Читать книгу: «Последний герой. Том 3», страница 2

Глава 2

Общежитие МВД оказалось типовой девятиэтажкой советской эпохи – серые с крошкой стены, панельные балконы и окна с грязными разводами. Возле входа, у ржавой урны, курила усталая уборщица в синем халате, оценивающе глядя на нас с Шульгиным.

– Короче, слушай сюда, – предупредил он, слегка напрягшись. – Комендант общежития – зверь лютый. Ничего не говори, поддакивай и кивай. Я сам решу. Прапор в отставке. Ветеран МВД.

– Прапор? – удивился я. – Это интересно….

Мы поднялись по ступенькам, стёртым до зеркального блеска тысячами ногочасов. Потянули тяжёлую металлическую дверь и очутились в полутёмном холле с геранью на подоконнике, доской объявлений на стене, запахом хлорки и ощущением повсеместных скромных зарплат.

В углу виднелась «будка-закуток» вахтёрши: трещины в стекле были склеены скотчем.

Из окошка на нас строго уставилась крепкая бабуля.

– Вон, прапор! – прошептал Шульгин и кивнул.

– Где? – вертел я головой, спрашивая так же тихо. Но коридор пуст, а кроме вахтерши в «аквариуме» никого нет.

– Да вон же, – вытаращил глаза на будку Шульгин. – Баба Люба, хозяйка общежития.

Баба Люба была женщиной квадратной, крепкой, с короткими жёсткими волосами, выкрашенными в безжалостный ржавый цвет. Лицо суровое, морщинистое, на подбородке красовалась, привлекая все взгляды, крупная родинка. На плечах потёртый вязаный кардиган, на носу старые очки на засаленной верёвочке. Вот тебе и прапорщик в отставке.

– А-а, явился, не запылился! – ядовито скрипнула она, окидывая Шульгина взглядом и саркастически ухмыляясь. – Ну что, гуляка, где снова пропадаешь? Выселю, паразита, с вещами за дверь, если ещё раз комнату пустой увижу! Все нормальные мужики сюда девок пытаются водить, а этот, прынц датский, даже сам не появляется! Где это видано, чтобы жилплощадь в центре города пустовала?

– Да бросьте, Любовь Марковна, – заулыбался Шульгин, явно стараясь держать лицо. – Я теперь здесь буду постоянно жить. Честно.

Сказал он это громко, отчетливо, будто на публику. Только из публики тут двое ППСников, прошмыгнувших мимо, покачивая резиновыми палками на поясах, да тетя выкатывала коляску с малышом. Я быстренько метнулся и помог ей с дверью.

– Будешь-будешь, – хмыкнула коменда Шульгину. – Я тебе китайцев подселю в комнату, мигом освоишься.

– Откуда у нас китайцы-то? – растерялся он, глядя то на неё, то на коридор, откуда уже ощутимо тянуло густым запахом жареной рыбы.

– По обмену приехали! – она фыркнула. – Чуешь, жареной селёдкой на весь этаж несёт? Это они уже хозяйничают. Ежа им за воротник! Скоро до Кремля доберутся, помяни моё слово.

Она глянула на Шульгина, лукаво прищурившись, и продолжила с интонацией доморощенного политолога:

– Я тут вот что подумала – с китайцами надо дружить. Воевать с ними нельзя, никак нельзя.

– Это ещё почему? – хмыкнул мажор, лениво прислонившись плечом к стене.

Любовь Марковна торжественно подняла указательный палец, будто приготовилась объявить решение мирового масштаба:

– Я тут прикинула. Если даже нападут, конечно, мы им отпор дадим, русские не проигрывают. Но считай: даже если по миллиону ихних солдат в день истреблять – в год выходит 365 миллионов. А это у них всего лишь годовая рождаемость, представляешь? Они за год такое количество просто наплодят, и счёт опять по нулям! Матрёшкины ручки! Вечный двигатель получается, мать его в качели.

Она выдала это настолько серьёзно и убеждённо, что Шульгин невольно рассмеялся:

– Кровожадная вы женщина, Любовь Марковна, однако.

– Жизнь заставит, Николай, ещё и не так застрекочешь, – важно кивнула она. – Но лучше дружить, конечно. Уж очень их много, как комаров на болоте.

Шульгин ухмыльнулся, чуть помолчал и заметил ехидно:

– Только селёдку-то жарят не китайцы, а вьетнамцы.

– Да хоть японцы! – отмахнулась баба Люба. – Я их всё одно не различаю. Таджик, китаец – какая разница? Вот подселю к тебе соседа. Проснёшься однажды – а рядом с тобой Чингисхан лежит. Вот тогда посмеёмся!

Она громко расхохоталась, довольная собственной шуткой.

А мы подошли ближе к её окошку. Шульгин осторожно огляделся – в холле уже давно было пусто – и заговорил тише, доверительнее:

– Любовь Марковна, ну зачем вы меня на всю общагу так распекаете? Мы же договорились: я здесь чисто номинально числюсь. Вы сами прекрасно всё знаете…

Он достал из бумажника пятитысячную и протянул в окошко. Баба Люба ловко перехватила купюру и быстро сунула в карман кофты, тут же подобрев лицом.

– Вот, сразу бы так, – удовлетворённо сказала она. – Теперь ладно, можешь ещё месяц не появляться, я уж как-нибудь переживу. С китайцами.

Затем она внимательно посмотрела на меня, явно пытаясь оценить, что я за тип такой.

– А это что за гражданин с тобой? – подозрительно спросила она. – Без отметки не положено пускать, сам знаешь, здесь всё-таки общежитие МВД, а не проходной двор.

– Какая отметка, Любовь Марковна? – примирительно заговорил Шульгин, улыбаясь ей почти с ласковостью родного сына. – Это сотрудник, коллега мой, нормальный человек. Пусть пока у меня в комнате расквартируется, неофициально, так сказать, по-тихому. Никто же не узнает.

Комендантша подняла глаза и всплеснула руками с преувеличенным негодованием:

– Ты что, совсем с ума сбрендил? Хочешь, чтобы меня выгнали без выходного пособия? На пенсию турнули?

– Да куда вас выгонят, Любовь Марковна? – улыбнулся Шульгин. – Вы и так на пенсии, и зарплата на карточку идёт, и пенсия. Кто вас тронет-то?

– Зарплата у начальства идёт, а у меня так, крохи, – язвительно отмахнулась комендантша. – Ишь, курвец, чужие деньги считать наловчился! Бухгалтер нашёлся!

Она демонстративно вернулась к бумагам, всем своим видом показывая, что разговор окончен и ей больше нет до нас дела. Шульгин тихонько постучал пальцем по окошку:

– Любовь Марковна, может, договоримся?

– Знаю я вас, – фыркнула коменда. – Сейчас пустишь к себе в комнату одного, завтра он бабу приведёт, а потом выяснится, что здесь целый гарем прописался! Не общага получится, а дом терпимости какой-то, и всё при МВД.

Шульгин завёл глаза к потолку и так постоял с минуту, будто в параличе. А комендант добавила грозно:

– В общем, так, господа полиционеры, без решения ведомственной жилкомиссии и приказа о выделении жилплощади я никого не заселю. Всё согласно инструкции. Я тут не частная лавочка, а государственный человек, хоть и пенсионерка. Ещё чего придумали!

Шульгин вернул взгляд на место, переглянулся со мной, хитро улыбнулся и, не торопясь, снова сунул руку в карман за бумажником. Достал ещё одну пятитысячную купюру, аккуратно сложил её пополам и молча положил перед ней на стол, прикрыв рукой от посторонних глаз, которых, впрочем, и так не было.

– Вот вам и решение жилкомиссии, Любовь Марковна, – мягко и доверительно сказал он, а потом, переворачивая купюру обратной стороной, добавил. – А вот и приказ о заселении. Печать и подпись прилагаются, так что заселяйте спокойно.

Коменда, прищурившись, строго взглянула на купюру, потом перевела взгляд на Шульгина. Её губы сложились в ехидную улыбку, но рука, широкая и жилистая, с ловкостью карманницы цапнула деньги и мгновенно сунула их в карман кофты.

– Ну-у-у, не знаю даже, – протянула она, театрально изображая сомнение и разглядывая потолок. – Приказ-то у тебя временный получается. Через месяц надо будет заново подтверждать. А то вдруг у комиссии мнение поменяется.

– Само собой, Любовь Марковна, – спокойно и деловито кивнул Шульгин. – Подтвердим. Новый приказ подготовим заранее, с учётом ваших пожеланий.

– Ну, ладно уж, – смягчилась комендантша, махнув рукой, словно устала от нас. – Идите уже, деятели. Только чтоб тихо у вас там было, без пьянок и гулянок. И баб не водите, выселю! Ирку лучше в гости зовите. Засыхает девка почём зря. Мне лишние приключения на пенсии ни к чему.

– Никаких баб! – клятвенно заверил Шульгин, приложив правую руку к груди.

– Ага. Так я и поверила! Больно уж у тебя дружок смазливенький, – оценивающе и с ехидцей проговорила баба Люба, скользнув по мне взглядом. – Ох, Ирка-курва теперь от него точно не отстанет. Ты товарищ, береги свой стручок, как бы Ирка его не окрутила, она у нас девка решительная.

– Да я как-нибудь сам с Иркой разберусь, Любовь Марковна, – улыбнулся я миролюбиво.

Пусть теперь баба Люба ко мне привыкает.

– Разберётся он! – коменда усмехнулась с ехидной снисходительностью. – Ирка – девчонка добрая, смотри, не обижай её только! Отца она ищет, знают же все.

– Я, вроде, в её отцы точно не гожусь, – хмыкнул я, пожав плечами.

– Да не себе она отца ищет, – глаза коменды лукаво блеснули. – Детям своим. У неё их двое, оба от разных мужиков, отцов ветром сдуло. Теперь вот третьего папашу подыскивает, комплект нужен. Семья – ячейка общества! А то китайцев как обгонять будем, если своих нормальных мужиков нет? Русалкины ножки!

Она негромко рассмеялась, но тут же стала серьёзнее и добавила с хитрым прищуром:

– Смотри, парень, как бы ты не стал третьим в её личной коллекции. Ты у нас свеженький, статный, глазом моргнуть не успеешь – а уже алименты платить придётся.

– Да уж постараюсь не разочаровать вас, Любовь Марковна, – сдержанно кивнул я. – Учту ваши предупреждения.

– Учти, учти, – с улыбкой погрозила она пальцем. – Потом спасибо скажешь.

Мы уже двинулись мимо неё дальше к лестнице, как вдруг бабка снова окликнула меня:

– А кошка-то у тебя есть?

– Какая ещё кошка? – удивился я и остановился.

– Ну, домашняя, – строго уточнила она. – Котов сюда нельзя, учти. Тут не кошачий питомник, а общежитие МВД.

– Нет, Любовь Марковна, – заверил я её с лёгкой улыбкой. – Нет у меня кошки.

– Вот и правильно, – она важно погрозила мне узловатым пальцем. – Учти, увижу животину – сразу конфискую.

– Договорились, – усмехнулся я.

Она демонстративно отвернулась и стала листать затертый до дыр журнал регистрации посетителей или чего-то еще. Может, китайцев всех туда переписывала.

⁂

Мы поднялись на второй этаж. Шульгин неспешно вёл меня по коридору, ловко лавируя между расставленными у стен коробками и сушилками с чужими трусами.

– Колоритная у тебя коменда, – негромко заметил я ему.

– У меня? – он с иронией вскинул бровь. – Теперь уже у тебя. Привыкай. Я-то тут только в гостях появляюсь, а ты теперь постоянный клиент, так сказать.

– Слушай, а чего она так кошек не любит? – спросил я. – Прям как-то ревностно реагирует.

– Да хрен её знает, – пожал плечами Шульгин. – Может, аллергия какая, может, ещё чего. Но вообще по линии МВД тут недавно и правда пришло распоряжение, что с животными нельзя в ведомственной общаге. А она и до этого была строгая – говорят, лет двадцать назад история какая-то с ней случилась. Короче, теперь у неё личная война со всеми хвостатыми.

– Понятно, – улыбнулся я.

Мы подошли к его комнате. Общага была классической коридорной системы. Я тихонько усмехнулся, вспомнив Высоцкого, и негромко напел:

– «Система коридорная, на тридцать восемь комнаток всего одна уборная…»

Шульгин покосился на меня и хмыкнул:

– Ну, почти. У нас тут, правда, два сортира. Прогресс налицо.

Ну да, ну да, по современному счёту этой песенке – уже полвека. Только Шульгин вставил ключ в замочную скважину и повернул, как дверь соседней комнаты тут же приоткрылась, и в коридор высунулась любопытная девичья физиономия. За личиком появилась остальная девушка. Она прислонилась плечом к дверному косяку, руки сложила на груди, сама в тоненькой футболке, босиком. Я бросил беглый взгляд – фигурка ничего, ножки стройные, глаза большие. На лице – лёгкий макияж, будто всегда готова к гостям. Но в глазах усталость и какая-то нескрываемая жадность до общения.

Лицо милое, улыбка кокетливая, но взгляд такой, будто она уже давно разуверилась в принцах, и как Аллегрова в песне – ждёт только твёрдого плеча младшего лейтенанта.

– Коля, привет! – радостно вспыхнула она, словно только его и ждала все последние дни. – Чего так давно не заходишь, а?

Возле её ног тут же возникли двое карапузов – один постарше, лет пяти, второй помладше, оба взлохмаченные, в одинаковых маечках и с любопытными глазёнками, похожие на маленьких домовят. Девушка, не глядя, выставила руку, пытаясь оттеснить, будто дуршлагом или неводом, обоих обратно за дверь:

– Так, марш обратно! Не мешайте взрослым разговаривать! Быстро-быстро, кому сказала!

Карапузы смылись. Шульгин торопливо заулыбался ей, пытаясь как можно быстрее провернуть ключ в замочной скважине:

– Ир, привет! Да закрутился совсем, некогда было, сама понимаешь – работа, дела… Я же начальника замещал, врио, бумаги, отчёты…

– Ой, ну да, знаю я твою работу, – Ира игриво изогнула бедро, легко опираясь на дверной косяк. – Ты хоть иногда пиши, не забывай, что ли. Совсем пропал, даже обидно.

Тут она заметила меня и заинтересованно прищурилась, придав своему голосу дополнительный тон кокетства:

– А это кто с тобой такой молчаливый? Друг, что ли? Меня Ира зовут, – девушка скользнула взглядом по мне.

Цепко, на секунду замерев на лице, потом на плечах и ниже, до ботинок. Не найдя ничего отталкивающего и отметив отсутствие кольца на правой руке, она чуть оживилась, даже улыбнулась. – А тебя?

– Макс, – ответил я, тоже вежливо улыбнувшись для приличия.

– Слушай, Макс, а ты что, переезжаешь сюда к нам? – она увидела на моем плече спортивную сумку. Слушай, а ты можешь мне полочку прибить? А то совсем уже отваливается.

– Ирка, отстань! – шикнул на неё Шульгин. – Он просто в гости зашёл.

– А что, уже по-соседски попросить нельзя? – Ирина возмущённо дернула плечом.

Дверь в комнату, наконец, распахнулась, и мы вошли внутрь.

– Это и есть та, которая отца ищет? – спросил я.

Шульгин кивнул, усмехнулся уголком рта:

– Она самая. Работает медсестрой в поликлинике МВД. Девка, конечно, симпатичная, но слишком падкая на мужиков. Впрочем, не на всех подряд. ППСник или кинолог ей не канает. А вот ты… Смотри, держи ухо востро.

– Так и я не генерал. Ты сам говорил, простой служивый ей не интересен.

Шульгин остановился, глянул оценивающе, усмехнулся:

– Ну, ты уже ей приглянулся. Она в мужике сразу стержень видит. Ты на свои погоны не смотри – всем понятно, скоро сменятся. Да и она непростая. Молодая девка, но прожжённая насквозь. Хотя добрая. Этим некоторые и пользуются, – сказал Шульгин и усмехнулся, словно вспомнил что-то особенно приятное.

– И ты пользовался? – я с иронией глянул на него.

– Всякое бывало… Ну, давай смотреть, где тут у нас что.

Он двинулся вглубь комнаты, жестом предложив идти за ним. Комната оказалась довольно просторной по общаговским меркам.

– Вот шкаф, здесь бельё постельное лежит, – он распахнул дверцу и ткнул рукой в аккуратно сложенные стопки простыней и пододеяльников. – Не бабушкино, не пугайся, нормальное всё, новое.

– Успокоил, – хмыкнул я.

– Дальше, – он указал на противоположную стену, где стоял диван, накрытый дымчатым пледом. – Там диван сложенный, можешь не раскладывать, места и так хватит. Если бабу притащишь – тогда уж разложишь.

Я кивнул, глянув на диван, и уже мысленно отметил – жить можно. Но взгляд тут же зацепился за странный агрегат, стоявший в углу, на низком комоде. Проигрыватель виниловых пластинок, каких уже не встретишь. Тяжелый деревянный корпус цвета тёмного ореха, с лёгкой паутиной мелких царапин на лакированной поверхности. Крышка поднята вверх, массивная, потёртая по краям. В центре – литой диск с чёрным прорезиненным матом, рядом длинный алюминиевый тонарм с тонкой иглой, блеснувшей в свете от окошка. На корпусе справа выстроились ряды хромированных переключателей и аккуратных ползунков. На передней панели чуть заметно поблёскивал небольшой серебристый логотип фирмы Technics.

– А вот это что за бандура? – я шагнул ближе и с любопытством уставился на чудо ретро-техники.

Шульгин сразу насупился, как кот, который не любит, чтобы его миску трогали чужие руки.

– Это виниловый проигрыватель, – проговорил он подчеркнуто медленно, даже с оттенком гордости в голосе. – Только руками не трогай, ясно?

– А он вообще рабочий? Или так, пыль собирает?

– Раритет! – Шульгин даже шагнул ближе, расправил плечи и заботливо поправил крышку аппарата. – Моя страсть, коллекционирую винил, слушаю. Особо редкие вещи есть, между прочим. Здесь всё оставил, чтобы батя реально думал, что в общаге живу. Так-то бы я его на свою хату давно забрал.

– Ха! – не скрывая улыбки, воскликнул я. – Честно говоря, думал, у тебя одно хобби – в караоке тёлок снимать.

– Да иди ты… – махнул рукой он. – Ты лучше глянь вот сюда.

Над проигрывателем на стене висела полка, забитая до отказа виниловыми пластинками. Я шагнул ближе, бегло прошёлся взглядом:

«ABBA», «Modern Talking», «Depeche Mode», «Queen», «Pink Floyd», «Dire Straits»…

– Ни фига у тебя наборчик, – протянул я с уважением. – А пластинки-то реально те, старые?

Шульгин снисходительно усмехнулся и сложил руки на груди, гордо приподняв подбородок.

– Старые? Это тебе не пластмассовый ширпотреб из «Ашана». Это всё редкие издания, коллекционные, оригиналы семидесятых-восьмидесятых. «Queen» вообще британский оригинал восемьдесят первого года, а «The Wall» от «Pink Floyd» – семьдесят девятый год, классика, редкость, за которую коллекционеры глотки рвут.

Я осторожно, с нескрываемым интересом вытащил одну из пластинок. Обложка «The Wall» слегка потёрта на сгибах, но видно, что хозяин её любил и берег.

– Что, реально слушаешь, да? – я глянул на него.

– Ну, а ты думал? – он обиженно поджал губы. – Там же звук живой, совсем другой. Вот только вы, молодняк, этого не цените. Тебе вот что-нибудь типа Джигана или Басты подавай, да?

– Не угадал, – усмехнулся я. – Но хобби твое – ништяк.

Шульгин довольно кивнул, аккуратно поправил пластинку, вернув её на место.

– Смотри, не лазай тут без меня, ладно? Я тебе потом, если захочешь, сам чего-нибудь поставлю. Просветишься немного культурно, а то совсем дикий, Макс, чесслово.

Я протянул руку и осторожно вытащил из стопки одну из пластинок. Обложка белая, потертая на сгибах, в углу едва различимый тиснёный серийный номер, буквы на корешке мелко, чётко напечатаны: «The Beatles – The Beatles».

– Знаменитый «Белый альбом» британского коллектива 1968 года, – гордо проговорил Шульгин.

Что-то кольнуло в груди, я нахмурился, разглядывая потёртую белую поверхность и номер. Где-то уже видел такую – такую же потёртую, чуть пожелтевшую по краям. Отчётливо вспомнился мошенник. Мужик-барыга, которого мы прижали за махинации с антиквариатом. Тогда, в девяностые, я изъял эту пластинку у него при обыске, а в протокол не включили. Прощёлкали почему-то. Потом она долго лежала дома, пылилась на полке среди книг, как ненужный хлам.

– Слушай, а ведь у меня точно такая же была, – задумчиво сказал я.

– Да ну, не может быть! – рассмеялся Шульгин, словно над глупой шуткой. – У тебя? Это ж редкое британское издание, серийный номер видишь? У нас в России их по пальцам пересчитать можно!

Я только усмехнулся про себя и молча кивнул, бережно ставя пластинку на место.

Глава 3

Когда Шульгин, наконец, смотался, я неторопливо прошёлся по комнате, разглядывая, что тут и как устроено. Достал из сумки вещи, аккуратно разложил их по полкам шкафа. Всё уместилось без труда, даже ещё место осталось.

Закончив, я расправил плечи, оглянулся и потянул дверцу новенького компактного холодильника. “Бирюса” приятно удивила: внутри оказалось полно свежих продуктов: колбасы, сыры, консервы и даже несколько бутылок холодного пива. Коля, похоже, всерьёз следил за тем, чтобы жилплощадь имела обитаемый вид – регулярно привозил продукты, а просрочку выбрасывал.

Прошло минут десять с момента, как мажор уехал, и я уже собирался расположиться на диване с бутылочкой пива, когда в дверь резко постучали. Я замер, инстинктивно напрягшись – гостей здесь точно не ждал.

Подхватив пистолет, сунул его за ремень сзади, прикрыв рубашкой. Подошёл к двери, щёлкнул замком и резко распахнул её.

На пороге стоял… генерал. Невысокий, пузатый, седой. В форме МЧС. Генерал-майор внутренней службы в форменной одежде цвета морской волны, с аккуратными рядами значков и наградных планок на груди и в фуражке.

Взгляд у гостя тяжёлый, суровый, недовольный сразу всем происходящим. Такой взгляд мог быть только у человека, привыкшего командовать и точно знающего, что его распоряжения выполняются беспрекословно. Он осмотрел меня с подозрением.

– Ты кто такой? – недовольно проворчал служивый, чуть приподнимаясь на носках и заглядывая поверх моего плеча в комнату, будто искал там что-то, принадлежащее лично ему.

– А ты кто? – вопросом на вопрос ответил я спокойно, но достаточно твёрдо, чтобы пресечь его начальственную наглость на самом пороге.

Генерал насупился, взгляд его стал ещё более хмурым, недовольным, и он с раздражением выдал:

– А где Колясик?

И в эту секунду я, наконец, разглядел на его груди нашивку, характерную для военных и МЧСников. Чётко вышито золотистыми буквами на синей ткани: «Шульгин Н.А.»

Твою дивизию! Это же папаша Колясика, мажорчика нашего, генералом оказался. Ну, разговоры какие-то ходили, все тыкали пальцем в потолок, но точного звания или должности я не знал. И теперь смотрел на него, не скрывая удивления. В памяти тут же всплыли старые выпуски теленовостей, когда-то случайно увиденные Максимкой по телевизору. Точно, генерал-майор внутренней службы Шульгин… начальник главного управления МЧС России по нашей области.

Честно говоря, я всегда думал, что отец у нашего мажорчика – крутой бизнесмен или чиновник, набитый деньгами и связями, а тут вдруг генерал, да ещё и МЧС. Генерал, на зарплату которого такие гулянки, какие устраивает Коля, точно не потянешь. Похоже, не совсем чист на руку папаша-то у него.

Хотя, конечно, выводы делать было ещё рано. Разберёмся по ходу, что это за генерал и откуда у его сыночка такие почти безграничные финансовые возможности.

– А вы что же, его отец? – уже спокойнее спросил я и сделал шаг назад, освобождая проход. – Проходите, товарищ генерал.

Генерал, всё ещё недовольно хмурясь, медленно вошёл в комнату, внимательно оглядываясь по сторонам, будто надеялся обнаружить что-то компрометирующее.

– Служишь? – проворчал он подозрительно, словно считал меня прохвостом.

– Помаленьку… В штабе. Я друг и коллега вашего сына, Максим, – невозмутимо пояснил я и уже дружелюбно улыбнулся. – Мы вот с Колей пивка собирались попить, посидеть культурно.

Я шагнул к холодильнику и демонстративно распахнул его, засветив гостю содержимое – янтарные бутылки, аккуратно выставленные рядами.

– Пивка, значит? – генерал иронично повёл бровью, явно не поверив. – Колясик мой обычно по клубам шастает, коктейли всякие потягивает, мохито-хуито… А тут вдруг пивко, да ещё и в общаге? Ну-ну…

– Люди меняются, – невозмутимо парировал я.

– Люди, может, и меняются, а вот мой сынок вряд ли, – он недоверчиво прищурился. – Давай уже правду говори, где он? Тут ведь не живёт ни черта. Так?

Он-то, конечно, попёр буром. Но на понт меня не возьмешь.

– Ещё как живёт! – упорно гнул я свою линию. – В душе он сейчас, сполоснётся и придёт.

– Да? – генерал внимательно и с подозрением глянул на меня. – Ну, тогда подождём, коли так.

Пока мы с ним препирались, я уже каким-то чудом успел нащупать в кармане телефон и набрать сообщение Шульгину в мессенджере.

«Быром назад! Твой батон пришёл! Я сказал, что ты в душе!!!»

Даже три восклицательных знака успел в конце влепить. И всё почти не глядя. Спасибо рефлексам Максимки, умеет со смартфоном обращаться.

⁂

Через несколько минут, пока мы с гостем нехотя обменивались репликами ни о чём – погода, общага, сын-раздолбай, – дверь распахнулась. На пороге появился Шульгин-младший: мокрые волосы взъерошены, вафельный халат кое-как завязан поясом, на босу ногу – сланцы натянуты со скрипом, на шее болтается полотенце легкомысленной расцветки.

– О, батя, привет! – Николай явно переигрывал удивление, делая большие глаза. – Ты чего это нагрянул без звонка? Я тебя не ждал совсем. Мог бы и звякнуть.

Николай Алексеевич нахмурился, окинул сына тяжёлым, подозрительным взглядом, будто проверял на прочность его легенду: мокрые волосы, халат, полотенце. Вроде бы, всё сходится. Подозрения почти улетучились, но опытный генеральский взгляд зацепился за сланцы на ногах отпрыска.

– Это что ещё такое, Николай Николаевич? – спросил он, указывая на его ноги.

– Чего? – Шульгин-младший опустил взгляд на пол, пожимая плечами, мол, «моя твоя не понимай».

– Почему тапки у тебя… розовые?

Коля непроизвольно поджал пальцы на ногах. Я мельком посмотрел вниз и сразу понял: мало того, что сланцы были пронзительно розовые, так ещё и явно маленького размера. Ясное дело – женские.

– Да сейчас так модно, отец, – невозмутимо парировал Николай, будто обсуждал не обувь на мужике, а цвет салфеток в ресторане.

Генерал растерянно прокашлялся в кулак, перевёл взгляд на меня, потом снова на тапки сына и уже совершенно негодующе воскликнул:

– Модно?! Ты мне тут зубы не заговаривай, я таких модников насквозь вижу!

Пришлось вмешаться, чтобы пресечь дальнейшее развитие гнусных подозрений:

– Э-э-э, товарищ генерал, вы это что там себе надумали? – осадил я его. – Тапки эти соседка оставила, когда к Коляну на чай заходила. Столько чаю выпили, что ушла босиком. Теперь вот Николай временно в них дефилирует.

Генерал тяжело вздохнул, почесал холеную щеку, окинул нас обоих наставительным, почти уже отеческим взглядом.

– Чай, говоришь… Ну-ну, – прогудел он недовольно, но уже явно успокаиваясь, и повернулся к сыну: – Ты там поосторожней с чаями своими. А то точно скоро алименты платить будешь.

Коля, в свою очередь, перешел в наступление, ведь это самый лучший способ защиты, когда тебя в чем-то пытаются уличить. Он выдал с неподдельным раздражением:

– Отец, у меня ощущение, что ты сюда с проверкой заявился, а не просто в гости.

– Да тут до меня слушок дошёл, – с пытливым прищуром ответил Николай Алексеевич, – что ты в общаге этой и не живёшь.

– Ага, – усмехнулся Шульгин-младший. – Скажи ещё, что я в полиции не работаю, а удостоверение на рынке купил. Между прочим, я уже рапорт подал на должность заместителя начальника УГРО.

Генерал вскинул бровь и медленно, с явным подозрением, спросил:

– Денег дал кому-то или как?

Шульгин-младший дёрнулся, словно его током ударило:

– Вот вечно ты считаешь меня каким-то недалёким! А ты не думал, что, может, я сам добился должности? Может, я сам достоин быть руководителем? Или ты считаешь, только твои бабки все решают?

– Ага, конечно, сам он добился, – фыркнул генерал. – Да если бы не я, тебя бы из института десять раз вышвырнули. И в полицию тебя взяли исключительно благодаря моим связям. Мне-то не рассказывай. Сам он добился…

– А я и не просился в полицию! – резко повысил голос Шульгин-младший. – Мне бы и семейный бизнес отлично зашёл. Сколько раз я тебе говорил: поставь меня управляющим, доверь наконец-то серьёзное дело! Мне по душе реально деньги зарабатывать, а не… за преступниками бегать.

Мне показалось, что он хотел про нашу службу что-то неприятное ввернуть, но не решился. При отце или при мне?

Генерал фыркнул, недоверчиво прищурившись, и медленно процедил:

– Зелень ты ещё, деньгами распоряжаться. Кто не умеет их зарабатывать, тот и управлять ими не способен. Ты сначала хотя бы до капитана дослужись, а потом уже про бизнес будешь говорить.

– Ну и дослужусь! – почти выкрикнул Коля, лицо его покраснело от возмущения, и он внезапно с силой хлопнул кулаком по столу. – Вот, значит, как ты обо мне думаешь, отец! Нет чтобы порадоваться за сына, поддержать, что на повышение пошёл, так ты ещё считаешь, что я не способен управлять!

Генерал всё ещё метал глазами молнии, но тон уже сбавил.

– Много хорохоришься, я смотрю.

В воздухе будто что-то щёлкнуло. Будто последняя песчинка упала на вековой механизм и сдвинула деталь.

– Это всё потому, что я тебе не родной! – неожиданно выдал Шульгин, глаза его горели обидой и злостью.

– Ты что несёшь, паршивец?! – генерал тоже сорвался на крик, лицо его побагровело. – Я тебя воспитал как родного, и всю жизнь воспитываю! Ты для меня единственный сын!

– А не надо меня воспитывать! – Николай шагнул вперёд и сузил глаза. – Воспитал уже! Я, между прочим, старший лейтенант полиции, а не щенок, которого ты можешь поучать каждый день!

– Да какое там «воспитал»? – генерал в сердцах махнул рукой. – Чуть отвернёшься, и ты сразу по клубам да ресторанам с девками! Одни гулянки на уме, ни ответственности, ни мозгов. Какое тебе доверить дело, какой к черту бизнес?!

– А кто меня таким сделал, а? – сын перешёл на хриплый полушёпот. – Кто всю жизнь мне говорил, что без его денег и связей я никто, пустое место? Ты! Ты, товарищ генерал, сам всё за меня решал, а теперь удивляешься, почему, якобы, я ничего не умею!

Оба давно не замечали ничего вокруг себя. Оба упрямые.

– Да как ты со мной разговариваешь, сопляк? – генерал аж затрясся от возмущения. – Всю жизнь для тебя стараюсь, а ты, неблагодарный, на родного отца голос повышаешь!

– Ага, стараешься! Только каждый раз мне в лицо тычешь, что я пустышка и без тебя ничего не стою!

– Потому что так оно и есть! – сорвался генерал и тут же осёкся, осознав сказанное.

Понял, что переборщил – но сказанное обратно не отмотаешь.

На мгновение повисла тяжёлая, болезненная тишина. Шульгин-младший молча смотрел на отца, в глазах – неприкрытая боль и горечь. Генерал нервно сглотнул, резко поправил форму, потом шумно выдохнул и процедил тихо:

– Ну, хватит с меня этого цирка, – он развернулся к двери, шагнул в коридор и, громко хлопнув дверью, исчез.

Шульгин замер, глядя в пустоту перед собой. Я молчал, понимая, что вмешиваться сейчас смысла нет. Каждый остался при своём, каждый получил свою порцию правды. Только стало от этой правды им обоим как-то паршиво и неуютно.

И нужна она?

⁂

Через пару минут Коля, с виду, отошел от разборок с отцом, шумно выдохнул и рухнул на диван.

– Фух, Макс, спасибо тебе огромное, – он вытер со лба воображаемый пот и нервно рассмеялся. – Вот это ты меня выручил, конечно. Чуть не спалился перед батей. С меня причитается, сто процентов.

– А ты где такой реквизит оперативно раздобыл? – усмехнулся я. – Халат, сланцы розовые? Полотенце ещё мокрое на шею?

– Да я отъехать ещё толком не успел, – он широко улыбнулся, довольный собой. – Как только твоё сообщение увидел, пулей обратно залетел в общагу, бегом постучался – ну куда, к Ирке. У неё и халатик подходящий нашёлся – от бывшего остался, представляешь? Полотенце там же прихватил, намочил на скорую руку, а сланцы у неё только такие были – розовые. Мужских она у себя не держит. Ну не в туфлях же своих идти. Вот такой вот маскарад получился.