Читать книгу: «Сирруш», страница 3

Пройдя на кухню, Шанкар достал с полки шкатулку и приоткрыл крышку. Со стороны казалось, что серебро никто не трогал. По крайней мере, на взгляд его осталось ровно столько, сколько раньше. Удовлетворенно хмыкнув, охотник закрыл шкатулку и поставил ее на место. Вернувшись в комнату он, сбросив пыльные сандалии, с удовольствием рухнул на постель рядом с девицей. Доски протестующе затрещали под его весом, и Шанкар подумал, что неплохо бы заменить их на новые или вовсе приобрести мебель покрепче.

Его взгляд невольно скользнул по рубахе. Она уже была не такой белоснежной, как раньше. Жирные пятна от птицы и сажевый развод заставили его поморщиться. Сняв одежду через голову, он зашвырнул ее в дальний угол. Вздохнув, Шанкар заложил руки за голову и устремил задумчивый взгляд в потолок. Местами тот пошел трещинами.

«Надо бы их замазать глиной».

Тут проснулась Нилам и уставилась на охотника огромными сапфировыми глазами, однако, быстро признав хозяина дома, успокоилась и прильнула к его правому боку:

– Устал?

– Хмм… – невнятно ответил Шанкар.

– Это да или нет? – с легкой ухмылкой поинтересовалась она.

– Не знаю, – задумчиво произнес он, – телом нет. Просто слишком жарко на улице. А вот разумом, – он помассировал лоб, – боги, голова раскалывается.

– Я могу попробовать облегчить твои страдания, – томно проворковала Нилам, проводя свободной рукой по низу его живота.

Охотник посмотрел в ее огромные глаза, подобные драгоценному камню, который недавно ей подарил, и понял, что начинает тонуть в них. Они засасывали его, словно водоворот в пучину темных вод. Возможно, именно в тот момент Шанкар принял решение, о котором в дальнейшем вспоминал, как об одном из самых внезапных и одновременно безумных в своей жизни. Но тем не менее никогда о нем не жалел.

– Сколько ты стоишь? – спросил он в лоб.

Рука Нилам, готовая уже было опуститься ниже, резко остановилась.

Она оторопело захлопала длинными ресницами:

– Сколько я стою?

– Ну да, – пожал плечами тот.

– Я вроде говорила, – нахмурила бровки Нилам, – шестнадцать серебряных мер, но ты уже заплатил…

– Сапфир это подарок.

– Подарок?

– Да, – он вновь заложил руки за голову, – и мой тебе совет, не показывай камень хозяину. Отберет еще. Наверняка отберет.

Во взгляде Нилам промелькнул испуг:

– Я… я не подумала об этом.

«Ну, еще бы. Ты ведь глупышка. Синеглазая милая глупышка».

– И что мне делать? – прошептала она, не обращаясь к Шанкару напрямую.

– Я дам тебе шестнадцать мер серебром. Отдашь их в борделе, а сапфир спрячь и не показывай до определенного момента.

– Какого еще момента?

– Когда я спросил, сколько ты стоишь, то имел в виду не цену услуг, – он усмехнулся, – или ты решила, что у меня память, как у рыбки?

– Нет, конечно! – она так резко мотнула головой, что ее черная коса описала дугу в воздухе.

– Я хотел узнать, сколько стоит твой выкуп?

– А, – погрустнела она, отводя взгляд.

Шанкар напрягся.

Ему крайне не понравилась реакция девицы:

– Что с тобой? Не хочешь говорить?

– Не вижу смысла, – тихо ответила та.

– Вот как, – разочарованно произнес он, снова разглядывая трещины в потолке.

«Печально. Либо я ей не понравился, либо ее вполне устраивает тот образ жизни, который она ведет. Мда, печально».

Вкупе с навалившимися проблемами, реакция Нилам сильно омрачила настроение охотника. Шанкар начал ощущать, что постепенно проваливается в трясину уныния.

– Ты расстроился, – подметила Нилам, садясь на кровати.

В одной руке она продолжала удерживать сапфир, а вторая покоилась на его животе.

–Нет, – соврал он, совершенно не заботясь о том, чтобы ответ прозвучал искренне.

– Но я же вижу. Из-за меня, да?

Шанкар закрыл глаза:

– Ты же не хочешь, чтобы я тебя выкупал.

Сквозь прикрытые веки, он почувствовал, как напряглось ее тело:

– Глупости! Разумеется, хочу!

– Иначе не сказала бы, что не видишь смысла говорить об этом.

Она легонько ткнула кулачком его в бок, и Шанкар открыл глаза. Во взгляде Нилам читалось какое-то глубокое отчаяние с примесью обреченности.

Обычно такое бывает у людей, попавших в болотную трясину:

– Но это не значит, что я этого не хочу! Просто… просто… там такая сумма, что ты вряд ли ее сможешь найти.

«Что? Пусть макаки изобьют меня бананами до полусмерти! Неужели она настолько глупа?».

Шанкар сел и внимательно посмотрел на девушку:

– Я бы хотел взять тебя в жены. Согласна?

«Она идеально подходит для меня. Такая тихая и нежная… но по ночам словно пламя!».

Он успел увидеть слабый огонек возбуждения, вспыхнувший в ее прекрасных очах, однако тот моментально потух, утонув во вновь нахлынувшей волне смиренной тоски.

– Согласна? – повторил свой вопрос охотник.

– К чему этот разговор? – мрачно ответила Нилам. – У тебя навряд ли найдется такая сумма, которую просит хозяин публичного дома за выкуп.

– Просто ответь, – мягко настаивал он, – обладай я такой суммой, ты бы согласилась стать моей женой?

И снова этот, едва уловимый, огонек в ее глазах:

– Да, но…

– Никаких «но». Я прошу честный ответ.

– Да, – наконец, твердо ответила девушка.

Ее лицо выражало сильное смятение. Она до сих пор не верила, что какой-то случайный охотник готов выкупить ее у хозяина публичного дома. И всего-то после пары недель, проведенных вместе. Она безумно желала, чтобы его намерение оказалось правдой, но не позволяла себе начать верить в подобный исход. И все же почувствовала, как сердце в груди невольно ускорило ритм. Она хотела получить свободу. К тому же, этот крепкий охотник ей нравился…

– Сколько?

Нилам потупила взор:

– Три тысячи двести мер серебра.

Внутри у Шанкара все сжалось, но он постарался не подать вида.

«Да пронзит носорог меня своим рогом! Я, конечно, подозревал, что сумма окажется немаленькой, но чтобы настолько неподъемной? И я все равно готов ее заплатить, даже рискуя остаться в одной набедренной повязке пятилетней давности? Безумие! Перегрелся на солнце. Ибо мой ответ сам себе – готов. Да… прав был отец, когда говорил, что иногда я теряю голову. Кто знает, проживи он подольше, быть может, научил бы справляться с этим, а не только передал знания об охоте и законах матери-природы… Но надо ли? Тысячу шестьсот мер я получу за выполнение последнего задания жреца. Кое-что наскребу из шкатулки. Можно продать сапфир – он стоит, по меньшей мере, половину от необходимой суммы, но это все равно, что выколоть себе один глаз ради спасения второго. Как бы то ни было, я готов пойти на такой риск. Она мне нужна!».

Все это вихрем пролетело в мыслях охотника. Он вновь лег на кровать, закинув руки за голову.

Как ни старался, но Нилам смогла заметить легкую тень, пробежавшую по его лицу:

– Я говорила, не следует говорить об этом.

– Через две-три недели ты будешь свободна.

Она вздрогнула и уставилась на Шанкара, как на умалишенного:

– Что ты сказал?

– К концу месяца я достану серебро.

– Не верю, – произнесла Нилам, но ее синие глаза прямо-таки вспыхнули надеждой и счастьем.

Увидев ее реакцию, Шанкар ухмыльнулся:

– А я верю. Скоро мне нужно будет отправиться по делам на восток, за выполнение которых сулит хорошая награда. Однако буду честен – ее для выкупа не хватит. Поэтому мне придется отдать все свои сбережения. Пока я буду в отъезде, сможешь подумать над моим предложением. Если тебя не смущает выйти замуж за охотника-голодранца…

– Согласна!

Нилам бросилась ему на шею и страстно впилась в его губы. Обхватив ее за талию чуть повыше упругих ягодиц, Шанкар на время позабыл обо всем. О варварской вырубке леса к северу от Мохенджо-Даро. О леденящем душу рассказе лесоруба, и обещании навестить его вечером. Об исчезновении диких зубров. О проблемах кузнеца Брасида, которому срочно нужны прочные шкуры тех самых зубров, иначе он рискует оставить людей без качественных изделий. О жреце Девадате и его душевных муках выбора между меньшим и большим злом и возможных печальных последствиях этого самого выбора. О путешествии на восток, сулившем оказаться нелегким. Все это ушло на второй план. Как неприглядная, но необходимая в хозяйстве вещица, которую убирают в темный чулан от посторонних глаз и достают только в случае крайней необходимости. Сейчас в этом мире существовали лишь он и она. Ни одна женщина до нее не могла заставить Шанкара полностью отвлечься от реального мира. Вновь погружая в этот теплый, согревающий огонь.

[1] Сарасвати – река, протекавшая к востоку от Инда. Со временем, полностью высохла. Сейчас на ее месте находится пустыня Тар.

4

Коренастые ноги в походных сандалиях взбивали пыль на грунтовой дороге, ведущей на север в сторону Хараппы.

Солнце, стоявшее в зените, сильно раскалило воздух, который становился почти нестерпимым от жара. Ощущение зноя усугубляло полное отсутствие ветра. Джунгли, растущие справа от дороги, стояли не шелохнувшись. Слева располагалась линия густых зеленых кустарников, скрывающих за собой берег реки Синдху. Растения сохраняли полную неподвижность. Словно самой природе было лень шевелиться во время этого марева. Не было слышно ни пения птиц, ни криков обезьян. Только глухой звук шагов путника, идущего на север. Казалось, весь окружающий мир тихо пережидает жаркое время в полуденной дреме.

И Девадат уловил это настроение. Плавно шагая по дороге, он буквально впитывал в себя умиротворение и покой, получая душевное упоение.

Когда он скинул богатую мантию жреца, заменив на простой походный плащ из овечьей шерсти, то сразу ощутил, как тяжкий груз ответственности и мучительных переживаний упал с плеч. Словно со старым одеянием канула в лету и его прошлая жизнь. Теперь перед ним лежал лишь путь. Путь, который он волен выбирать сам. Фляга с водой. Мешочек с сухарями, прикрепленный к поясу, да длинный деревянный посох. Больше ничего изгнаннику не нужно.

Только небольшие угрызения совести временами врывались в душу из потаенных глубин разума, ненадолго нарушая всеобщую идиллию. Но он быстро гнал их прочь.

Девадат шел с самого утра. Мохенджо-Даро давно скрылся позади за горизонтом. Легкая улыбка играла на тонких губах путника, а посох постукивал по грунту в такт шагам.

Полностью сосредоточившись на созерцании красот окружающего мира, Девадат не сразу заметил, что кустарник, росший слева от дороги, начал редеть, а примерно в сотне локтей впереди и вовсе исчезать. Бывший жрец замедлил шаг, а спустя минуту окончательно остановился. Улыбка съехала с лица. В глазах появилось задумчивое выражение, плавно сменившееся печалью. Девадат приближался к месту, где проводилась вырубка леса. Проводилась по его приказу.

Когда он отдавал сие повеление, то сердце кровью обливалось. И бесполезны были утешения, что это вынужденная мера, иначе пострадают жители. Жизни людей крупной части города окажутся под угрозой. Но доводы не возымели должного действия, ибо Девадат прекрасно понимал – какими бы ни были причины, побудившие его отдать варварский приказ, они его не оправдывают. Охотник Шанкар прав. Уничтожение деревьев может привести к крайне печальным последствиям. И дело здесь не только в естественном сокращении природных угодий. Существует серьезный риск того, что ослабленная почва возле берегов Синдху не сможет более удерживать ту в родном русле. А это повлечет за собой затопление огромных земель, превращая их в болота, непригодные для проживания. Не исключено, что от них пострадает и сам Мохенджо-Даро, расположенный в непосредственной близости от реки.

От былого приподнятого настроения Девадата не осталось и следа. Оно испарилось, как роса с листьев лопуха ранним утром Бхадрапада[1].

– Я не хочу на это смотреть, – одними губами прошептал он.

Чувство вины, исчезнувшее в тот момент, когда он снял с себя одеяние жреца, вернулось вновь и напомнило о себе. Словно некто невидимый ударил Девадата острым кинжалом в самое сердце.

Вырубка леса – его приказ. А приказывать другим осуществлять подобное – все равно, что самому взять в руки топор.

– К шакалам эту Хараппу, – в сердцах бросил он, – вернусь, а потом отправлюсь на юг, в Лотхал.

Приняв это решение, Девадат быстро развернулся и уже собрался идти обратно, как вдруг из зарослей донесся странный и непонятный шум. Бывший жрец повернул голову в ту сторону, откуда доносился звук, и внимательно прислушался. Мышцы напряглись, а костяшки пальцев, сжимавшие посох, побелели. Взгляд Девадата быстро обежал зеленую чащу, подступающую прямо к обочине.

Спустя несколько томительных мгновений звук раздался вновь. Будто нечто прошелестело опавшей листвой, подкрадываясь по земле недалеко от дороги.

Девадат развернулся к джунглям всем телом, слегка согнув ноги в коленях. Взмахнул посохом и ухватил его обеими руками, намереваясь использовать как длинную дубинку.

– Синха[2], – прошептал Девадат, сощурив глаза.

Послышался хруст ломающихся веток. Нижние части деревьев затряслись от прикосновения зверя.

Нахмурившись, бывший жрец проговорил:

– Слишком крупный для синха… неужели… носорог?

Он не успел додумать до конца.

Нечто выпрыгнуло на дорогу с такой скоростью, что Девадат не сумел толком рассмотреть. Что-то сильно ударило в левый висок, рассекая воздух, как кнут погонщика зебу. Скулу обожгло, будто к ней приложили клеймо. Жрец рухнул на дорогу, глотая ртом пыль. В ушах звенело. Сильная боль расползлась по левой части лица. Перед глазами все поплыло. Сердце гулко стучало, отдаваясь в висках. Хриплое дыхание вырывалось из легких.

Девадат тряхнул головой. Зрение стало понемногу возвращаться в норму. Каким-то чудом жрецу удалось не выронить посох, и тот по-прежнему был в руках. В тот момент, когда Девадат решил было вскочить на ноги, над ним зависла чья-то тень. Он отчетливо видел ее очертания на серой дороге. Она накрыла его целиком, заслоняя от солнечного света. На дальнем конце тень заострялась, словно ее отбрасывал длинный меч в вытянутой руке.

«Носорог. Так и знал, что меня сбила эта толстокожая туша».

Девадат резво откатился, уворачиваясь от смертоносного удара. Он услышал свист рассекаемого воздуха и поначалу принял его за выпад рога яростного зверя. Однако через миг до него дошло, что звук был точь-в-точь такой же, как когда его что-то ударило в висок. Потный и возбужденный, Девадат вскочил на ноги и развернулся. Тело максимально напряглось, готовясь дать отпор или уйти с пути носорога. В глазах потемнело, однако ему удалось сосредоточить внимание на звере. Солнце светило прямо в лицо, поэтому тот казался крупной тушей непонятной формы.

И лишь теперь Девадат осознал, что носорог не издает никаких звуков. Ни рева, ни рыка. Вообще ничего. Более того, существо имеет длинный хвост, которым и рассекает воздух, подобно хлысту. Только этот хлыст был вдвое, а то и втрое длиннее и толще любого орудия, которыми пользовались погонщики зебу. На кончике хвост закруглялся, образуя нечто, похожее на тяжелую гирю. Он переливался угрожающим янтарно-зеленым цветом.

«Богиня-мать, что это?».

Девадат отвел взгляд от вращающегося хвоста, переведя взор на голову существа. Солнце по-прежнему мешало отчетливо ее рассмотреть, но бывший жрец увидел длинный острый рог, украшающий макушку зверя. Он был тоньше носорожьего, но выглядел не менее смертоносным.

– Прочь! – хотел было крикнуть Девадат, но из горла вылетел лишь сдавленный хрип.

Сердце забилось с такой силой, что он почувствовал колющую боль в левой части груди. Дышать стало тяжелее. Тем не менее, он нашел в себе силы и взмахнул посохом, словно дубинкой, пытаясь прогнать зверя. Однако это вышло настолько неловко, что даже шакал посмеялся бы над этой попыткой.

Существо резко прекратило размахивать хвостом. Тот застыл в верхней части своей амплитуды. Его кончик утратил зеленый цвет, полностью принимая янтарно-красный оттенок. Будто спелое яблоко. Пасть зверя приоткрылась, и пораженный Девадат увидел, что она буквально усыпана рядом острых, как кинжалы, зубов.

Последние сомнения отпали. Перед ним стоял не носорог. Не синха. А нечто жуткое и неведомое…

Девадат ощутил, как волосы на затылке встали дыбом. Руки затряслись так сильно, что он едва не выронил посох. Теперь сердце не просто стучало. Оно трепетало в груди так, будто намеревалось выбраться наружу и сбежать отсюда. Сбежать как можно дальше. Дабы не видеть того, кто предстал перед глазами. Никогда в своей жизни он не испытывал подобного ужаса. Даже когда в юности на него набросился крупный синха. Да, страх был, ибо его не испытывают лишь безумцы и глупцы. Но тогда, при нападении полосатого зверя, он мог контролировать его, заставляя действовать на пределе возможностей. Чувство страха помогло справиться с синха. Но нынешний ужас не имел ничего общего с прошлым. Он сковывал тело подобно древесной смоле, в которую угодило нерадивое насекомое. Девадат ощущал себя беззащитным кроликом перед немигающим взглядом кобры.

Из пасти зверя высунулся длинный язык, раздвоенный на конце. До ушей бывшего жреца, беспомощно поглощенного созерцанием этой страшной картины, донесся шепот. Шепот, похожий на шорох пожухшей листвы, переносимой осенним ветром.

– С-и-и-и-и-рру-ш-ш-ш-ш.

Шепот, перешедший в настоящее змеиное шипение, полностью лишил Девадата способности сопротивляться. И когда огромный раздвоенный язык метнулся в его сторону, он не предпринял даже попытки, чтобы увернуться…

***

Пурпурная нектарница[3], взмахнув маленькими крылышками, присела на цветок лотоса, аппетитно растущего из-под поверхности воды. Предвкушая долгожданный обед, она щелкнула тонким длинным клювиком и уже собралась поглощать пищу, как вдруг округу разорвал истошный вопль. Встрепенувшись, птичка стрелой взмыла ввысь, а затем, скрывшись посреди листьев ветвистого сала, уселась на толстую ветку, испуганно озираясь по сторонам.

Денек выдался жарким и безветренным, поэтому дерево стояло неподвижно.

Хлопая маленькими черными глазками, нектарница осторожно выглянула из-за своего укрытия в виде плотной древесной листвы. Но ничего, что могло представлять опасность, не обнаружила. Птичка прислушалась, не раздастся ли страшный звук снова? Однако округа опять погрузилась в тишину. Только кузнечики стрекотали в траве где-то внизу. Тогда, выждав еще немного, нектарница вновь слетела к кромке воды и уселась на цветок лотоса. На этот раз никакие крики не помешали ей насладиться долгожданным обедом.

***

Шанкар проснулся от того, что соседский петух, пристроившись под окном, решил хорошенько прочесать свою глотку. Состроив недовольную гримасу, охотник протер глаза, а затем собрался положить правую руку на спину Нилам, но нащупал лишь пустоту. Постель рядом была еще теплая, а простыня сохранила рельеф ее тела.

Слегка откашлявшись, он позвал хриплым спросонья голосом:

– Нилам?

Ответа не последовало.

– Ушла.

Внезапно его жилище, ранее казавшееся таким уютным и родным, предстало перед ним серым и опустевшим, будто разом лишившись всех ярких красок. Тяжко вздохнув, Шанкар непроизвольно закинул руки под подушку. Пальцы нащупали что-то холодное, гладкое, с острыми и ребристыми краями. Сдвинув брови, охотник ухватил предмет и вытащил наружу. В его руке заблестел драгоценный камень. Сапфир отливался приятным синим цветом. Шанкар не мог отвести взгляда от камня, напоминавшего ему глаза Нилам.

«Она оставила его?».

Охотник сел и спустил босые ноги на прохладный глиняный пол. Только сейчас, устремив взор на противоположную стену, он заметил, что на ней выведены несколько иероглифов. Шанкар вскинул брови и, не выпуская сапфир из руки, подошел, дабы повнимательней рассмотреть письмена. Рядом на полу валялся его кинжал. Судя по кускам глины на лезвии, именно он и послужил орудием для послания. Иероглифы слегка плясали и кренились. Проведя подушечками пальцев по их поверхности, Шанкар сделал вывод, что человек, написавший их, сильно торопился.

Надпись гласила:

Я решила оставить сапфир у тебя. Думаю, это самое безопасное место для него. А мне пора возвращаться. Жду с нетерпением твоего прибытия с востока. И еще раз – я согласна!

 Нилам

Секунду Шанкар стоял и тупо рассматривал иероглифы, а затем захохотал на весь дом:

– Она бы еще мне на лбу написала! Эй, сапфир у него! Еще и стену мне испортила.

Покачав головой, он спрятал камень в мешочек обратно под кровать, затем надел чистую белую рубаху, а старую бросил в кадку из-под воды. После чего вышел наружу.

Небо на востоке осветилось предрассветными лучами, хотя само солнце еще не взошло. Скоро город начнет просыпаться от спячки, а пока что еще можно было поймать мгновения утренней тишины. Петух, так бесцеремонно вторгшийся в сон охотника, деловито прохаживался у Шанкара под окнами, периодически разбрасывая землю в поисках червяков.

– Когда-нибудь я пущу тебя на суп, – пообещал он и огляделся.

Каран сидел на ступеньках соседнего дома и со скукой взирал на небо.

– Эй, – окликнул его Шанкар.

Услышав знакомый голос, мальчуган перевел взгляд на охотника. Его лицо озарилось задорной улыбкой.

Вскочив с крыльца, он вмиг подбежал к нему:

– О, с утречком, Шанкар!

– Доброе, Каран. Занят?

Мальчик вскинул правую бровь:

– А что, похоже?

– Мало ли, – пожал плечами охотник.

– Сам же видишь, что умираю от скуки.

– Это хорошо, ибо у меня к тебе дело есть.

– Правда? – глаза Карана загорелись.

– Правда. Только работу нужно сделать быстро, ибо мне надо скоро уехать.

– Куда? – тут же поинтересовался Каран.

– На восток.

– А куда именно?

Шанкар вздохнул:

– И с чего ты всегда такой любопытный?

– Познаю мир, – выпятив нижнюю губу, гордо ответил мальчуган.

– Оно и видно, – буркнул охотник, – просиживая зад на крыльце.

– Так куда? – проигнорировал колкость охотника Каран.

– На Сарасвати, – со вздохом ответил Шанкар, прекрасно зная, что тот не отвяжется. Каран обладал свойством репейника.

– Ух ты! – восхищенно прошептал он. – Возьми меня с собой!

– Нет, – немного резко ответил охотник.

Каран демонстративно надулся:

– Вот никогда не берешь!

– Мал еще, да и забот у тебя хватает.

– Уверен, госпожа Пратибха отпустила бы, если б ты попросил, – небрежно махнул рукой Каран, а затем, уперев костлявые руки в бока, спросил, – так что за дело-то?

Шанкар знал ответ на этот вопрос, но на всякий случай все-таки задал его:

– Ты умеешь читать иероглифы?

– Пф, – фыркнул тот и закатил глаза так, что стали видны одни белки, – откуда? Кто станет тратить время на обучение раба письму?

«Ага, – подумал Шанкар, – и кому нужен раб, умеющий читать? Чем меньше слуга знает, тем лучше».

– Отлично! – воскликнул охотник и тут же нарвался на испепеляющий взгляд мальчишки.

– Не разделяю твоего веселья, – буркнул он, скрещивая руки на груди, будто желая огородиться от Шанкара.

– Помню-помню, ты познаешь мир, – примирительно улыбнулся охотник, – ну, так как, поможешь с одним делом?

Каран скосил взгляд:

– В зависимости от того, что я за это получу.

Шанкар усмехнулся:

– Познаешь мир.

– Задарма не работаю, – отвернулся он.

– Ты раб и привык работать бесплатно, – охотник легонько толкнул того кулаком в плечо, – так, что не заговаривайся.

– Спасибо, что напомнил, – беззлобно огрызнулся Каран, тем не менее, продолжая смотреть в сторону.

Верхняя часть небесного светила уже показалась над горизонтом.

– Я дам тебе одну меру серебра.

Обиду как рукой сняло.

Каран так резко повернулся, что Шанкар явственно услышал хруст шейных позвонков:

– Шутишь что ли?

– И не думал даже.

– Целую меру серебра?!

– Да.

Каран заговорщически наклонился:

– На кого-то нужно вылить ведро помоев?

– Нет, все гораздо проще, – он поманил его пальцем за собой, – идем.

Вернувшись в дом в сопровождении Карана, охотник кивком указал на исписанную иероглифами стену:

– Вот это необходимо замазать глиной, да так, чтобы стена выглядела, как новенькая.

Каран с интересом осмотрел иероглифы:

– Что здесь написано?

– Здесь написано, что Каран – любопытный болван.

– О-о-о-чень смешно, – растянуто молвил мальчуган, – это ведь она написала, да?

– Она? – Шанкар сделал вид, что не понимает, о ком тот говорит.

– Да, ладно тебе, – Каран задорно подмигнул, – та девчонка с грудями, словно кокосы. А это, – он ткнул пальцем в иероглифы, – признание в любви, даже читать уметь не надо.

Шанкар отвесил ему легкий подзатыльник:

– Принимайся за дело. Времени у тебя до полного восхода солнца. Потом я уезжаю.

– Принимайся за дело, принимайся за дело, – скрипучим голосом передразнил его Каран, – сейчас, только сбегаю за ведром и скребком.

Шанкар с легкой улыбкой на устах проводил мальчишку взглядом, а затем поднял кинжал, прошел в кухню и очистил его от кусочков засохшей глины. Удовлетворенный осмотром клинка, он прикрепил его к поясу, после чего открыл чулан за очагом. В нем, аккуратно прислонившись к дальней стенке, стояли длинное копье с бронзовым наконечником и лук в форме полумесяца. Проверив состояние тетивы, охотник достал вещи из чулана и прикрыл дверь.

– Вот это да, – услышал он шепот Карана и обернулся.

Мальчуган появился в дверном проходе, сжимая в правой руке ведро с жидкой глиной, а в левой – скребок. Он с благоговейным трепетом взирал на лук и копье. В глазах светилось неподдельное восхищение.

– Не отвлекайся, – хмыкнул Шанкар, – солнце встает.

[1] Бхадрапада – август-сентябрь по древнеиндийскому календарю.

[2] Синха – лев/тигр на древнеиндийском.

[3] Пурпурная нектарница – птица из семейства воробьинообразных. Распространены в тропическом поясе Евразии, Африки и Австралии.