Читать книгу: «73», страница 4

Такие разные искорки

– Нет, не всё от воспитания и унаследованных черт зависит! Иначе мы бы выросли точными копиями родителей, – важно произнёс Олег, неторопливо запихивая в рот последний кусок остывшего шашлыка.

– Конечно нет! В таком случае ты был бы сейчас застенчивым, но злым социопатом, – поддакнул я, глядя на опустевшую тарелку и вспоминая крайне непростое Олежкино детство.

– А я разве не такой? – удивлённо посмотрел он на меня, и оба мы рассмеялись.

Олег прекрасно знает, что он не такой, а я знаю это ещё лучше, потому что вижу его снаружи и немного со стороны.

Вообще удивительно, что каждый из нас вырос таким, какой он есть, вопреки постоянному давлению детского сада, школы и прочих социальных институтов. Не говоря уже о родителях. Особенно это заметно на примере моего младшего сына, который был и до сих пор остаётся неторопливо-вдумчивым добрым парнем, несмотря на наши многолетние назойливые попытки привить ему наш общий на двоих с женой беспокойный характер.

Вот и друзья у меня точно такие. Каждый из них несёт неугасающую искру собственного предназначения. Несёт её сквозь года бережно и трепетно, защищая от желания социума искру эту притушить и сделать человека стандартным. Каждый из моих друзей словно безотчётно знает и верит, что каждый человек имеет свою направленность и предназначение. И если им не следовать – получишь лишь постоянную внутреннюю пустоту и тревогу.

Сколько раз мы в этих пустотах оказывались! К счастью, каждый смог вылезти из этих ям. К сожалению, непонятно, сколько их ещё будет впереди…

Олег молча курит и щурится на закатное солнце. Я закрываю глаза, и перед шторками век тут же возникает яркая картинка из нашего общего детства.

Нам по шесть лет. Последняя группа детсада, последний месяц мы находимся в месте, где наказывают малолеток, осмелившихся доказывать взрослым свою индивидуальность. Мы на прогулке. Особых правил для нас нет, спать нас не принуждают, и вообще воспитатели уже махнули на маленьких дембелей рукой. Пусть дальше школа с ними разбирается. Поэтому в нашем мирке каждый предоставлен самому себе, и каждый упорно разжигает собственный костёр бытия…

Виталик собрал небольшую группу глядящих ему в рот пацанов и вовсю раздаёт им отрывистые команды. Он подробно обрисовывает им задачу, раскладывая её на простые и понятные составляющие. Задача состоит в том, что сейчас все они идут строить шалаш из веток. Виталик назначает ответственных за их сбор. Затем все они идут бить Андрюху за то, что он не такой, как все, и трогает руками живых жуков. Здесь Виталик вновь последовательно и вдумчиво назначает ответственных.

Андрюха тем временем не спеша добывает в кустах насекомых, раскладывая три типа жуков в три разных спичечных коробка. При этом краем глаза он поглядывает на маленькую армию Виталика, прикидывая собственные шансы убежать. Но он вовсе не напуган. Он сосредоточен.

Вадик прихватил с обеда котлетки. Свою и чужую. Теперь он методично разламывает их на части и раскладывает на приготовленные загодя кусочки хлеба. Эти бутерброды он будет есть до ужина. Вадик – человек запасливый.

На скамейке у песочницы Серёга болтает ногами в потрепанных сандалиях. Он пацан умный и общительный, но больше всего ему нравится быть одному с самим собой. И ещё нравится музыка, почти любая. Вот и сейчас он, прикрыв глаза, вслушивается в песню, плывущую из открытого окна дома напротив. Слушает и улыбается. Возня окружающих его интересует мало. Ещё Серёга выигрывает во все игры, в которых участвует. Наверное, это потому, что он не заточен на результат. Ему никому и ничего не надо доказывать. Ему и так нормально. А я? А кто же я такой? Я – наблюдатель…

Я открываю глаза. Олег закинул свои длинные ноги на перила веранды и дремлет, как удав, переваривая шашлык. С того давнего майского дня стремительно пролетели сорок четыре года. Мы снова в мае, и нам уже по пятьдесят лет. Все мои детсадовские друзья никуда не потерялись, и мы находимся с ними в постоянном контакте. Жизнь почему-то решила нас не разлучать. Видимо, в качестве наглядного примера разного предназначения.

Виталик вырос и стал крупным руководителем, самостоятельно пройдя все этапы от простого рабочего до директора крупного завода. Ныне он управляет тысячами людей, всё так же подробно объясняя им путь к цели.

Андрюха на вольных хлебах, ведёт смелую жизнь бунтаря и первопроходца. Будучи не раз этой жизнью бит, он при этом сохранил общительность, смелость и стал известнейшим в наших краях коллекционером древних медных монет.

Вадик, как крот из «Дюймовочки», продолжает методично наращивать свои запасы. Дюймовочку он, кстати, тоже себе давно нашёл. Вместе с ней они переехали в сытую Москву и продолжают уже там обрастать имуществом. Всё свободное время он читает историческую литературу и всегда добродушен. Ну а что?! Запасы-то греют!

А Серёга? Серёга, в отличие от всех нас, так и не женился. Похоже, что ему этого и не нужно было. Всю свою жизнь он тихо проработал на одном месте, отдавая всё свободное время мечтам и любимой музыке. Судя по его виду, он абсолютно всем в своей жизни доволен. Иногда мне кажется, что основное жизненное задание Серёги – это постоянно навевать окружающим одну простую мысль: «Не стоит суетиться!»

Вспомнив о мечтателе, я толкнул спящего Олега локтем в бок и сообщил:

– Вчера Серёгу на улице встретил! Идёт мне навстречу такой моложавый и улыбающийся, в бейсболке и наушниках. Оказывается, пенсию ходил оформлять! Представляешь, пенсию?!

Олег, не открывая глаз, поменял положение скрещенных ног и пробурчал:

– Ну и что? Он дежурным электриком тридцать лет в подсобке пролежал на вредном производстве! Вот по первой сетке в пятьдесят на пенсию и пошёл. – Олег потянулся всем телом, открыл и тут же прищурил свои змеиные глаза, а затем медленно и с отчётливой завистью в голосе произнёс: – Теперь точно уволится и всё свободное время будет музыку слушать. Эх, вот есть же на свете самодостаточные люди!

Мячик

В детстве у меня был любимый мячик. Резиновый и упругий, размерами чуть меньше современных мячей для кортового тенниса, он удобно ложился в мою маленькую ладонь. Мячик совершенно точно был не китайский, китайского ширпотреба в те времена вообще не существовало. Скорее всего, его выпускало из остатков сырья какое-нибудь оборонное предприятие, производящее важные резиновые детали для подводных лодок. Ничем другим объяснить его поразительные прочность и износостойкость я не могу.

Я всюду таскал его с собой, мячик аккуратно вмещался в карман таких же прочных шорт, умело перешитых матерью из штанов от школьной формы.

Мы с мячиком были неразлучны. Он упруго отталкивался и замечательно отлетал как от надменно холодных стен панельных домов, так и от шатких деревянных заборов и покрашенных серебрянкой гулких металлических гаражей. Отлетал, всегда возвращаясь в ждущее его тепло моей руки.

А однажды он не вернулся. Дело было, кажется, в августе. Мы с пацанами, пресытившись длинным летом с его бесконечными купаниями в мутной зелени озёр, гуляли около Дома культуры. Боковой фасад этого очага искусств и творчества и поныне украшает огромное панно. На нем белокаменные великаны кропотливо строят счастливое будущее. Кто-то увлечённо расщепляет атом, кто-то, играя огромными бицепсами, крутит задвижку, явно от нефтяной скважины. Рядом с ними мечтательно смотрит в небо полуголый богатырь с кубиками пресса на животе, сжимающий в руке космическую ракету. Справа от этих героев устроилась шестиметровая женщина в платье по фигуре, державшая на открытой ладони подсолнух. Видимо, на фоне брутальной компании она олицетворяла плодородие и материнский характер природы. Более точно я не знаю.

Как и не знаю, зачем сильно и метко метнул свой упругий мячик именно в неё. Символично получилось, что мой резиновый комочек детской и непринуждённой безмятежности намертво застрял в подмышке у каменной равнодушной женщины с белым застывшим лицом…

Достать мячик с такой высоты было невозможно. Я немного расстроился, но вскоре забыл о нём. Вокруг было ещё столько всего интересного…

Затем со мной случилась целая жизнь. Спустя долгие годы я шёл по делам улицами своего родного города. Дорога пролегала мимо Дома культуры. Проходя мимо уже немного нелепого по нынешним временам панно, я замедлил шаг. Ностальгические воспоминания детства медленно кружились внутри, вспыхивая неяркими картинками. Я рассеянно осматривал нестареющих героев социалистического футуризма, пока мой взгляд не уткнулся в подмышку каменной женщины с цветком. Я увидел свой мячик.

С момента, как он туда попал, миновали десятилетия. Очень насыщенно прошла почти треть века. Началась перестройка, развалился Советский Союз, с грохотом промчались опасные девяностые. Щёлкнули вселенские часы, отсчитывая новое тысячелетие. Мы все переженились (кто-то уже развёлся), поменяли массу работ и вырастили детей. Сражались с детскими травмами и повседневными проблемами. Незаметно повзрослели и даже начали стареть. Мячик всё это время продолжал оставаться на своём месте.

Я простоял около этой стены, наверное, час, размышляя о том, что всё же есть в нашем бурном и порой хаотичном существовании такие вот островки стабильности.

Маленький отважный мячик цвета поблёкшей морской волны, несостоявшаяся частица мощной подводной лодки, он видел длинные вереницы сменяющих друг друга зим и лет. Многократно пережил жалящую стужу, знойную жару и выстоял, оставшись застывшим, но гордым символом детства, которое каждый из нас хранит глубоко в себе.

Следующие несколько лет я водил поглазеть на мячик различных своих знакомых и друзей. Вместе мы вспоминали наше навеки неизменное прошлое, глядя снизу вверх на его уже постаревшее и местами потрескавшееся резиновое тело. У меня даже мелькала мысль о том, чтобы подогнать автомобильный грузоподъёмник и освободить маленького героя из долгого плена. Благо на тот момент директором Дома культуры был мой давний хороший знакомый. Но я не стал этого делать. В качестве отважного символа на стене, попирающего время, мячик был мне дороже.

А в этом году мячика не стало. Приехав в родной город очередной раз, я не нашёл его на привычном месте, а спросить, куда он исчез, было не у кого. Белолицые каменные великаны увлечённо занимались привычными им делами и загадочно молчали. Конечно, можно придумать себе, что тёмной безлунной ночью его запустил в космос вон тот полуголый мужик с кубиками пресса и мой мячик теперь вечно-беспечно летает по орбите вокруг нашей красивой Земли. Но, скорее всего, он окончательно рассохся от времени и упал на асфальт. А ещё мне хочется верить, что, прежде чем усталый и немного похмельный дворник смёл его вместе с другим мусором в чёрный пакет, мой мячик спустя столько лет всё же упруго оттолкнулся от каменной богини, державшей его в плену, и завершил свой последний, стремительный, вдохновенный и неконтролируемый полёт, который и называется жизнью…

Микроскоп

Мои нынешние соседи – все до единого очень приличные люди. Настолько приличные, что кажутся мне немного одинаковыми. При встрече от них обязательно слышатся фразы: «Добрый вечер» и «Всего хорошего». На их лицах постоянно вывешены приветливые улыбки. Может быть, это оттого, что дом у нас новый и публика подобралась соответствующая. В меру обеспеченная, в меру вежливая. Свои тараканы, понятное дело, есть у всех. Просто они заботливо укрыты от окружающих настолько, что порой хочется пофилософствовать, задавая себе вопрос: а какие эти люди настоящие?

В детстве философствовать меня не тянуло вовсе. Каждый из нас и так жил в своей яркой индивидуальности, нисколько не удивляя этим окружающих…

В нашей пятиэтажке по три квартиры на этаже. За стенкой в однушке тихонько живёт седой молчаливый мужик. Иногда он пьёт так сильно и долго, что вытаскивает из дома пустые санки и начинает катать на них воображаемого сына или внука. Тогда приезжают врачи, забирают его в психушку, но ненадолго. Потом его выписывают, и вскоре всё повторяется. А так мужик он тихий и совсем не злой. Просто очень одинокий.

Напротив нас в двушке живёт тётя Рая с мужем. Оба они очень деятельные и весёлые. Деятельные, потому что постоянно варят самогон, который затем продают всем выпивохам нашего района. А весёлые оттого, что сами его и пробуют. А как иначе?! За качеством надо следить лично. Их жизнь полна вдохновенного труда и разнообразных встреч. Дверь их квартиры часто бывает открыта, и в проёме двери я вижу облака пара, сушащееся на верёвках бельё и подмигивающую мне тётю Раю в неизменной ночной сорочке. Кажется, что они живут на маленькой, но очень оживлённой фабрике.

Над нами в такой же трёшке обитает Сергей Сергеич с семейством. Основательный мужик, работающий дежурным электриком на химии. Сам он гордо заявляет всем, что двадцать лет проспал на работе. Знаменит Сергей Сергеич тем, что всё свободное от сна на работе время шабашит бригадиром и, строя кооперативные гаражи, заработал более ста тысяч советских рублей. Пока счастливые обладатели гаражей жарят яичницу на стёклах мощных прожекторов в этих самых гаражах, он мотается по ювелиркам и скупает золото в виде цепочек, колец и браслетов. Много в одном месте не берёт – можно засветиться. Потом прячет накупленное под досками пола в квартире.

На втором живут дед с бабкой. Про бабку мне сказать нечего, а дед курит как паровоз, оставляя на крыше крыльца курганы из окурков. Выходит даже ночью, каждые полчаса. По выходным пьёт одеколон. Железный человек!

Ещё на втором этаже живут в двух комнатах мой друг Игорь с братом и родителями. Все они очень сплочённые. Может быть, поэтому кроме них в этих двух комнатах живут огромный дог, три кошки, хомячки и рыбки. Отец шьёт шапки из нутрии, и им уже интересуются из милиции. Из-за нетрудовых доходов. Соседи говорят: «Шьют дело». Поэтому они собираются переезжать отсюда куда-то далеко, чтобы закон до их бати точно не смог дотянуться.

А на первом этаже у нас лилипуты. Ну, не совсем лилипуты, а просто люди очень маленького роста. Лилипут живёт в пятиэтажке напротив. Часовых дел мастер, он хорошо зарабатывает и ездит на единственной во дворе новой шестёрке с наваренными педалями и скамеечкой на водительском сиденье. Муж с женой ростом по полтора метра каждый и две маленькие дочки. Пока непонятно, вырастут дочки большими или будут такими же мелкими, как и их родители. Голос у этого мужика низкий и басовитый, а характер свирепый и раздражительный. Словно он всю жизнь из последних сил и, невзирая на маленький рост, борется за своё место под солнцем.

И так далее по этажам. Люди, семьи, судьбы… Один подъезд – одна вселенная. И сколько ни крути увеличительное колесо у микроскопа воспоминаний, он всегда будет выдавать всё новые и новые удивительные детали и подробности характера и быта живших по соседству с нами людей.

А что у меня? У меня друг Димка. Он из соседнего подъезда, но тоже с третьего этажа. Нас разделяет бетонная стенка между нашими спальнями и невысокая перегородка на балконе. Летом, чтобы не обходить по лестнице, я просто перелезаю через неё на его сторону балкона, и мы вместе ловим голубей. Для этого мы насыпаем дорожку из хлебных крошек от балкона и до стола в зале, под которым вместе прячемся. Там голубь и попадает к нам в руки. Потом мы его отпускаем, конечно. Ещё мы вместе слушаем музыку на его катушечном магнитофоне или на кассетнике моего отца. Музыка – это наша основная радость, потому что её (в отличие от обычно скучного телевизора) можно переслушивать сколько твоей душе угодно.

Мы с ним оба спим головой к окну. У изголовья наших кроватей врезана одна единственная розетка, выходящая по обе стороны наших квартир. В неё мы и переговариваемся перед сном. Связь симплексная, то есть сначала говоришь, а потом слушаешь, завершая каждую свою речь коротким и по-военному рубленым словом: «Приём». Может быть, поэтому разговоры наши лаконичны и сжаты, как переговоры космонавтов в открытом космосе. Мы же из разных вселенных. То есть подъездов. Когда это занятие нам надоедает, мы засыпаем, всё так же коротко прощаясь. А наша личная сеть связи остаётся с нами. Она доступна и не требует дорогостоящих гаджетов и приспособлений. И всё это за много-много лет до появления Интернета…

Сюжет

– Понимаешь, пап, всё не так уж сложно! Написать рассказ – это лишь вопрос наличия грамотности, в меру развитого воображения и определённой усидчивости. Этакая работа, которую нужно хорошо выполнить. А вот придумать сюжет и цепляющую читателя историю – та ещё задача! При этом историй вокруг миллионы! Они носятся в воздухе, непрерывно создаются и вырастают из неуёмного желания каждого человека быть уникальным. Но поймать хотя бы одну такую историю порой никак не удаётся! – Я горячился, поэтому отложил в сторону недоеденный бутерброд и хаотично размахивал руками над обеденным столом, рискуя смахнуть на пол вазочку с вареньем.

– Хочешь поймать историю? Ладно, я расскажу тебе одну из тех, которые приключились со мной в молодости, а ты уж сам решай, пересказывать тебе её людям или нет. – Мой отец отложил в сторону вилку, не спеша дожевал и, обратившись взглядом своего единственного глаза куда-то внутрь себя, неспешно продолжил: – Жили мы тогда с моей первой женой и нашей дочкой Оксаной в городе Первоуральске у женщины по фамилии Собакина…

Услышав фамилию женщины, я непроизвольно скорчил скептическую гримасу. Никакой нормальный редактор такую фамилию главной героини в печать не пропустит. Скажет, что она для рассказа в жанре современной городской прозы слишком аляповатая, надуманная и вообще напоминает ему начало сюжета дурацкой сказки. Ещё и по писательскому таланту не преминет пройтись… или что там у бедного писателя вместо него.

– Её звали Елизавета Собакина! – упрямо и с нажимом повторил отец, заметив вывешенный на моём лице скептицизм. – В шестьдесят первом году мы с женой и ребёнком снимали у неё даже не комнату, вся её изба из одной комнаты и состояла, а маленький угол за занавеской размером в три на два метра. В два раза меньше твоей нынешней ванной комнаты, между прочим!

Я выправил лицо и притих, ожидая продолжения. При таком лихом начале рассказ мог свернуть куда угодно. В одном я был совершенно уверен – мой отец не врал и не преувеличивал. Ему это было совершенно несвойственно.

– Тётя Лиза, как мы её называли, большую часть дня лежала на своей кровати, попивая вонючую брагу из большого чана. Чан стоял неподалёку от кровати, поэтому она наловчилась черпать её эмалированной кружкой, не вставая. Оксанке было годика полтора, и она часто и громко плакала. Тогда тётя Лиза Собакина всё-таки вставала со своего ложа, приходила к нам за занавеску и молча забирала Оксанку с собой за печку. Там она плескала ей в маленькое лицо холодной водой из умывальника и нараспев заговаривала от плача. После этого Оксанка надолго успокаивалась.

Отец насадил на вилку кусочек котлеты и внимательно посмотрел на меня. Я молчал и слушал.

– На Первое мая в выходные к тёте Лизе приехали её родственники. Тоже все с фамилией Собакины. Собакины устроили в доме грандиозную пьянку с песнями и криками. Мы с женой и дочкой в это время были у себя и лежали за занавеской на кровати, теряя в этом шуме последние крохи терпения.

В какой-то момент крики усилились и перешли в возбужденную возню, перемежаемую руганью. Я выскочил к ним и узнал, что в процессе гулянки у одного родственника выпала изо рта вставная челюсть и закатилась под стол. Проблема состояла в том, что эту челюсть никто из них не мог найти. А в результате нашел её я! – Отец опять отложил котлету и торжествующе посмотрел на меня. – Оказывается, кошка тёти Лизы унесла её к нам под кровать и пыталась там выгрызть из неё остатки застрявшего мяса.

Представляешь? Кошка Собакиной утащила челюсть у Собакина!

Воображаемый редактор внутри меня запустил свои тонкие нервные пальцы в волосы, крепко сжал голову руками и мерно бился ею о массивный письменный стол. Такая история просто не могла быть правдой, но при этом она определённо была абсолютно правдива. Мой отец врать не умел.

– После этого случая мы от Собакиной съехали. – Перекусивший отец готов был продолжать. – Переехали к Пал Палычу через две улицы. Пал Палыч был лежачий, с перебитым позвоночником. Его в тюрьме скинули с крыши блатные за то, что он там по ночам без их ведома устраивал подпольные цирковые представления при помощи других зэков. После этого случая его по инвалидности и освободили, но суть не в этом. У Пал Палыча были дома клопы. Много и кусачие. Когда мы с женой перетряхнули матрас, они перебрались на стену и стали прыгать на нас оттуда. Мы намазали стену керосином, но клопы тоже сменили тактику. В темноте они лезли на потолок и оттуда отважно, как десантники, сбрасывались на нас. Целый дождь из клопов, поэтому… – Тут у отца зазвонил телефон, и он, взглянув сначала на экран, а потом на меня, быстро сказал: – Мне уже пора, а концовку я тебе в следующий раз расскажу!

И ушёл. А я так и остался со своим недоеденным бутербродом и немного успокоившимся внутренним редактором. Остался и думал о том, что если даже для нас, выросших в почти волшебные восьмидесятые, его истории сегодня представляются гротескными фантазиями, то для поколений, родившихся в новом тысячелетии, их можно смело издавать в виде красочно иллюстрированных комиксов. По-моему, они будут отлично продаваться, а новые поколения будут также неустанно ткать свои новые истории в надежде придать своим, и без того уникальным жизням толику дополнительного волшебства.

Называют же зачем-то они своих детей необычными именами? Например, Фомами и Еремами. Да что там Фома и Ерема! Мой прапрадед по материнской линии, родившийся и выросший в глухой деревне Менделеевского района, имел звучное имя – Меркурий! В доказательство тому до сих пор имеется медная табличка на могиле моей прабабушки, которую звали Устинья Меркурьевна. И кто его знает, какая из навечно впечатанных в незыблемую стену времени историй привела к появлению на свет человека с таким именем…

В следующий приезд обязательно поинтересуюсь об этом у своей матери!