Читать книгу: «Империя боли. Тайная история династии Саклер, успех которой обернулся трагедией для миллионов», страница 9

– И что же, они так и лежали в вашем офисе? – поинтересовался Кифовер.

– Ими было забито все хранилище, – кивнул Кифер.

– И их… в итоге выбросили?

– Я предполагаю, что да, – согласился Кифер.

И тогда Кифовер нанес последний удар:

– Вы знаете, какова была причина закупки такого множества экземпляров?

Пиарщик от ответа уклонился. Но любому человеку, внимательно следившему за происходящим, было ясно: закупкой этого дополнительного тиража Pfizer дал взятку Генри Уэлчу.

* * *

Пока в Вашингтоне несколько месяцев шли слушания, подчиненные Кифовера вели расследование в отношении Саклеров. Пусть Артур не был лично замешан в разнообразных нарушениях, выявленных комиссией, но он постоянно маячил в шаге от них. «Макадамс» был его агентством. Pfizer был его клиентом. Кампания Сигмамицина была его кампанией. Феликс Марти-Ибаньес был его другом и работал на него в «Макадамсе». «В ходе расследования «фармацевтического дела»⁵⁶⁰ до меня время от времени доходили слухи о «братьях Саклер», – писал один из помощников Кифовера, Джон Блэр, в служебной записке от 16 марта 1960 года. Поначалу Блэр полагал, что причастность Саклеров была «периферийной». Но чем больше он погружался в дело, тем чаще всплывала эта фамилия. Блэр узнал, что у Марти-Ибаньеса в его издательском предприятии «MD Пабликейшенс» был пассивный партнер. И был уверен, что этот партнер – братья Саклер.

«Любое предприятие, которое сумело создать столь тесные связи с самым могущественным человеком в правительстве, занимающимся антибиотиками, едва ли можно назвать периферийным», – писал Блэр, добавляя, что «заговорщицкая манера» действий братьев «указывает, что здесь может быть скрыто нечто большее, чем видно на первый взгляд». Когда подчиненные Кифовера попытались подсчитать⁵⁶¹ многочисленные предприятия Саклеров, оказалось, что братья невероятно плодовиты и разносторонни. Но они столь эффективно скрывали свою деятельность, что она оставалась тайной даже для правительственных следователей. «Есть трое братьев Саклер – Артур, Рэймонд и Мортимер, – писал Блэр. – По слухам, они психиатры». Он также упоминал женщину по имени Мариэтта – «возможно, жена Артура».

Следователи обнаружили семейную штаб-квартиру на Шестьдесят Второй улице, «неприметное здание», в котором, как выяснилось при ближайшем рассмотрении, «деятельность била ключом». Часть почты, направлявшейся в это здание, была адресована агентству «Макадамс», другая часть – издательскому дому «MD Пабликейшенс». Следователи выявили не менее двадцати отдельных корпоративных юридических лиц, связанных с этим зданием. Но трудно было понять, где начинается одно и кончается другое, поскольку «вся эта деятельность покрыта тайной».

На нескольких огромных листах ватмана сотрудники комиссии пытались составить схему обширной сети деловых интересов⁵⁶² Саклеров, где в маленькие клетки были вписаны названия корпораций и имена отдельных людей, а соединял их запутанный клубок линий. «Империя Саклеров – полностью интегрированное предприятие», – писал Блэр. Саклеры могли разработать лекарство, провести клинические испытания, заручиться благоприятными отзывами врачей и больниц, с которыми имели связи, спланировать рекламную кампанию в своем агентстве, опубликовать клинические статьи и рекламные материалы в своих медицинских журналах и воспользоваться мощными связями с общественностью, чтобы разместить статьи в газетах и других периодических изданиях.

Работая в тандеме со следователями, журналист Джон Лир написал статью для «Сэтеди ревью»⁵⁶³, в которой называл Артура руководящим гением «Макадамса» и задался вопросом, какую роль он мог играть в связи с разворачивающимся скандалом с участием Марти-Ибаньеса и Уэлча. Кифовер обнаружил, когда расследовал дело мафии, что мафиози обычно старались пользоваться услугами одних и тех же бухгалтеров, и вот теперь Лир указывал, что доверенный бухгалтер Саклеров, Луис Голдберт, похоже, представляет все их семейство. В письме к подчиненным Кифовера Лир писал, что Голдберт – «первая настоящая связь⁵⁶⁴, которую я сумел установить между Марти-Ибаньесом и Саклером». Он нашел документ⁵⁶⁵, в котором Марти-Ибаньес называл Голдберта «нашим главным бухгалтером». Лир также писал, что, по словам одного из его информаторов⁵⁶⁶, «Артур Саклер – тайный партнер Фролиха» – в якобы конкурирующей рекламной фирме «Л. В. Фролих». Однажды журналист вырезал карикатуру, на которую наткнулся в одном медицинском журнале, изображавшую спрута со щупальцами, которые тянулись к «производству лекарств», «медицинской рекламе» и «медицинским журналам». Лир послал эту вырезку⁵⁶⁷ Джону Блэру с припиской: «Владелец этого спрута – семейство из трех человек».

Более всего следователи были заинтересованы⁵⁶⁸ в выявлении связи между братьями Саклер и Генри Уэлчем. В определенный момент они пришли к выводу, что Марти-Ибаньес был «подставным лицом» для Саклеров, но в том и заключалась загвоздка с подставными лицами: при условии, что всю грязную работу делал Марти-Ибаньес, трудно было возложить какую-либо ответственность за его поведение на Саклеров – или хотя бы обвинить их в том, что они о нем знали. Ситуация могла бы измениться, если бы следователям удалось обнаружить прямую связь⁵⁶⁹ между братьями и чиновником из FDA.

Что касается Уэлча, положение его выглядело незавидно. Чем дальше копала комиссия, тем более шокирующие нарушения находила. В марте 1960 года, когда следователи рассылали повестки и снимали показания, он перенес небольшой сердечный приступ. 5 мая Кифовер проинформировал Уэлча и Марти-Ибаньеса, что им обоим необходимо через две недели явиться на Капитолийский холм, чтобы дать показания. Уэлч клялся защитить свое честное имя, сказав, что он приедет и даст отпор голословным обвинениям, «даже если вам придется нести меня на носилках»⁵⁷⁰.

Но он так и не приехал. Марти-Ибаньес тоже отказался явиться, ссылаясь на пошатнувшееся здоровье. «Говорят, что доктор Уэлч рискует⁵⁷¹ новым сердечным приступом, если его вызовут на кафедру свидетелей, – писали газеты. – А у доктора Марти-Ибаньеса, по слухам, настолько обострилась глаукома, что ему грозит слепота».

Марти-Ибаньес тем временем потихоньку старался обеспечить своему другу мягкую посадку. В марте он написал Биллу Фролиху письмо с пометкой «лично и конфиденциально»⁵⁷². «Генри Уэлч был здесь на прошлой неделе, – писал Марти-Ибаньес, – и мы обсуждали многое, в том числе его будущее». Уэлч считает, что ему, возможно, пора покинуть правительство, рассказывал Марти-Ибаньес Фролиху. Он хочет уйти в частный сектор, что дало бы ему шанс применить рычаги своих «уникальных связей с лидерами фармацевтической индустрии». Может быть, у Фролиха найдется для него работа, интересовался Марти-Ибаньес, добавляя: «Я знаю, вам всегда нужны хорошие люди».

Но к этому моменту было слишком поздно спасать карьеру Генри Уэлча. Когда сотрудники Кифовера запросили отчеты о его банковских операциях, они совершили ошеломительное открытие. Генри Уэлч рассказывал Джону Лиру, что получал только «гонорар» за свои услуги по редактированию двух журналов вместе с Марти-Ибаньесом. Но это была ложь. На самом деле он зарабатывал 7,5 процента от всех поступлений за рекламу⁵⁷³, приходивших в «MD Пабликейшенс», и 50 процентов дохода за любые перепечатки статей в двух журналах, которые редактировал. В FDA Уэлч получал зарплату в 17 500 долларов⁵⁷⁴ в год – сумма, адекватная должности самого высокопоставленного чиновника в управлении. Вдобавок выяснилось, что между 1953 и 1960 годами Уэлч заработал 287 142 доллара на своих издательских предприятиях⁵⁷⁵. «Стоит огласить эти цифры⁵⁷⁶ – и они прикончат этих парней», – воскликнул один сенатор, имея в виду Уэлча и Марти-Ибаньеса.

Когда эти цифры были оглашены, Уэлч с позором покинул FDA⁵⁷⁷. Он продолжал твердить о своей невиновности⁵⁷⁸, утверждая, что его изгнание было результатом политических козней, и говоря: «Я призываю любого просмотреть эти журналы и найти статью, параграф или предложение, которое отражало бы отсутствие издательской или научной честности». Но Уэлчу пришел конец. Он избежал уголовного преследования, получил свою пенсию в полном объеме и удалился во Флориду⁵⁷⁹. Тем временем FDA объявило о пересмотре⁵⁸⁰ решений по всем лекарствам, одобренным Уэлчем.

Для расследования это была большая победа. Но Кифовер на ней не успокоился. Он желал побеседовать с Биллом Фролихом и выслал ему повестку. Однако сенатор вскоре обнаружил, что рассылаемые им повестки, похоже, вызвали локальный кризис в системе здравоохранения: так же как Уэлч и Марти-Ибаньес, Фролих отказался явиться для дачи показаний⁵⁸¹, приложив официальное письмо от лечащего врача, который описывал «глазное заболевание, которое может усугубиться в случае его явки в суд». Фролих не стал надеяться на авось и, чтобы обезопасить себя, спешно выехал из страны. Комиссии было сообщено, что он поправляет здоровье «где-то в Германии».

В декабре 1961 года в печати появилось сообщение, что Кифовер в скором времени завершит свои слушания и выражает надежду, что собранные им доказательства дадут законодательной власти все основания, чтобы исправить ситуацию со «злоупотреблениями в фармацевтической индустрии». Но в статье отмечалось, что перед тем как завершить расследование, Кифовер хочет вызвать для дачи показаний последнего свидетеля⁵⁸²: «доктора Артура М. Саклера, главу «Макадамса».

* * *

У Артура было качество, которое неизменно обращало на себя внимание Мариэтты⁵⁸³: способность «отгораживаться от всего, кроме одной-единственной области его внимания». Пока расследование, и скандальные статьи, и слушания в Сенате закручивались вокруг него воронкой, Артур занимался управлением своими деловыми предприятиями, коллекционированием и родственниками. Он презирал Кифовера⁵⁸⁴, которого считал демагогом, стремящимся докопаться до фармацевтической индустрии. Артур никогда не верил в правительственных регуляторов и обычно пренебрежительно называл их безмозглыми бюрократами, людьми того сорта, которые пошли на государственную службу только потому, что не сумели поступить, к примеру, в медицинскую школу. Теория Кифовера, жаловался Артур, состоит в том, что «практикующие врачи – либо дураки, либо плуты», а медикам-исследователям и научным публикациям «нельзя доверять». Артур чутко улавливал любые намеки на то, что он лично может быть замешан в конфликте интересов. Но он отметал такие предположения⁵⁸⁵ как «клевету» и «болтовню», настаивая, что никогда не занимался ничем кроме попыток помогать людям.

Он всегда сторонился публичности, а теперь, когда она сама к нему пришла по милости следователей, при помощи «Сэтеди ревью» и Сената США, выяснилось, что она ровно настолько опасна, как он и подозревал. В среде видных докторов в издательских советах журналов, которые издавал Марти-Ибаньес, стал подниматься ропот протеста⁵⁸⁶, они слали в редакции раздраженные письма с вопросом, не являются ли «три доктора Саклера» тайными совладельцами этих журналов. (Марти-Ибаньес отвечал, что Саклеры являются его «дорогими и вызывающими восхищение друзьями»⁵⁸⁷ и вежливо отказывался отвечать на этот вопрос.) «Некогда я радовался тому⁵⁸⁸, что мое имя входит в список совета, – рассказывал в одной из публикаций «Ньюсуик» известный врач. – Теперь же я испытываю только отвращение. Я подал в отставку».

Получив повестку с требованием приехать в Вашингтон, Артур не стал ни ссылаться на больной глаз, ни бежать в Европу. В последующие годы это решение принять вызов стало мифологической главой в его биографии. «Это была эпоха маккартистской охоты на ведьм⁵⁸⁹, поэтому каждый, кто имел отношение к фармацевтическому бизнесу, боялся, что его погубят», – говорилось в книге, опубликованной фондом семьи Саклер. «Артур Саклер вызвался принять на себя главный удар расследования от лица всей индустрии». Он нанял Кларка Клиффорда⁵⁹⁰, легендарного и влиятельного вашингтонского адвоката и медиатора, который был близким советником президента Трумэна. И вот 30 января 1962 года Артур широким шагом вошел в зал заседаний Сената.

– Призываю комиссию к порядку⁵⁹¹, – провозгласил Кифовер.

Одной из темой слушаний, напомнил он присутствующим, были реклама и продвижение.

– Утверждения об эффективности того или иного лекарственного средства часто страдают преувеличениями, – продолжил Кифовер, посетовав, что предостережения о побочных эффектах «часто полностью отсутствуют». Поэтому сегодня они выслушают человека, который руководит одной из двух ведущих фирм, занятых рекламой лекарств.

– Вы торжественно клянетесь, что показания, которые вы дадите, будут одной только правдой и ничем, кроме правды? – спросил Кифовер.

– Клянусь, – ответил Артур.

Настал великий момент для сотрудников Кифовера: перед ними был сам спрут! Они неделями разрабатывали стратегию⁵⁹² допроса, опираясь на ряд сценариев с вопросами, которые следует задать Кифоверу, и вероятными ответами, которые может дать Саклер.

– Я – доктор медицины и председатель совета директоров компании «Уильям Дуглас Макадамс», – начал речь Артур. – В настоящее время я являюсь директором лабораторий терапевтических исследований и профессором терапевтических исследований в Бруклинском фармацевтическом колледже при университете Лонг-Айленда, – продолжал он. – Я опубликовал, публично представил или рецензировал около шестидесяти научных работ в медицинских периодических изданиях, на международных конференциях по психиатрии и физиологии.

Специально для комиссии он привез с собой библиографию и сказал, что будет благодарен за приложение ее к делу.

Артур отметил, что его психиатрические исследования «получили признание здесь [в США] и за рубежом». У него две профессии, сказал он, одна в медицине, а другая в бизнесе. Он занимается ими «параллельно, но независимо друг от друга».

Когда Артур в прошлый раз выступал на Капитолийском холме, он был не так уверен в себе. Тогда он приходил как скромный проситель, надеясь на финансирование, и сенатор-антисемит указал ему его место. Но сегодня в зале слушаний Артур Саклер был совсем другим человеком – человеком культурным, утонченным и обладавшим огромным медицинским авторитетом. Он говорил с патрицианским акцентом, который использовал против своих допросчиков виртуозно, как выкидной нож. «Казалось, он похвалялся собственным голосом⁵⁹³ как явным признаком своих достижений», – вспоминал один из его знакомых. Пока Кифовер и его соратники задавали вопросы о том, как изготавливаются и рекламируются лекарства, Артур оставался невозмутим и любезен, порой позволяя себе продемонстрировать легкое раздражение невежеством этих типов, не имевших отношения к медицине. Агентство «Макадамс» – не просто горстка рекламщиков, указал он. В нем работают доктора медицины – и их много. Управляемая «руководством, состоящим преимущественно из медиков», фирма «Макадамс» придерживается убеждения, что «хорошая этичная фармацевтическая реклама играет позитивную роль в улучшении здоровья общества». Артур давно понял, что несколько преуменьшить свое влияние и активы всегда полезно, и теперь утверждал, что «Макадамс» – вовсе не одно из двух крупнейших агентств, занимающихся медицинской рекламой. На самом деле это просто крохотная фирмочка. «Нам в «Макадамсе», естественно, очень лестно было бы думать, что мы имеем какое-то значение, – негромко мурлыкал он. – Но бесстрастные цифры свидетельствуют о нашем сравнительно небольшом размере в экономической сфере».

У Кифовера был предпочтительный способ ведения допроса: он использовал учтивость, чтобы убаюкать свидетеля, создать у него кажущееся чувство безопасности, и позволял говорить до тех пор, пока тот сам не загонит себя в угол. Но с Артуром Саклером этот вежливый подход сыграл против Кифовера – с сокрушительным результатом. Медицинская реклама спасает жизни, заявил Артур, не оставив камня на камне от его тонкого замысла, потому что сокращает временной промежуток между изобретением нового лекарства и его применением в медицинской практике.

– Каждую неделю, каждый месяц, каждый год эта стремительная, надежная фармацевтическая коммуникация сокращает время между открытием и применением, спасая жизнь, комфорт, душевные силы и деньги пациентов, – продолжил он, добавив, что был бы счастлив предоставить сенаторам «исторические материалы по этому вопросу».

Все планы сражения, которые рисовал штат Кифовера, вылетели в трубу. Артур читал членам комиссии лекцию так, словно они были горсткой зеленых студентов-медиков. Врачи ни за что не соблазнились бы лживой рекламой, заявил Артур, – и в любом случае, что такое лживая реклама? Подавляющая часть рекламы, которую он видел, и уж безусловно вся реклама, которую производил сам, была более чем рациональной. Тут он прервал свой монолог, чтобы обронить: «Надеюсь, я не слишком быстро говорю», – а потом продолжил в том же духе. В какой-то момент Кифовер почти извиняющимся тоном спросил, не будет ли Саклер любезен «придерживаться заданного вопроса».

– Сенатор Кифовер, будьте любезны, позвольте мне продолжить, поскольку я полагаю, что мои показания прояснят тему настолько, что в дальнейших вопросах, возможно, не будет никакой необходимости.

Это заставило сенатора умолкнуть, но ненадолго. В итоге он просто решительно перебил Артура, выпалив свой вопрос, на что Артур, не сбиваясь с темпа, сказал: «Мы как раз перейдем к этому через одну минуту, сенатор».

Это было выдающееся выступление. В какой-то момент один из сотрудников Кифовера не выдержал: «Доктор, вы закончили?» Но нет, Артур не закончил. Он оспаривал и собранные комиссией факты, и интерпретацию этих фактов.

– Сенатор Кифовер, мне хотелось бы выразить эту мысль предельно ясно, – сказал Артур, придравшись к какой-то мелочи. – Если бы вы лично прошли то обучение, которое требуется пройти врачу для получения диплома, вы бы никогда не допустили эту ошибку.

Он все танцевал и танцевал, и никто не мог улучить момент, чтобы нанести удар. Разумеется, не существует лекарства, которое полностью лишено побочных эффектов, соглашался Артур. Но когда Кифовер спросил его о конкретном побочном эффекте – выпадении волос – одного из препаратов для сердца, Артур невозмутимо отбрил его:

– Лично я предпочел бы поредевшую шевелюру забитым коронарным сосудам.

Маршрут, по которому шли события в тот день, был столь неожиданным, что следователи так и не смогли расспросить Артура о ряде писем, полученных ими в ответ на их запросы. Эти письма так и не всплыли ни на слушаниях, ни в СМИ, но у комиссии они были: десятилетиями лежали, убранные с глаз долой, в картонной коробке, в коллекции из сорока таких же картонных коробок, содержавших полный свод документов по «фармацевтическому расследованию» Кифовера. Это переписка между Генри Уэлчем и Артуром Саклером. «Дорогой доктор Саклер, – писал Уэлч 23 февраля 1956 года, – я очень рад представившейся возможности⁵⁹⁴ побеседовать с вами по телефону и жалею, что мы не смогли встретиться во время моей недавней поездки в Нью-Йорк». Далее Уэлч просит Саклера «о небольшой внешней помощи» в финансировании нового журнала.

«Мне очень хотелось бы встретиться с вами⁵⁹⁵ и узнать вас получше», – отвечал Саклер. Через три года после этого, когда у Уэлча начались проблемы, Артур снова написал ему. «Я хотел бы сказать вам в час испытаний⁵⁹⁶, что у вас есть друзья, которые… стоят с вами плечом к плечу. Необоснованное преследование, которому вы подверглись из-за козней мелочной личности, гонящейся за сенсационными заголовками (намек на журналиста Джона Лира), надрывает мне сердце». Скомпрометированному главе отдела антибиотиков FDA, человеку, которому Артур как тайный партнер «MD Пабликейшенс» помог себя скомпрометировать, человеку, которому клиент Артура, Pfizer, дал взятку закупкой сотен тысяч бесполезных перепечаток его речи, Артур писал: «Вам и вашей семье от нас самые горячие пожелания всего наилучшего».

Но следователям так и не представилось шанса расспросить Артура о Уэлче. Продолжительность допроса была ограничена, о чем заранее договорился Клиффорд, адвокат Артура, а в то время, которое у них было, им едва удавалось вставить слово в поток его красноречия. Когда Артур и его адвокаты встали и приготовились покинуть зал, он ощущал вкус победы. Прежде чем выйти за дверь, Артур бросил последний взгляд на Кифовера и поблагодарил его за предоставленную возможность изложить свою позицию. Потом торжественно сказал: «Послужной список говорит сам за себя» – и вышел.