Читать книгу: «Дух Реки. Река как Жизнь. Добрая сказка для взрослых. Книга первая», страница 2

Обширная открытая светлая поляна в окружении березовой рощи на высоком обрыве с невероятно красивым видом на реку далеко внизу.

Огромные скалы, образуя выступающий вверх остров по середине реки, делили стремительный поток на две части. Смыкаясь за островом, стремнины с огромной скоростью падали в глубочайшую яму, вскипая, вырываясь на поверхность воды серебряной россыпью жемчужин-бусинок, производя впечатление громадной хрустальной вазы, доверху наполненной превосходным отборным жемчугом.

С высокого обрыва вниз на скалистый берег вели две узенькие, утоптанные тропинки, переплетенные выступающими корнями деревьев.

Скалистый берег образовывали плоские каменные плиты, наползающие одна на другую. Неравномерность поверхности создавала глубокие ямы, в которых река сформировала затоны. В периоды тайфунов и наводнений вода в затонах обновлялась и очищалась. В периоды затишья водичка прогревалась на солнце до температуры парного молока и играла роль теплых ванн для отдыхающих и лягушек.

Место было идеальным для комфортного и очень приятного отдыха большой компании.

Однако мемориальные доски в память погибших сплавщиков, установленные на острове безутешными родственниками, превратили светлое возвышенное место отдыха, в банальное кладбище. Мемориал. Уничтожив на корню всякое желание здесь останавливаться, отдыхать. Как это было ранее. До их гибели. Какой уж тут отдых? Какое умиротворение? Никакого спокойствия. Только сопереживание горю матерей и жен. И сострадание погибшим. А это уже не отдых. Это не то, ради чего люди выезжают в тайгу отдыхать. Отвлечься от собственных и чужих страданий и проблем.

Ну, может, это и стоило того, чтобы уберечь других безбашенных сплавщиков от экстремального спорта. От сплава по каменной реке. В период полноводья.

Кема, дно которой сплошь состоит из больших и маленьких, огромных и невидимых скал и камней, торчащих острыми зазубринами вверх, берега которой смыкаются в узкие горла и трубы, не предназначена для сплавов даже супер-опытных сплавщиков.

Кема не прощает ошибок, вольностей, легкомыслия и пренебрежительного к себе отношения.

С трудом усевшись на каменную плиту скалистого берега, и, с наслаждением окунув босые ноги в ледяную прозрачную воду, бабулька, не оборачиваясь, протянула руку к дочери, стоявшей за ее спиной. Дочь подала ей открытую бутылку кагора и высокий розовый пластиковый стакан. Бабулька, не отрывая влюбленного взгляда от каменной чаши, наполненной зеленовато-серебряными жемчужинами, причудливо, с огромной силой и скоростью, выбрасываемых с каменистого дна глубочайшей ямы на самый верх, трясущейся рукой осторожно налила терпкого сладкого вина в розовый стакан и подняла его вперед и вверх, приветствуя свою Подругу. Как будто сидела с Ней за столиком в уютном кафе.

– Девочка моя, Кемушка, выпьем за нас с тобой, – тихо пробормотала старушка, даже не стараясь заглушить шум бьющегося о скалы стремительного потока, и, слегка наклонив дрожащую руку, осторожно выплеснула бОльшую часть вина из стакана в бурлящую реку. Оставшуюся часть по крохотному глоточку отпивала сама, со счастливой улыбкой внимательно оглядывая свою подругу уже плохо видящими слезящимися глазами. Потом опять немного сладкого темного вина вылилось в реку. И еще.

Глава 3

– Мамуль, почему ты все-таки приняла решение остаться на Кеме? Папа переживает, что вы разделитесь, – присев рядом на корточки, осторожно поинтересовалась дочь, морщась от оглушительного шума бьющегося о серые скалы стремительного потока.

– Понимаешь, доча, я всю свою жизнь прожила ради папы. Пожертвовала всем ради него. А ведь, я могла бы жить совсем по-другому. Но делала всегда только так, как он хотел, как нравилось ему. Не то, чтобы он настаивал или принуждал меня, НЕТ! Я думаю, что он этого даже не замечал. Моих усилий. Моих стараний. Моих жертв. Но, ты же знаешь, я изначально была в-иктимной личностью. И до сих пор, если я понимаю, что ему хорошо, я же никогда не позволю себе сказать, что мне от этого плохо. Или что я хочу чего-то другого. Одним словом, тетка-жертва.

А я могла бы работать ученым-филологом. Подавала большие надежды… И мне, ведь, предлагали! Ты помнишь, я тебе рассказывала? Поехать в Ленинград, закончить аспирантуру, вернуться в институт преподавателем… Или еще лучше, строителем! Строить мосты! Всегда мечтала! … Или… тоже хорошо бы… математиком, – печально улыбаясь, вздохнула старушка. – На что я потратила свою жизнь? Кем я стала? Какого ф-ига я вообще поперлась в этот институт? Мне никогда это не нравилось! Мне всегда нравилась геометрия, алгебра! У нас был роскошный учитель в школе по математике – Галина Даниловна.

Я могла бы ездить отдыхать в теплые страны, купаться в теплом море, загорать на белом песочке под пальмами… И вообще! Могла бы жить в другом доме, совсем в другом месте, может, даже в другой стране.

Но папа не хотел ездить в другие страны, не хотел жить по-другому. Ему кроме рыбалки, по большому счету, вообще мало, что интересно. А я не могла делать этого без него. Того, что мне нравилось. Я чувствовала бы себя предателем.

И так потихоньку, нет, очень даже стремительно, и совсем незаметно прошла вся моя жизнь. Всю свою жизнь я посвятила папе. Но должна же я, хоть что-то сделать для себя? Хотя бы сейчас! Хотя бы выбрать место упокоения. То место, где я буду спокойна, успокоена. Упокоена.

Папа зря думает, что мы будем далеко друг от друга. Не вместе. Не рядом. Ведь здесь дистанция между Кемой и Обильной всего триста километров. Это не преграда, не расстояние. Мы и так будем вместе. Всегда. Рядом. Вместе будем защищать наши реки, – бабулька еще раз глубоко вздохнула, наслаждаясь прохладно-свежим запахом стремительной ледяной воды, и, не отрывая взгляда от любимой реки, тихо продолжила.

– Ну, вот, доча, вроде бы и все! Все дела сделаны. Можно еще заехать на «Кедрачи» и «Камазовское место», но это уже не обязательно. Самое главное выполнили. Слава Богу, успели. Выдержали.

Обратная дорога показалась более короткой. Бабулька приветственно махала сухонькой ручкой бунтам, перекатам и ямам, березкам и елкам, кивая ярко окрашенной головой. Прощалась.

Но короткая или не очень, а дорога, есть дорога, и суровая тетка-водитель вымоталась по полной программе. Моральный аспект путешествия давил на психику и сознание. Конечно, осознание того, что все равно когда-то это должно произойти, всех нас утешает. Но не облегчает страданий от скорой и неминуемой потери близкого человека.

Доехали до Транзитки. Остановились, выпили все еще чуть теплого кофейку с бутербродами, покормили грызунов оставшимися семечками, попрощались с Билимбе. И выехали на развилку. Мда…

Именно эта развилка была для престарелой пассажирки символичной. Являлась неким символом ее жизни. Как часто они с мужем притормаживали именно здесь, чтобы сделать выбор. Свернуть на восток? На Кему? Или все-таки на запад? На Обильную? Выбор – это всегда непросто. Одно выбираешь. Другое теряешь. Жаль, что в жизни невозможно успеть все.

– Ну, вот, доча, смотри внимательно и запоминай. Мы сейчас возвращаемся обратно домой, в Город. Назад, на юг. То есть поворачиваем здесь налево, – махнула она сухонькой рукой влево по ходу планируемого движения автомобиля. – А Обильная сейчас направо от нас. Но когда ты будешь ехать из дома, то нужно свернуть налево от развилки, на запад. Вот и указатель стоит. То есть сейчас от нас туда, – показала старушка сморщенным пальчиком вправо, на северо-запад. – Едешь километров шестьдесят до Таежки, потом еще немного, все время только по дороге. Километров десять-пятнадцать, до слияния Лагерной и Обильной. Через Лагерную будет деревянный мост. Налево. На запад.

Переезжаешь Лагерную по мосту и потом дорога пойдет только вдоль Обильной. Не потеряешься! Все время строго вдоль реки. Через пять километров от моста находится заимка рыбаков и туристов, как ориентир. А еще через семнадцать километров от моста будет уже наша Скала, наш с папой таежный ДОМ.

Там забираешься на выступающую над рекой сопку и увидишь долину Обильной, как на ладони. И реку внизу, где папа всю жизнь предпочитал рыбачить. Пока мы его с пацанами под Скалой ждали.

Выходит, что лучшие свои часы, дни и недели, лучшую часть своей жизни, мы с папой прожили именно здесь, на Обильной. И на Кеме.

Конечно, мы любим и другие наши реки, но эти самые родные. Самыми близкими для нас оказались.

– А зачем ты жила так, как тебе не нравится? Зачем жертвовала? Почему о себе не думала? О своих интересах? – с трудом сглотнув застрявший от переживаний в горле ком, с грустью спросила дочь, испытывая острую жалость к матери. К тому, как сложилась ее жизнь.

Вернее, к тому, что мать всю жизнь чувствовала себя несчастной. Выбирая для себя только безрадостные события и тоскливо щемящие, как мелкий, тихо моросящий, дождь, настроения.

– Трудно сказать, – пожав худенькими плечиками, опять вздохнула старушка, с печальной улыбкой глядя в окно. – Думаю, что основная причина кроется в принципах советского воспитания – забыть о себе ради других. Личного нет, есть только общественное.

Другая причина кроется, вероятно, в моем детстве. Я всегда думала, была уверена, что если я буду для людей делать хорошо, то, может быть, кто-нибудь меня полюбит и оценит.

А третья причина- и вовсе «собачья». С молодости, когда папа жил только ради работы и своих мужских интересов, я решила, что есть только одна возможность вернуть его в семью – это стать для него незаменимой, жить его интересами, выполнять все его прихоти и пожелания.

К слову сказать, этот метод сработал на сто процентов. И когда я добилась положительных результатов, то тот принцип, что «мы в ответе за тех, кого приручили», стал относиться в первую очередь к нему. К папе.

Вот так вот, рыбка моя, как говорят, «бойтесь своих желаний, они исполняются». Только вот последствия наших желаний не всегда для нас хороши. Я вновь обрела папу, вернула его в семью. Но потеряла себя, всю свою жизнь, – ласково улыбнулась дочери старушка.

– Это ты уже лечила свои неврозы и детские психологические травмы методами современных психологов. А у меня такой возможности не было. И впервые я услышала твоего доктора Л-абковского уже под шестьдесят, когда жизнь практически сложилась настолько, что ничего и поменять нельзя. Поздно.

Конечно, Л-абковский правильно говорит – «Если вам не нравится что-то, вы обязаны сразу своему партнеру это сказать. И ни в коем случае не терпеть! А делать только так, как нравится ВАМ, а не Вашему партнеру. Потому что это – Ваша жизнь».

Но понимаешь, если бы я следовала этим принципам, я бы не смогла сохранить семью. Вернее, я бы сразу от папы ушла. Потому что слишком уж много было такого, что мне не нравилось. Слишком многое я вынуждена была просто терпеть.

– Ну, а что, на пример? – с обычным детским упрямством спросила, уточняя для себя, уже немолодая доча.

– О-о-о! Да все! Много всего! Каждодневно! – слегка пожав худенькими плечами, даже не задумываясь, хмыкнула старушка.

– Ну, вот, понимаешь, когда ссорились, или, когда папа без объяснений причин переставал со мной разговаривать, – а он мог молчать неделями, месяцами, – я всегда мирилась первой. Делала первый шаг к примирению, оправдывая себя тем, и, убеждая себя, что я просто умнее. Где-то я такое вычитала. В книгах по психологии. Кто-то же должен быть в семье умнее? И восстанавливать мир, даже если он не виноват. Как говорят, «худой мир лучше доброй ссоры»? Только вот в семейных отношениях эту пословицу применять нельзя. Если только один из супругов воспринимает эту мысль адекватно.

И в пищевых привычках я всегда придерживалась только папиных интересов. Готовила только то, что нравилось ему. Для себя же готовить не будешь? Всегда все самое лучшее, вкусненькое, доставалось ему. Предположим, если ему что-то нравилось, на пример, тортик или бананы, мороженное, значит, я сразу же убеждала себя в том, что мне это не надо, не нравится. И целиком отдавала ему. И лекарства во время болезни ему в первую очередь. И вкусняшки во время праздника. И все остальное в обыденной жизни. В первую очередь исполнялись его интересы, его прихоти. Вообще, на основе моей жизни можно писать психологический трактат «Как не нужно себя вести в семейной жизни», или» Как не стоит жить».

Мелочь, конечно, но из мелочей состоит вся наша жизнь. Большие дела и события редко бывают. В основном, мелочь. Бытовуха. Да стоит ли об этом? Я думаю, уже даже и вспоминать об этом не стоит. Это же очевидно!

Когда человек оценивает свою жизнь, как неудачно прожитую, он рассматривает только то, о чем он знает наверняка. Что он, действительно, пережил, что с ним реально происходило. А вот те варианты возможных жизненных событий и ситуации, которые ему не довелось пережить, но о которых он постоянно мечтает, сравнивая с …, как ему кажется, неудачным прошедшим вариантом собственного бытия, вот они-то и представляются ему более привлекательными. Удачными. Счастливыми.

Но это же не так. Этого никто не знает. Что было бы с нами, если бы мы выбрали другой путь. Что было бы со мной, если бы я выбрала другую жизнь? Другого мужа? Другую профессию? Другое место жительства? Была бы я счастливее? Вряд ли. Все свои беды, проблемы, программу своей жизни мы носим внутри себя, – бабулька вздохнула, тихонько улыбаясь, невидящими глазами провожая мелькающие за окном пейзажи.

– Вот и программа моей жизни находится внутри меня. Если бы рядом со мной были другие люди, другой муж, свекровь, свекор, не думаю, что я была бы счастливее. Я бы все равно испортила ВСЕ своим неправильным лакейским отношением к людям и жизни. Потому что всегда подсознательно чувствовала себя, как жертва перед своим мучителем. И со всеми окружающими, не важно, близкими или малознакомыми, лебезила, угождала, пытаясь заранее задобрить мучителей. Предвосхитить их желания.

Вот, когда такое отношение продолжается длительный период времени, то даже нормальные люди начинают вести себя, как мучители. Не уважать, презирать такого психически сломанного человека, не учитывать его интересы, мнение, его присутствие. Подобный человек, как бы, перестает существовать в их жизни. Как личность. Как отдельное существо.

Дочь печально вздохнула, кивнула с пониманием. Исповедь матери оказалась очень горькой и тяжкой для ее осознания.

…

Обратная дорога была долгой. Поселки и деревни мелькали за окном. Старушка тихо посапывала на пассажирском сидении, кивая во все стороны ярко малиновой головой. Эта обратная дорога уже не имела для нее никакого значения, начиная с того момента, как выехали на асфальтовое покрытие. Программу своей жизни она уже выполнила. До дома оставалось часов десять пути, не больше.

…

На следующий год, в период цветения багульника, дети приехали на перевал Кемы одни. В руках дочь держала небольшую керамическую вазу.

Она вышла из машины, поднялась на каменный серый стол, огляделась вокруг. Река, приветствуя, весело поблескивала далеко внизу в лучах яркого полуденного солнца. Сопки зелеными стенами стояли по краям огромной долины. Мохнатые верхушки сосенок и елок приглашающе пришепетывали под легким дуновением весеннего теплого ветерка.

Дочь открыла вазу и широким жестом медленно высыпала содержимое с высокого каменистого откоса. Туда. Вниз. К реке. Спустилась с высокого каменного стола, осторожно переступая по скалистой осыпи, присела на корточки и закопала в каменной крошке керамическую вазу. Встала, глубоко вздохнула, с трудом забралась обратно на высокий серый стол, раскинула руки широко в стороны, обернулась вокруг своей оси и окинула печальным взглядом огромную долину каменной реки.

– Ну, вот ты и дома, мамочка! – прошептала она, уже не пряча, не смахивая слез, покатившихся из глаз. – Ты вместе с Кемой! Кема вместе с тобой!

На Кемовском перевале, на огромный корявый старый кедрач, вдруг, откуда ни возьмись, прилетела большая белая птица, бесшумно уселась на обломанный сук, похлопывая огромными крылами, и, слегка наклонив голову на длинной шее, покачивая белым хохолком, с любопытством следила за людьми черным блестящим глазом, внимая негромкой мелодии, льющейся из динамика автомобиля, рассказывающей совсем о другой жизни. Совсем о других неведомых странах.

Глава 4

На просторной чисто вытоптанной полянке ярко горел маленький костерок, весело потрескивая еловыми ветками, и, разбрасываясь во все стороны шипящими огненными искорками. Высокие сумрачные елки и огромные старые березы обрамляли края поляны с двух противоположных сторон. С третьей стороны сверху, по огромному, заросшему высокой травой и колючим кустарником, откосу поляну опоясывала старая, заброшенная лесовозная дорога, упирающаяся в разрушенный мост через бурлящий яростно рычащий ручей, метров через пять впадающий в стремительную каменную реку.

Четвертую сторону поляны ограничивала сама бурная скалистая река.

Быстрые потоки зеленовато-молочной воды бились об острые серые скалы, создавая непрерывный громкий гул, больше похожий на рычание огромного водяного зверя. Серые отвесные зубчатые скалы с елями и кедрами на плоских вершинах на противоположном берегу реки напоминали неприступную стену старинного рыцарского замка, у самой кромки воды расцвеченные редкими яркими радостными огоньками темно-розовых гвоздик.

Гвоздики, прилепившись тонкими корнями в трещинах скал, топорщились маленькими красочными пушистыми букетиками, радуя глаза отдыхающих, и, вызывая невольные улыбки на лицах туристов.

Сбоку большой обжитой туристами полянки около высокого откоса в аккуратный рядочек стояли три джипа с походным оборудованием на багажниках.

Небольшой невзрачный стол, установленный ближе к реке, накрытый веселенькой разноцветной клеенкой, был доверху заставлен пакетами и пластиковыми коробками с едой. Синий тент над деревянным столом отбрасывал тень чуть в сторону от него, ленивое солнце только еще вставало, вольготно разбрасывая в разные стороны яркие слепящие потоки света, пытаясь пощупать ласковым кончиком луча каждую травинку, каждый листочек.

Три молодые хихикающие тетки в разноцветных панамках и кепках, занавесив глаза темными солнцезащитными очками, суетились над приготовлением еды и накрывали на стол, то и дело отпивая при этом темно-рубиновое сладкое вино из розовых пластиковых стаканов.

Мужское население компании, активно и очень живописно размахивая спиннингами, рыбачило на берегу стремительной реки неподалеку от лагеря.

Два мальчика, восьми и десяти лет, в одинаковых панамках и спортивных синих трусах, следуя наставлениям старших рыбаков, пытались справиться с распутыванием бороды на леске теперь уже запасного спиннинга. В общем, все были заняты важными интересными и крайне неотложными делами. Отдыхали, так сказать! В свое удовольствие.

И только одинокая маленькая, всеми заброшенная девочка в коротком синем платьице, с большим красным бантом на макушке неприкаянно таскала огромную бело-рыжую плюшевую собаку по краям пыльной поляны, заросшим невысокой кудрявой жесткой травой. Ей совершенно не с кем было играть, никто, абсолютно никто, не обращал на нее никакого, ни малейшего внимания.

Девчушка, горестно вздыхая о своей разнесчастной доле, уже совсем было собралась громко зареветь, чтобы привлечь внимание к своей неприкаянной участи, как вдруг там, вдали, между деревьями, она увидела маленькую черную белку, спускающуюся со ствола на землю и смешно перебирающую крохотными лапками траву в надежде отыскать орешки.

Всего лишь мгновение понадобилось маленькому ребенку, чтобы сделать выбор в пользу такой живой суетливой белки. Бросив любимую плюшевую, но уже привычную собаку на пыльную землю, ребенок потопал ловить живую игрушку. Суетливая белка была в пределах видимости, а тропинка уже закончилась.

Девочка, ни секундочки не сомневаясь, перелезла через сухую валежину, отряхнула платьице на животике от сосновых иголок маленькими ладошками, и устремилась дальше, путаясь сандаликами в высокой траве.

К первой белке присоединилась еще одна, они быстро спускались по стволу старого кедрача, цепляясь маленькими коготками за шершавую кору, находили что-то у самого основания толстого старого ствола и, так же стремительно взметались снизу на самый верх, унося незаметную человеческому глазу добычу в острых крошечных зубках.

Девочка задорно, очень весело засмеялась, впервые ощутив радостное удивление от встречи с живой природой, и продолжила свой путь по сухой прошлогодней листве, не отрывая восторженного взгляда от суетящихся черных зверьков. Маленькие ножки в мягких сандаликах топали почти беззвучно, и суетливые зверьки, занятые процессом добычи пищи, не замечая ничего вокруг, подпустили ее практически вплотную к кедрачу.

А когда, наконец, заметили, огорченно и очень громко зацокали, раздосадованные неожиданной помехой, вынужденные прервать плодотворную работу, и, один за одним, стремительно перепрыгнули, казалось, с легкостью перелетели на следующий, по соседству стоящий кедрач.

Ребенок, округлив от изумления голубые глазенки, громко захохотал, протянул к ним маленькие ручонки и потопал к следующему кедрачу.

Сердитые потревоженные белки, вцепившись коготками в шершавую кору на середине ствола, недовольно, крайне неодобрительно и непрерывно цокали, пытаясь отпугнуть ребенка, наблюдая за постепенным приближением девочки. Но… Выбора не оставалось, только лишь перепрыгнуть на следующее, рядом стоящее дерево.

Девчушка, пристально следя за изящными зверьками любопытными глазенками, громко хохотала и продолжала карабкаться через толстые стволы упавших деревьев, не замечая саднящей боли в расцарапанных коленочках.

Белки с легкостью и изяществом перепрыгивали с дерева на дерево, маленький ребенок, находясь в полном восторге от наблюдения за живыми игрушками, карабкался за ними все дальше и дальше. Тайга плотной стеной поднималась между маленькой крохой и лагерем туристов, постепенно все более сгущаясь, становясь все плотнее и сумрачнее.

Впереди показалось небольшое лесное прозрачное болотце, но девчушке, увлеченной наблюдением и погоней за быстро перемещающимися белками, некогда было смотреть под ноги.

Запнувшись о старый закорузлый корень, ветвящийся по земле, как огромный змей, девочка упала, протянув ручки вперед, ледяная болотная водица, всколыхнувшись, накрыла ребенка с головой, и тут же схлынула. Девочка, лежа в холодной луже, ладошками ощущая неприятную скользкую слизь болотного дна, с трудом удерживая мокрую головку над водой, в отчаянии закричала, заплакала от страха. Саднящие коленки, упершиеся в холодную грязь болотного дна, заныли, сандалик, соскочивший с маленькой пяточки, утонул в мутной болотной жиже.

Девочка оперлась на ручки, села на попу, по пояс в холодной взбаламученной воде, огляделась, и горько зарыдала. Толстые деревья плотной стеной стояли вокруг, закрывая солнечный свет и небо. В лесном сумраке высокая сочная трава и колючие кусты, казалось, таили угрозу. Редкое щебетание невидимых лесных птиц не мешало тяжелому давлению гнетущей лесной тишины.

– МАма! – отчаянно крикнул испуганный ребенок. – Мама! – заплакала крошечная девочка, и в страхе прижала грязные мокрые ладошки к бледным щечкам.

На разлапистый толстый сук старой кряжистой березы бесшумно взлетела большая белая птица со смешным хохолком на голове. Нагнув длинную шею, она внимательно посмотрела на кроху черным блестящим глазом.

Мгновенно оценив критичность ситуации, птица раздраженно зашипела, затем окинув пристальным взглядом таежную местность вокруг, повелительно цокнула клювом. В ту же секунду внизу под старой березой появилась маленькая смешная лохматая собачка. Снизу вверх взглянув умными черными глазами на большую белую птицу, собачка радостно завиляла пушистым хвостиком.

Вслед за ней, откуда ни возьмись, возникли еще три такие же смешные бело-карамельные песики с большими черными глазами и вздернутыми короткими носиками.

Первая собачка подбежала вплотную к лесному болотцу, замочив передние лапки, и, высоко поднимая мохнатую голову с длинными ушками, звонко оглушительно залаяла, привлекая внимание рыдающего навзрыд ребенка.

Девочка удивленно обернулась и перестала плакать, круглыми от изумления глазами, она внимательно рассматривала неизвестно откуда взявшихся песиков.

Первая собачка, завиляла пушистым хвостиком и стала потихоньку пятиться назад, отходить от небольшого болотца, приглашая малышку следовать за собой. Три других песика, смешно подпрыгивая, и, задиристо играя друг с другом, попеременно оглядывались на девочку, блестя черными веселыми глазами.

Звонкий лай и веселая собачья возня отвлекли девчушку от саднящей боли, нестерпимое желание погладить веселых пушистых щенков поглотило страх. Ребенок на четвереньках выполз из болотца, встал на ножки, и потопал за сворой веселых песиков. Щенки, подбадривая девчушку звонким лаем, и старательно виляя пушистыми хвостиками, оглядываясь, и, петляя, увлекали малышку за собой.

Малышка в одном сандалике и наполовину спущенном гольфике бодро топала за собачками под внезапно брызнувшим теплым грибным дождичком, блестя веселыми от радости глазами, громко хохоча, изо всех сил стараясь догнать собачек, прикоснуться к бело-карамельным спинкам и ухватить за виляющие пушистые хвостики. Щенки, задорно играя между собой, и, постоянно оглядываясь на девочку, бежали совсем рядом с ней, но догнать их почему-то у нее никак не получалось.

Выскочив из сумрачной чащи на старую лесовозную дорогу, песики устроили веселую кучу малу, смешно рыча, понарошку задирая, и, покусывая друг друга за задние лапы и хвосты.

Девчушка, встав на четвереньки, с легкостью преодолела лесистый косогор и, как маленький юркий зверек, вылезла на ровное полотно уже давно неиспользуемой заброшенной дороги.

Собачки, убедившись, что девочка выбралась на ровную поверхность, виляя хвостиками, и, попеременно оглядываясь, неспешно продолжили путь вперед, увлекая малышку за собой.

Ребенок встал на ножки, аккуратно отряхнул испачканное платьице от прилипших комков мха и прелой листвы грязными ладошками, и, тряхнув мокрой головой, потерял красный бант с растрепавшейся макушки.

Не заметив пропажу, девочка, заливисто хохоча, потопала за лохматыми щенками, пытаясь проворной ручонкой ухватить за хвостик ближайшего песика. Щенки с легкостью уворачивались от маленьких цепких ладошек, постоянно менялись местами, весело кувыркались друг с другом на дорожной обочине в прошлогодних листьях, потихоньку уводя девочку из таежной чащи. Медленно, но все ближе и ближе приближаясь к лагерю туристов.

…

В лагере паника охватила всех. Не совсем трезвые тетки тоненько скулили и бездумно метались по огромной поляне, безуспешно пытаясь определить направление, куда исчезла девочка. Озабоченные расстроенные мужики, бросив рыбную ловлю, прочесывали ближайшие кусты. Испуганные мальчишки вместе с отцами искали следы пропавшего ребенка, громко выкрикивая в воздух имя пропавшей малышки.

Внезапно за высоким косогором послышался звонкий разноголосый собачий лай. Туристы замерли в недоумении, испуганно прислушиваясь, и, со страхом обратив свои взоры в сторону прозвучавшего собачьего хора. Последовавший за собачьим лаем веселый смех маленькой девочки привел людей в чувство. Взрослые хаотично заметались по поляне, пытаясь определить, куда же бежать. Показавшаяся из-за кустов на косогоре девчушка, пятящаяся задом, призывно махала маленькими ручками, зовя кого-то невидимого за собой. Вслед за девочкой из-за кустов на заброшенной дороге показалась стая маленьких мохнатых бело-карамельных собачек с курносыми носами и большими черными глазами.

– О! Ши-тцу! Карамельки! У моего соседа такие же …, – озадаченно произнес один из изумленно замерших рыбаков. Второй, не отрывая взгляда от ребенка с собаками, тут же опроверг.

– Какие ши-тцу! Ты что? Это же тайга! Они в тайге не живут!

Самая маленькая мохнатая собачка отбежала от живописно копошащейся группки вперед, на передний план в сторону туристов, звонко и очень сердито обругала присутствующих на своем собачьем языке, подробно высказав все, что она о них думает.

Тетки отмерли и рванули к ребенку, который по-прежнему, весело хохоча, не обращая никакого внимания на взрослых, пытался поймать хоть какую-нибудь ближайшую собачку за пушистый хвост.

Мать, упав на колени, быстро схватила ребенка на руки, голося от пережитого ужаса, ласково ощупывая свое дитя, внимательно рассматривая грязные ручки, исцарапанные коленки, босые ножки с полу свалившимся одиноким сандаликом, и, оглядывая малышку со всех сторон, осторожно поворачивая ее в руках, как игрушечную юлу.

Взрослые, склонившись вперед, обступили кружком рыдающую в истерике тетку с маленьким ребенком на руках. Грязная мокрая довольная малышка, весело хохоча, и выгибаясь дугой, сопротивляясь материнским ласкам и хаотичным поцелуям, пыталась вырваться из объятий матери и вернуться в компанию своих маленьких пушистых неуловимых спасителей.

Оттолкнув маму, с трудом высвободившись, и, оказавшись наконец на земле, девочка оглянулась в поисках щенков, покрутилась вокруг себя, приседая, и, внимательно всматриваясь в просветы между стоящими вокруг взрослыми, отодвигая тетей и дядей маленькими ручонками, и, заглядывая за их многочисленные ноги. Собачек нигде не было. Только большая белая птица с мохнатым хохолком на голове сидела на суку огромного старого трухлявого ильма и смотрела сверху вниз на суетливую компанию людей любопытным черным блестящим глазом.

…

Утром мужики поехали на давно запланированную рыбалку, оставив на хозяйстве в таежном лагере жен и детей. Внезапно на дороге, почти у края обочины в лесу, в глаза бросилось что-то яркое, ярко-красное. Машина резко притормозила. Выскочив наружу, рыбаки принялись внимательно разглядывать дорогу под ногами.

– Аришкин бант! – удивленно крикнул один из мужиков. Двое других недоверчиво покосились друг на друга.

– Ты что? Десять километров от лагеря! Не мог маленький ребенок столько пройти один. Его бы давно уже съели!

Рыбак подбежал и поднял с обочины красный бант.

– Но это, и правда, ее бант! Я ей сам вчера утром на макушку привязывал! Вот! Мой секретный двойной узел, чтобы не развязала! – растерянно вертел отец малышки в руках яркое украшение дочери.

Рыбаки озадаченно переглянулись между собой.

– Не может такого быть! Мистика какая-то!

– Не мистика, а волшебство!

– Чудо! Лесная сказка!