Читать книгу: «Сирруш», страница 4

5

– Анил?

Лесоруб поднял веки и уставился в потолок. Белки глаз раскраснелись. Тело ломило от усталости и перенапряжения. Вдобавок ко всему его переполнял страх. Страх перед неизвестностью. А картины из воспоминаний недалекого прошлого только ухудшали душевное состояние.

В их доме царил сумрак, несмотря на то, что солнце уже взошло над горизонтом. Тесная застройка не позволяла лучам проникать внутрь.

Мина лежала рядом на постели. Светлая хлопковая рубаха скрывала легкую полноту ее тела, от которой она никак не могла избавиться после рождения дочери. Темные длинные волосы растрепались по плечам. Густые брови сдвинулись к переносице, а в карих глазах застыла тревога.

– Что? – сухо ответил Анил.

– У нас заканчивается серебро.

– Я знаю.

Мина поджала губы:

– Тебе нужно вернуться на просеку.

– И не подумаю, – Анил резко отвернулся и лег спиной к жене.

– Тогда что нам делать? – у Мины дрогнул голос.

– Пойду мести улицы. Устроюсь на свиноферму Панишвара. Что угодно, но больше топор я в руки не возьму!

– Анил, ты лесоруб, а не прислуга.

Он промолчал.

Анил ощутил, как мягкая холодная ладонь Мины коснулась его плеча:

– Панишвар много не заплатит. Уборщик улиц тоже получает гроши. Живи мы одни, я, быть может, и согласилась… поняла тебя. Но у нас маленькая дочь. Подумай о Нирупаме.

Кулаки Анила непроизвольно сжались:

– Я не могу, – процедил он сквозь зубы, – ты не ведаешь того, что там происходит. Не выдержу! Не выдержу я более!

– Ради Нирупамы, – в голосе Мины прозвучали слезы, – молю тебя, Анил.

Лесоруб закрыл глаза, пытаясь унять заколотивший его озноб.

Ради Нирупамы он готов пойти на все. Но способен ли вновь взять в руки топор? Шанкар не зашел к нему вчера вечером, поэтому лесоруб не знал, что сейчас происходит в верховьях Синдху. Анил злился. Злился, что охотник так и не явился. А ведь он обещал! Быть может, ему бы уже и думать не пришлось о возвращении на просеку.

Анил даже не подозревал, что Шанкар напрочь забыл о своем обещании. И все из-за прекрасной Нилам, перед чарами которой он не смог устоять.

***

– Ну и гадость!

Абхай, здоровый лесоруб с широкими плечами и тупым выражением лица, сплюнул на землю. Следом за харчком полились остатки гороховой каши – прямо под пень, на котором детина сидел.

Его приятель Кунал, такой же здоровяк, только чуть меньше ростом и с проблесками ума в глазах, хмыкнул, вставая с соседнего пенька:

– А ты ожидал, что нас тут разносолами кормить будут? Мы и так жалование получаем за работу. А еда, между прочим, казенная.

– Да плевать! – взревел Абхай. – Мне мясо нужно для силы, иначе как я буду рубить эти проклятые пальмы?

– Топориком, друг, топориком, – Кунал помахал перед его носом бронзовым лезвием, заблестевшим в лучах утреннего солнца.

Позади послышался треск и звук падения очередного срубленного дерева. Остальные лесорубы уже принялись за работу, очищая от джунглей новый участок земли. Вчера им пришлось отойти от берега вглубь, ибо деревьев поблизости уже не осталось.

Только Абхай и Кунал продолжали находиться возле русла реки, складируя стволы на подготовленные плоты для дальнейшего сплава в Мохенджо-Даро. Там древесина должна пойти на растопку огня, необходимого для обжига глиняных кирпичей под строительство нового городского квартала. Однако такие тонкости Абхая и Кунала не интересовали. Оба они были родом из небольшой деревеньки, что располагалась вверх по течению. Все, что привлекало их интерес в этом деле – плата за работу. И плата оказывалась немалой. Вполне возможно, что денег в итоге хватит на покупку лошади для хозяйства и постройки нового, более крепкого дома. Так, по крайней мере, размышлял Кунал, мечтавший стать первым парнем на деревне. Мысли же Абхая никогда дальше выпивки и веселья не заходили.

Четверо лесорубов приволокли к берегу очередную пальму и бросили возле деревенских приятелей.

– Хватит прохлаждаться, бездельники, – весело крикнул один из них, вытирая пот со лба, – топоры в руки и за дело!

– Кто бы говорил, Мадхан, – быстро парировал Абхай, – ты позавчера полдня на брюхе пролежал!

– Ладно-ладно, – взмахнул топором Кунал, – несите следующую, а мы пока займемся этой.

Компания лесорубов, возбужденно переговариваясь, вновь направилась вглубь чащи. Вскоре они скрылись за листьями деревьев, откуда непрестанно доносился звук откалывающихся щепок и хруст ломающихся стволов.

– Все как обычно? – уточнил Абхай, берясь за топор.

– Да. Сначала отрубаем макушку, затем волочем ствол на плот.

Абхай тяжко вздохнул:

– Мне нужно мясо.

– Погрызи кокосы, – ухмыльнулся Кунал.

– Если только твои!

Оба расхохотались.

Солнце стремительно летело к зениту, все больше нагревая окружающий воздух. Спины лесорубов быстро покрылись испариной, а через некоторое время и вовсе залоснились от пота, словно они только что искупались в реке. Лезвия топоров грозно сверкали в лучах небесного светила. Не успели они обработать одну пальму и погрузить ее на плот, как их товарищи приволокли из леса вторую, не давая им времени на передышку. Вновь в воздух взметнулись топоры, чтобы в следующий миг с силой обрушиться на макушку свежесрубленного дерева. Третья пальма поступила тогда, когда они еще даже не отнесли на плот вторую.

– Что, ребята, уже выдохлись? – подшутил над ними Мадхан.

– Вас там человек пятнадцать, а нас двое, – пропыхтел Абхай, хватаясь за ствол.

– Отговорки, – весело воскликнул Мадхан и махнул рукой, направляясь в сторону джунглей, – работайте, солнце еще высоко.

– Иди ты в зад макаки! – крикнул ему в спину Кунал, берясь за другой конец ствола, но Мадхан только засмеялся.

Этот парень всегда пребывал в хорошем настроении, готовый поделиться им с окружающими. Настоящий душа компании. Поэтому остальные лесорубы снисходительно воспринимали его колкости.

Водрузив очередную пальму на уже изрядно подзабитый плот, они вернулись к третьему дереву и начали обрабатывать его топорами. Когда же то было завершено, и новый ствол оказался уложен на плот, тяжело дышавшие Абхай и Кунал обнаружили, что свежей партии древесины от лесорубов пока не поступило.

– Отлично! – пыхнул Абхай. – Можно и передохнуть.

– Верно, – согласился Кунал, упираясь руками в поясницу.

– Если сегодня вечером я не получу мясо, то, клянусь Богиней-матерью, сбегу отсюда, сверкая пятками.

– Как тот парень, Анил? – хмыкнул Кунал.

– Не сравнивай меня с этим городским слюнтяем! – гаркнул Абхай.

– Да уж, – издал смешок Кунал, – он так торопился обратно домой, что забыл свой топор.

– Нюня, – сплюнул на песок Абхай.

– А топор, кстати, неплох. Прочный, бронзовый, а на лезвии гравировка в виде цветка лотоса. Из чистого серебра.

– Правда? – глаза Абхая загорелись. – Где он?

Кунал указал пальцем на север:

– В нашем лагере вверх по течению, где ж еще?

– Предлагаю разыграть его в кости. Раз хозяин бросил свою вещицу, значит она ему без надобности.

– Закатай губу, – хмыкнул Кунал, – на него претендентов человек двадцать.

– Ну, – упрямо твердил его приятель, – разыграем в кости.

Кунал не ответил. Он с удивлением смотрел в сторону джунглей.

Лесорубы до сих пор не принесли очередную партию деревьев. Более того, топоры дровосеков больше не раздавались в чаще джунглей. На берегах Синдху наступила полная тишина, прерываемая лишь тихим журчанием воды.

– Соберемся всем скопом и разыграем ценную вещицу, – не унимался Абхай, – чего добру пропадать-то…

– Тише, – прервал его Кунал, в приказном жесте поднимая руку с топором, – слышишь?

Абхай умолк и напряг слух. Однако ничего, кроме журчания воды в Синдху, да пения нектарницы в цветах лотоса расслышать не сумел.

– Ниче не слышу, – недоуменно сказал он.

– Вот именно, – Кунал перевел взгляд на него, – они прекратили рубку.

До Абхая, наконец, дошло.

Его лицо, раскрасневшееся от работы, приобрело малиновый оттенок:

– Эти сукины-дети устроили себе привал в тенечке, пока мы тут горбатимся на жаре!

Кунал ловко махнул топором, рассекая воздух:

– Пойдем-ка, навестим этих лангуров[1].

С лицами, расплывшимися в злорадных ухмылках, они направились в сторону джунглей, уже предвкушая, какую трепку устроят лесорубам-бездельникам. Когда же Абхай и Кунал скрылись под сенью деревьев, вступая на тропинку посреди лесной чащи, до их слуха донеслись возбужденные голоса. Послышался лязг металла, а затем отчаянные вопли. Внезапные душераздирающие крики, от которых волосы на голове встали дыбом. В этих воплях читалась ярость и боль. Дикая, нестерпимая боль. Улыбки моментально слетели с лиц лесорубов. Абхай и Кунал недоуменно переглянулись.

– Что там происходит? – тупо пробормотал первый.

– Не знаю, – неуверенно ответил второй.

В этот момент крики усилились. Словно нескольким людям сразу прищемили дверью детородный орган. И снова вопли ярости и боли, смешанные с лязгом металла.

Кунал рванул вперед, поудобнее перехватив топор в руке. Не говоря ни слова, Абхай побежал следом.

Ветви деревьев хлестали им по лицу. Воздух свистел в ушах. Куналу и Абхаю приходилось постоянно опускать голову вниз, дабы случайный сучок не выколол глаза. Их ноги шуршали опавшими листьями. Несмотря на крупное телосложение, лесорубы ловко перепрыгивали через корни деревьев. Оба были взволнованы и возбуждены. Таинственная неизвестность происходящего впереди будоражила разум, заставляя воспринимать окружение обострившимися чувствами. Поэтому, несмотря на бег и легкую усталость, они подметили про себя, что крики и лязг стихли еще до того, как друзья добрались до места вырубки леса.

Кунал остановился первым, переводя дыхание и вслушиваясь в звуки джунглей. Абхай встал позади него, едва не налетев на спину товарища. Теперь до них не доносилось ни звука. Ни пения птиц, ни журчания воды – вообще ничего. Словно мир вокруг мгновенно опустел. Будто все живое разом исчезло, как по мановению божественной руки. Только высокие пальмы и салы окружали лесорубов, в молчаливом упреке нависая над их головами. В какой-то миг Абхаю даже показалось, что их ветви тянутся к нему, дабы отобрать ненавистный топор, а затем свершить над ним природный суд, разорвав корнями на мелкие кусочки. Абхай никогда не страдал от видений. Даже когда напивался в стельку. Однако сейчас они были настолько явственными и реальными, что он ощутил страх. Не то волнующее возбуждение, как перед массовой дракой или минутой ранее, когда они вприпрыжку неслись через джунгли навстречу неизвестному. А страх, который заставляет крутить твой живот и сосать под ложечкой.

Быстро моргнув и тряхнув головой, он отогнал жуткое наваждение и обратился к Куналу:

– Я ничего не слышу.

– Я тоже, – нервно отозвался тот, – должно быть там…

– Ты не понял, – прервал его Абхай, – я ничего не слышу!

Кунал непонимающе уставился на него:

– Что?

Обладая небольшим зачатком самокритичного ума, Абхай прошептал:

– Кто из нас тупой, я или ты? Вслушайся! Я никогда еще не видел, чтобы посреди джунглей было настолько тихо! И что с ними произошло, в конце концов?!

Кунал не ответил, ибо это было бессмысленно. Теперь до него тоже дошло, что его обострившиеся чувства не воспринимают никаких звуков. Легкая дрожь пробежала по спине, несмотря на то, что в лесу воздух казался достаточно теплым.

Держа топор наготове и сощурив глаза, он начал продвигаться дальше по тропке, медленно переставляя ноги, стараясь ступать бесшумно. Левой рукой он аккуратно отодвигал свисающие ветви деревьев. Иногда лесоруб бросал косой взгляд на лианы. Не прячется ли среди них питон или гадюка? Однако змей замечено не было. Абхай следовал его примеру. Хоть у него получалось слегка хуже, но он также почти не производил шума. Словно маленькая мышь шуршала пожухшим листиком. Уклоняясь от свисающих лиан, Кунал медленно продвигался вперед. Он чувствовал, как напряглись все его мышцы. Похлеще, чем во время перетаскивания пальмы на плот. Абхай шел следом. Его грудь колесом массивно вздымалась в такт глубокому дыханию, а ноздри широко раскрывались при вдохе. Он походил на крупного быка, готового напасть на свою жертву. Видение с ожившими деревьями он полностью выкинул из головы, сосредоточившись на реальности.

Впереди показалась просека – небольшая круглая полянка, усеянная пнями, сломанными ветками, щепками и облетевшими желтыми листьями. Однако, когда лесорубы вышли к ее краю, то к своему животному ужасу обнаружили, что теперь просека устлана кое-чем еще…

Кунал, шедший впереди и первым вступивший на полянку, ощутил, как вся кровь до последней капли отхлынула от лица.

Земля была полностью покрыта окровавленными трупами. У многих отсутствовали конечности. Отрубленные руки, ноги и пальцы валялись вперемешку с телами, представляя собой леденящий душу багрово-розовый ковер из крови и плоти, покрывающий всю поляну целиком. Бронзовые топоры, обагренные бурыми пятнами, торчали из трупов убитых, словно иглы ощетинившегося дикобраза. Они торчали из спин с перерубленными позвоночниками. Из вспоротых животов, через которые наружу вывалились длинные, словно лианы, кишки. Повсюду валялись пальцы и руки. Некоторые из них продолжали конвульсивно подрагивать, а культи зловеще сверкали костями.

Кунал стоял, не в силах вымолвить и слова, ощущая, как душа уходит в пятки.

Абхай выглянул из-за его плеча и побелел, как дорожная известь. В следующее мгновение гороховая каша, часть которой он съел на завтрак, настойчиво попросилась наружу. Едва не выронив топор, прижимая руки к скованному спазмами животу, Абхай согнулся в три погибели и исторг из себя все, что употреблял в пищу за утро.

Кунал же продолжал смотреть на полянку, пребывая в состоянии полного и абсолютного шока. Только спустя минуту созерцания страшной картины, его взор заметил еще одну деталь, до сих пор скрывавшуюся за пеленой ужаса, накрывшей глаза.

Прямо посреди просеки на пеньке сидел Мадхан. Его волосы слиплись от крови в дикую прическу. Лицо, сплошняком покрытое багровыми разводами, уткнулось носом в колени, на которых покоился окровавленный топор. Дрожащие руки сжимали рукоятку, а губы беззвучно шевелились, произнося слова, смысл которых нельзя было разобрать.

Набрав в грудь столько воздуха, сколько смог, Кунал обратился к нему. При этом его голос прозвучал тоньше, чем у маленькой девочки:

– Мадхан?

Тот поднял голову, и Кунал сделал невольный шаг назад, чуть было не уронив Абхая, вытирающего губы от рвоты. Глаза Мадхана закатились так, что виднелись одни белки, ярко сверкающие на фоне заляпанного кровью лица. Словно два куриных яйца на темном столе. Кунал почувствовал, что еще немного, и его рассудок не выдержит подобного испытания. Разум вот-вот готов дать роковую трещину.

Руки Мадхана крепко сжали рукоятку топора. Дрожь в пальцах внезапно исчезла. Рот перекосила жуткая гримаса, обнажая белые зубы.

Медленно, будто лунатик, он поднялся с пенька.

Кунал смотрел в эти белые невидящие глаза и чувствовал, как ноги наливаются свинцом. Как ладонь, сжимающая топор, начинает трястись и покрывается потом. Как сердце заходится в бешеном ритме.

Мадхан молча стоял, слепо пялясь в его сторону. Грудь окровавленного лесоруба высоко вздымалась. Так прошло несколько мгновений.

А затем он завопил. Его истошный крик заставил душу уйти в пятки.

– Еще один! Еще один!!!

Размахивая топором над головой. Разбрызгивая кровавые капли, Мадхан бросился на них.

[1] Лангуры – род обезьян из семейства Мартышковые. Название «лангур» происходит от слова «lungoor», означающего на языке хинди «длиннохвостый». Отличаются хитрым и пакостным характером.

6

Долина реки Сарасвати представляла собой обширную равнину, усеянную тут и там многочисленными деревушками. Жители каждый день трудились на целой сети каналов, питающих поля с пшеницей, хлопком и ячменем. Собранный урожай отправляли в Хараппу и Мохенджо-Даро. Сама Сарасвати пусть и уступала размерами своему брату Синдху, но была достаточно полноводна.

Последний раз Шанкар был в этих краях около трех лет назад после очередной охоты на диких зубров. Общая картина долины, ее дивные естественные красоты, вкупе с плодами трудов человеческих, произвели на него тогда неизгладимое впечатление. Охотник считал эту часть света одним из самых приятных и уютных уголков на земле. Полупустые грунтовые дороги, соединяющие одно поселение с другим, проходят меж широких полей, на которых поспевают золотистые злаки, колосящиеся на свежем ветру. Засевные площади плавно сменяются лугами для выпаса домашнего скота. Периодически встречаются местные жители, всегда приветливые и улыбающиеся, готовые принять путника в собственном доме и подсказать дорогу. Ближе к деревням людей на полях становится больше, жизнь не перестает течь ни на миг, подобно реке Сарасвати, наполняя регион своей силой. Таким запомнился этот край Шанкару.

Восседая на белоснежном коне, он покинул территорию джунглей, окружавших долину полумесяцем с запада и севера, и вступил на грунтовую дорогу, ведущую к одной из первых деревень. Цокот копыт гулко отдавался в полуденной тишине. Солнце, находившееся в самом зените, нещадно палило. В какой-то момент охотник начал жалеть, что покинул лесную прохладу. Теперь он мечтал поскорее оказаться в деревне. Под спасительной соломенной крышей и с кружкой пива в руке. Шанкар с трудом подавлял желание пришпорить лошадь и преодолеть оставшееся расстояние галопом. Однако кобыла скакала без отдыха с раннего утра. Она тоже изнывала от палящего зноя. Из ее пасти вырывался тяжелый храп. Поэтому он не стал рисковать и решил поберечь животное.

Вытерев пот со лба, Шанкар заметил, что луга, окружавшие дорогу, выглядят далеко не так привлекательно, как они запомнились ему в последний раз. Трава сильно поредела и потеряла в высоте. Она утратила былую зелень, отдаваясь болезненной желтизной. Охотник прищурил глаза и озадаченно нахмурил брови. Почва изрядно выветрилась и просохла, покрывшись сеткой из трещин. Если бы не растительный покров, она бы походила на каменистую пустыню. Шанкар почувствовал, как семена тревоги, посеянные несколько дней назад, дали всходы и теперь стремительно ползут вверх, словно молодые деревца, тянущие стебли к солнцу.

Продолжая двигаться по грунтовой дороге, лошадь взбивала копытами пыль. Вскоре Шанкар заметил впереди высокий сал, раскинувшийся у кромки тракта. В тени его листьев лежал местный пастух в дырявой и грязной рубахе, выцветшей от долгого пребывания на солнце. Напротив через дорогу паслось небольшое стадо овец, щипавшее скромную траву. Подъехав немного ближе, Шанкар подметил, что пастух внешне напоминает своих подопечных. Кудрявые волосы песочного цвета. Приплюснутый нос и близко посаженные черные глаза. Широкий рот с полными губами, массивными челюстями и таким же массивным подбородком. Приблизившись почти вплотную, охотник увидел, что пастух жует тростинку, перекатывая ее из одного уголка рта в другой. В глазах застыло выражение глубокой скуки.

Однако, завидев Шанкара, его взор слегка просветлел.

– Подходи, добрый путник, – приветливо помахал он рукой, – передохни от жары под сенью этого прекрасного сала, – он поднял взгляд вверх к кромке дерева, – ветерок так приятно играет его листьями. Звук их шелеста ласкает слух. Успокаивает и убаюкивает. Не правда ли?

– Что верно, то верно, – согласился охотник, спешиваясь и привязывая лошадь к салу.

– Вы издалека?

– Мохенджо-Даро, – Шанкар отстегнул флягу с водой от седла и, не без удовольствия, сел рядом с пастухом.

– Далековато, – присвистнул тот, – просто путешествуете или по делу?

– По делу, – охотник отпил из фляги, а затем протянул ее пастуху.

– Нет, благодарю, – вежливо отказался он, продолжая жевать тростинку, – я нахлебался с утра на день вперед так, что жажды не испытываю.

Шанкар пожал плечами и убрал флягу. Все равно, вода в ней нагрелась и напоминала прокисшее молоко.

– И что же за дело привело к нам столичного человека?

– Сарасвати.

– А-а-а, – протянул пастух и выплюнул тростинку, – понимаю.

– Что с рекой? – задал вопрос в лоб Шанкар.

Пастух пожал плечами:

– Не знаю, это вам глава деревни пусть расскажет. Ему-то лучше знать. Я ведь в речных вопросах ничего не смыслю. Но скажу так, добрый путник, – он почесал затылок, – последнее время староста ходит какой-то озабоченный.

– Озабоченный? – переспросил охотник.

Пастух кивнул:

– Хмурый, как небо в пасмурную погоду, только не плачет. Ни с кем не разговаривает, окромя гонцов, что он посылал на север к верховьям Сарасвати.

– А что там, в верховьях? – поинтересовался Шанкар, чувствуя, что это крайне важно.

– А шер его знает, – пастух отломил новую тростинку и сунул ее в рот, – нам, простым смертным, он в последнее время ничего не докладывает.

– Понятно, – протянул охотник, про себя решив переговорить со старшим на деревне.

– Угу, – буркнул пастух и тупо уставился на овец.

Только сейчас Шанкар осознал, что пастух произнес незнакомое ему слово и спросил:

– А что такое шер?

Тот отвлекся от созерцания кудрявых барашков и непонимающе воззрился на охотника.

Кажется, на мгновение, он потерял нить разговора:

– А?

– Вы сказали «шер». Что это значит?

– А-а-а, – протянул пастух, – вы про это, – он снова почесал затылок, а затем осмотрел пальцы, будто ожидая увидеть там блох, – гостил у нас как-то один странник. Шел он откуда-то с запада, – пастух небрежно махнул в ту сторону рукой, – и вот, за обедом, я спросил, не повстречался ли у него на пути синха? Я еще помню, что тот посмотрел на меня, словно на идиота… Я ведь не похож на идиота?

– Нет, – заверил его Шанкар, однако, когда пастух вновь зачесал с тупым видом затылок, слегка усомнился в правдивости своих слов.

– Ну вот, тот мужчина спросил, о каком таком синха я говорю. Пришлось объяснять, что, мол, зверюга такая. Полосатая, клыкастая, усатая и рычит постоянно, – пастух попытался изобразить рык синха, но получился лишь жалкий хрип, который рассмешил бы даже котенка. Кроме того, он чуть не проглотил тростинку. Раздраженно выплюнув ее, пастух продолжил. – Ну, странник понял, о ком я толкую, и сказал, что у него на родине, в Парсусе[1], таких зверей называют шер, – тут пастух пожал плечами, – мне показалось сие название более звучным, чем привычное синха.

– Хм, – безразлично хмыкнул Шанкар.

Монотонный рассказ пастуха, вкупе с убаюкивающим шелестом листьев и сильной жарой, навевали дремоту. Глаза начали слипаться сами собой, но он усилием воли сумел прогнать сонливость.

– Вот так, – закончил свой рассказ пастух и опять уставился на овец.

Окончательно победив сон, охотник спросил:

– Что происходит с лугами?

– А?

– С лугами, – терпеливо повторил Шанкар.

Пастух перевел взгляд в указанном направлении:

– А че с ними не так?

Охотник вскинул брови:

– Разве не видно? Земля высохла и потрескалась. Трава поредела и желтеет.

Он взял из-под ног в ладонь ком земли и демонстративно надавил – тот тут же рассыпался на мелкие крошки, словно зола из очага. Подхваченные ветром, они разнеслись по округе.

– Не знаю, – вновь зачесал затылок пастух, – вы лучше у главы спросите, он…

– Разбирается в этих вопросах лучше, чем вы, – закончил за него Шанкар.

– В-о-о-о, – он поднял указательный палец вверх, – правильно мыслите.

– Вы меняете места выгона?

Пастух тупо уставился на него:

– Нет, а зачем?

Шанкар едва сумел сдержать стон:

– И сколько лет вы пасете здесь овец?

– Я не помню, – пастух опять полез пальцами на затылок.

Понимая, что больше ничего от него не добьется, Шанкар поднялся. Как бы хорошо ни было сидеть под салом, но нужно продолжать путь. Да и компания пастуха начинала утомлять.

– Уезжаете? – спросил тот.

– Да, мне пора, – бросил охотник, отвязывая кобылу и вскакивая в седло.

– Жаль, – сказал пастух. В его тоне было ровно столько жалости, сколько испытывает женщина к таракану на кухне.

– Доброго вам дня, – вежливо попрощался Шанкар, выезжая на дорогу под палящие лучи солнца.

– И вам того же, – бросил ему в след пастух, глаза которого вновь приняли отсутствующее выражение.

Вскоре Шанкар оставил за своей спиной луга для выпаса скота. Впереди начинались поля с засеянными злаками и первые оросительные каналы. На горизонте показалась ближайшая деревня. Работников на полях оказалось меньше обычного. Видимо, большинство пережидало жаркое время под крышами жилищ.

Обливаясь потом и, то и дело, прикладываясь к фляге, Шанкар мечтал поскорее оказаться в прохладном месте.

Поселение представляло собой небольшую деревушку с двумя параллельными улицами, окруженную со всех сторон полями, которые покрывала сеть оросительных каналов. Река Сарасвати находилась немного восточнее, примерно в получасе езды верхом. Дом главы располагался на невысоком пригорке южнее остальных хижин. Это было двухэтажное здание из необожженного сырцового кирпича.

Не долго думая, Шанкар направил кобылу туда, в уме предвкушая прохладное омовение и отдых за кувшином свежей воды. О том недоразумении, что осталось болтаться во фляге, охотник и думать не желал.

Распугав по пути ватагу загорелых дочерна детей, которые в изумлении уставились на его лук за спиной и копье, прикрепленное к седлу, Шанкар остановил кобылу возле массивной деревянной двери и спешился. Животное издало фырк облегчения и мотнуло головой. Потрепав лошадь по загривку, он решительно и громко постучал.

По ту сторону послышались шаркающие шаги и скрип отодвигаемого засова. Дверь слегка приоткрылась, и на пороге показался худой щуплый старик, подслеповато щурящий серые глаза из-под густых седых бровей, сросшихся на переносице орлиного носа.

– Что вам угодно? – прохрипел он скрипучим голосом.

– Мне нужно видеть главу деревни, – ответил Шанкар.

– По какому поводу?

– Насчет Сарасвати.

Лоб старика пробороздили морщины:

– А-а-а, вы, собственно, кто будете?

– Шанкар. Охотник из Мохенджо-Даро, – он вытер пот со лба и мысленно попросил Богиню-мать, дабы та вразумила старика впустить его внутрь как можно скорее.

– А-а-а, вы, наверное, тот благородный муж, которого хотел к нам прислать Его Светлость, да хранит его здоровье Богиня-мать, – догадался старик.

– Совершенно верно, – Шанкар моргнул, дабы сбросить с глаз соленые капельки пота.

– Входите тогда, – старик распахнул дверь и отошел в сторону, пропуская его внутрь.

Очутившись в прохладном сумраке комнаты привратника, Шанкар испытал настоящее облегчение.

– Можете оставить свои палки вот здесь, – прошамкал старик.

«Палки?».

Однако спорить не стал, а спокойно снял со спины лук, отстегнул кинжал от пояса и поставил свое добро в углу, на который показал скрюченным пальцем привратник. Копье осталось снаружи, прикрепленное к седлу лошади.

– Я провожу вас до ванной комнаты, – старик зашлепал вперед босыми ногами, – смоете дорожную пыль, расслабитесь, а затем пройдете в гостиную. Староста примет вас там.

Шанкар устало пожал плечами и молча пошел следом. Зайдя в комнату слева, они оказались в квадратном помещении с местами для омовений. Возле каждого стояли по одной кадке и кувшину с водой.

– Полотенце на крючке за дверью, – пробубнил старик и скрылся за порогом.

Шанкар подошел к одному из небольших возвышений и потрогал руками сосуды. В кадке была холодная вода, в кувшине – горячая. С презрительной усмешкой Шанкар отодвинул подальше кувшин и, сняв насквозь пропитанную потом рубаху и набедренную повязку, окатил себя холодной водой. Издав блаженный вздох, он вытерся полотенцем и вновь нацепил набедренную повязку, однако рубаху надевать не стал. Вместо этого он замочил ее в другой кадке, выжал и повесил на крючок поверх полотенца.

«Полагаю, хозяин не будет против. Я ведь все-таки почетный гость, как-никак».

Уверенно кивнув своим мыслям, Шанкар вышел в коридор, где его поджидал привратник.

Казалось, старика ничуть не смутила почти полная нагота охотника:

– А-а-а… Готовы? Тогда идемте в гостиную.

Они прошли несколько шагов по коридору, а потом свернули в комнату справа. Прямоугольное помещение оказалось скромно обставленным. Глиняный пол устилал простой шерстяной ковер серого цвета. Из круглого отверстия в потолке проникал солнечный свет, падая лучами на низкий квадратный столик, на поверхности которого виднелись пара терракотовых кувшинов без росписи, два глиняных стакана и тарелка с пшеничными лепешками. Два плетеных тростниковых стула довершали скудную обстановку.

– Садитесь. Господин Нараян сейчас спустится.

Шанкар, не заставляя упрашивать себя дважды, последовал приглашению и уселся на стул, тут же потянувшись к одному из кувшинов, не обращая внимания на привратника, который к тому времени тихо удалился. В сосуде оказалась вода. Холодная. Налив полный стакан, охотник быстро осушил его большими глотками, а затем снова заполнил его до краев и повторил. Почувствовав, как живительная влага растекается внутри, Шанкар откинулся на спинку стула и стал ждать. В животе сильно урчало, как от раскатов грома далекой грозы. Но охотник не спешил отведать пшеничных лепешек. Будет не слишком вежливо, если хозяин застанет его с набитым ртом.

Благо ждать пришлось недолго.

Вскоре в коридоре послышались неуверенные грузные шаги. Человек бубнил себе что-то под нос. Наконец, он показался в проеме, и перед охотником предстала фигура главы деревни. Короткие волосы песочного цвета, тронутые на висках сединой. Озабоченный взгляд из-под нахмуренных густых бровей. Орлиный нос, на котором вздулись вены и полопались сосуды, из-за чего он покраснел, словно луциан[2]. Худощавое, но жилистое тело, прикрытое длинной белоснежной рубахой с подолом до колен и вырезом на левом плече. Одного быстрого взгляда охотнику оказалось достаточно, дабы определить – глава деревни пьян и, судя по всему, не просыхает уже пару дней.

– Явился? – проворочал тот заплетающимся языком.

– Рад встрече, староста Нараян, – холодно поприветствовал хозяина дома Шанкар. Вид главы вызывал у него легкую неприязнь, которую он постарался скрыть.

– А уж я-то как рад, банан мне в задницу, – язвительно произнес Нараян, скорчив гримасу обезьяны и, шатаясь, вошел в комнату, – что смогу, наконец, свалить это дерьмо на кого-нибудь другого, – трясущейся рукой он ухватился за спинку стула напротив и, крякнув, плюхнулся на сиденье.

«Еще один, – подумал Шанкар, – сначала Девадат решил свалить на меня свои проблемы, теперь этот. Только почему ими должен заниматься я?».

Тростниковое плетение заскрипело под ним от такой неслыханной наглости. Не обращая на эти звуки абсолютно никакого внимания, глава деревни вцепился тонкими пальцами в другой кувшин с такой силой, будто от его содержимого зависела вся его жизнь. Трясущимися руками он наполнил стакан. Как Нараян ни пытался, часть вина пролилась на поверхность стола под недовольный бубнеж его хозяина. Да, во втором сосуде оказалось именно вино. А вода в первом, очевидно, предназначалась для разбавки. Но староста даже не помышлял об этом.