Читать книгу: «Детка, не привыкай ко мне», страница 3

Глава 7

Суббота. Десять утра. Стою возле пятиэтажной хрущевки и понимаю, что совершил грандиозную ошибку.

Блин.

Нет, серьезно. Что я здесь делаю?

Смотрю на дом, в котором живет Дарья Сомова, и чувствую, как что-то сжимается в груди. Облупившаяся краска, покосившиеся балконы, окна, заклеенные скотчем вместо стекол. Детская площадка, которая видела лучшие времена давно.

Вот так живет моя принцесса.

Кирилл не обманул – информация пришла рано утром. Дарья Сомова, двадцать лет, живет с бабушкой в двухкомнатной квартире. Родители погибли в автокатастрофе шесть лет назад. Семья малообеспеченная. Работает официанткой, чтобы платить за учебу.

И я думал, что у меня проблемы.

Мой «Мерседес» выглядит здесь как НЛО на парковке «Жигулей». Несколько пацанов уже обступили машину и изучают ее с видом знатоков. Хорошо хоть не царапают. Пока.

Достаю телефон, проверяю адрес еще раз. Да, это здесь. Подъезд номер три, квартира сорок семь. Пятый этаж, без лифта. Конечно, без лифта – в таких домах лифты это роскошь.

И что дальше?

Я же не могу просто подойти и сказать: «Привет, я тот самый мажор, которого ты публично унизила. Давай дружить?» Она захлопнет дверь быстрее, чем я успею моргнуть.

Нужен план.

Нужна легенда.

Гениальная идея приходит, когда я вижу вывеску «Продукты» через дорогу. Конечно! Благородный жест, продукты для нуждающейся семьи.

Только не от Максима Орловского, а от… от кого-нибудь официального.

От соцзащиты!

Нет, звучит глупо. От благотворительного фонда? Тоже не очень. От… А, черт с ним. Буду импровизировать на ходу. Главное – попасть в квартиру.

Иду в магазин и понимаю, что понятия не имею, что покупать. Что едят небогатые люди? Гречка? Макароны? Тушенка?

Или все-таки что-то приличное?

В итоге беру все самое дорогое: банка красной икры, бутылка дорогого шампанского, коробка конфет, пирожные, упаковка королевских креветок, сыр.

Итого вышло очень даже прилично за продуктовый набор.

Нормально для «соцпомощи», не находите?

Кассирша смотрит на меня как на сумасшедшего, когда я расплачиваюсь картой. Наверное, думает, что готовлюсь к свадьбе. Или к похоронам – своим собственным, если Дарья узнает, что я делаю.

Слишком поздно для сомнений.

С пакетами в руках поднимаюсь на пятый этаж. Без лифта. На третьем этаже начинаю задыхаться – видимо, спортзал спортзалом, а лестницы в хрущевках это отдельный вид спорта.

Подъезд пахнет… специфически. Смесь кошачьей мочи, старой краски и чего-то неопределимо грустного. Детство, которого у меня не было.

Квартира сорок семь. Дверь обычная, с глазком и тремя замками. Звонок работает? Нажимаю – внутри раздается дребезжащая трель.

Долго никто не открывает.

Может, никого нет дома? Отлично. Потратил целое утро на бессмысленную затею. Сейчас развернусь и поеду в спортзал, а потом в клуб. Забуду об этой авантюре как о страшном сне и начну прощаться с машиной.

– Кто там? – слышу тихий голос за дверью.

Старушка. Бабушка Дарьи.

– Здравствуйте, – говорю я максимально официальным тоном. – Максим Андреевич Орловский. По поводу социальной помощи.

«Социальная помощь». Гениально, Макс. Просто гениально.

Долгая пауза. Потом звук открывающихся замков – сначала одного, потом второго, потом третьего. Серьезная защита для двухкомнатной квартиры.

Дверь открывается, и я вижу ее.

Маленькая. Очень маленькая старушка с седыми волосами, собранными в пучок. В старом, но чистом халате. С умными, внимательными глазами, которые изучают меня с явным подозрением.

Я сразу понимаю, от кого Дарья унаследовала свой характер.

– Социальная помощь? – переспрашивает бабушка. – А от какой организации?

Хороший вопрос. От какой, Макс? Думай быстро.

– От… – начинаю я и понимаю, что не знаю названий никаких социальных служб. – От городского фонда поддержки… э-э-э… семей.

«Городской фонд поддержки семей». Звучит убедительно. Вроде.

– Странно, – старушка не спешит впускать меня. – Мы ни к кому не обращались за помощью.

Естественно, не обращались. Потому что никакого фонда не существует. Потому что я бредню что попало и надеюсь, что старенькая бабуля поверит.

– Понимаете, – говорю, включая все свое обаяние, – у нас есть специальная программа. Мы сами выявляем нуждающиеся семьи и…

– Это наверное к Дню пожилого человека, – вдруг говорит бабушка.

Дню пожилого человека? А когда он вообще?

– Да! – радостно подхватываю я. – Именно! К Дню пожилого человека!

Блестяще, Макс. Просто блестяще. Теперь я официальный представитель несуществующего фонда, который поздравляет пенсионеров с праздником, о котором я ничего не знаю.

– Проходите, молодой человек, – бабушка отступает в сторону.

Получилось.

Захожу в прихожую и сразу чувствую разницу. Тесно. Очень тесно. Вся квартира, наверное, меньше моей ванной комнаты. Но чисто. Безукоризненно чисто.

– Разувайтесь, – говорит бабушка.

Разуваться? Но делать нечего – снимаю и ставлю рядом с парой старых домашних тапочек.

Контраст убийственный.

– Проходите на кухню, – приглашает меня хозяйка.

Иду следом и оглядываюсь. Советская мебель, выцветшие обои, старый телевизор. Но на стенах – фотографии. Много фотографий. Дарья в разном возрасте.

Вот она совсем маленькая, лет шести, с бантиками. Вот школьница с букетом на первом сентября. Вот выпускница с золотой медалью. И на всех фотографиях – рядом те же люди.

Мама, папа, бабушка. А потом остается только бабушка.

– Садитесь за стол, – бабушка указывает на кухню. – Чай будете?

Чай. В моем мире принято предлагать кофе. Дорогой, свежемолотый, из лучших зерен. А здесь предлагают чай. И это искренне, от души.

– Спасибо, буду.

Сажусь за маленький кухонный столик и наблюдаю, как бабушка суетится у плиты. Заваривает чай в старом фарфоровом чайнике. Достает сахарницу, печенье в жестяной коробке, варенье в банке.

И тут я начинаю выкладывать свои покупки.

Икра. Шампанское. Конфеты. Пирожные. Креветки. Сыр.

Бабушка останавливается и смотрит.

– Это все… от соцзащиты? – спрашивает она с некоторым недоумением.

Хороший вопрос, бабуля.

– Да, – уверенно отвечаю я. – Специальный праздничный набор.

«Специальный праздничный набор». С красной икрой и шампанским. Для социально незащищенных граждан.

Макс, ты гений стратегического планирования.

– Странно, – бабушка берет в руки банку икры и изучает этикетку. – Раньше соцзащита приносила продуктовые наборы – крупы, консервы, сахар. А тут… красная икра.

Да, бабуль. И шампанское за недешево. Обычная соцпомощь.

– Программа обновилась, – говорю. – Теперь мы стараемся… э-э-э… порадовать пожилых людей качественными продуктами.

Порадовать пожилых людей красной икрой за три тысячи за банку. Звучит как план правительства по борьбе с бедностью.

Бабушка молчит, но я вижу в ее глазах сомнение. Она не дура. Она понимает, что что-то здесь не так. Но пока молчит – видимо, пытается понять, что именно.

– А как фамилия-то ваша? – спрашивает она, усаживаясь напротив меня с чашкой чая.

– Орловский. Максим Андреевич Орловский.

И тут я понимаю свою следующую ошибку.

Максим Орловский. Это имя знают не только в университете. Оно мелькает в новостях, в светской хронике, в интернете. А что, если бабушка смотрит новости?

Но она только кивает:

– Красивая фамилия. А работаете где?

– В… в мэрии, – быстро отвечаю я. – Отдел социальной поддержки, но только в свободное от учебы время.

Отдел социальной поддержки мэрии. Который развозит по домам шампанское и икру. В рамках празднования Дня пожилого человека.

Макс, ты должен был стать писателем-фантастом.

– А Дашенька дома? – спрашиваю, стараясь выглядеть максимально невинно.

– Нет, за продуктами поехала, – отвечает бабушка и тут же настораживается. – А вы откуда знаете про Дашеньку?

Отличный вопрос. Откуда представитель соцзащиты может знать про внучку?

– В документах указано, что в семье проживает студентка, – изображаю я официальность. – Мы учитываем всех членов семьи при оказании помощи.

«Мы учитываем всех членов семьи». Особенно красивых студенток журфака, которые публично нас унижают.

Бабушка наливает мне чай – крепкий, ароматный, в старой, но красивой чашке. Совсем не похоже на то, что я пью дома.

А здесь – простой чай с вареньем. И почему-то вкуснее.

– Дашенька у меня умница, – говорит бабушка с гордостью. – В МГУ учится, на журфаке. Отличница. Работает еще, чтобы нам помочь.

«Нам помочь». Двадцатилетняя девочка работает официанткой, чтобы помочь семье. А я в двадцать два года до сих пор живу на папины деньги и считаю себя самостоятельным.

Стыдно, Макс.

– Трудолюбивая девочка, – киваю я.

– Очень, – соглашается бабушка. – Встает в шесть утра, до ночи то учится, то работает. Никогда не жалуется, но я же вижу – устает сильно.

Встает в шесть утра. А я встаю в полдень и считаю это подвигом.

– И парня у нее нет, – продолжает бабушка, внимательно наблюдая за моей реакцией. – Говорит, некогда ей. Но я думаю – просто все эти мальчишки несерьезные попадаются.

«Несерьезные мальчишки». Интересно, в какую категорию меня отнесла бы бабуля, если бы знала правду?

– Найдет еще, – говорю я. – Хорошие девушки не остаются одни.

«Хорошие девушки не остаются одни». А плохие мальчики не заслуживают хороших девушек. Жестокая арифметика жизни.

– А вы женаты? – спрашивает бабушка.

Я? Женат? На ком – на моем банковском счете?

– Нет, – отвечаю честно. – Пока не встретил подходящую.

«Подходящую». А что значит «подходящая»? Красивая? Богатая? Из хорошей семьи? Или, может быть, умная, честная, трудолюбивая?

Как Дарья.

– Найдете, – уверенно говорит бабушка. – Вы же хороший мальчик. Работаете, людям помогаете.

«Хороший мальчик». Помогаю людям.

Если бы она знала, что я здесь делаю на самом деле.

Мы сидим, пьем чай, и бабушка рассказывает мне о жизни. О том, как трудно им живется на ее пенсию и Дашину стипендию. О том, как дорожают лекарства. О том, как Дашенька экономит на всем, чтобы купить бабушке таблетки.

И с каждым словом мне становится все более неловко.

Я трачу на один ужин в ресторане больше, чем они тратят за месяц на еду. А прихожу сюда с красной икрой и шампанским, изображая благодетеля.

Какой же я мудак.

За самобичеванием не слышу, как в прихожей скрипит замок.

– А вот и Дашенька вернулась, – говорит вдруг бабушка.

Все.

Конец игры.

Я пропал.

Глава 8

Ключи дрожат у меня в руках.

Аромат.

Едва я открываю дверь, как меня обдает волной мужского парфюма. Дорогого, навязчивого, знакомого. Того самого, который я чувствовала в университете, когда он подходил слишком близко.

Максим Орловский в моей квартире.

В моем доме.

У моей бабушки.

Сердце начинает бешено колотиться, а в голове проносится только одна мысль: убить. Медленно и мучительно.

Сначала оторвать руки за то, что они посмели прикоснуться к нашей дверной ручке. Потом ноги – за то, что они принесли его сюда. А потом голову – за то, что она вообще додумалась явиться в мой дом.

– Дашенька, это ты? – доносится бабушкин голос с кухни.

Спокойно. Нужно взять себя в руки. Бабушка не должна видеть, как я превращаюсь в психопата.

– Да, бабуль, это я! – отвечаю как можно более ровным голосом, хотя внутри все кипит.

Ставлю сумки на пол, разуваюсь, стараясь не топать, как слон. Хочется топать. Хочется грохнуть так, чтобы штукатурка с потолка посыпалась этому мерзавцу на голову.

Быстро поправляю волосы, одергиваю ветровку. Не дам ему понять, что он меня задел. Не дам ему увидеть, как я взбешена. Буду вести себя с ледяным спокойствием и вежливо попрошу его убираться из моего дома.

А если не уберется – выкину силой.

– А вот и Дашенька! – говорит бабушка, когда я появляюсь на пороге кухни.

И я вижу картину.

Он сидит за нашим столом.

За столом, за которым мы с бабушкой завтракаем уже шесть лет. Пьет чай. Из моей кружки. Из моей любимой кружки с котенком, которую мне подарили родители на день рождения.

Мой чай – тот самый, который я покупаю раз в месяц.

Все.

Это уже слишком.

Розы – ладно. Появление в кафе – пережила. Но моя кружка, мой чай, мой дом?

Последняя капля.

А он сидит и улыбается. Улыбается! Как будто ничего не произошло. Как будто он не вторгся в мою жизнь, не опозорил меня перед всем университетом, не выставил на посмешище в интернете.

– Дашенька, познакомься, – бабушка указывает на него с такой гордостью, словно представляет мне самого президента. – Это Максим Андреевич. Он из социальной службы, принес нам помощь ко Дню пожилого человека.

«Социальная защита». «День пожилого человека».

Смотрю на стол и вижу: банка красной икры, бутылка шампанского, коробка дорогих конфет.

Социальная помощь.

Красная икра и шампанское.

– Как мило, – говорю, мой голос звучит настолько сладко, что хочется стошнить. – Социальная защита теперь деликатесами балует?

Максим поднимает на меня взгляд и в его глазах плещется откровенное веселье. Ублюдок наслаждается ситуацией.

– Специальная программа, – отвечает он с серьезным видом. – Мы стараемся порадовать пожилых граждан качественными продуктами.

«Качественными продуктами». Хочется взять эту банку икры и размазать ее по его самодовольному лицу.

– Как благородно, – продолжаю ядовитым тоном. – И наверное, очень затратно для городского бюджета.

– Мы не экономим на социально незащищенных гражданах, – парирует он, не моргнув глазом.

«Социально незащищенные граждане». Он называет нас социально незащищенными гражданами. Этот мажор, который тратит на ужин больше, чем мы за месяц, рассуждает о социальной незащищенности.

– Садись, Дашенька, – приглашает бабушка. – Максим Андреевич рассказывал, какая ты у меня умница. В МГУ учишься, работаешь.

– Да, – киваю я, не сводя глаз с Орловского. – Работаю. Честно работаю. За свои деньги.

Он улыбается шире:

– Похвально. Трудолюбие – это важное качество.

Трудолюбие. Он мне рассказывает о трудолюбии? Тот, кто за всю жизнь не заработал ни копейки?

– Особенно когда приходится самому зарабатывать на жизнь, – отвечаю, вкладывая в слова всю возможную язвительность. – А не жить на папины деньги.

Бабушка недоуменно смотрит на меня:

– Дашенька, что с тобой? Максим Андреевич же работает. В мэрии.

В мэрии. Конечно. Максим Орловский, наследник империи, работает чиновником в отделе социальной защиты. А я королева Англии.

– В мэрии, – повторяю я. – Как интересно. И давно вы там… трудитесь?

– Не очень, – скромно отвечает он. – Совмещаю с учебой. Хочется помогать людям.

«Хочется помогать людям». У меня сводит скулы от сладости его лжи.

– Конечно, хочется, – соглашаюсь я. – Особенно когда у людей есть… проблемы. Которые можно решить.

Максим внимательно смотрит на меня:

– А у вас есть проблемы, требующие решения?

Да. Одна большая проблема прямо сейчас сидит за моим столом и пьет из моей кружки.

– Проблема одна, – честно отвечаю я. – Незваные гости.

Бабушка вздрагивает:

– Дашенька! Максим Андреевич же помочь пришел!

Помочь. Он пришел помочь. Принес красную икру и шампанское, назвался сотрудником социальной службы и помогает.

– Да, бабуль, я вижу, как он помогает, – говорю я и встаю. – Максим Андреевич, наверное, у вас еще много дел? Много… нуждающихся семей?

– Есть несколько адресов, – соглашается он, тоже поднимаясь.

– Тогда не будем вас задерживать, – фальшиво улыбаюсь я. – Аудиенция окончена. Уверена, где-то вас ждут старушки, которых нужно одарить деликатесами.

Бабушка растерянно смотрит на нас:

– Дашенька, может, Максим Андреевич останется на обед?

На обед. Он останется на обед. Будет сидеть за нашим столом, есть наш хлеб и рассказывать бабушке, какой он благородный.

– Нет, – резко отвечаю я. – У Максима Андреевича, наверняка, очень плотный график. Социальная работа не терпит отлагательств.

Максим кивает:

– К сожалению, это так. Спасибо за гостеприимство, – он целует бабушке руку, и та просто сияет от удовольствия.

Змей-искуситель. За полчаса очаровал семидесятичетырехлетнюю женщину.

– Я вас провожу, – говорю тоном, не допускающим возражений.

Мы выходим в прихожую. Максим надевает свои дорогие ботинки, а я стою рядом и мысленно считаю до десяти. Не убивать в присутствии бабушки. Не устраивать скандал. Дождаться, пока он выйдет, а потом…

А потом я ему все расскажу.

– До свидания! – кричит бабушка из кухни. – Приходите еще!

«Приходите еще». Конечно, приходите. Принесите еще икры и шампанского. А заодно расскажите, как тяжело жить на зарплату чиновника.

Открываю дверь, выхожу на лестничную площадку вслед за ним и тут же захлопываю дверь.

Все.

Теперь мы одни.

Теперь можно.

– ТЫ! – рычу я и толкаю его обеими руками в стену.

Максим упирается спиной в облупившуюся краску, а я упираюсь ему в грудь указательным пальцем и начинаю высказывать все, что думаю.

– ТЫ ЧТО, БОЛЕН? – кричу я, не обращая внимания на то, что меня может услышать весь подъезд. – У тебя с головой все в порядке?

– Дарья…

– ЗАТКНИСЬ! – перебиваю я. – КТО ТЕБЕ ДАЛ ПРАВО ВРЫВАТЬСЯ В МОЙ ДОМ? Кто тебе дал право обманывать мою бабушку?

Максим пытается что-то сказать, но я не даю ему открыть рот:

– Социальная защита! СОЦИАЛЬНАЯ ЗАЩИТА! Ты хоть понимаешь, какую ЧУШЬ несешь? Красная икра в качестве социальной помощи! Шампанское для пенсионеров!

– Я хотел…

– ТЫ ХОТЕЛ? – в голосе проскакивают истерические нотки. – А я хочу, чтобы ты УБРАЛСЯ из моей жизни! Понимаешь? УБРАЛСЯ!

Тычу ему пальцем в грудь с каждым словом:

– Не – появляйся – больше – в – моем – доме! Не – подходи – к – моей – бабушке! Не – вторгайся – в – мою – жизнь!

– Даша, успокойся…

– НЕ СМЕЙ ГОВОРИТЬ МНЕ, ЧТО ДЕЛАТЬ! – рев я уже не своим голосом. – Ты что, псих? Сталкер? Маньяк?

Максим молчит, прислонившись к стене, и смотрит на меня. В его взгляде нет ни страха, ни раскаяния. Только интерес. Как будто он изучает редкий экспонат в музее.

И это еще больше меня бесит.

– У тебя что, других развлечений нет? – продолжаю я, задыхаясь от ярости. – Тебе больше нечем заняться, кроме как преследовать девушек, которые тебя послали?

– Ты не просто послала меня, – наконец говорит он. – Ты устроила мне публичное унижение.

– И ПРАВИЛЬНО СДЕЛАЛА! – кричу я. – И сделаю это еще раз! И еще! Столько раз, сколько понадобится, чтобы ты понял: я тебя НЕНАВИЖУ!

Максим медленно отрывается от стены и делает шаг ко мне. Слишком близко. Он нависает надо мной, и я чувствую запах его парфюма, ощущаю тепло его тела, вижу золотистые искорки в его зеленых глазах.

– Ненавидишь? – тихо спрашивает он.

– НЕНАВИЖУ! – повторяю, не отступая.

– Сильно?

– ВСЕМ СЕРДЦЕМ!

Максим улыбается – медленно, хищно, самодовольно:

– Знаешь, Сомова, говорят, от ненависти до любви – один шаг.

Что?

– И скоро ты его сделаешь.

Я в ступоре. Смотрю на него и не могу поверить в услышанное. От ненависти до любви? Он серьезно думает, что я могу в него влюбиться?

Этот самовлюбленный, наглый, невыносимый…

– Никогда, – шиплю я сквозь зубы. – Слышишь? НИКОГДА!

Максим пожимает плечами:

– Посмотрим.

И направляется к лестнице.

Все.

Он уходит.

Просто уходит как ни в чем не бывало.

Стою посреди лестничной площадки, сжимаю кулаки до боли, смотрю ему вслед. Хочется догнать. Хочется схватить его за шиворот, затащить обратно и объяснить, что значит слово «нет».

Хочется разорвать его на мелкие кусочки.

– Орловский! – кричу я ему вслед.

Он останавливается на повороте лестницы и оборачивается:

– Да?

– Если ты еще раз появишься здесь, я вызову полицию!

Максим ухмыляется:

– За что? За то, что принес подарки пожилой женщине?

Сволочь. Он прав. Формально он не сделал ничего криминального. Обманул бабушку, подарил продукты, попил чаю. Полиция только посмеялась бы.

– Найду за что, – мрачно говорю я.

– Удачи, – отвечает он и исчезает за поворотом.

Слушаю звуки его шагов, эхо которых отражается от стен подъезда, и понимаю: это еще не конец.

Это только начало.

Максим Орловский объявил мне войну.

Что ж.

Посмотрим, кто кого.

Глава 9

Сажусь за руль и захлопываю дверь с такой силой, словно хочу оторвать ее к чертовой матери.

Маленькая стерва.

Завожу двигатель – «Мерседес» рычит, готовый сорваться с места и унести меня подальше от этой чертовой хрущевки. Но руки дрожат на руле. От злости. От чистой, концентрированной ярости.

«НЕНАВИЖУ!»

Ее голос до сих пор звенит у меня в ушах. Полный отчаянной злобы, истеричных ноток, неподдельной ненависти. За что, блин? За то, что принес подарки ее бабушке? За то, что попытался помочь?

За то, что соврал.

Да, соврал. Ну и что? Разве это заслуживает такой реакции? Разве это повод кричать на меня, как на последнего придурка?

«Псих! Сталкер! Маньяк!»

Жму на газ – машина рывком срывается с места. В зеркале заднего вида вижу дом. Где-то там, в одной из квартир, сидит бабушка и расстраивается из-за поведения внучки.

Бабушка мне понравилась.

Искренняя, добрая, гостеприимная. За полчаса разговора я узнал об их жизни больше, чем за месяц наблюдений. И она мне доверяла. Угощала чаем, рассказывала о Дашеньке, гордилась внучкой.

А внучка устроила мне скандал.

«Незваные гости» – так она меня назвала. При бабушке. При женщине, которая всю жизнь учила внучку быть воспитанной.

Хамка.

Еду по и думаю: что я вообще там делал? Зачем поехал? Ради чего устроил весь этот спектакль с «социальной помощью»?

Ради нее.

Ради возможности увидеть, как она живет. Узнать ее получше. Помочь ей.

В ответ я услышал крики, обвинения в сталкинге и угрозы вызвать полицию.

«Если ты еще раз появишься здесь, я вызову полицию!»

За что? За то, что купил продукты? За то, что пил чай с ее бабушкой? Формально я не сделал ничего криминального.

Но по ее реакции можно подумать, что я убийца.

Звонит телефон – на экране высвечивается имя Данилы. Принимаю вызов, включаю громкую связь.

– Братан! – голос друга разносится по салону машины. – Как дела? Как твоя принцесса?

Принцесса. Видел бы он, как эта «принцесса» орала на меня посреди подъезда.

– Отвратительно, – честно отвечаю я.

– Ого. Настолько плохо? Что случилось?

Что случилось? А то, что я попытался быть хорошим парнем и получил за это по зубам.

– Она возненавидела меня еще сильнее.

– Серьезно? – в голосе Данилы слышится плохо скрываемое веселье. – И что же ты такого натворил?

Натворил. Как будто я какой-то преступник.

– Приехал к ней домой. Принес подарки бабушке. Попил чаю.

– И?

– И она устроила мне разнос. Назвала сталкером и пообещала вызвать полицию, если я еще раз появлюсь.

Тишина на том конце провода.

Затем Данил начинает смеяться. Заливисто, от души, так что у меня закладывает уши.

– Данил, заткнись.

– Братан, – он пытается взять себя в руки, – ты приехал к девушке домой? Без приглашения? К девушке, которая тебя уже публично опозорила?

Ну когда он так говорит, это действительно звучит странно.

– Я хотел помочь.

– Помочь? – снова смех. – Макс, это называется преследование. Классический сталкинг.

Сталкинг. Все меня сталкером называют. И что такого в том, что я хочу узнать девушку лучше?

– Данил, я не сталкер. Я просто…

– Просто выяснил ее адрес, приехал к ней домой, обманул бабушку и решил, что этим завоюешь ее сердце?

Вот когда он так формулирует…

– Я не обманывал! – защищаюсь. – Я действительно хотел помочь!

– Макс, – голос Данилы становится серьезнее, – ты понимаешь, что делаешь? Она же не дура. Она прекрасно знает, кто ты такой. И когда она видит, что наследник империи Орловских явился к ней в гости под видом социального работника…

– Откуда ей знать про империю? – перебиваю я. – Может, она и не в курсе.

– Макс, на дворе двадцать первый век. Все гуглят всех. Особенно после того, как ты подарил ей огромный букет.

Гугли. Да, наверное, она меня загуглила. Узнала, кто я такой, сколько стою. И поэтому так разозлилась?

– Слушай, а может, она злится не из-за денег? – размышляю вслух. – Может, дело в другом?

– В чем же?

В том, что я ей нравлюсь.

Мысль приходит неожиданно, но сразу кажется правильной. А что, если вся эта ненависть – просто защитная реакция? Что, если она боится признать, что я ей небезразличен?

– Макс? – голос Данила прерывает размышления. – Ты здесь?

– Данил, а что, если она просто боится?

– Чего боится?

– Меня. Нас. Того, что между нами может что-то быть.

Снова смех.

– Братан, она тебя ненавидит. Это не страх, это искренняя антипатия.

Нет.

Я видел ее глаза. Когда она кричала на меня в подъезде, когда тыкала пальцем мне в грудь, когда обещала вызвать полицию. В них горел огонь. Настоящий, живой огонь.

А равнодушные люди не горят.

– Данил, поверь мне. Эта девчонка неравнодушна ко мне.

– Ну да, она к тебе неравнодушна. Она тебя терпеть не может.

– Послушай, – не сдаюсь я, – от ненависти до любви один шаг. Это же классика.

– Это классика плохих романов, – сухо замечает Данил. – В реальной жизни путь от ненависти до любви лежит через психотерапию.

Второй звонок.

На экране появляется имя: Маргарита. Одна из девушек, с которыми я встречался пару месяцев назад. Точнее, одна из тех, кто думал, что мы встречаемся.

Сбрасываю.

– Кто звонил? – спрашивает Данил.

– Рита. Или как там ее.

– А, блондинка с силиконом?

Именно. Стандартный набор золотой молодежи. Красивая, доступная, скучная.

– Данил, у меня вопрос.

– Слушаю.

– Почему все девушки одинаковые?

Пауза.

– Что ты имеешь в виду?

– Ну, смотри: у них у всех одинаковые прически, одинаковый макияж, одинаковые желания. Они все хотят одного – денег, статуса, красивой жизни.

– И что в этом плохого?

Что плохого? А то, что это скучно. То, что их можно купить букетами роз и ужинами в ресторанах. То, что они не способны удивить.

– А Дарья – другая.

– Другая? – в голосе Данилы слышится скептицизм. – Чем же?

Чем?

Тем, что она отказалась от роз. Тем, что назвала меня придурком в лицо. Тем, что не боится меня, не заискивает и не пытается мне понравиться.

Тем, что она искренняя.

– Она настоящая, – говорю. – Понимаешь? Она не играет роль. Она такая, какая есть.

– Макс, она тебя ненавидит. Это тоже искренне.

Третий звонок.

На этот раз звонит отец. Андрей Викторович Орловский. Создатель империи, мой кумир и главный критик.

На него невозможно не ответить.

– Данил, мне отец звонит. Перезвоню.

– Давай. А Макс?

– Да?

– Забудь об этой девчонке. Она тебе не пара.

Отключаемся.

Принимаю звонок отца.

– Максим, – голос жесткий, недовольный. – Где ты?

– Еду домой, пап. А что случилось?

– Дело в том, что до меня дошло одно видео. На нем ты выглядишь полным идиотом.

Видео. Конечно. Пять миллионов просмотров – это сложно не заметить.

– Пап, это ерунда…

– Ерунда? – голос становится холоднее. – Максим, мой сын, не может позволить себе выглядеть клоуном на глазах у всей страны.

Клоуном. Отец называет меня клоуном.

– Я понимаю, что ты расстроен…

– Я не расстроен, Максим. Я зол. И твоя мать тоже не в восторге.

Мама. Элегантная, воспитанная Елена Орловская, которая всю жизнь учила меня правилам хорошего тона.

– Приезжай на ужин. Сегодня. В восемь. Нам нужно поговорить.

«Нам нужно поговорить». В устах отца эта фраза звучит как приговор.

– Хорошо, пап. Буду в восемь.

– И Максим?

– Да?

– Больше никаких видео. Ни с этой девочкой, ни с кем-либо другим. Понятно?

«С этой девочкой». Он знает про Дарью.

– Понял.

Отключается.

Останавливаю машину у светофора и смотрю на себя в зеркало заднего вида. Усталое лицо, взъерошенные волосы. Начало дня выдалось тяжелым.

Из-за какого-то видео отец устраивает семейный совет.

А что такого в этом видео? Да, меня опозорили. Да, я выглядел не лучшим образом. Но это же не катастрофа вселенского масштаба.

Или катастрофа?

Возможно, в мире крупного бизнеса репутация важнее денег. Возможно, имидж – это все, что у нас есть.

А Дарья Сомова одним броском букета разрушила мой имидж.

Умная девочка.

Доезжаю до дома – элитный комплекс в центре, консьерж, подземная парковка, лифт прямо в квартиру. Мой мир. Привычный, комфортный, предсказуемый.

И почему-то пустой.

Квартира встречает тишиной. Дизайнерский ремонт, дорогая мебель, панорамные окна с видом на Москву. Все как надо.

И все не то.

Иду в душ, включаю горячую воду, стою под струями и думаю о сегодняшнем дне.

О бабушке Дарьи.

О том, как она поила меня чаем из красивой, но старой чашки. О том, как она гордилась внучкой. О том, как светились ее глаза, когда она рассказывала о Дашеньке.

Такая любовь.

Безусловная, бескорыстная.

А потом – о Дарье.

О том, как она ворвалась на кухню. О том, как изменилось ее лицо, когда она увидела меня за столом. Шок, потом ярость, потом ненависть.

Чистые эмоции.

Без примесей, без расчета, без игры. Она чувствовала именно то, что чувствовала. И не скрывала этого.

«НЕНАВИЖУ!»

А когда в последний раз кто-то говорил мне правду в лицо?

Когда в последний раз девушка не пыталась мне понравиться, не играла роль, не рассчитывала на что-то взамен?

Никогда.

Выхожу из душа, вытираюсь, смотрю на себя в зеркало. Максим Орловский. Двадцать два года, рост сто восемьдесят пять сантиметров, спортивное телосложение. Лицо с обложки.

И что с того?

Дарья Сомова смотрит на это лицо и видит врага. Не принца, не наследника, не завидного жениха. Врага.

И знаешь что?

Мне это нравится.

Мне нравится, что она меня не боится. Не заискивает, не пытается произвести впечатление. Она просто честная.

Жестоко честная.

До восьми вечера еще есть время, провожу его перемалывая в голове одни и те же мысли, но в семь одеваюсь: дорогая рубашка, брюки от итальянского дизайнера, часы стоимостью с автомобиль. Образ успешного наследника.

И я думаю о том, что если бы Дарью приодеть…

Если бы на нее надели красивое платье, сделали профессиональный макияж, уложили волосы…

Мы были бы красивой парой.

Она высокая, стройная, с правильными чертами лица. У нее потрясающие глаза – карие, выразительные, умные. И характер. Сильный характер.

Она бы мне подошла.

Если бы только она не ненавидела меня всем сердцем.

Спускаюсь в подземный гараж, сажусь за руль. Еду к родителям.

На семейный совет.

Из-за какой-то девчонки с журфака, которая не хочет иметь со мной ничего общего.

Дарья Сомова.

Странно, как быстро она ворвалась в мою жизнь и перевернула все с ног на голову. Пять дней назад я даже не знал о ее существовании. А теперь я не могу о ней не думать.

И это еще не конец. Это только начало.

Потому что спор есть спор. И я его выиграю.