Читать книгу: «Тантра. Том II. Сокровенные тайны», страница 3

Глава 3. Пещера Арьи

– Хорошо ли ты поговорила с рекой? – спрашивает Арья у Пемы, когда та возвращается.

– Хм-м-м… да… – бормочет она, приближаясь к Чандре, который сидит под манговым деревом.

Арья смеется над ней, подходит и берет ее за руку.

– Сейчас тебе нужен не Чандра. Пойдем со мной, я хочу показать тебе кое-что, это поднимет тебе настроение, – говорит он с милой улыбкой.

Она следует за ним с некоторой неохотой, но любопытство берет верх над сопротивлением. Они спускаются к реке и пересекают ее, оказываясь в джунглях среди огромных деревьев. Здесь красиво, и в сердце Пемы возвращается чувство невинности и изумления. Они взбираются по крутой тропинке, которая, кажется, никуда не ведет, но неожиданно обрывается у входа в пещеру. Пема удивляется при виде костра, разведенного прямо у входа. Там также лежит одеяло, какая-то еда, напитки и еще некоторые вещи, которые Пема не может рассмотреть.

– Я прихожу сюда каждый день, – говорит Арья, зажигая небольшую масляную лампу, прежде чем войти в пещеру.

– Возьми меня за руку и закрой глаза, – наставляет он ее. Пема повинуется без колебаний.

Ей приятно получить неожиданное приглашение в такое таинственное место, словно Арья делится с ней секретом. Ей нравятся особый аромат пещеры, гулкое эхо ее шагов и волнующее ощущение входа в другой мир. Вскоре Арья останавливается и выпускает руку Пемы. Он выжидает мгновение, прежде чем попросить ее открыть глаза. Пема поражена увиденным. Она стоит посреди большой круглой пещеры, которая могла бы вместить двадцать человек. Пол устлан великолепными коврами. С потолка свисают прекрасные масляные лампы, дающие идеальный свет и освещающие самые удивительные картины, какие Пема когда-либо видела. Все стены расписаны эротическими изображениями мужчин и женщин, которые занимаются любовью во всех возможных позах, а также в некоторых, казалось бы, невозможных. Пема не может поверить своим глазам при виде такой красоты. Они прекрасны, эстетичны, изящны, священны и в то же время немного смущают, даже тревожат. Она подходит ближе, чтобы внимательнее рассмотреть некоторые из них. Все они изображают одну и ту же пару, которая занимается любовью в разных позах. Иногда они одни, иногда к ним присоединяются другие мужчина или женщина, а иногда несколько. Какую бы сексуальную позу они ни приняли, на их лицах отражено блаженство. Пема переходит от одной картины к другой с чувством глубокого уважения, словно идет по храму. Обойдя всю пещеру по кругу, она снова оказывается перед Арьей, который приветствует ее сияющими глазами. Он неожиданно выглядит очень нежно и по-отцовски.

– Давай присядем вон на те подушки, – говорит он, указывая на место.

– Красиво, правда? – спрашивает он у Пемы, которая все еще не может вымолвить ни слова от изумления.

– Много лет назад я был дураком, который называл себя мудрецом, но это было далеко не так. Я был аскетичным йогом. Я выполнял сложные практики йоги и неделями не ел. Я лишал себя комфорта, ночуя на камнях… Чем суровее были мои практики, тем больше я думал о том, что нахожусь на верном пути к освобождению. Я гордился тем, что делал. Я не искал гуру. Я хотел сделать все в одиночку, потому что думал, что гуру создаст очередную привязанность. Я не думал, что гуру может меня освободить. А я так сильно хотел быть свободным. – Он на мгновение замолкает, глядя вокруг глазами, полными изумления.

– Каким же я был дураком! – говорит он, снова глядя на Пему.

– Я был полон стыда, вины, осуждения и, конечно же, похоти! Но я все это отрицал. Когда эти чудовища поднимались во мне, я только усерднее практиковался. Я истязал себя, думая, что замучаю этих монстров и они уйдут. Но они не уходили! Мое отрицание только подкрепляло их. Прекрасные мгновения тоже были. Это не было сплошным адом! Эти прекрасные мгновения блаженства поддерживали меня и убеждали в том, что я на верном пути, пока однажды я не услышал чей-то смех. Это случилось у реки. Я пришел к ней после долгого паломничества. Мне показалось, что это место идеально подходит для моей практики, и я решил какое-то время пожить там. Через несколько дней я вдруг услышал смех, доносящийся неизвестно откуда. Я только что начал поститься и знал, что могу увидеть странные галлюцинации, поэтому сначала подумал, что смех мне почудился. Я продолжал свою практику, принимая сложные позы йоги. В тот момент, о котором я хочу тебе рассказать, я стоял на голове на твердой скале посреди реки. Скала была очень высокой, и по ней было тяжело подниматься и спускаться. Когда я на нее забирался, то оставался на целый день, а иногда и на ночь. В тот день я решил провести на этой скале 21 день и 21 ночь без еды и питья. Я практиковал позы йоги и дыхательные техники, которые лишали меня сна, потому что я выступал и против него тоже! Каким же я был дураком! – говорит он, смеясь.

Наступает долгое молчание. Пема смотрит на Арью с большим уважением. Она вдруг видит его по-новому. Он мягкий, простой, скромный, невинный и, безусловно, красивый, что немного беспокоит Пему, поскольку пробуждает в ней определенное влечение, которое она испытывать не хочет.

– Ты любишь истории, Пема! – говорит он, улыбаясь ей.

– Да! Очень! – невинно отвечает она.

– Я заметил. Ты умеешь слушать. Ты знаешь, как ими наполниться. Позволь мне рассказать дальше. Слушай внимательно. Это касается и тебя, – говорит он, прежде чем продолжить.

– Я стоял на голове. Нещадно палило солнце. Я несколько дней ничего не ел. Все условия были подходящими для галлюцинаций! Внезапно я услышал, как над рекой разнесся смех. Это очень сильно поразило меня. Смех – это то, о чем я уже давно позабыл. Я даже не мог вспомнить, когда в последний раз смеялся или плакал. Эти два проявления эмоций покинули мою систему. Я не двигался. Я просто продолжал стоять с твердым намерением, что не сдвинусь с места, несмотря ни на что. Ах-ха-ха, что это было за время! – восклицает он со смехом.

Пема, вообразив себе ситуацию, тоже не может удержаться от смеха.

– Видела бы ты, как я стоял на этой скале посреди реки, пока со всех сторон звучал смех. Просто уморительно! Но я не смеялся. В тот момент для меня в этом не было ничего смешного. Смех продолжался какое-то время, потом исчезал, а затем возвращался из другого места. Он обрушивался на меня то слева направо, то сверху вниз. Он носился вокруг меня, словно дикий ветер, пытаясь вывести меня из равновесия. Так продолжалось весь день. Иногда он затихал на час, и я думал, что все закончилось, но потом смеющийся ветер снова начинал дуть на меня в позе йоги. Когда наступила ночь, я сел в позе лотоса, скрутив руки над головой и сцепив ладони. Эта поза не давала мне заснуть. Посреди ночи все началось снова. В этот раз смеющийся ветер подобрался ближе. Он ощущался совсем рядом, словно тигр на охоте. От него по всему телу пробегали мурашки. Я замерз, что осложнило мою практику. Я начал выполнять дыхательные техники, чтобы вернуть огонь в свое тело, но каждый раз, когда я думал, что мне удалось, ветер бросал в мое тело лед. Это было ужасно и крайне тревожно. Этот смеющийся ветер сводил меня с ума. Откуда он взялся? Зачем он так дразнил меня? Я просто не мог понять. Это стало похоже на кошмар. Я продолжал оставаться в своей позе, но это было очень трудно. От холода мое тело начало дрожать, и в какой-то момент мне стало больно. Смеющийся ветер был очень близко. Я чувствовал его присутствие, женское присутствие. Возможно, Кали была недовольна моей практикой, может быть, она хотела, чтобы я практиковался усерднее, подумал я, хотя и не верил ни в каких богов и богинь. Но все же эта мысль возникла. Должно быть, я ослаб, раз у меня стали появляться такие мысли, ведь для меня они могли быть продиктованы только страхом. Я продолжал оставаться вот в такой позе… – Он ненадолго прерывается, чтобы показать Пеме.

– Как ты думаешь, сколько можно оставаться в таком положении? – спрашивает он ее.

– Не знаю. Думаю, я бы не выдержала больше часа, – отвечает она, пытаясь принять ту же позу. – Это больно! – восклицает она, оставляя попытку.

– Странно, ты принимала и более сложные позы, чем эта! – говорит он.

– Но я не практикую йогу, – отвечает Пема, чувствуя себя словно на допросе.

– Это правда, ты не практикуешь йогу, но это не значит, что ты не можешь удерживать сложные позы! – говорит он.

В наступившей тишине Пема пристально вглядывается в глаза Арьи. От этой тишины ей становится немного не по себе. Погружаясь в его глаза, она чувствует, как пробуждается ее чувственная энергия. Она опускает взгляд, чтобы этого избежать. Арья улыбается и продолжает рассказ.

– Итак, я сохранял свою позу, так же как ты сохраняешь свою! Ты тоже упрямая дурочка, но милая, должен признать… Смеющийся ветер подбирался все ближе и ближе, пока не оказался так близко, что мог меня коснуться. Поначалу касание было очень легким, почти незаметным. Мое тело каждый раз вздрагивало. Потом наступил покой, но я чувствовал смеющийся ветер позади меня. Я знал, что он не ушел. Он ждал момента, когда я потеряю бдительность, а затем снова засмеялся и стал прикасаться ко мне. Это был ад! Но я продолжал сидеть с поднятыми руками. Я начал потеть и мерзнуть одновременно. Мое тело дрожало и тряслось, а разум совершенно помутился. Безумие, я в самом деле сходил с ума! Я знал, что подобные практики связаны с риском. Несколько раз на своем пути йога я уже подбирался к грани безумия, но сейчас наконец-то ее перешел. Прикосновения смеющегося ветра становились все ощутимее, попеременно царапая кожу у меня на спине и дуя на нее. Это было очень больно. Казалось, что этот демонический смеющийся ветер хотел убить меня или свести с ума. Я продолжал дышать через боль, но становился все слабее. Затем ветер рассмеялся в последний раз и нанес мне последнюю кровавую царапину от подмышек до торчащих ребер. Это было уже слишком, перебор. С моих губ сорвался громкий крик, подобный тигриному реву. Я вышел из своей позы и повернулся к смеющемуся ветру, чтобы увидеть его лицо. Я совершенно не ожидал увидеть женщину редкой красоты. Я думал, что увижу жуткое чудовище, но нет. Женщина сидела, спокойно глядя мне прямо в глаза. Это так взволновало меня, что я начал дрожать, потом всхлипывать, а затем заплакал. Да, моя дорогая возлюбленная Пема, я заплакал! Я упал, заливаясь слезами. Я был полностью разбит. Ничего больше не имело смысла, совершенно ничего. Я закрыл глаза, упал на землю и выплакал все слезы, которые накопились за годы. Я не мог остановиться. Не знаю, сколько это продолжалось, но казалось, что прошла целая вечность. Женщина-ветер больше не смеялась, а только молча гладила меня по волосам, словно мать – ребенка. Ничего лучше я в жизни не испытывал… – Он замолкает и закрывает глаза.

Пема вытирает слезы и ждет, когда Арья закончит свой рассказ.

– Ты так легко плачешь и смеешься, Пема… Всегда помни, что эти проявления чувств освобождают, и не подавляй их, – говорит Арья, держа Пему за руку. – Твой смех и твои слезы подобны реке, поющей слова, которые невозможно произнести. Они поют на языке без слов, выражая невыразимое… – заключает он, нежно поглаживая Пему по лицу.

– Я никогда не видел свою мать. Либо она умерла при родах, либо ушла, оставив меня отцу. Я никогда не знал точно. Меня вырастил отец. Он был хорошим человеком, но очень строгим. Я не могу припомнить, чтобы он когда-нибудь был со мной ласков. Я также никогда не видел, чтобы он смеялся или плакал. Он никогда меня не обнимал. У меня нет ни одного нежного воспоминания о нем. Он позволял мне делать все, что я захочу, но я должен был соблюдать правила, которые сводились к тому, чтобы никогда его не беспокоить, не перебивать и не спорить с ним. Поэтому мое детство было весьма привольным. Я мог пропасть на несколько дней, и он даже не замечал, что меня не было. Когда мне было 14, я наконец ушел навсегда. Я отправился странствовать. Я повидал множество странных людей. Я встречал йогов, гуру, воров, нищих, пьяниц, интеллектуалов, воинов, безумцев, но я всегда держался подальше от женщин. Я их боялся. Даже присоединяясь к группе людей, я всегда держался особняком. Я считал, что должен оставаться один. Мне казалось, что никому нельзя по-настоящему доверять. В 16 лет я встретил йога, фанатика. Что-то в нем меня соблазнило. Его преданность была такой искренней. Я научился у него многим техникам, и когда понял, что начал от него зависеть и привязываться, я ушел. Я отправился туда, где никто не смог бы меня найти и где нельзя было никого встретить. Два года я не видел людей. Я очень усердно практиковал то, чему научился у йога. Я питался корнями, травами, фруктами и орехами. Я очень мало спал и не разговаривал. Мне было 18 в ту ночь, когда я плакал перед смеющейся женщиной-ветром. Я никогда еще не был так близок с женщиной. Ощущения были такие, словно женщина впервые прикоснулась ко мне. Это было совершенно чудесно, восхитительно. Я словно стал медом. Когда мои слезы высохли, смеющаяся женщина-ветер привлекла меня ближе к себе и положила на колени, вот так… – говорит он, укладывая Пему в ту же позу.

Пема ложится к нему на колени и закрывает глаза. Арья очень нежно ласкает ее тело.

– И она ласкала меня с такой любовью. Я расслабился от ее аромата, ее красоты, ее любви. Я так расслабился, что заснул. Утром я проснулся, когда светило солнце и вокруг меня счастливо щебетали птицы. Смеющейся женщины-ветра уже не было. Я не мог понять, приснилось мне это или произошло на самом деле. Но одно было несомненно – я больше не был прежним, я переродился. Я стал совершенно другим человеком… – заключает он, продолжая ласкать тело Пемы.

Пема полностью расслабляется. Мягкие ласки и нежная энергия Арьи возвращают ее во внутреннее пространство детства, наполненное простотой. Время течет очень медленно и наконец исчезает в таинственном неподвижном измерении. Пема засыпает, словно сытый младенец, напившийся из материнской груди.

Глава 4. Привязанность

– Ты не видел Пему? – спрашивает Чандра у Арьи, когда тот возвращается из пещеры.

– Да, мы только что хорошенько потрахались! – отвечает он без улыбки, глядя Чандре прямо в глаза.

Чандре требуется несколько секунд, чтобы осмыслить услышанное, затем он смеется.

– Хм-м-м, неплохо! Ты становишься более внимательным и уже лучше расслабляешься, – говорит Арья с довольной улыбкой. – К твоему сведению, Пема скоро вернется. Я оставил ее там, где она может встретиться со своим демоном похоти… – игриво говорит Арья. – Пока она не вернулась, я хотел бы кое-что тебе показать… – произносит он, приглашая Чандру пройтись.

Некоторое время они идут вместе, пока не доходят до небольшого укрытия в джунглях. Оно может вместить не больше двух человек, открыто спереди и больше похоже на укрытие для буйвола. Внутри кострище, которым не так давно пользовались, одеяло и кое-какая утварь для приготовления пищи и рубки дерева. Только самое основное.

Они садятся там и долго молчат, слушая пение птиц и звуки других животных. До них по-прежнему долетает журчание реки, а значит, она близко. Атмосфера этого места кажется Чандре приятной и безмятежной.

– Чандра, ты готов умереть? – спрашивает Арья.

– Как воина, меня учили быть готовым умереть в любой момент… – отвечает Чандра.

– Да, я понимаю, но ты больше не воин, ты – любовник… Готов ли любовник умереть и оставить свою любимую? – спрашивает Арья, ласково глядя на Чандру.

Чандра не торопится с ответом. В его голове возникают образы, и ярче прочих – лица Лилы и Пемы. Умереть – значит расстаться с ними, и мысль об этом причиняет боль.

– Честно говоря, я готов умереть, но не готов расстаться с Пемой и со своим Мастером, – отвечает Чандра с некоторым волнением.

– Это настоящая честность… – говорит Арья.

Между двумя мужчинами снова воцаряется тишина. На этот раз она кажется Чандре более тяжелой, с горьким послевкусием, приносящим разные мысли и чувства. Ему сложно представить, что он может отпустить своих любимых, хотя знает, что однажды умрет, они умрут, все умрут, но этого знания недостаточно, чтобы преодолеть странное чувство грусти, которое поднимается в нем, и недостаточно, чтобы вернуть ему радость.

– Чандра, ты должен приготовиться к смерти, – говорит Арья таким обеспокоенным голосом, что это удивляет Чандру.

– Ты говоришь так, потому что моя смерть уже близко? – спрашивает Чандра.

– Да… – отвечает Арья. – Смерть всегда очень близко, но она выжидает, прежде чем наброситься на свою жертву. Твоя не будет долго ждать.

Чандра теряет дар речи. Он знает, что такое смерть. Он много раз видел, как она случается с другими, но теперь ему предстоит встретиться с ней самому. Это совершенно новое испытание, которое потребует столкнуться со своими привязанностями и страхами. Он закрывает глаза и следит за мыслями, которые возникают в голове. Он с удивлением обнаруживает, что привязан к жизни сильнее, чем ему казалось. Он видит, насколько глубока его связь с Пемой. Он понимает, что его любовь к ней не лишена страха, привязанности и даже ревности. Это странная, горькая смесь, которая вызывает в нем гнев. Все это кажется ему несправедливым. Он видит две стороны самого себя: одна полностью понимает всю картину смерти, а другая не может полностью ее принять. Эта дилемма создает напряжение и ложное чувство отчуждения, хорошо знакомое Чандре, – отчуждение воина, как он его называет. Но в глубине души он знает, что это отчуждение ложное. Это просто средство защиты, чтобы не чувствовать боль, которую приносит смерть, забирая любимого человека. Но хотя он это знает, ему трудно признаться в этом самому себе, а тем более Арье.

– Чандра, смерть вышла на охоту за тобой. Приготовься к тому, что она тебя поглотит. Когда она бросится на тебя, ты должен быть расслаблен и предложить себя ей… – ласково говорит Арья.

– Смерть поглотит тебя без остатка. Предложи ей хорошую, сладкую, приятную трапезу… Смерть не должна застать тебя врасплох. Это ты должен удивить ее, приняв как возлюбленную, и тогда может произойти нечто иное. Тогда ты не умрешь от смерти, вместо этого смерть тебя воскресит. Если тебе удастся заняться любовью со смертью, когда она придет к тебе, ты попадешь в совершенно иной мир. Материя не будет твоим следующим домом. Свет, только свет станет твоей новой обителью, – мирно говорит Арья.

Снова наступает тишина, которую прерывают заключительные слова Арьи:

– Пока что это маленькое укрытие – твое. Ты останешься здесь. Я буду приносить тебе еду каждый день. Когда тебе захочется пить, ты можешь сходить к реке и набрать воды. Оставайся здесь и готовься к смерти.

Чандра застигнут врасплох. Он не ожидал, что останется здесь. Он почти целый день ждал Пему, и ему не терпится снова ее увидеть.

– А как же Пема? Я могу увидеться с ней перед тем, как поселюсь в этом укрытии? – взволнованно спрашивает он.

– Готовься к смерти. Это значит отпустить Пему… – говорит Арья, встает и уходит, не оглядываясь.

Чандра остается в потрясении. Боль сильнейшая, словно его только что пронзила стрела. Его дыхание внезапно учащается, а все тело напрягается. Он готов вскочить и побежать вслед за Арьей, чтобы умолять его о встрече с Пемой, но ноги будто парализовало. Это физическое ощущение хорошо ему знакомо по воинской подготовке. Когда страх овладевает телом, его парализует. Тело начинает дрожать и перестает слушаться как следует. Он помнит, как дрожал от страха и падал на землю, совершенно беспомощный. Сейчас он оказался в той же ситуации: совершенно беспомощный и предоставленный сам себе.

* * *

Ночь опустилась не только на джунгли, но и на Чандру. Все кажется очень темным. Вот уже несколько часов он неподвижно сидит, отгоняя от себя всевозможные негативные мысли. К своему удивлению, в некоторых отношениях он чувствует себя очень хорошо: его энергия течет прекрасно, а тело полностью расслаблено. Но его сознание совсем не спокойно и гоняет одни и те же истории по кругу. Он терпелив. Он способен ждать часами, что и делает. Он ждет, пока все внутри него не успокоится.

– Смерть лучше встречать сытым! – вдруг слышит он и, открыв глаза, видит перед собой Арью с корзиной съестного.

– Давай разожжем костерок и поедим, мой дорогой влюбленный! – говорит он.

Чандра теряет дар речи и просто сидит, наблюдая за тем, как Арья разжигает огонь и готовит еду. Они едят молча, время от времени поглядывая друг на друга. Чандра гадает, когда же Арья набросится на него с новой угнетающей речью, но тот молчит. Арья спокоен и очень дружелюбен. Лишь намного позже, когда они пьют чай после ужина, Арья заговаривает.

– Давным-давно я сидел на том же месте, что и ты. Мне пришлось столкнуться со своей привязанностью и страхом смерти… – Он замолкает, опустив взгляд на огонь, и какое-то время сохраняет тишину, прежде чем снова заговорить. Атмосфера вдруг становится странной. – Женщина, о которой я говорил в день вашего прибытия. Ты помнишь? – спрашивает он.

– Да… женщина под манговым деревом, с которой ты впервые занимался любовью… да, я очень хорошо помню… – отвечает Чандра.

– Ее звали Хасья, но чаще всего я называю ее своей Смеющейся Женщиной-Ветром. Она была легкой и непредсказуемой, словно ветер, и все время смеялась. Она смеялась в лицо страху, боли, ревности и всем несчастьям. Она часто смеялась надо мной! Она смеялась над моей гордостью, над моей дисциплиной йога, над моей ложной отчужденностью, над моей наивностью и моими знаниями. Она полностью уничтожила меня своим смехом. Своим смехом и любовью она возродила меня… – Он на мгновение замолкает и смотрит на Чандру, которого тронул его рассказ.

– Будь она здесь, она бы и над тобой смеялась, – говорит Арья с широкой улыбкой.

– Хм-м-м, я в этом не сомневаюсь! – отвечает Чандра, улыбаясь.

– Мы были вместе много лет. Она была моей возлюбленной, матерью, лучшей подругой, но прежде всего – моим Мастером. Трудно расстаться с любимой, но еще труднее отпустить Мастера. Но наступил момент, когда мне пришлось одновременно отпустить обоих. Наши отношения были для меня абсолютно идеальными. Ни прибавить ни убавить. Лучше и быть не могло. Для меня это было высшим совершенством. Они казались вечными. Будто ничто не может их разрушить. Пока однажды смерть не подобралась ближе и не превратила это райское блаженство в ад. Хасья умирала. Она знала это. И все же она пребывала в таком принятии, в такой радости, в таком торжестве. Она продолжала смеяться до самого конца! За месяц до смерти она попросила меня посидеть в этом укрытии и понаблюдать за своей привязанностью и страхом, чтобы отпустить ее. Это была настоящая пытка! – говорит он, глядя в огонь.

– Это было похоже на огонь, сжигающий меня днем и ночью. Огонь сжигал все, что я любил, не спрашивая моего согласия. Я видел, что огонь смерти не спрашивает разрешения, прежде чем направить на что-то или кого-то свое разрушительное пламя. Он просто сжигает все! – говорит он, наливая чай себе и Чандре.

Чандра слушает и чувствует. Он тронут. Что-то откликается: боль и слезы…

– Я беспомощно сидел там же, где ты сейчас. Совершенно беспомощно! Никого нельзя спасти от огня смерти, Чандра, никого. – Чандра начинает всхлипывать.

– Сейчас ты беспомощен. Ты понимаешь, что у тебя в руках ничего нет, тогда как на самом деле ты верил, что у тебя что-то есть, например Пема или Лила… Но у тебя ничего нет, ровным счетом ничего. Я хочу, чтобы перед смертью ты освободился, мой дорогой Чандра. Я хочу, чтобы ты не был ни к чему привязан, когда смерть придет, чтобы поглотить тебя в свой мир. Я хочу, чтобы в этот момент ты был свободен и принял смерть как возлюбленную, с глубокой благодарностью, бесконечной любовью и великой радостью. – Арья замолкает и смотрит на небо.

Чандра беззвучно плачет. Боль крепко сжимает его живот.

– Пей свой чай. Он может стать последним. Наслаждайся им! – радостно говорит Арья и поднимает чашку к небу. – Давай выпьем за Смеющуюся Женщину-Ветер, за Пему, за Лилу и за всех женщин на земле, которые учат нас тому, что рождение и смерть происходят из одного и того же лона. За Мать Всего! Единственную, кто любит нас так сильно, что дает нам множество шансов снова родиться и умереть в ее объятиях. За Мать Всего, которая принимает нас в рождении и в смерти с милостивым прощением! – восторженно восклицает Арья.

Чандра поднимает свою чашку, безуспешно пытаясь улыбнуться. Смесь боли и смятения подавляет в нем всякую радость.

– За Мать Всего, которая через смерть напоминает о том, чтобы мы ничего не воспринимали всерьез! – восклицает Арья, глядя на Чандру, у которого при звуке этих слов наконец получается улыбнуться.

Они пьют чай в тишине. К Чандре возвращается игривость, хотя в его улыбке все еще видна тень боли. Чай и присутствие Арьи начинают согревать его сердце, позволяя ему расслабиться вместе с тенью.

– Я хочу, чтобы ты остался здесь и сжег свою привязанность. Загляни глубоко в ее глаза. Испытай ее! Привязанность – не твой враг. Ты должен помнить об этом. Не борись с ней. Когда ты увидишь, как привязан к Пеме, Лиле или еще кому или чему бы то ни было, я не хочу, чтобы ты боролся, иначе ты не встретишься с привязанностью, не увидишь ее истинного лица. – Он встает, берет Чандру за руку и поднимает его на ноги.

– Прежде чем уйти, я хочу тебя обнять. Никогда не знаешь, возможно, мы больше не увидимся, – смеется он.

– Спасибо за твою мудрость и испытания, – шепчет Чандра в объятиях Арьи.

Они еще долго стоят, нежно обнимая друг друга. Между ними струится приятная энергия, открывая измерение братства – светлого, глубокого и вечного…

– Завтра я вернусь проверить, жив ли ты еще! – кричит Арья, возвращаясь в темную пасть джунглей.

* * *

Чандра решает не спать и поддерживать огонь до рассвета. Необходимость поддерживать огонь будет напоминать ему о том, что нужно поддерживать свое внутреннее пламя, свой внутренний свет ясности, который, быть может, позволит ему увидеть привязанность и встретить ее лицом к лицу. Его решение твердо и придает ему сил.

Он обходит вокруг укрытия, чтобы собрать немного дров. Их немного, но должно хватить, чтобы огонь не угасал. Он усаживается поудобнее и смотрит на пляшущие огоньки. Кое-что из сказанного Арьей до сих пор звучит у него в голове: «…огонь смерти не спрашивает разрешения, прежде чем выпустить на что-то или кого-то свое разрушительное пламя. Он просто сжигает все…» Но и другие слова озаряют его светом глубокого понимания, которым часто делилась с ним Лила: «Пламя остается пламенем».

Он пытается представить, что умирает, и спрашивает себя: «О чем я буду жалеть, если сейчас умру? По чему буду скучать? По кому буду скучать?» Он позволяет этим вопросам проникать внутрь себя и в огонь. Он не пытается найти на них ответы, а просто полностью расслабляется и ждет, что ответы найдутся сами собой. Проходит совсем немного времени, и в пламени начинают появляться образы: лица людей, которых он знал. Он с удивлением видит тех, кого забыл или считал не столь важным. Он видит своих родных, друзей детства, даже некоторых животных, деревья, реки и множество мест, где он бывал и которые оставили на нем свой отпечаток. Он чувствует, словно пламя разворачивает его жизнь. Он видит мгновения, события, людей: одни вызывают у него улыбку, другие – слезы. Печаль и радость быстро сменяют друг друга в его сердце. Огонь не просто сжигает его, но и исцеляет. Он открывает внутри Чандры пространство для любящего принятия, для признания всего ценного в его жизни. Он видит, что в его жизни были некоторые незначительные события, которые он считал неважными, когда они происходили. Он видит, что часто не осознавал важности многих своих действий, встреч с людьми, которые, как ему казалось, никак на него не повлияли, но это было не так. По мере того как в пламени разворачивается жизнь, в его сердце расцветает благодарность ко всем и всему, что стало ее сотворцом.

– Я не строил свою жизнь в одиночку. Я никогда не был один… – говорит он сам себе. – Столько всего сыграло в моей жизни свою роль. Все эти люди, сама природа, все участвовало в сотворении моей жизни, и я сам участвовал в сотворении жизней других, – шепчет он огню.

Он оглядывается на свою жизнь, выражая благодарность событиям и людям, которые сыграли в ней определенную роль. Благодарность успокаивает его чувства, помещая его в центр некоего отчужденного пространства, где ему почти кажется, что больше ничто не может его коснуться. Но огонь еще не закончил показывать ему то, к чему он по-прежнему втайне привязан. После того как он благодарно попрощался со всеми, кого любит, огонь приносит идеи, убеждения, верования, концепции, которых он придерживается, такие как просветление, духовность, религия, вера, истина, любовь, осознанность, сознание… В пламени появляется все, что позволяет ему чувствовать себя уверенно, все, что убеждает его в том, что он на верном пути. Он видит, насколько сильно верит во все эти вещи, которые настолько с ним срослись, что от них очень сложно отказаться. Позволить всему этому сгореть – все равно что самому броситься в огонь и сгинуть в его смертоносном пламени. Это так больно.

– Неужели мне придется отказаться от всего? – спрашивает он у огня. – Неужели ничего нельзя оставить?

Огонь отвечает лишь яркими всполохами. Все сгорит… абсолютно все.

– В чем же тогда смысл? В чем смысл всего, что я сделал, если все пойдет в огонь? – спрашивает он.

Но у огня лишь один ответ – гореть и гореть.

Чандра начинает злиться. Он чувствует, как в нем поднимается гнев. Ему не нравится эта глупая игра в вопросы. Если привязанность существует, она должна служить какой-то цели, думает он. Но его это не удовлетворяет. Какой бы ответ ни приходил ему в голову, он не приносит ему покоя. Он по-прежнему встревожен. Что-то борется в нем, но он не может понять, что именно. Он отчетливо замечает, что в нем зарождается сопротивление, которое борется с самой идеей расставания, отчуждения, исчезновения. Огромное «нет» мешает его искренним попыткам отпустить. Сколько бы он ни отдавал огню, «нет» продолжает удерживать какую-то часть.

Сидя перед огнем, он продолжает освобождаться от всего, но «нет» держит его в своеобразной тюрьме. Это тюрьма без стен, открытая тюрьма, которая говорит, что он свободен, но все равно держит его в невидимых цепях. Чандра приходит в ярость. Он начинает задыхаться от осознания того, что его держит в плену нечто невидимое и непонятное. Он продолжает сидеть, наблюдая за этой внутренней борьбой с бесплотным врагом. Кажется, эта борьба всегда шла в глубине его души и управляла его жизнью.