйства. Мы не склоняли головы перед князьями, не принимали над собой власть чужую, в отличие от некоторых соседей, испокон веков приученных к иерархии и подчинению. Мы не были рабами и не станем ими сегодня. Нас невозможно поставить на колени приказом, страхом, доктриной.

Всё, что касается судьбы Балкарии, должно рождаться внутри Балкарии – а не приноситься извне. И потому любой диктат – под какой бы личиной он ни пришёл – будет отвергнут.

В мире, где предательство стало нормой, нужна оппозиция. Не политическая, а духовная, кровная, бескомпромиссная. Я – эта оппозиция. Все, кто со мной – не попутчики, а братья по идее. И если в этом мире остались те, кто не продал свой род – мы встретимся.

Мы не будем большинством. Но мы – остаток. Остаток, из которого начинается пламя.

С раннего детства я чувствовал: между нами и черкесами проходит граница. Не та, что на картах, а та, что впитывается в кровь без слов – в интонациях, взглядах, полунамёках взрослых, в реакциях сверстников. Это была не ненависть в открытом виде, а нечто более глубокое – как будто сама ткань повседневности была пронизана молчаливым отторжением. Я не задавался вопросом – почему. Всё казалось естественным: чужая речь звучала с отзвуком фальши, акцент ранил слух, поведение казалось наигранным. В особенности резала слух речь – черкесская фонетика с её узким вокализмом будто нарочно подчёркивала чуждость.

Я учился в балкарской школе №16 в селе Хасанья. Там, за бетонным забором и выцветшими стенами, дух межнационального отчуждения жил спокойно, не вызывая протеста. Напряжение возрастало всякий раз, когда Нальчик сотрясали конфликты после спортивных матчей – и эти волны доходили до нас, усиливая тот барьер, который и без того существовал.

И только подростком, в шестнадцать лет, я впервые поймал себя на вопросе: откуда это чувство? Почему я его не выбирал, но несу его в себе, как собственное? Мне было нечего ответить. Ещё два года я просто носил эти вопросы в себе, пока однажды не понял – именно они стали для меня первой трещиной в старом мире. И первым шагом в новый.

Колледж стал границей. Впервые я оказался в среде, где мои прежние установки оказались вне контекста. Столкновение с реальностью было и мягким, и беспощадным: ни вражды, ни агрессии – только тишина, в которой моя внутренняя схема начинала разрушаться. Я жил среди черкесов, ел с ними за одним столом, работал над общими проектами. И вдруг понял: в этой нейтральной среде я могу быть собой – и без ненависти.

Так начался путь переоценки. Я стал разбирать собственное сознание, как археолог – слой за слоем. И с каждым новым пластом становилось очевиднее: источником предвзятости было не моё личное «я», а среда. Коллективные установки, передававшиеся без слов, как код.

В это же время в мою жизнь вошло чувство. Девушка, к которой я испытал настоящую привязанность, оказалась наполовину балкаркой, наполовину кабардинкой. Это был вызов всем прежним схемам: как быть с границами, если сердце их не признаёт? Где проходит линия между кровью и личностью?

Параллельно развивалась дружба с черкесским парнем. Сначала – крепкая, искренняя, без тени подозрения. Но чем ближе мы становились, тем явственнее проступала невидимая черта. Лёгкие шутки, идеологические намёки, разговоры о религии – всё это постепенно оформлялось в нечто большее. И однажды я понял: под маской дружбы скрывается стратегическая игра.

Он не нападал напрямую. Но каждое его слово, каждая ремарка была выверена. Он обесценивал – не в лоб, а сквозь иронию. Он указывал на ислам, но делал это из позиции этнического превосходства. И тогда я увидел: исламский универсализм, о котором он говорил, был не целью – а инструментом. Инструментом ассимиляции. Средством, чтобы стереть балкарскую самость – не насильно, а тонко, интеллигентно, шаг за шагом.

Это не была агрессия в лоб. Это была другая война – ментальная. Без фронтов, но с тактикой. Без крови, но с расчётом. Черкесская элита, черкесская молодёжь – часть из них не просто верит в исламскую общность. Они используют её как дымовую завесу. Под видом братства скрывается борьба за влияние, за контроль, за культурное доминирование.

И когда ты поднимаешь голос – тебе говорят, что ты разжигаешь. Когда защищаешь своё – тебя обвиняют в расколе. Когда говоришь правду – тебя называют экстремистом.

В своих размышлениях я начинаю понимать: любое оскорбление или угнетение моей нации – даже в косвенном смысле – это оскорбление меня самого. Даже больше, чем просто личное унижение. Это бьёт куда глубже.

Сначала удар приходится по самой общности, частью которой ты являешься. А потом он доходит до тебя – как до личности. Обесценивая. Уничтожая. Ибо твой народ уже оскорблён.

И вдруг во мне зажигается искра – искра наисильнейшего гнева и ненависти, которая не поддаётся контролю. В один миг я осознаю: я посвящу всю свою жизнь мести, мести тому, кто оскорбит мой народ.

Манифест

Балкария сегодня пребывает в кризисном состоянии. Разного рода паразиты посягают на нашу национальную автономность и на честь балкарского народа.

Но мы не склоним головы перед чужой волей, если она противоречит нашим национальным интересам.

Пусть это слово станет клятвой: сохранить язык, традицию и честь наших предков. Пусть каждый балкарец услышит этот призыв как зов к сопротивлению и объединению.

Балкарский фронт – это сопротивление нации, восстановление справедливости и защита нашей земли.

«Каждое поколение должно, открыв свою миссию, исполнить её или предать».

Франц Фанон

Глава 1. Как нас пытаются стереть

Современные этнополитические конфигурации Кавказа демонстрируют попытки части некрупных этносов компенсировать демографическую и политическую уязвимость за счёт коалиционного альянса. Наиболее ярким примером такого подхода является неформальная идеология, условно обозначаемая как «панкавкасизм».

Суть этой доктрины – в попытке сформировать наднациональное политическое образование на основе этнокультурного «кавказского единства». При этом подлинной целью является вытеснение тюркоязычных этносов – в частности, балкарцев – с исторической, символической и политической карты региона.

Внутри Республики Дагестан, где множество народов живут в условиях отсутствия чёткой территориальной разграниченности, идея «единства малых народов» против кумыков стала удобной точкой консолидации. На этом фоне активно формируются антикимукские альянсы, в которые включаются аварцы (как демографически доминирующая группа), а также лезгины и лакцы. Поддержка черкесов со стороны лезгинов в межэтнических конфликтах с балкарцами лишь подтверждает наличие устойчивого координационного ядра.

Балкарцы – представители тюркской языковой группы, и именно это тюркское ядро становится мишенью для «панкавкасских» инициатив. Речь идёт не только о территориальных или политических претензиях, но и о попытке навязать ассимиляционные нормы через религиозную, культурную и языковую унификацию.

Следовательно, идеология «панкавкасизма» может рассматриваться как реакция на внутреннюю слабость малых этносов, которые не в состоянии отстоять идентичность автономно и потому стремятся к формированию надэтнической коалиции, направленной на нейтрализацию более структурированных и автономных сообществ.

Сила и давление идеологии панкавкасизма заключаются в её способности идеализировать и возвышать так называемые "коренные" народы региона – тех, кто обосновался на Кавказе ранее балкарцев. При этом игнорируется объективный вклад этих народов в общую кавказскую культурную матрицу.

Дагестанцы, несмотря на численное присутствие, в культурном отношении оказали значительно меньшее влияние на формирование кавказской цивилизационной базы, чем балкарцы. Последние внесли системный вклад – начиная с основополагающих категорий, таких как Ёзден (этнический и этический кодекс поведения, лежащий в основе общественного устройства).

Тем не менее, под прикрытием панкавказского нарратива, эти народы пытаются вытеснить балкарский элемент с Кавказа. В ход идут попытки маргинализировать балкарцев, навязывая им ложную идентичность и заявляя, будто бы их историческое место – среди кыргызов, казахов и других центральноазиатских народов, к которым они не имеют ни культурного, ни генетического, ни историко-территориального отношения.

Такая риторика не просто исторически необоснованна – она служит инструментом идеологической деформации, направленной на постепенное устранение балкарского фактора в системе кавказских идентичностей.

Именно эта риторика служит на деле главной черкесо-дагестанской затычкой, используемой против балкарцев в панкавказском пространстве. Это не союз, а функция. Нас не вписывают – нас загоняют в нишу, удобно оформленную лозунгами о единстве, но фактически – созданную для того, чтобы приглушить нашу культурную и историческую субъектность.

Понятие «кавказец» в таких условиях становится растяжимым меметическим шаблоном, в который вписываются любые удобные интерпретации. Оно расплывается как регионально – где заканчивается Кавказ и где начинается Закавказье, – так и этнически: кого считать «кавказскими народами»? Это – конструкция, не определение. И как всякая конструкция, она используется теми, кто хочет управлять смыслами.

Если же попытаться подойти к вопросу строго – через этногенетический и антропологический анализ, – картина резко теряет свою искусственную «единую форму».

Чеченцы и родственные им нахчийские народы являются носителями гаплогруппы J2, антропологически – типичные представители того, что часто называют «кавкасионским типом». Однако и это определение слишком абстрактно. Базовая матрица так называемого кавкасионского типа – это именно чеченский (нахчийский) вариант, с его характерными признаками: вытянутые черты лица, светлая кожа, рыжеватые и светлые волосы, высокая плотность костного каркаса. Этот тип – основа, не производное.

У адыгов (черкесов) ситуация иная. Они являются носителями другой гаплогруппы, с выраженным понтийским антропологическим типом – ближе к приазовским и причерноморским популяциям. Их формирование происходило вне нахчийской среды, их антропология – это не Кавказ в строгом смысле, а скорее северо-причерноморская архаика, адаптированная к горно-долинной структуре Западного Кавказа.

У дагестанских народов наблюдается частичное нахчийское влияние, но оно крайне фрагментарно и не определяет общий генофонд. У большинства представителей дагестанских этносов – своя антропологическая доминанта, отличная как от адыгской, так и от чеченской.

Что касается грузин, особенно мегрело-картвельской группы – это ираноподобный, южноевразийский фенотип, нередко сближаемый с греческим и армянским. Грузинский внешний тип не имеет ничего общего с классическим чеченским. Исключение – горные этносы восточной Грузии: хевсуры, пшавы, бацбийцы. Их резко отличающийся тип, лексика и поведенческая модель указывают на прямую связь с нахчийским элементом, в том числе с древними чеченскими обществами, ассимилированными в грузинскую среду, но не утратившими своих исходных черт.

Балкарцы же – и в этом их уникальность – сохранили максимально замкнутый и чистый этнотип, что стало возможным благодаря естественной изоляции. Высокогорная Балкария, с её узкими ущельями и природной недоступностью, формировала не просто народ, а обособленную генетико-культурную систему. Балкарцы взаимодействовали в основном с грузинскими горцами – в частности, со сванами – и практически не подвергались влиянию западнокавказских или восточных структур.

Балкарский антропологический тип максимально приближен к базовому кавказскому (нахчийскому), но при этом сохраняет свою внутреннюю балкарскую структуру, язык, модель поведения и духовную матрицу. Мы не понтийцы и не картвелы.

Мы – отдельный и самодостаточный этнос, укоренённый в этой земле не по риторике, а по крови.

Чистка фронта: как душат лидеров до того, как они станут знаменем

Притеснение и устранение балкарских национальных лидеров – одна из самых острых и кровоточащих тем нашей истории. Она ранит вдвойне, потому что удар по нации наносится не только внешней рукой, но и изнутри – паразитами, рождёнными в нашем же теле. Они живут среди нас, прикидываются сородичами, но по сути своей выполняют функцию тормозов и подавителей. В этой книге мы уже дали им точное имя – паразиты, и ещё не раз к этому определению вернёмся.

Национальные лидеры всегда пугают врага. Не только врага снаружи, но и врага в тени – того самого, что боится пробуждения народа. Примеров – множество. История Балкарии полна имён тех, кто поднимал знамя нации в моменты, когда другие молчали. Однако в этой подглаве мы остановимся на конкретной фигуре – Рамазан Фриев, глава Хасаньи, национальный лидер, человек чести и убеждений. Его устранение в 2011 году не было просто трагедией – это был сигнал. Его убили показательно, во время награждения в спортивном зале, на глазах у людей, у детей, у юношества. Это был акт устрашения, замаскированный под преступление, не имеющее "политической подоплёки".

Но любой мыслящий человек, способный видеть причинно-следственные связи, понимает – такие вещи не происходят случайно. Фриев не был угрозой общественному порядку. Он не был врагом государства. Он был вдохновителем национального достоинства, и именно это сделало его мишенью. Не для государства, а для системы страха, которую распространяют паразиты, действующие под прикрытием внешних структур. Они не говорят прямо: "мы убили патриота". Они шепчут: "это сделало ФСБ", "это разборки", "это случайность". Но вся ложь рушится при одном честном вопросе: кому было выгодно устранение Фриева?

Ответ очевиден. Выгодно было тем, кто хочет, чтобы слово "патриот" стало пугалом. Чтобы молодежь, едва услышав о национальной идентичности, тут же вспомнила не о песнях, не о подвигах, не о языке – а о гробе. Чтобы даже мысль о защите родного вызывала тревогу. Так действуют неумные, но системные враги – они режут головы, когда не могут спорить словами.

Фриев Рамазан был достойным сыном балкарского народа. Он прожил короткую, но полную огня жизнь. Его имя вписано в учебники и произнесено на митингах. Потому что его убили не за преступление, а за то, что он был голосом Балкарии.

Сегодня наш долг – вернуть этот голос в народ. И не дать паразитам победить страхом. Мы – не против государства. Мы – против вырождения. Балкарский патриотизм – это не угроза России. Это угроза лжи, двуличию и паразитизму.

Мы должны ясно осознать: любое подавление национального духа – это не случайность, не "совпадение обстоятельств", не простая ошибка бюрократии. Это атака. Осознанная, последовательная и направленная. Атака, за которой стоят либо внешние силы, либо их внутренние обслуживающие элементы – паразиты. Эти существа боятся огня нации, потому что в нём сгорает их ложь, их мнимый авторитет, их паразитическое существование.

Они используют одну и ту же схему: запугать, лишить примеров, уничтожить носителей идеи, размылить правду, навязать страх. Убийства патриотов, как Рамазана Фриева, – это их язык. Они не умеют вести диалог, не умеют спорить, не умеют убеждать. Они умеют лишь стрелять в спину и распространять страх.

Но каждый балкарец, каждый участник национального патриотического фронта Балкарии обязан стать щитом – для идеи, для нации, для тех, кто идёт впереди. Не важно, кто ты: музыкант, спортсмен, учитель, студент – если ты стоишь за своих, ты уже опасен для паразита. И если ты готов отвечать – ты уже непобедим.

Тактика врага – запугать молодёжь. Им нужно, чтобы подросток, услышав слово "национализм", не подумал о культуре, о роде, о силе, а вспомнил кровь, запугивание, убийства. Это – внедрённый страх. Но страх можно изгнать только действием. Только ударом по лжи. Только прямой речью и прямой позицией. Если мы дадим отпор на каждой попытке подавления, если будем громко и жёстко отвечать на каждый выпад – хребет паразита сломается.

А главное оружие, которое мы держим в руках, – это единство.

Они боятся не лозунгов, не песен, не плакатов. Они боятся единого народа, который говорит на одном языке, встаёт по одному зову и держит один фронт. Единство – это не образ, это не метафора. Это сила, которая разрушает их механизмы.

Смерть чести: как убивают национальное самосознание

Не так уж трудно заметить – особенно когда ощущаешь это лично, – как в определённых кругах общества систематически маргинализируют и превращают в объект презрения самую простую, человеческую любовь к Родине. Речь не идёт о шовинизме, ксенофобии или экспансионизме – речь идёт об элементарном патриотизме, основанном на чувстве долга, исторической памяти и культурной принадлежности.

Этот вирус ещё не проник глубоко в массовое сознание: он существует на периферии, в замкнутых слоях информационного и идеологического обитания. Однако степень его потенциальной опасности от этого не уменьшается – напротив, она лишь возрастает, поскольку такие явления редко остаются локальными.

Поначалу они маскируются под пацифизм, под рациональный нейтралитет и универсальный гуманизм. Но за этой витриной довольно быстро проявляется истинная суть: враждебное отношение не к насилию, а к любому проявлению национальной лояльности. Сначала они отгораживаются от патриотизма, потом высмеивают его, а затем – активно навязывают свою позицию другим. Так пацифизм перерождается в агрессивный антинационализм, нейтрализм – в деструктивную демобилизацию духа, а «миролюбие» – в отказ от собственной идентичности.

Когда человек оказывается окружённым подобным обществом, у него почти не остаётся выбора. Давление среды работает безотказно: либо он принимает её установки, отрекаясь от своих убеждений, либо становится объектом высмеивания, изоляции и морального изгнания.

Противостоять этому может лишь личностно зрелый, ментально вооружённый и идеологически закалённый индивид. Но таких – меньшинство. Остальные, под гнётом насмешек и страха быть «не таким», постепенно сдаются. Им навязывается мысль, что любовь к Родине – это признак отсталости, что гордость за свою нацию – это агрессия, а преданность традициям – это фанатизм.

Так работает социальный карантин, изолирующий патриотизм как «заразную аномалию», которую нужно вылечить или вытравить. Под маской толерантности формируется новый норматив – нейтральный, обезличенный, безъязыкий человек, неспособный отличить своё от чужого, достойное – от навязанного, родное – от унифицированного.

Паразиты изначально позиционируют себя как доброжелательные союзники, однако их истинная сущность проявляется через «нейтрализм», который по своей природе является паразитическим явлением. С ростом их влияния и расширением окружения они начинают высказываться всё более агрессивно, нагло и радикально в адрес национализма. Именно таким образом паразиты «набираются духа» и укрепляют свои позиции.

Их цель – полностью искоренить из сознания балкарцев само понятие «нация», а вместе с ним и идею национального долга, патриотизма как ключевого фактора национального выживания.

Если в вашем окружении национализм подвергается насмешкам или открытой критике, необходимо признать – это признак глубокого внутреннего разложения. Такая ситуация почти всегда свидетельствует о необратимой болезни, от которой следует как можно скорее дистанцироваться или изолировать себя, чтобы сохранить целостность собственных взглядов и защитить себя от разрушительного влияния.

Изначально слово «радикал» не несло в себе никакой негативной коннотации. Напротив, оно происходило от латинского radix – корень, и означало человека, способного мыслить до основания, продираться к сути, искать корневые причины зла – а не довольствоваться поверхностным лечением симптомов. Радикал – это человек, у которого хватает мужества назвать болезнь по имени, не оглядываясь на то, удобно ли это власти, обществу, системе или паразитам.

Однако начиная с начала 2000-х годов, на фоне глобальной борьбы с терроризмом, слово «радикал» начали использовать как информационный ярлык. Им стали клеймить не только настоящих террористов – но и всех, кто смел критиковать систему в её основах, кто ставил под сомнение глобальные структуры, культурную деградацию, размывание национального сознания. Всё, что не вписывалось в рамки комфортного, нейтрального, управляемого гражданина, – стало называться «радикализмом».

В результате произошло умышленное смешение понятий. Термин, который обозначал принципиальность, решительность и глубину мышления, начали использовать для описания террористов, психически неуравновешенных фанатиков, сектантов и убийц. Это было сделано не случайно: радикал опасен не для общества, а для паразитирующей системы. Он не молчит, он действует. Он не приспосабливается – он разрушает ложь.

Так слово, изначально ассоциировавшееся с борьбой за правду и порядок, было превращено в страшилку, в новую форму оскорбления, чтобы любого несогласного можно было затоптать одним словом – "радикал".

Ваххабитов именовать радикалами – значит искажать смысл самого понятия «радикал». По своей сути и внутреннему коду они представляют собой переходное звено между обезьяной и человеком, неспособное достичь глубины, корня и истины. Именно поэтому приравнивать ваххабитов к радикалам – абсурд и логическая ошибка.

Чуждая идея

Причина антагонизма со стороны части кавказских народов по отношению к балкарцам кроется, прежде всего, в их значительном вкладе в формирование этнокультурного фундамента Кавказа.

Аналогичную, хотя и более завуалированную враждебность можно наблюдать и в отношении чеченцев. Последние воспринимаются как угроза по другой причине – они сильны, сплочённы и внесли не менее весомый вклад в кавказскую культурную и политическую идентичность. Более того, чеченцы объективно являются одним из стержневых этносов региона, вокруг которого строятся ключевые образы кавказского характера – мужественность, сопротивление, гордость.

Однако чеченцы, в отличие от балкарцев, не принадлежат к тюркоязычной группе. Это создаёт для их оппонентов определённый психологический и идеологический барьер: агрессия в их адрес неизбежно сталкивается с силовым и символическим отпором. В случае с балкарцами подобного сдерживающего фактора зачастую нет – напротив, тюркоязычный признак используется как удобный инструмент для делегитимации их присутствия и вклада в кавказскую историю.

Вместо объективной оценки вклада балкарцев – от институтов, культурных кодов, до практической системности поведения и быта – акцент смещается исключительно на их языковую и этническую принадлежность, как будто этого достаточно, чтобы вычеркнуть их из панкавказского пространства.

Подобный подход – стратегия этнической редукции, направленная на обесценивание через упрощение и умышленную изоляцию. В политико-идеологическом смысле её уместно обозначить как тактику скрытой вражды, или, если использовать более точное и эмоционально нагруженное определение – тактику крысиного типа поведения, основанную на закулисных атаках и двуличии вместо открытой конфронтации.

Создавая иллюзию угрозы «пантюркизма», отдельные силы целенаправленно маргинализируют балкарцев, тем самым обесценивая их культурный и исторический вклад в развитие Кавказа. Да, тюркские народы Средней Азии действительно далеки как от Кавказа в целом, так и от балкарцев в частности. Однако именно языковой фактор используется как инструмент, позволяющий представить балкарцев как «чуждых» кавказскому региону.

При этом сами балкарцы не испытывают симпатий к пантюркистской идеологии. Она воспринимается как внешняя, искусственная и потенциально угрожающая. Под прикрытием риторики о «тюркском братстве» подобные движения могут привести лишь к подчинению и дальнейшей ассимиляции малочисленного балкарского народа – что балкарцы прекрасно осознают.

Иное дело – сама идеология пантюркизма. Любой компетентный специалист в области этнополитики понимает: проект «Туран» неосуществим не потому, что ему кто-то извне препятствует, а потому что он внутренне противоречив. Сами тюркские народы не демонстрируют стремления к подлинному объединению. Напротив – между ними сохраняются устойчивые межэтнические напряжения, конкуренция и взаимные амбиции.

Каждая сторона претендует на лидерство, что закономерно порождает сопротивление со стороны других. Это приводит не к единству, а к внутренним конфликтам, в которых один стремится к доминированию, а другой – к самосохранению. В итоге попытки навязать «тюранское братство» становятся фактором дестабилизации.

Идея «Турана» – не более чем утопический миф, в который удобно верить некоторым кругам в Средней Азии. Она служит инструментом самоутверждения и внешней мобилизации, но не имеет ни культурного, ни политического фундамента. Более того, каждый, кто продвигает этот миф, неизменно помещает в центр «Турана» именно свой народ: казах – казахов, кыргыз – кыргызов, узбек – узбеков. Это превращает саму концепцию в абсурдную форму национального эгоцентризма, лишённую всякой практической перспективы.

Вместо того чтобы поощрять культурное и языковое многообразие тюркских народов, сторонники пантюркизма навязывают унифицированную модель, в которой предполагается существование единого языка и стирание этнических различий. Такая модель по своей сути антинациональна – она подменяет идентичности стремлением к искусственному центру.

Процесс формирования «общетюркского языка» строится по тем же принципам, что и вся идеология Турана: доминирование того, кто контролирует политическую или культурную повестку. Язык – не продукт равноправного синтеза, а инструмент подчинения. Кто у руля, тот и определяет «норму».

По существу, Туран – это не проект равноправного союза, а идеологическая попытка одного из тюркских народов присвоить ресурсы, символы и достижения других под предлогом братства. Это не интеграция, а экспансия, завуалированная под лозунги единства.

Очевидно, что балкарский народ исторически не приемлет никакой формы подчинения или ассимиляции, в том числе под лозунгами мифологизированного «турана». Несмотря на малочисленность, балкарцы на протяжении веков последовательно стремились к сохранению своей идентичности и отделённости от других этнических систем. Эта многовековая борьба за культурное и этногенетическое самоопределение закрепилась не только в общественном сознании, но и, по существу, в биологической памяти народа. Поэтому попытки навязать балкарцам чуждую идеологию представляют собой не просто внешнее давление – они противоречат самой структуре их исторического бытия.