Почувствуй

Глава 1

Одногруппник Костя смотрит так, что волнение по щекам бьет, и те пылать начинают.

Я впервые рядом с ним ощущаю смущение. Хотя стоит отметить: прежде мы время наедине не проводили.

А может, я вновь навыдумывала лишнего? Матвей, мой парень, с ума сходит от своей тупой, унизительной ревности! И меня заодно накручивает. По его мнению, все вокруг только и мечтают ко мне под юбку залезть. Больше заняться людям нечем. Бред и паранойя, навязанное чувство вины. Надеюсь, это осеннее обострение, которое закончится с первым снегом.

Костя тащит огромную маску от костюма и сумки с реквизитом. Я тоже маску сжимаю, мы от остановки идем в сторону моего дома. Погода чудесная: ни дождя, ни ветра. Болтаем обо всем подряд, обмениваемся впечатлениями.

– Так откуда ты все современные детские песенки знаешь? – подкалываю. – Ладно я уже два года работаю аниматором на праздниках, положено. Но ты-то свободный парень девятнадцати лет! Ты не обязан!

Костя смеется и закатывает глаза. Он веселый, а еще с ним оказалось легко общаться.

– Только из «Фиксиков». Они крутые и познавательные, – заключает значительно. – Только никому не рассказывай, окей?

Я не удерживаюсь и хохочу вслух.

– Вот откуда родом твои оценки при стремящемся к нулю уровне посещаемости. Фиксики!

– Не всем же быть ботаниками, – возвращает он подкол.

Костя у нас считается заядлым прогульщиком, лентяем и так далее по списку. С трудом закрывает сессии в числе последних. Его предложение помочь с реквизитом, а потом и выступить на дне рождения пятилетней Алёны было крайне неожиданным. Всегда казалось, что он по имени-то меня не помнит.

Сумки были неподъемными, и пришлось согласиться.

Потому что Матвей снова подвел и не приехал. А время поджимало.

Мы подходим к подъезду и останавливаемся. Где-то вдалеке лает собака. Голуби терзают брошенную у лавочки булку.

– Пришли, – сообщаю. – Еще раз спасибо, ты очень выручил.

Смотрим друг на друга. И я отвожу глаза. Потому что моя зараженная подозрительностью Матвея интуиция снова бьет тревогу. В животе пусто становится и как-то странно щекотно.

– Да не за что, – пожимает плечами Костя. – Обращайся. Мне понравилось. Я люблю детей. В моей семье их много.

– Деньги переведу вечером, в крайнем случае завтра. Половину, как договаривались.

– Мы не договаривались. Я помог просто так, по доброте душевной. Мне было не сложно. Ничего не нужно, Юль.

Я все равно переведу ему деньги, но слышать отказ приятно. Костя будто мысли читает и улыбается.

– Так не пойдет, – говорю строго. – Ева обычно не затягивает с выплатами, у нас с этим четко. Жди.

– Обижаешь, – тянет он.

– Не обсуждается.

Мы с Матвеем давно подрабатываем аниматорами по выходным и в праздники. Поет Мот так себе, но дети его обожают за врожденную харизму. Если бы он еще держал обещания.

В прошлый раз мне пришлось справляться одной с тринадцатью пятилетками. Я выползла из детской комнаты мокрая, как после бани. С квадратной головой и желанием придушить своего бойфренда.

– Ладно, – нехотя соглашается Костя. – Но тогда вместе их потратим. Как насчет выпить кофе где-нибудь поблизости? Или кино?

Я показываю ему внушительную маску Симки.

– В другой раз.

– Уверена? Мне совсем нечего делать. Суббота, вечер. Соглашайся, просто поболтаем. Ничего такого.

Костя склоняет голову набок и выглядит при этом крайне милым и каким-то… уязвимым, что ли. Я вновь неловко смеюсь, будто меня щекочут. Потом случайно перевожу взгляд на свой дом. Ничего особенного, обычная пятнадцатиэтажка, уходящая в небо. Окно бабы Нины открыто на проветривание. А потом я замечаю у подъезда, в тени деревьев, знакомую фигуру. И холодею.

Ненавязчивая щекотка исчезает мгновенно. Вместо нее под кожу иглы ужаса впиваются. Я застываю, как пойманная на вранье семилетка!

Следом окатывает волной возмущения. Сжимаю зубы. Я бы и пальцы в кулаки сжала, если бы не держала эту огромную оранжевую маску!

Да что он себе позволяет?!

Матвей отрывается от дерева и вальяжно идет к нам. Пялится исподлобья, руки в карманах. Губы сжаты, взгляд взбешенный.

Костя напрягается.

Матвей не спешит. Ему достаточно того, что его заметили, и он упивается впечатлением, которое производит. Морозец, что по коже прокатывается, сковывает. Холод – это про одиночество. И мне сейчас одиноко.

– Не помешал? – бросает Матвей, подходя еще ближе.

Останавливается рядом со мной и вскидывает подбородок, смотрит в глаза Косте. Я пораженно головой качаю.

– Вы ведь знакомы? Матвей, Костя помог мне с работой.

Пока тебя непонятно где и С КЕМ носило!

– Именно. Привет. Руки заняты, а то бы пожал, – произносит Костя.

– А я бы нет. Привет.

Я взрываюсь злостью! Внутри, клянусь, маленькая термоядерная реакция, высвобождающая энергию. В данный момент – разрушительную.

– Матвей, пожалуйста, – одергиваю. – Не нужно.

– Мне уйти? – спрашивает он. Опаляет недовольством.

Хочется рявкнуть: «Да!» Впервые, наверное, за все время, что знаю его. Та часть меня, что отвечает за здравый смысл, трубит: «Не при Косте!»

Как бы там ни было, нельзя вмешивать в наши отношения третьего.

Отношения с невыносимым, бесящим, убийственно ревнивым парнем! По совместительству – моим самым любимым человеком.

Губы сжимаю и мысленно считаю до пяти.

– Тебе и правда лучше пройтись и остыть, – советует Костя. – Я всего лишь помог Юльчику с реквизитом. Юль, какой подъезд?

Я превращаюсь в солнце. Внутри звезды беспощадный синтез тоннами преобразует водород в гелий. Я горячая как ад. Рука срабатывает быстрее мозга. Прижимаю ее к груди Матвея.

– Кость, дальше мы сами, – выдаю на одном дыхании. – Спасибо тебе еще раз большущее! Деньги пришлю, как только Ева переведет.

– Спасибо, Костя, – произносит Матвей довольно высокомерно. Смотрит в упор.

Нестерпимо хочется его треснуть! Вот чего он такой?! Я настолько возмущена, что не сразу замечаю, как умудряюсь держать маску одной рукой. Она не тяжелая, но объемная.

– Уверена? – Костя слегка прищуривается, явно опасаясь оставлять меня с Мотом.

А тот делает это специально! Переводит на меня глаза и вопросительно приподнимает бровь. Провоцирует. Ищет повод для ссоры.

Я выдерживаю взгляд и выдаю:

– Абсолютно.

Мы с Матвеем смотрим друг на друга. Его темно-карие глаза – горький шоколад. В них всегда много горечи. Обычно я знаю, как их смягчить. Превратить в теплое сладкое какао.

– Окей, – соглашается Костя.

Вручает маску Нолика и пакеты с реквизитом Матвею. После чего наконец уходит. Лишь тогда я облегченно выдыхаю.

Мы идем к подъезду. Молча.

От Матвея волнами исходит негатив. Но мне тоже есть что высказать.

Теперь-то мы наедине остались. Можно.

Глава 2

Заходим в подъезд. Матвей первым, я дверью хлопаю, чтобы не думал, будто всё в порядке. Сцена, что он устроил, была поистине чудовищной!

Матвей усмехается. И не думает.

Четвертый год вместе! Кажется, я изучила этого человека вдоль и поперек, знаю как облупленного! Но каждый раз этот упрямый, невыносимый монстр находит чем задеть!

– Как прошел праздник? – спрашивает, нажимая копку лифта.

– Двенадцать детей и я. Угадай с трех раз, как он прошел!

– Попытка номер один, – чеканит слова Матвей.

Вкус горького шоколада растекается на языке.

– Ты была не одна. Судя по фото фирмы «Веселье в каждый дом». Поэтому все прошло бодро. Угадал с первого раза?

– Бинго! – выпаливаю я, вмиг меняя тактику и переобуваясь. – Праздник прошел просто прекрасно. Лучше, чем когда-либо.

Его плечи дергаются. Матвей отворачивается.

Двери разъезжаются, мы заходим в пустую кабину. Поднимаемся. В руках эти маски здоровые. Сколько раз мы вот так же возвращались после выступлений? Уставшие, довольные. Не счесть. Сумки в руках мешали обниматься. А вот губы были свободными, губам ничего не мешало. Сердечко билось о ребра, и казалось, не выдержит напряжения момента. Мы мчались с безумной скоростью в этом стареньком лифте. Вообще, время с Матвеем неслось ракетой, все три с половиной года на одном дыхании.

– Так, может, тебе всегда теперь работать с Костей? – выдает он с показушным участием.

Я учусь в техническом вузе на факультете нефти и газа. У нас в группе четыре девочки и шестнадцать мальчиков. Матвею не нравятся все девятнадцать человек.

– Может быть. Он знает все песни, представь. Наизусть. И попадает в ноты.

Мы смотрим друг на друга. Волоски на коже поднимаются, пульс частит. Я вне себя от тупости ситуации, в которой мы оказались!

– Уверена? – Матвей вздергивает бровь. Кривая улыбка растягивает его губы.

Закатываю глаза.

– Где ты был?

– Опоздал на автобус, потом летел в такси. Я же написал. Машина сейчас у брата, без нее туго.

– А до этого? Твоя учеба в час закончилась.

– Дела были.

– С Захаром опять? У тебя всегда находятся дела поважнее меня. К чему бы это?

– У меня дела поважнее? – делано ахает он. Глаза округляет. – Вот оно что! А ты, значит, меня на первое место всегда ставишь?

Лифт останавливается. Мы ехали, по ощущениям, целый час. Подмышки вспотели от стресса.

– Именно! – рявкаю я. Слезы на глаза выступают от несправедливости! Вылетаю на лестничную площадку. – Так и есть! Дура!

Достаю ключи, открываю дверь.

Матвей тоже заходит в квартиру. Пахнет пиццей, папа готовил, наверное. Мама должна прийти с работы ближе к семи. Дома никого.

Я разуваюсь и иду в свою комнату.

Матвей следом. Открываю шкаф, в котором храню костюмы.

– Надо бы, может, продезинфицировать? – усмехается Матвей, рассматривая синюю маску. – Мало ли чем он болеет? Туберкулез, например. Заразная шутка, говорю как медик.

– Прекрати. – Я забираю маску и кладу в шкаф. – Ты ведешь себя невыносимо! Сам опоздал и сам же обвиняешь. И нет, Костя ничем не болеет. Он очень мне помог.

– Я ни в чем тебя не обвиняю.

Матвей тянется к верхней полке и достает из коробки с бельем розовые стринги. Накручивает на палец. Я тут же вырываю из рук свою вещь, закидываю обратно и закрываю дверцу.

Он скрещивает руки на груди. Глядит враждебно. Мои психи ему не нравятся.

Сердце барабанит боевой марш.

– Ты сегодня чем заряжен? Холостыми или боевыми? – спрашиваю наконец. – Потому что если боевыми, то я не готова морально.

Напряженная атмосфера лопается как передутый воздушный шар.

Это наше с Матвеем правило. Мы оба вспыльчивые, но при этом оба… просто безумно друг в друга влюбленные. И чтобы не ранить, придумали правило: перед каждой ссорой предупреждать, какие сегодня патроны.

Холостые – будет не больно.

Боевые – готовься к обороне как следует. Пленных не берут.

Матвей мешкает секунду. Он всегда выбирает холостые, когда я спрашиваю таким тоном. Даже если настроен агрессивно, перезаряжает обойму на лету.

Смотрит на меня. Темный шоколад в любимых глазах плавится. Матвей опускает руки вдоль тела.

– Холостыми, Рай.

Он чуть отводит глаза в сторону, будто смущение почувствовал. Моя душа взъерошенной райской птичкой к нему летит. Обнять за шею, зацеловать щеки. Найти губы. Утешить.

Потом я вспоминаю, как он прятался в кустах и следил! Наблюдал, ждал чего-то! Видимо, проверял, изменяю ему или нет!

От возмущения слезы выступают. Господи! Я ему всё! Всю себя! Всё прощаю, три с половиной года только им живу! Люблю каждой клеточкой! Ни одного повода не давала в себе сомневаться. А ему мало!

Несправедливость такой силы, что устоять невозможно.

– И долго ты следил за нами с Костей? – Наступает моя очередь скрещивать руки.

– Я не следил.

– Прятался и следил! Знаешь, я уже почти не сомневаюсь, что у тебя кто-то есть. Потому что… – Выхожу в центр комнаты и начинаю демонстративно загибать пальцы, – во-первых, ты постоянно где-то пропадаешь и не рассказываешь где! Во-вторых, адски ревнуют те, у кого рыльце в пушку. В-третьих, ты будто специально провоцируешь ссоры! Если тебе нужна свобода, так и скажи.

– Поссориться сейчас пытаешься именно ты.

– Меня взбесило, что ты следил за мной!

– Интересно почему? Если скрывать нечего.

– С тех пор как ты начал с этим Захаром общаться, стал… – Осекаюсь.

– Кем?

– Невыносимым!

– А что собиралась-то сказать изначально, Рай?

– Ты меня снова подвел. И ведешь себя, будто я виновата. – Отворачиваюсь к окну. Ожесточенно любуюсь соседним домом.

– Да вы полчаса пялились друг на друга! Чуть щеки не треснули от улыбок. Еще немного, и он бы сосаться полез. Убил бы.

– Боже! – Я всплескиваю руками и начинаю метаться по комнате.

– Юль, Юлёк… – Мот пытается поймать, – в чем-то ты взрослая, а в чем-то совсем наивняк. Не видишь, как на тебя смотрят? Ты даже не представляешь, что у парней в голове при этом.

Ревность рвет на части. Отталкиваю. Дерусь. Кричу:

– По себе судишь?!

– Че?!

– Если ты на девок пялишься и думаешь всякое, не значит, что все так.

– Костя твой не такой, да?

Он не мой, придурок! Это ты мой! Только ты один!

– Не такой, – вырывается.

Мы смотрим друг на друга. Теплого какао сегодня не будет.

Ледяные глаза прищуриваются. Холод – это про резкую боль.

Мы рядом, но между нами миллиарды световых лет недопонимания и бессмысленной лжи.

– Не вздумай ему что-то сделать, Матвей. Если я узнаю, мы…

– Что мы? – перебивает он.

– Расстанемся.

– Ты меня бросишь из-за него? Вот как, Рай?

– Если ты ему навредишь – да. Он ничего плохого никому не сделал. Мне – тем более.

– Только хорошее?

Хватит цепляться к словам!

– Только хорошее.

Матвей дергается. По волосам рукой проводит и головой качает. Потом на меня смотрит.

Поднимает вверх ладони, словно сдаваясь. И идет в сторону выхода.

О боже! Ну что за дурачина!

– С тех пор как ты связался с этими пацанами, ведешь себя как полный кретин! – начитываю ему нотации, не отставая ни на шаг. Он что, правда сейчас уйдет и оставит меня одну в субботу вечером?! Столько планов было! – Они тебя настраивают против меня! Науськивают. А ты ведешься! Во всех видишь угрозу! И это не просто секция по боксу, это какая-то… секта слабоумных! Они там все мозги себе выбили! И тебе по ходу.

Матвей начинает обуваться. Напяливает кроссовку. Сердце колотится на разрыв.

Он зовет меня райской птичкой. Сколько раз повторяла, что это обычные воробьи с цветными перьями. Нет же.

– Если уйдешь, можешь не звонить мне никогда. Можешь вообще забыть о моем существовании.

Он шнурует вторую кроссовку. Бессердечный! Приехал, чтобы поругаться. И поругался! Возмущение паром из ушей идет.

– Вижу, ты добился своего. Что мне прикажешь делать? Позвонить Косте? Ты думаешь, я буду одна сидеть дома в субботу вечером?

Матвей поднимает глаза. Разрывает от желания побить его и сжать в объятиях.

– У тебя сегодня боевые, Рай, – выдавливает он.

Открывает дверь и выходит на лестничную площадку.

– Ты свой выбор сделал! – кричу я вслед.

Дверь захлопываю и спиной к ней прижимаюсь.

Трясет.

Глава 3

От эмоций трясет.

Я просто не могу с этим справиться!

Кажется, будто сердце из груди вырвали, там дыра осталась. Ну как можно быть таким невыносимым и одновременно важным?!

Ведь тоже боль чувствует. Про боевые сказал – значит, за живое задело. Не захотел мириться, объяснять. Ушел.

Я вроде как… победила, да?

Ни радости, ни удовлетворения. Никаких счастливых глаз напротив, цвета любимого какао. Никакой горечи на языке, вкуса привычного шоколада.

Пульс долбит.

Закрываю лицо руками. Что с нами случилось? В школе было так легко и просто! Мы в соседних учились, пять минут пешком. Оба знали, чего хотели. Мечтали о поступлении. Посещали одни и те же занятия, секции. Каждую свободную минуту вместе проводили! Счастливей меня было не найти. Потом он поступил в мед, а я… не прошла по баллам. Это был конец света, если углубляться в воспоминания. Звезда внутри потухла, я умереть хотела. Но Матвей был рядом и помог не пасть духом. Выбрала другой вуз, тоже отличный. А потом отношения начали портиться. Буквально с первого сентября прошлого года.

Родители столько раз говорили, что школьная любовь завянет в универе. Может, так и случилось? Все нервы вымотал. Невозможный, упрямый!

На лестничной площадке слышатся шаги. Сжавшиеся в комочек чувства взрываются цветами радости.

Вернулся! Не выдержал, хороший мой! Я его сейчас заобнимаю до смерти, потом поколочу, конечно, закусаю до крови, после зацелую! А позже мы поговорим!

Да не нужен мне ни Костя, ни кто другой! Ну как можно быть таким непонятливым?!

Я вскакиваю на ноги, распахиваю дверь… и мрачнею.

– А, это ты, – едва удается скрыть разочарование в голосе.

– И я тебя рад видеть, любимая единственная дочь! – весело подшучивает отец.

Палюсь, видимо. Беру себя в руки и улыбаюсь.

– Прости. Устала. Трудный день.

Я иду в ванную, чтобы умыться и немного прийти в себя. Папа что-то напевает в кухне.

– Юля, беги ужинать! Пицца само то вышла.

Натягиваю приветливую улыбку и сажусь за стол.

– Спасибо, пап… ого, вот это кусок! Спасибо. Эм. Я столько не съем.

– Лопай, тощая как палка.

– Я не тощая. Я… нормальная.

Опускаю глаза.

– Ну да.

Дальше мы едим. Вот только вкус радости не приносит. Аппетита нет, хотя еще недавно казалось, что слона съем. На душе тоскливо. Я ждала выходные. У Матвея с первых дней сентября адовая нагрузка. Еще эта секция, на которую он постоянно ходит… Совсем его не вижу. Обида горло сдавливает. Выходные ждешь-ждешь, как день рождения, как Новый год! Они наступают – и вот, пожалуйста. Разругались в пух и прах!

Я часто моргаю, прогоняя слезы. Папа же, напротив, пребывает в прекрасном расположении духа.

– Какие планы на вечер? – спрашивает он. – Пойдешь куда-нибудь?

– Настроения что-то нет.

– И кажется, я знаю почему, – заключает папа. Смотрит пристально.

Мой взгляд в тарелку впивается, считаю мысленно до трех.

Матвея я себе отстояла. Родители были категорически против. Во-первых, нечего так рано встречаться с мальчиками. Нам по пятнадцать было, когда мы познакомились: ходили в одну и ту же частную школу для? подготовки к экзаменам. Наша учительница по химии потом вышла замуж за старшего брата Матвея. Приятная и умная девушка. Мы прекрасно ладим.

Отцу не нравилось все. Ни сам Матвей, ни то, что он живет с бабушкой, которая излишне добрая и очевидно не способна сдержать буйный нрав внука. Когда Матвею было тринадцать, его родители погибли в автокатастрофе, с тех пор он сам себе предоставлен.

Даже литовская фамилия Матвея – Адомайтис – отца изрядно раздражала. Он до сих пор притворяется, будто не может выговорить. И постоянно коверкает, особенно при Моте.

Тот в ответ губы поджимает, молчит. И я каждый раз молюсь, чтобы не сорвался и не было ссоры.

Сколько было разговоров! Промывали мозги день за днем, выискивая самое плохое про Матвея, преувеличивали, навязывали. Кучу раз я, накрученная до предела, пыталась порвать с ним. И каждый раз после такой встречи возвращалась домой счастливая до неба. Губы горели от поцелуев, а на языке был вкус горького шоколада.

Брат Матвея, Павел – успешный хирург в известной офтальмологической клинике. Сам Матвей тоже умный, талантливый и находчивый. Он бы мог поступить в Питер и уехать туда учиться (о чем мечтал мой отец), но остался. Ради меня, которую никуда родители не отпустили бы ни за что на свете.

Вообще, отцу на меня грех жаловаться: никогда проблем не было. Только Матвей. Единственный момент, где не допустимы компромиссы.

И мне его разрешили. Встречаться с ним. В соответствии со строгим расписанием, конечно. И у отца на глазах. Они думали, мы долго не протянем.

– Ты о чем это? – спрашиваю будто недоуменно.

– О погоде, – отвечает папа. – Осень на дворе, алле. Многие этим подавлены.

– Точно. Лето закончилось слишком быстро, – выдыхаю я облегченно. Лучше уж об осени.

– Или дело в одном молодом человеке, который пулей вылетел из нашего подъезда, когда я шел домой.

– Ой! – вздрагиваю.

– Юля, мне кажется, он был обдолбанным.

– Папа! – Я вскидываю руки. – Да сколько можно? Не наркоман он!

– Тогда что случилось? Вы опять поссорились? Это в который раз за месяц? Двадцать седьмой?

– Не сильно-то и поссорились. Так, пустяки.

Я округляю глаза, вспоминая, как орала, чтобы Матвей никогда больше не приходил. Фух.

– Что он сделал? Я должен знать.

– Да ничего он не сделал. Из-за ерунды поцапались. Он что-то взвинченный.

– Или накуренный. Юль, посмотри на меня.

Строгость в голосе отца заставляет послушаться.

– Он тебя не тронул?

Поначалу не понимаю, о чем речь. А потом понимаю и пугаюсь!

– В смысле, не бил ли Матвей меня? Пап, ты чего? Он никогда! Я тысячу раз говорила. Он скорее себе руку оторвет, чем меня обидит.

Но отец продолжает внимательно смотреть, словно пытаясь прочитать самое сокровенное. И я совершенно несвоевременно краснею.

– Я за вами обоими слежу.

– Он хороший. Спасибо, пап. Все было вкусно.

Целую отца в щеку и начинаю убирать со стола, мыть посуду. Чувствую пристальный взгляд.

Самое сложное – это, конечно, ссориться с Матвеем. Ни нагрузка по учебе, ни прочие проблемы… ничего с этим не сравнится! Дома приходится держать лицо и делать вид, что всё в порядке. А поддержки в виде Матвея нет.

Если признаться честно, больше всего на свете я не люблю с ним ссориться.

Щелкает дверной замок. Мама с работы.

Теперь главное, чтобы они не объединились вновь против меня. Делаю нечеловеческое усилие и улыбаюсь беспечно.

Мама заходит в кухню, они с папой обмениваются многозначительными взглядами.

О нет. Он ей уже написал в эсэмэске!

Домыв посуду под обсуждение внешних признаков наркомана, что проявляются у сына маминой коллеги, которого, разумеется, не существует и которого нужно вдруг, совершенно случайно, обсудить вот прямо сейчас, я спешу к себе в комнату.

Беру телефон и пишу Любе:

«Привет! Что делаешь? Может, погуляем где-нибудь? У меня тут зад павиана».

Это наше кодовое слово. В смысле: в жизни полная хрень и срочно нужна поддержка.

«Что случилось?! Сегодня суббота, я думала, ты с Матвеем трахаешься».

«Боже, Любаш!!»

«Ну да, вы ведь только целуетесь. Забыла. Так что произошло?»

«Потом расскажу. При встрече».

«Я-я-ясно. Мы с друзьями на набережной, приезжай».

«Скоро буду».