Читать книгу: «Открывашка и пробой», страница 3

Глава 4

Дом мне понравился – в сенях сушились веники и стоял устланный белой скатертью стол под самоваром. Из сеней дверь открывалась прямо на кухню. Справа, у окошка с видом на двор – стол под не менее белой скатертью в окружении четырех стульев. Между ним и стеной – умывальник, в который нужно наливать воду из ведра. Между столом и противоположной стеной спрятался под развесистой геранью в горшке бодро тарахтящий холодильник. Напротив окна – проход в комнату (видно укрытый половичком старенький зеленый диван) и печка. «Старинность» и «русскость» не завезли – просто кирпичный, метровой высоты куб с металлической плитой. Между печкой и столом – побеленная стена с дверью.

– Тут твоя комната и будет, – открыв дверь, поведала баба Зина.

Напротив, у окна с видом на посаженные между домом и сараями кусты малины, письменный стол. Привет, неудобный стул с обшарпанной зеленой обивкой! Ты в этой мультивселенной типа суперпозиция? Обязательно попробую упасть – чем черт не шутит. На столе ничего нет. На полу лежит выцветший, вышитый геометрическими узорами, линялый ковер. На правой стене – массивные деревянные часы с гирями и люком под треугольной «крышей».

– Кукушка? – обрадовался я.

– Сломалась кукушка, – ответила бабушка. – Но часы рабочие, только гирьку по утрам тягать не забывай.

Половина пятого.

– Не забуду, – пообещал я и продолжил осмотр.

У левой стены стояла металлическая кровать. Во главе, на скроенном из разноцветных лоскутов одеяле, стоит аккуратно сложенная треугольником подушка. Над кроватью к стене пришпилен плакат с тремя одетыми в навевающие ассоциации с отечественным фольклором платья негритянками и одним кучерявым, одетым в белый костюм негром. Надпись гласила, что это – группа «Benny M».

– Валька повесила, – пояснила бабушка.

Вот подарочек!

Последним заслуживающим внимания предметом в комнате оказался двухдверный, покрытый потрескавшимся от времени лаком, шкаф.

– Туда все вещи сложила, – заметила взгляд Зинаида Матвеевна. – Потом разберешься, а пока пойдем я тебе остальной дом покажу.

Когда-то здесь была большая комната, но бабушка поставила в середине длинную и высокую – до побеленного потолка – «стенку», разделив тем самым помещение на два поменьше. Проход был завешан желтой, с подсолнухами, шторой.

– Там Валька спит, а я приглядываю, чтобы не бегала по ночам зря, – поведала баба Зина. – Смотреть там нечего, койка, окно да заяц здоровый, плюшевый – ей Антошка подарил семь лет назад.

Девичья комната – место сакральное, а потому туда я без спроса не зайду. Кроме стенки и виденного еще из коридора дивана, здесь нашелся стоящий на тумбочке у окна с видом на дорогу древний, толстенный телевизор. Кабель от него проходил через стену и крепился к висящей за окном, явно самодельной, скрученной из алюминиевых трубок, антенне.

У стены напротив телевизора – два стареньких зеленых кресла, накрытых лоскутными покрывалами. Между ними – письменный столик, на котором стоят поднос с семечками и тарелка со скорлупой.

– Вот же зараза мелкая, – охнула на непорядок бабушка. – Опять за собой не убрала! Я не буду, и ты не убирай – пусть к порядку приучается!

– Не буду, – легко пообещал я.

Надо оно мне?

– Семечек бери, если хочешь, – предложила она. – Только лузгай или здесь, или на улице – неча по всему дому шелуху разносить.

– Потом возьму, спасибо, – поблагодарил я. – Сделать что-нибудь?

– А ты пройдись, посмотри, – предложила она, опустившись на диван. – Что ты за помощник такой, если тебя носом тыкать приходится? А я отдохну немножко и буду ужин нам готовить, – с кряхтением легла, положив голову на подушку. – Баню раньше шести не топи – Валька поздно приходит. Но топи каждый день – у оборотней чутьё не нашему чета, она уснуть не может, если в доме немытый человек есть.

– Хорошо, – кивнул я и пошел во двор.

Спустившись с крыльца, зашел за дом и рухнул на удачно подвернувшуюся маленькую скамейку, закрыв лицо руками. Вызванная выходом на свободу эйфория прошла, сменившись серой, беспросветной тоской. Вот это – моя жизнь? Пять тысяч в месяц на «содержание», свежие овощи прямиком с огорода, парное молоко, парная свинина по зиме и перечеркивающее все это нахрен словосочетание «деревенский труд»! А через год вообще красота – даже представлять не хочу, на что похожа местная дедовщина, при пяти-то годах службы. Да от такого любой озвереет!

– Ты кто? – раздалось грозное-девичье справа от меня.

Повернув голову, увидел оскалившуюся – буквально, белые ровные зубки показывает – на меня девушку подходящего под бабушкины слова возраста, лет шестнадцати. Оскал не мешал разглядеть красоту ее бледного лица, а сощуренные веки – большие, карие глаза. Аккуратный нос немного уходил кончиком вверх, придавая Валентине несколько простоватый вид. Черные волосы свободно свисали на плечи, прикрывая белые лямочки простого, с подолом чуть выше колена, платья. На босых ногах – розовые резиновые тапочки, которые она прямо сейчас зачем-то снимает.

– А ты – Валя? – спросил я.

Отставив шлепки, она довольно забавно рыкнула:

– Отвечай, или я тебе покажу!

Блин, а она ведь оборотень, лучше ответить, а то и вправду «покажет».

– Андрей. Приемный, – представился я.

– А, – моментально расслабившись, она демонстративно потеряла ко мне интерес и обула тапки обратно.

– А зачем ты разувалась? – спросил я.

– При трансформации одежда и обувь рвутся, – скучным тоном заявила она и направилась к дому.

Обидно!

– А платье тоже бы сняла?

Услышав мой вопрос, она остановилась и начала оборачиваться.

– Так вот что ты хотела «показать»! – закончил я лучшую шутку в моей жизни.

С нереалистичной скоростью Валентина прыгнула на меня, схватила тонкой девичьей ручкой с коротко стриженными ногтями за горло и без видимого напряжения подняла в воздух. Оскалившись, с неприязнью выплюнула:

– Знай свое место, раб!

Страшно!

– Если бабушка завела себе раба, это не значит, что он может со мной разговаривать!

Дышать нечем.

– Не смей ко мне лезть, а тем более – трогать мои вещи!

Она подняла меня выше и ухмыльнулась:

– Под крышей – осиный улей! Хочешь воткну тебя в него головой?

Я лихорадочно покачал головой, она разжала руку, и я рухнул на четвереньки, с кашлем втягивая такой сладкий деревенский воздух. Демонстративно отряхнув ладони друг о дружку, она отвернулась и зашла в дом, аккуратно закрыв за собой дверь.

Вот где в этой пасторали собака зарыта. Откашлявшись, я сел обратно на скамейку и отряхнул испачканные землей колени и ладони. Очень особенный у Валентины характер. Даже злиться и обижаться не могу – слишком сильно напуган. Да она мне голову оторвать голыми руками может без всякой трансформации. В учебном фильме про такое не говорили. Про обоняние, впрочем, тоже не говорили. И мне вот с этим ужасом под боком жить целый год? Что она там говорила? «Не лезть»? Ха-ха, ну конечно я не буду к тебе лезть – даже в далеком-предалеком детстве мне бы хватило ума не тыкать палкой злого волка. Стоп, а штаны? Сухие! Сохранил остаточную гордость. А еще пришла она нифига не «поздно». Или пять часов вечера для пожилых и есть «поздно»? Успокоился? Вроде да – после месяца в лаборатории научишься себя в руках держать! К черту – сколько не сиди, а толку от этого не прибавится. Отец часто повторял, что за работой время летит быстрее, значит буду работать как можно больше – время перематывать. Откуда бы начать? С осмотра хозяйства, пожалуй!

Поднявшись на ноги, я направился к шеренге построек. Открыв скрипнувшую, дощатую створку ворот, отметил ослабшие из-за вылезших гвоздей петли. Заносим в мысленный блокнотик. А Валя что, недостаточно сильная, чтобы орудовать молотком? Скорее наоборот – боится снести стену, не рассчитав удара. Открыв створку на полную, впустил в сарай дневной свет. Левая стена – из бруса, с низкой дверью. Судя по хрюканью и пару раз доносившемуся мычанию – вход в стайку. Вдоль дальней стены стоят деревянные ящики с плотно закрытыми крышками. Подошел и заглянул: сахар. Рядом – мука и какой-то корм для скота из перемолотого зерна. Мыши не жрут?

Под ногами – щелястый дощатый пол. Слева от меня – верстак с закрепленным на нем пузатым двигателем, к которому приделан точильный диск. Над этим – пробитое к стене здоровенное реле. Немедленно нажимаем. Мотор загудел, но камень крутиться отказался. Не работает что ли? Протянув палец, крутанул диск сам. Мотор подхватил, и я едва успел отдернуть руку. Ладно, выключаем.

– Ты что, тупой? – раздался сзади холодный Валин вопрос.

Подпрыгнув от неожиданности, я обернулся.

– Не знаешь как точило работает? – вздернув подбородок, она поправила волосы рукой и прошла мимо меня.

До этого момента спокойное хрюканье сменилось напуганным визгом, корова поддержала его тоскливым мычанием, а фоном всему этому служил торопливый стук копыт.

– Чего испугались-то? – спросил я сам у себя и направился посмотреть.

– Придурок! – рыкнула (звучит довольно мило на самом деле) на меня Валентина и выбежала в ведущую в огород дверь.

Когда делают «придурок» и убегают – надо догонять, да? Черта с два – за этой я бегать точно не буду, она же под плохое настроение и зашибить может. Скотина тем временем успокоилась, зато со стороны огорода донеслось испуганное квохтанье кур. Она что, их жрет? Противно, но почему-то очень хочется посмотреть. Миновав сарай, я вышел под короткий козырек. Прямо – огород, грядки ровные и ухоженные, урожай уже давно взошел и теперь тянется к солнышку: морковка, свёкла, горох – спелый! – кабачки, чеснок, лук, укроп с петрушкой. Правая часть огорода отведена под парник с приподнятой, поставленной на полено крышкой: режим проветривания огурцов. Рядом с парником – деревянно-стеклянная прямоугольная теплица. Задняя и передняя дверь открыты – помидоры и перцы тоже проветриваются. Прямо у входа в огород стоят две трехсотлитровые бочки – полны наполовину. Еще две бочки стоят под козырьком – эти полные, видимо недавно дождь бы.

Слева, около стайки – сеновал, рядом с которым небольшой курятник, передняя часть которого затянута металлической сеткой. Через нее видно, как пригнувшаяся из-за низкого потолка Валентина быстрым движением схватила за шею средней упитанности курицу и вышла с ней из курятника.

– Хрусть! – свернула бедолаге шею.

– Тресь! – оторвала безжизненную голову и перехватила тушку за лапки.

Смерив меня подкрепленным нехорошей ухмылкой презрительным взглядом, она подставила под кровавый ручеек ладонь, подождала пока накопится и поднесла ко рту. Я почувствовал дурноту – может оборотни не настолько сохраняют разум, как заверяли в учебном фильме?

Фыркнув, она махнула рукой, забрызгав красным кустики петрушки:

– Ты что, думал, что я буду пить эту гадость? Чему вас, рабов, вообще учат?

И они с курицей прошли мимо меня в сарай и затем – в баню.

Ощипывать будет, видимо. А вода-то горячая есть? Или она так, голыми ру…

Закрыв рот руками, я едва смог подавить приступ тошноты. Что не так с этой девчонкой? Машинально отметив, что животные в стайке опять испугались и расслабились, выявил закономерность – о том, что животные боятся оборотней, учебный фильм тоже не рассказывал.

* * *

Дрожь и оцепенение прошли быстро – привык, что жизнь после попадания превратилась в сплошной экстрим – я сел на крылечко сарая, и, глядя на огород, принялся думать. Может все оборотни такие, и «немножко не любят» их именно за это? С другой стороны – была бы у меня суперсила, я вполне допускаю, что тоже смотрел бы на обычных людей как на дерьмо. «Открывашки» кто? Воины и защитники. Остальные кто? Обслуживающий их персонал! Это же как в средневековье – крестьянин пашет, рыцарь дерет с него три шкуры и за это защищает от другого рыцаря. Крестьянина при этом не спрашивают – он же типа скот. Логично! Учебный фильм, бюджетники-ученые и редкие газеты, которые мне давали почитать врут, и тут не «немножко не любят», а самый настоящий расизм. Или даже кастовое общество? Надо было историю лучше учить. Официальные источники информации врут – какая, блин, неожиданность.

Дела мои плохи – я в глазах окружающих и вправду «раб». Если животные боятся всех оборотней, а не только Валю, нужда в «рабах» и вправду есть – в деревне без скота не очень, и если с забоем проблем нет – моя милая сводная сестра это только что продемонстрировала – то подоить в ужасе мечущуюся по углам корову становится нетривиальной задачей. Когда баба Зина говорила об «одном-двух оборотнях на семью» я представлял себе идиллию и взаимопонимание, но, похоже, все не так однозначно. Или Валя просто отбитая на всю голову волчица, а остальные оборотни – нормальные? С окончательными выводами повременим – нужна статистика. И нужна статистика собственной пользы, потому что иначе бабушка Зина расстроится и попросит внучку привить мне трудолюбие кулаками.

Опасливо поежившись, я сходил в сарай, взял с верстака молоток с гвоздодером и перевесил петли ворот. С еще одной парой рук было бы гораздо удобнее, но, повозившись, я счел ремонт вполне успешным – ворота висят ровно, открываются и закрываются как положено.

Далее я нашел в сарае коромысло, вернулся во двор и наполнил из колодца пару нашедшихся на крыльце бани, сделанных из нержавейки ведер. Подцепив коромыслом, сходил в огород и вылил в бочку. Повторить. Еще раз. Все, эта наполнена, теперь – вторая. Сделано. Плечи ноют, ноги промокли – расплескал немножко – но в целом даже прикольно, потому что процесс не оставляет места посторонним мыслям. Теперь, наверное, нужно в умывальник подлить и начинать носить воду в баню? Начну со второго – дом охраняется злобной волчицей, поэтому заходить туда прямо не хочется.

– А ты чего не переоделся-то? – раздался с крыльца возмущенный голос бабы Зины. – Это ж новые вещи, в них город ездить!

– Извините, – потупил я взгляд.

То же мне «новые» – ворот футболки растянут, штаны выцвели от стирок и шов между штанинами выглядит подозрительно инородным – прежний владелец, похоже, неаккуратно сел на корточки с печальным итогом. Но с хозяевами не спорят.

– Ничего, это я сама виновата, – сменила тон на заботливый. – Забыла, что у тебя с головой беда.

А вот этого могла бы и не говорить.

– Идем, – поманила меня рукой. – Покажу, где какая одежда лежит.

Придется идти.

На кухне вкусно пахло куриным бульоном. Настроение резко улучшилось – после полуголодного существования в лаборатории возможность вкусно покушать воспринимается как дар свыше. На незатопленной печке стояла электрическая плитка на две конфорки. На одной – булькающая, пускающая пар эмалированная, украшенная подсолнухом кастрюлька, а на другой – сковорода, на которой переодевшаяся в бирюзовый сарафан и собравшая волосы в «конский хвост» Варвара деревянной лопаткой перемешивает жарящиеся морковку и лук.

«Зажарку» для супа делает.

– Не обижала тебя Валька-то? – весело улыбнулась мне баба Зина.

Она что, не видит насколько чудовищный характер у ее внучки? Или по-родственному закрывает на это глаза? Валентина чуть повернула голову, чтобы покоситься на меня и продемонстрировать ехидную ухмылку.

– Не обижает, – выдавил я улыбку.

Я же не размазня, а мужик. Да и какой смысл жаловаться? Я тут несколько часов «живу», а Валя – всю жизнь, и ее слова всяко весомее моих. Противно, но придется приспосабливаться. Или может детдом не такая уж плохая идея?

– Вот и хорошо, дружите, деточки, – выдала напутствие бабушка, и мы зашли в комнату.

Оставшаяся открытой дверь раздражает – волчица все слышит, и сейчас будет наслаждаться моей «тупостью».

– То, что на тебе – это в город, – повторила баба Зина и открыла дверцу шкафа. – Еще в город вот это и это, – указала на верхнюю полку. – Хорошо, что попортить не успел – грязь-то отстираешь.

Стирать тоже моя обязанность, ясно. Стоп, а тут машинка есть? Да какая, к черту, машинка без водопровода! У нас в деревне водопровод был, и машинка-автомат помогала нам сколько я себя помню. Это на доске ребристой типа как в школьном музее стирать? Я же не умею!

Пока я незаметно паниковал, Зинаида Матвеевна перешла ко второй сверху полке:

– Здесь – вещи похуже, их дома носить и по деревне.

Третья полка:

– А вот тут одежда рабочая. Это не значит, что ее беречь не надо! – важно покачала на меня пальцем. – Дырку сделаешь – сразу зашивай, и она еще тебя переживет.

Валентина тихонько захихикала, а мне стало не по себе – бабушкино пророчество прозвучало очень зловеще. У них ведь будут проблемы, если что-то со мной случится? Здесь же, блин, государство, а значит в деревне должен найтись участковый. А если он оборотень?

– Все понял. Спасибо, баб Зин, – поблагодарил я. – А стирать – в бане?

– В бане, подтвердила та. Валюш, скоро?

– Минут десять, бабушка! – милым-премилым голосочком пропела в ответ Валентина.

Ясно – перед бабушкой она притворяется пай-девочкой.

– Переодевайся тогда и иди работу доделывай, – велела Зинаида Матвеевна. – Молотком стучал?

– Ворота в сарае поправил, – кивнул я. – И воды наносил в огород. Сейчас в баню буду носить.

– Ну молодец, – расплылась бабушка в ласковой улыбке. – Заслужил курочку-то.

И покинула комнату, закрыв за собой дверь.

Глава 5

К ужину пришлось переодеваться снова, в «домашнее»: синюю, выцветшую от времени, растянутую футболку и залатанные, матерчатые черные шорты. Носки надевать не стал – Валька босиком ходит, а я чем хуже? Сама она оставила сарафан – достаточно «домашний», получается – а вот баба Зина нарядилась в белую рубаху, повесила на шею красные бусы, положила на плечи черно-цветочный платочек и дополнила это длинной, до пола, черной юбкой. Выглядит очень фольклорно.

На столе, помимо разлитого по глубоким тарелкам куриного супа – с картошкой и лапшой – имеются тарелка с нарезанными ломтями белого хлеба, три красных яблока и зеленый лук, который я нарвал пару минут назад по презрительно выплюнутой в пространство «просьбе» Валентины. Еще нарвал огурцов, оставив расти дальше огурцы поменьше. Второго, видимо, не полагается, но я и так нереально доволен настолько шикарным пиром. Да мне целый окорочок в тарелку положили! Блин, разливавшая супчик волчица могла и в тарелку плюнуть, а то и чего похуже. Лучше об этом не думать.

Молиться перед приемом пищи никто не стал. Икон в доме я тоже не видел, поэтому, заставив себя медленно и культурно съесть ложку супа и закусить его хлебом, не спеша прожевал – просто охренеть как вкусно! – и спросил:

– А в России – атеизм?

Баба Зина дожевала хлебушек, проглотила и укоризненно заметила:

– Где твои манеры, Андрюша? Сел за стол, попробовал – стряпуху похвали, вон сколько старалась. Я-то, дура старая, задремала, вот, ей пришлось.

– Дай Андрею время, бабушка, – тепло улыбнулась ей Валентина. – Он же городской, у них там все по-другому.

Вот это уровень двуличия! Неудивительно – у нее же две «формы».

– Спасибо, очень вкусно, – похвала далась легко – правда же.

– Кушай на здоровье, – мило прощебетала в ответ волчица.

Я вернулся к еде и принялся наворачивать суп, закусывая его по очереди курицей, огурцом и хлебом. Хрустящий, обмакиваемый в соль лучок в организм поступает фоном. Сидящая напротив Валентина питается подчеркнуто-аккуратно, разительно контрастируя с виденными ранее картинами. Ополовинив свою тарелку, Зинаида Матвеевна решила ответить на вопрос:

– В России хошь верь, хошь – не верь. Европейцы вон, все как один уверовали – в жуках демонов из Ада опознали. А если есть Ад, значит есть и все остальное. Бред, конечно – ну какие из насекомых демоны? Они ж неразумные, а черт – он, зараза, умный и хитрый. Президент наш, дай ему бог здоровья, атеист. И мы с Валюшей в бога не верим – попы оборотней шибко не любят, за грехи, мол, наказаны.

Валентина закусила губку – обидно.

– Попов щас на колокольнях не вешают, – продолжила Зинаида Матвеевна. – Но все равно государство их к ногтю прижало. «Открывашки» пользу великую миру приносят, – с любовью посмотрела на внучку. – Это дар, а не проклятье.

– Правильно! – одобрил я. – Какое же проклятие, если от него одна польза?

Валентина недовольно зыркнула на меня и демонстративно отвернулась к окну. Что-то типа «больно нужно мне твое одобрение, раб!»? Пофигу – сказал что думаю.

– Вот-вот! – обрадовалась моему пониманию бабушка. – А в Европе всех оборотней за границу выкидывают. Обычно – на наши земли. Это если повезет и сам сдаваться Инквизиции придет, а если спрятавшегося найдут – все, пиши-пропало: в кандалы пудовые и в шахту. Бежать попробует – всё, сразу на костер!

Почему-то я совсем не удивлен – Европа еще и не так может.

– Кошмар какой, – вполне искренне вздохнул я.

А может это тоже вранье официальной пропаганды? Вечером новости попробую посмотреть – в Центре телевизора не было – и оценить накал ненависти к соседям.

Тут с улицы раздался громкий стук в калитку.

– Кого это там принесло? – с этой легендарной фразой Зинаида Матвеевна встала из-за стола и пошла в гостиную посмотреть на гостя в окно. – А, Савелий, – голос прозвучал вполне радушно. – Сидите, кушайте, – велела нам и пошла во двор.

Повисла гнетущая тишина, в которой пронзительно отбивали секунды «ходики» из моей комнаты. Валентина нагнетала саспенс, неотрывно пялясь на меня с непроницаемым выражением лица.

Игнорируем, доедаем супчик и беремся за яблоко. Ах, да!

– Спасибо еще раз, офигенно вкусно, – поблагодарил «стряпуху» еще раз.

Усмехнувшись, она положила руки локтями на стол и опустила подбородок на ладони:

– Я тебе в тарелку плюнула.

Я был морально готов, поэтому легко переборол отвращение и облизнулся:

– Буду счастлив, если ты так будешь делать каждый раз.

– Фу-у-у! – скривилась она. – Весь аппетит пропал! Доедай, раб, – презрительно подвинула мне свою тарелку и пошла в большую комнату – явно подглядывать за бабушкой и гостем в окно.

Больше плевать не будет.

Почему бы и не съесть добавочку? Унизительно? Да хрена с два – я месяц постился, похудел килограмма на три, после такого можно поступиться малой толикой самоуважения. Стоило мне откушать пару ложек из Валиной тарелки, девушка вернулась и отобрала у меня вкуснятину, усевшись на свое место. С демонстративным отвращением зачерпнула супа и поднесла ложку ко рту одновременно с возвращением бабы Зины в дом.

– Толька-пастух помер, – поделилась с нами новостями. – Пойду Клавку успокаивать, – зашла в комнату, дав Вале возможность вылить суп обратно.

– Земля пухом, – сымитировала девушка грусть.

Пастухом в таких условиях может работать только обычный человек, а значит ей на него вообще плевать.

– Святой человек был, – голос Зинаиды Матвеевны наполнился плачущими мотивами. – Тридцать лет с Клавкой прожил, руки золотые, – появилась на кухне в черном длинном закрытом платье и в черном платке на голове.

Плачет.

– Вы сидите, деточки, кушайте, – шмыгнула на нас носом и покинула дом.

– Жри, – Валя толкнула тарелку так, что содержимое немножко расплескалось. – Со стола уберешь потом, всё помоешь и скатерть вон испачкал, – с издевкой потыкала в пятна пальцем. – Придется постирать!

Просто ужасно.

– Больше не хочу, – отодвинул я ее тарелку.

– Я после тебя жрать не буду, – презрительно выплюнула она. – Свиньям вылей, в кастрюлю обратно не смей.

А в деревне разве не учат бережно относиться к еде? Что ж, приказ есть приказ – если Зинаида Матвеевна спросит, я так и скажу.

Хохотнув, девушка добавила:

– А если захочешь второе – в бане варится поросячья каша! Угощайся – там на всех хватит!

– За что ты меня ненавидишь? – не выдержал я. – Я тебе что-то сделал?

Помрачнев, Валентина презрительно на меня сощурилась и скучным тоном поведала:

– Меньше всего в жизни я хочу объяснять что-то рабу.

Отвернувшись, она ушла в комнату. Ясно. А почему на столе скатерть, а не клеенка? Она же в миллион раз удобнее – тряпочкой протер и все, чисто. Плевать – в этом мире вообще, похоже, лучше ни о чем не думать, а просто выполнять функции, как механизм. Смысл? Жить вообще-то хочется, и как можно лучше. Выучу распорядок дня и привычки волчицы и буду стараться сталкиваться с ней пореже. С бабой Зиной проблем вообще нет – делай работу по дому и будешь молодец. Что ж, бывают ситуации и похуже. Сходив в комнату переодеться в лохмотья, принялся за работу.

В сенях я видел ведро с крышкой. Проверил – да, помойное. Вылив туда содержимое тарелки, убрал хлеб в хлебницу, оставшиеся огурцы – в холодильник. Кастрюля с супом останется на плите – еще раз на троих хватит. Но к ночи остынет, уберу. Заглянул в умывальник – на донышке. Открыв дверцу под раковиной, нашел ведро. Полнехонько! А куда это? А в сортир! Сходив до туалета, вылил мыльную воду в дыру. Вот он, природосообразный деревенский быт, о котором мне так долго вещал бывший одноклассник-дугинист – в городе, мол, человеку плохо, поэтому надо ехать в глушь, отказавшись от достижений цивилизации. Сам он, понятное дело, ни в какую глушь не поедет и от смартфона не откажется, но это-то другое!

Умывальник наполнился водой, на раковине, помимо куска хозяйственного мыла, нашлись средство для мытья посуды незнакомой марки «Зоя» и непривычная, грубая, коричневая губка. После мытья посуды снова опорожнил ведро и наполнил умывальник. Теперь задача – где найти сменную скатерть? Идти копаться в бабушкиных шкафах? Нафиг, Валька сразу же начнет вопить, что я – вор. Послал бог сестренку, конечно.

Плевать – не выпорют же меня за то, что не накрыл стол новой скатертью? Представив себе эту картину с Валентиной в главной роли, поежился – какому-нибудь извращенцу бы точно понравилось, но я-то не из таких. Поднявшись на крыльцо бани, открыл обитую войлоком дверь, обнаружив летнюю кухню. В воздухе стоял пахнущий переваренным зерном пар. Неприятным такой запах не назовешь – каша и есть каша. Слева от входа – газовая, подключенная к красному баллону с надписью «Пропан-Бутан», оснащенная духовкой, плита на четыре конфорки. Работают две, на обеих – здоровенные алюминиевые бачки. «Поросячья каша». Подняв крышку, оценил распаренный, поднявшийся до самого края бачка, корм и выключил плиту – готово. Напротив плиты, под окном с видом на забор – стол с двумя табуретками. Этот с клеенкой – технология освоена, получается, просто бабе Зине нравится кушать с белой скатерти. Даже уважение вызывает, на самом деле.

Рядом с плитой – старенький, с полопавшимся лаком покрытия, сервант. Какие-то пакетики с приправами стоят. У стены справа – застеленный ковром, немного подгнивший от старости, диван. Рядом с ним к стене прибита вешалка с крючками. У соседней стены – еще один умывальник, и – сюрприз! – стоящая рядом с ним белая маленькая стиральная машинка. Такая была у маминой подруги тети Клавы, так что принцип работы представляю – наливаешь воду, кладешь белье, сыпешь порошок – вот он, на полке над машинкой стоит. Правее находится печка, еще правее – дверь в соседнее помещение.

Заглянул – справа окошко, тоже с видом на забор. Подглядывать за Валей? Ищите самоубийцу! Слева располагалась «помывочная» – скамейка, висящие на стене тазики из нержавейки и бачок с водой на полу. Почти пуст. Из стены, со стороны печки, выходит кран. Открыл – бежит чуть тепленькая. В стене емкость под горячую воду, ясно. А как наливать? Прямо по курсу нашлась еще одна дверь, и через нее я попал в парилку. Ага, крышка над каменкой. Тоже на донышке. Да здравствуют ведра и коромысло!

На четвертой «ходке», когда я поднимал наполненные ведра, на крыльцо выскочила разъяренная Валя:

– Какой ты медленный!

Монотонный труд вогнал меня в философское настроение:

– Лишенные способностей люди могут не так много, как ты, поэтому я прошу тебя о понимании и снисхождении, о хозяйка.

И, не глядя на нее, зашел в баню. Что-то во мне выгорает и ломается.

Вылив ведра в бак, вернулся во двор и нашел там быстро крутящую рычаг ворота Валентину. У ее ног стояла детская ванна из нержавейки. Литров сто влезет. Подхватив поднявшееся ведро, она вылила воду в ванну и бросила его обратно в колодец.

– Огонь разведи, – буркнула она мне.

Это проявление человечности или демонстрация превосходства?

Огонь в печи разгорелся одновременно с появлением в бане легко несущей ванну Валентины. Протопав мимо меня со скучающим видом, она пошумела водой в парилке. Я тем временем закрыл дверцу печки и поднялся на ноги, отряхнув колени. Девушка не обращая на меня внимания прошла на улицу, и я испытал легкую обиду – могла бы сказать что-нибудь типа «пошли в дом». Обида вылилась в заданный ее затылку вопрос:

– А зачем ты мне плакат подарила?

Повернув голову, они скривила привычную презрительную усмешку:

– Потому что я ненавижу эту группу так же сильно, как тебя!

И закрыла за собой дверь.

Да за что?!!

* * *

В бане я сидел до тех пор, пока находиться в ней стало невозможно из-за жары. Успел постирать скатерть и нашедшиеся в стиральной машине Валины вещи, включая нижнее белье – обидно, что не считает нужным стесняться. С другой стороны – мы не в аниме, а в деревне, и я тут говорящее орудие. Нет, «с другой стороны» еще обиднее.

Что это за попадание в другой мир, если я, весь потный, в лучах закатывающегося за дома Солнца, должен развешивать белье на натянутых между баней и сараем веревках? Скотина в стайке шумит и беспокоится – пора кормить. Бак… А я его подниму вообще? Попробовал – не получается. На помощь пришли ведра и здоровенная поварешка. Розовые, жизнерадостно хрюкающие и тыкающиеся мокрыми пятачками в мои колени почти взрослые поросята довольны, а вот рыже-белая, пятнистая, очень толстая корова – не очень. Под ногами – перемешанное с соломой то самое, хорошо, что я надел галоши. Сначала – сено, потом очистка, в последнюю очередь – доение.

Покончив с двумя первыми этапами, вернулся во двор за ведром и снова наткнулся на Валю:

– Зорьку доить не смей, а то теленок умрет, – предупредила она меня и вернулась в дом.

Вот оно что – мы прибавление в счастливой семье… А какая у нас фамилия? Да к черту. Прежде чем я успел зайти в дом за вещами, чтобы пойти помыться, как она появилась вновь – с розовым, застиранным полотенцем на плече и комплектом белья и направилась в баню.

Стирки привалило.

Ее стремление не смотреть на меня становится смешным. Сходив в комнату, включил закрытую плафоном лампочку на потолке, нашел вещи и вышел с ними на улицу. Усевшись на крыльцо, вдохнул пахнущий землей, дымами бань, цветущими садами и немножко стайкой – это из-за меня – деревенский воздух. Устал как собака – все тело ноет, особенно помятые коромыслом плечи и спина. И в таком режиме – целый год. Да какой там «в таком» – это еще демо-версия в честь первого дня прекрасной новой жизни. Ближе к осени, когда придет пора собирать урожай, я совсем взвою.

На улице послышались шаги, и в калитку постучали. Я же имею право открывать? Пока шел к калитке, представил, как меня сейчас украдет другой оборотень, и я буду ишачить на него. Потом меня украдет третий оборотень, и за пару месяцев я сделаю круг по деревне, вернувшись сюда. Оборжаться!