Читать книгу: «Наш папа прокурор», страница 3

Оу, мами, он не хочет стать папой для наших котят? – мурчу и трусь о живот.

– Что думаешь?

Думаю, ты должна сказать, что у него будут котята. Мамми, не слушай никого. Как мы с котятами-то будем одни справляться.

Но из разговора с подругой понимаю, ничего она не расскажет.

Саня-Саня. Паппи ж не виноват, что деда у нас такой шальной и любил похимичить с законами. Ты придумала себе обиду, придала ей глубокий смысл, а теперь злишься на того, кто вообще не виновен.

– Мау тебе.

Вот мау. Чтоб ты понимала.

Разворачиваюсь и ложусь рядом.

Возьму аскезу и не буду ничего есть, пока не простишь прокурора.

Глава 7. Юра. Александр и Саша

Я предупреждаю заместителя прокурора, что задерживаюсь. Мне передали от следователя несколько уголовных дел для направления в суд. В одном из них я захотел сам побывать на месте преступления, заодно заехал к папе, потом Саша.

Сжимаю руль, а в ладонях до сих пор ощущается то толкание. Такое необычное чувство. Сладкое, но с горчинкой. Само по себе интересное, покрытое какой-то тайной. Там растет ребенок, шевелится, но никто не знает, как он выглядит, какие у него волосы, какой цвет глаз, на кого он похож. Он уже живой, почти сформировавшийся человек.

Пусть дети – это ответственность и время, но как будто не помешали бы. Ну, дети и дети. Зато любимая рядом. Если бы надо было выбирать Сашу с ребенком или без ребенка, но и без Саши, то определенно, я бы забрал их двоих. Хотелось бы снова этих ощущений рядом с ней.

Я еще сомневался до этого, может, показалось, может, напридумывал себе. Как мороженое, которое в детстве всегда казалось вкуснее. А сейчас приелось. Саша и сейчас притягивает, как то мороженое из детства.

Тянуло так просто поцеловать ее, она же такая как раньше. Чтобы она ни говорила, как бы ни хотела позлить, зацепить, это была хоть какая-то реакция, вызывающая в ней эмоции. Значит, не равнодушна.

Но ребенок… не получится никак. Если Ромкин, черт, да хоть чей, все равно я третий буду в отношениях.

Неправильно в них влезать, но с Ромкой поговорить надо, выяснить все. Хоть он и злится.

Я много думал над итогом того дела. Она могла спокойно пойти в прокуратуру и написать на меня заявление. Да хоть за что. И доказательства нашлись бы. Но Саша не пошла. Не хотела подставлять меня, хотела по душе катком проехаться. Проехалась знатно. Восстанавливать пришлось потом прилично. Но ничего. Раны затягиваются, швы рассасываются, рубец остается, конечно, но теплом и лаской все стерлось бы.

До конца рабочего дня осваиваюсь на новом месте. Старший прокурор, конечно, не заместитель, но работать с этим тоже можно. По факту я знаю всю его работу, немного втянусь и могу заменять.

Мне выделили отдельный кабинет, не большой по размерам, но светлый, на окне оставлен цветок с тремя листками. Ремонт на троечку, без грусти не взглянешь.

Быстро пересматриваю материалы несложных дел. Потом набираю знакомого экономиста.

– Ксения Ивановна, добрый день. Это Юрий Домбровский.

– Да, Юра, рада слышать, как у тебя дела?

– Спасибо, работаю.

– Также в прокуратуре?

– Да.

– До начальника там не добрался?

По больному режет, хотя откуда ей знать.

– Не добрался, – но доберусь. – Ксения Ивановна, я к вам по делу. Подскажите, ничего не менялось? Я знаю, что когда дарили машину, то надо было уплатить налог. А что если близкие родственники дарят деньги и подарки? С какой суммы и надо ли платить налоги?

– Как такового налога на дарение денег не существует. То есть неважно, кто тебе подарил деньги – родственник, член семьи или друг. Вот если вам не близкий родственник и не член семьи подарил, например, машину, квартиру, акции – тогда тебе, правильно, надо заплатить подоходный налог. Потому что ты получил доход.

– То есть с денег не должны, а с имущества должны.

– Да. Но если дарят деньги, особенно если речь идет о дарении крупной суммы, лучше всего оформить договор дарения. Он может быть в свободной форме, можно заверить у нотариуса. В этом случае уже оспорить его подлинность будет практически невозможно.

– То есть образца нет?

– Нет, главное, чтобы там была указана сумма, реквизиты сторон и способ передачи денег – наличными или перечислением на расчетный счет. Можно еще оформить расписку о получении денег.

– Я понял, Ксения Ивановна, спасибо за консультацию.

– Рада помочь, Юра. Если что обращайся.

Сразу набираю Сашу, чтобы рассказать, заодно услышать голос, можно даже что-нибудь язвительное, да хоть что. Улыбаюсь в предвкушении, но Саша не поднимает.

После работы еду домой, Вику не забираю, как договаривались. Как прошел ее первый день практики, узнаю дома. Может, она была и права по поводу того, что мы знакомы и об этом могут узнать. Чисто гипотетически, конечно, да. Но на деле, никто не следит за студентами. Все или нагружают их рутинной работой, либо отправляют домой, чтоб не мешали. Ладно, перестрахуемся.

Я набираю старого знакомого Александра, который может помочь с перестаховкой, жду, когда ответит. Сброс вызова. Ладно, перезвонит.

Паркуюсь возле дома. Оборачиваюсь и замечаю Сашин пакет с молоком, батоном и вареньем. Куда это теперь? Воробьям скармливать, что ли?

Забираю продукты, под ними нахожу какую-то папку. Договор с центром, в котором работает отец. Ей скоро рожать, отдельная палата.

Убираю документы в папку. Надо вернуть ей. Снова набираю Сашу. Не отвечает.

Может случилось что? Ладно, схожу домой, приму душ, если не ответит и не перезвонит, съезжу к ней сам.

– Всех, кого мы обсуждали, я встретила. – Вика на кухне жарит яйца, хозяйка из нее на троечку. – Антонов Павел Юрьевич, все выспрашивал, окольными путями к вам подводил, но мне кажется, я справилась.

– Отлично.

– С Леной познакомилась. Она милая, кстати.

– Милая, да. Но помни, что у нее всего доза яда припасена.

– Про архив узнала, она сказала в пятницу отведет.

– Хорошо, наблюдай, Вика.

– Вы ужинать будете?

– Я в душ, потом поем. Если будет звонить Александр, то скажи, что я перезвоню и крикни мне. А то он неуловимый какой-то. На другие номера не отвечай.

– Поняла. – Вика прикладывает руку к голове, направляя кончики пальцев на висок.

Потоки теплой воды приводят мысли в порядок. Надо поговорить с Ромой и выяснить, наконец, что между ними. А то вроде нет, но они общаются. И чьи дети выяснить.

Как бы она мне ни нравилась, но у друга девушку отбивать я не буду. Нет, значит, нет.

– Юрий Александрович, – кричит Вика из-за двери. Вам звонили, я сказала, что перезвоните.

– Спасибо.

Отлично.

Быстро домываюсь, выхожу из душа, открываю телефон. Собираюсь набрать последний номер, но там входящий от Саши, длительность девять секунд.

– Вика, – зову девушку.

– Да, – выглядывает из кухни.

– А кто звонил? Александр или Саша? Как записан был абонент?

– Саша, – бойко отвечает, я прикрываю глаза и выдыхаю, чтобы успокоиться. – А что, есть разница? – уточняет Виктория, по голосу понимаю, что можно не отвечать. – Только не говорите, что это была девушка. – Распахиваю глаза и теперь ее слова играют по-другому. – И она не должна была слышать меня.

Отрицательно машу головой из стороны в сторону. Что может подумать одна девушка, когда на телефон отвечает другая? Мое молчание, как никогда красноречиво.

– Простите. – Выдыхаю. Чего уж теперь? Сам виноват. Не уточнил, что Александр и Саша, это разные контакты. – А давайте скажем, что… вы на суде, а я… – усмехаюсь и закатываю глаза.

– Я ничего не сделал, чтобы врать или оправдываться.

– Я не знала, что у вас есть девушка. Просто вы так легко предложили пожить у вас. Любая бы ревновала.

– Ну ты же живешь тут, а не спишь со мной. К чему ревновать?

– Представьте, что с ней кто-нибудь бы вот так жил. Вы бы как отреагировали?

Я был бы против. Но, когда зимой уезжал отсюда, то понимал, что отпускаю ее и она может встречаться и жить, с кем хочет. Никаких обещаний мы друг другу не давали.

– Так, вам надо позвонить ей и что-то объяснить.

– Что ты ей сказала, Вика?

– Поздоровалась и что вы сейчас заняты, перезвоните через несколько минут. Про то, что вы в душе или где-то еще, я не говорила. Перезванивайте уже.

Как мальчишка сейчас. Тринадцатилетний мальчишка.

Позвонить и сказать, что это не то, о чем ты подумала…

– А что Саша ответила?

– Ничего, промолчала и отключилась.

Накрутит сейчас.

– Вика…

– Может, и ничего страшного, а какие у вас были отношения до этого?

– Я посадил ее отца в тюрьму.

Она приоткрывает рот, потом его закрывает. Сообразительная.

– Я так и знала. Ааа, она случайно не от вас беременна?

Поднимаю брови. Вздыхаю.

– Ты же сказала, там сороковая неделя и у нее договор с перинатальным центром. Мы с ней семь месяцев знакомы.

– Тогда да, скорее всего, что не вы. Хотя… это я навскидку сказала, а как там, только врачам известно. Но на месте вашей Саши я бы приревновала, как минимум. – Моей Саши. Уже не моей… – Позвоните, придумывайте что-нибудь. Успокойте.

Ревновать… Если бы ревновала, то я бы только рад был. Значит, осталось что-то. Если ей все равно и она просто отключилась, тогда хуже.

– Не люблю врать.

– Ложь легче слушать. Она же беременна, Юрий Александрович. – Рассуждает Вика. – Ей нервничать нельзя. – Вы помягче. Не в лоб все.

Ладно. Я набираю Сашу, пока не знаю, что говорить. Решу по ходу пойму. По ее настроению.

– Не отвечает, – смотрю на Вику, жду еще предложений.

– Точно обиделась. Вот я дурында. Но вы сами виноваты, ставьте конкретные цели. Саша – Александр.

– Ладно, я к ней съезжу. Все равно надо кое-что ей вернуть.

– Может, поужинаете?

– Потом, – быстро натягиваю толстовку, обуваюсь.

– Юрий Александрович, я тут ваш пакет разобрала. Там обгрызенный батон, варенье.

– Поужинай, – усмехаюсь ей и выхожу.

По дороге еще раз набираю Сашу. Контрольный звонок и снова никто не отвечает. Вариантов несколько и каждый надо проработать.

Все-таки приревновала? Надо объясниться.

С другой стороны, может так получится, что у нее кто-то есть. Например, Ромка, или парень, с которым живет. Я же ничего не знаю о ней.

Значит, просто отдам документы и уеду.

Решу по ситуации.

Паркуюсь возле ее подъезда. Ромкиной машины нет. Уже неплохо. Ты, Домбровский, докатился…

Ты идешь к девушке, которая заведомо может жить с кем-то. В принципе она может жить даже в другом месте. Сомнения еще никогда настолько не забивали голову.

Проще кого-то посадить, выдвинуть обвинение, опираясь на факты. Тут фактов и доказательств нет, а чтобы их получить, надо лезть в личную жизнь. Совесть прокурора позволяет лезть только в личную жизнь преступников.

Приехал в никуда, без плана, на одном предвкушении встречи.

Забираю документы и поднимаюсь к Саше в квартиру.

В левом верхнем углу двери на подъезде вижу цифры «19», в правом «55». Эти цифры ввожу на домофоне – дверь открывается.

Лишь бы она была дома и у нее не было никакого мужика там.

Нажимаю на дверной звонок и жду. Никто не открывает. Все равно жду.

Теперь мы не прокурор и свидетель, я могу свободно приходить, быть тут столько, сколько надо. Еще раз звоню, за дверью слышу наконец шевеление.

Кто-то щелкает замком и открывает дверь. От осознания, что это Саша, взлетаю.

– Привет еще раз. – Здороваюсь, осматриваю помещение насколько помогает угол обзора. Мужской обуви и одежды не видно. – Можно войти?

– Зачем?

– Хотел поговорить, ты просила узнать кое-что.

– Можно было позвонить, – бубнит моя ворчунья, но впускает.

– Так ты не отвечаешь.

Исподлобья на меня смотрит. Мило хмурит брови.

В коридоре вкусно пахнет жареной картошкой, я вспоминаю, что не ел толком за день.

– Ты забыла свои документы у меня в машине. – Протягиваю ее папку.

– Как? – Тут же меняется в лице. Глаза вверх, вспоминает. – Ты читал?

– Нет, – машу головой, – не имею привычки читать чужие документы и медкарты.

Она выдыхает и убирает документы в комод. А я сейчас жалею, что не открыл их. Правильный, блин. Там как будто тайна какая-то скрыта.

Саша подхватывает живот и прислоняется к стене спиной.

– Ты одна? Я зайду?

– Давай тут, быстро.

– В таких делах спешка ни к чему. – Разуваюсь. Саша закатывает глаза и уходит на кухню. Взглядом выхватываю весь коридор.

– Сейчас расскажу, руки помою, – ухожу в ванную. Всячески показываю, что я ничего не забыл. В коридоре какие-то коробки, но судя по постельному белью в розовых мишках. Детское. Мимишное. Девчачье.

Дочка.

Теперь изучаю ванную. Второй щетки нет, мужской бритвы, мужского шампуня – ничего нет. Саша живет одна. В зеркало вижу, как за спиной приоткрывается дверь и резко оборачиваюсь.

В ванную заглядывает Ахиллес. Кажется, он стал еще крупнее. Пушистый надсмотрщик. Я помню, как меня от Сани отваживал. Не справился.

Я разворачиваюсь и опускаюсь на колени.

– Ну, привет.

Сам не трогаю кота, он подходит, нюхает, потом начинает тереться головой о колено.

– Помнишь меня? Помнишь. За хозяйкой присматривал? – Чешу за ухом. – Молодец. Пойдем.

Саша сидит на стуле возле плиты и жарит драники. На ее большом животе тут же стоит тарелка, с которой она эти драники и ест.

Такая по-домашнему милая.

– Для меня не найдется парочка? – киваю на блины и сажусь за стол.

– Нет, – огрызается, а я улыбаюсь и сажусь за стол.

– Я за день пару кружек кофе выпил.

– Это не мои проблемы.

Реагирует. Злится. Но ревнует или гормональная интоксикация понять не могу. Иначе покормила бы. И, если бы ревновала, переживала бы, а так ест спокойно, не плачет.

– Так что, нет? – Киваю на блины.

– Если хочешь, жарь себе сам, я устала.

– Хорошо, – я поднимаюсь, иду к столу, там в большой тарелке еще осталось немного теста для блинов. Выкладываю со сковороды ей порцию уже обжаренных блинов, а сам накладываю новые.

– Тебе отец что подарил, деньги или имущество?

– Деньги, на счете, открыт на мое имя.

– Есть какие-то бумаги, что он тебе передал? Могу я посмотреть?

– Это идти надо… я не хочу.

– Давай я схожу.

Саша опирается на сидение и поднимается. Я на автомате подхватываю ее и помогаю подняться.

– Все нормально, – кивает и идет в коридор. – Я все блины пересчитала, Домбровский.

Не отвечаю, но улыбаюсь в ответ. Что-то я путаюсь в этих беременных эмоциях. Вика говорит, что Саша ревнует и обижается. Но она не обижена, не плакала, но и не шутит в ответ. Будто в каком-то дзене на волне беременности.

А может, и правда ничего уже нет. Остыло. А мне что-то там показалось в машине днем.

Я закидываю один в рот с ее тарелки, облизываю пальцы и ем скорее, чтобы замести следы.

– Вот бумаги, – Саша возвращается..

Я просматриваю документы. Счет открыт на имя Елисеевой Александры Сергеевны. На счету определенная сумма. К счету есть дарственная, что это подарок.

– Смотри, налога на дарение денег нет. На квартиру, машину, недвижимость – есть, на деньги нет. То есть всегда выгоднее дарить кому-то деньги, они не являются доходом.

Пока я рассказываю, Саша переворачивает мои блины.

– Папа твой поступил грамотно и оформил договор дарения, заверенный у нотариуса. Оспорить его подлинность – невозможно. Поэтому твоя мать ничего не докажет, только потеряет время.

Саша опускает голову, трет переносицу.

– Она придумает.

– Не общайся с ней.

– Ты ее не знаешь, если не отвечу, она может и приехать.

Саша берет тарелку и складывает блины туда, где только что ела сама.

– Держи, – протягивает мне тарелку.

– Ты не будешь?

– Наелась. Доедай. – Я сажусь за стол и открываю и беру пакет сметаны, заливая им драники.

– Саш, ты не думала, что она может быть причастна к делу твоего отца?

– Мама? Если бы она была причастна, она бы сидела в суде в первом ряду. А ты что, решил поиграть в доброго полицейского?

Рассказать-не рассказать? Это бы махом решило часть проблем и выстроило хоть какой-то навесной мост между нами, но пока рано. Она может ошибиться, я могу не успеть исправить.

– Так… вспомнил. – Перехватываю несколько блинов.

– Спасибо, что проконсультировал и документы вернул, но доедай и уходи.

– Саш, мы не поговорили тогда толком.

– Я сказала все, что хотела сказать. Добавить? – неопределенно киваю ей, на ее усмотрение.

– Я тебя никогда не прощу, поэтому друзьями мы не будем. Я впустила тебя исключительно потому, что мне нужно было узнать от тебя информацию. Доедай, уходи и на этом все.

Значит, все-таки не простит. И не ревнует, раз слова не сказала, про Вику. И все конструкции, которые планировались, не выдерживают ее равнодушия.

Блины уже в горло не лезут.

Я ловлю ее взгляд. Она не отводит, смотрит. Там усталость, спокойствие, нет ни огня, ни теплоты ко мне. Все понятно и так.

– Саш, у тебя кто-то есть? Тот, кто тебе может помочь со всем, с ребенком, с деньгами, с вещами?

– Есть.

Но обратилась ко мне.

– Мужчина?

Саша отвлекается на кота, который запрыгивает мне на колени и усаживается. Ахилл, который всегда меня сторонился, будто со мной солидарен.

– Да, мужчина, – отвечает вроде уверенно, но голос дергается.

– Это Рома? – Глаза бегать начинают, реснички хлопают. Не ожидала. – Его ребенок?

Глава 8. Саша. Ахилл, Ахилл…

– Его ребенок? – Юра смотрит в глаза, ждет ответа.

Меня словно в центрифугу помещают и добавляют обороты. Пока не признаюсь, не остановят. Голову кружит, как в заносе. От правды и лжи кидает уже в стороны.

Живот напрягается, я кладу руки на него, глажу, чтобы успокоить и снять тонус.

Ромин ребенок… Про то, что может быть его, даже мысли не допускает. А уж про то, что ребенок не один, вообще речи нет.

Видел нас пару раз, получил доказательства, вынес приговор.

Когда ты уже поменяешься… и будешь рассматривать ситуации не под одним углом зрения, подумаешь, а почему кто-то так сделал? Почему не оправдал твои ожидания?

Мысли проносятся за пару секунд, но между нами повисает вечность из невысказанного и желания все высказывать нет.

Я и Ромку не хочу подставлять, и правду говорить. А нужна Юре эта правда? С себя стряхнуть ответственность, как пыль с прошлого, чтобы очищенную совесть поставить на полку рядом с абсолютной справедливостью.

– Нет, не Рома, но я в твою жизнь не лезу, не спрашиваю ничего, и в ответ того же хочу. С кем я общаюсь, решаю свои вопросы, тебя не должно волновать. Ты сказал, что мы расстаемся. Потом уехал. Это было твое решение, которое я приняла. Снова искать в архивах старые записи и прокручивать воспоминания я не хочу. Проехали. И тебе лучше уйти.

Не понимаю его. У него девушка, отношения на таком уровне, что она отвечает на его телефон, а он все равно прется ко мне? Хоть бы совесть включал перед ней.

Домбровский не глупый, все понимает, оставляет недоеденные блины. Снимает Ахилла с колен, кивает, поднявшись, идет к выходу. Кот спрыгивает на пол, идет к тарелке, нюхает корм, но не притрагивается, идет в коридор. Машет недовольно хвостом, смотрит на прокурора.

– Пока, Саша.

Я поднимаюсь и медленно иду, только, чтобы закрыть за ним дверь.

– Если что-то надо будет, обращайся.

– Надеюсь, что не надо будет. Пока. – Кладу ладонь на его руку и подталкиваю к выходу.

Всего лишь рука, а ощущение, что на него всегда можно опереться и попросить о помощи, не отпускает.

Юра берется за ручку двери, но не открывает ее.

– Я собираюсь взяться снова за дело твоего отца.

– Чтобы еще срока добавить? – язвлю.

– Нет, у меня там свой интерес. Так ты в деле? Поможешь?

Протягивает ладонь, предлагает пожать.

Как дьявол, который предлагает продаться. Но сомнительно это все. Искупить вину хочет? Так время-то утерянное уже не вернешь.

– Я тебе не доверяю.

Усмехается.

– Без доверия, конечно, сложно будет. Ладно, – убирает руку в карман, – если передумаешь, знаешь, как меня найти. Пока, – открывает дверь и выходит.

– Что значит, у тебя там свой интерес? – спрашиваю в спину.

– Я не могу сейчас рассказать. Пока, береги себя.

Уходит вот так, на полуслове. Сказал А, а Б забыл. Крючок закинул с наживкой, а не вытянул. Какой у него там свой интерес может быть? Придумал, что ли, все?

Почему нельзя все рассказать, как есть?

Потому что я сама не рассказываю все, как есть.

Наверное, закон бумерангов все же существует.

Домбровский пропадает с радаров, как я сама и просила. Если до этого нас как будто притягивало, сейчас будто размагнитилось.

Ко мне несколько раз приходила няня, которую рекомендовал Доронин. Минус, что она слишком молодая, плюс, что у нее есть опыт присмотра за ребенком с рождения, она может у меня жить и находиться круглосуточно, у меня есть гарантии, что это надежный человек.

– Ахилл, ты чего не ешь? – возвращаюсь с кухни и сажусь возле кота. – Что с тобой случилось?

Волнует меня. Как сглазили моего котика. В один день перестал есть, только пьет и спит. Ко мне почти не подходит. Все это совсем на него не похоже.

Последней каплей становится вечер, когда я понимаю, что Ахилл спит целый день, пытаюсь его разбудить, а он не просыпается. Я слышу, как медленно он дышит, неестественно. Вроде молодой еще, а… нет. Даже думать ни о чем таком не хочу. Это как мой первый ребенок.

Я перебираю всех, но Валера на операции, Егор с Онежей уехали в больницу к ее отцу, который уже пусть и с палочкой, но ходит. Рома, черт знает, где и просто не отвечает.

Таких близких, кто бы не пожалел потратить время на беременную сумасшедшую с котом не так много. Остался один. И обратиться к нему, это последнее, что я хочу делать, но даже сейчас гордость прогибается под моей любовью к Ахиллу.

Набираю и жду, когда ответит. Я и хочу, и неудобно одновременно. Так, больше даже для успокоения совести, что я попробовала.

И все против. Вызвать такси, так я не донесу кота. Себя бы донести.

Вызвать врача на дом? Так, может, ему надо взять анализы, или уже поставить какую-то капельницу, лекарства дать, куда мне за ними бегать.

– Да, Саш, привет, – Юра наконец отвечает, по голосу даже рад слышать. Мягко, тепло и я уже знаю, что не откажет.

– Привет, ты занят?

– Нет, говори.

– Я не могу ни до кого дозвониться, а мне надо срочно Ахилла ветеринару показать.

– Что с ним?

– Ничего не ест, спит целый день, вялый какой-то. С ним что-то не то. А я сама не донесу тушу.

– Я буду у тебя через пятнадцать минут, собирайся.

Я сжимаю кулаки и счастливо улыбаюсь. Часть проблемы решена.

– Я буду готова, спасибо.

Юра отключается, а я собираюсь за пару минут. Заталкиваю кота в переноску. Он даже это терпит, не сопротивляется. Совсем плох.

Переодеваюсь в платье на выход, поправляю прическу и подкрашиваю губы.

Сажусь возле окна и жду. Не хочу задерживать ни его, ни себя.

Юра не обманывает, приезжает через пятнадцать минут. Паркуется под окнами. Несмотря на лето, все равно в темных брюках и белой рубашке с закатанными рукавами. Кажется, я уже говорила, что в таком виде противозаконно ходить не свободным мужчинам.

Ставит машину на сигнализацию. По времени, он приехал с работы. Опять голодный, а мне и предложить некогда поесть.

Я открываю дверь, сама сажусь на банкетку и обуваюсь. Правая балетка легко надевается, на левой вожусь дольше. Подпятник загибается и прилипает к стельке. Дотянуться самой не получается. Приходится взяться за обналичку на двери и опасно наклониться, чтобы достать до пятки. Тянусь – тянусь и не достаю.

– Так, где больной? – поднимаю голову, Юра уже на пороге. Готов.

– Он там, в комнате, на кровати, я сама не донесу.

– Понял, – разувается, сворачивает, проходит четко к месту дислокации пациента.

– Ну, что это ты удумал? Рано еще помирать.

Мне не так смешно, как Домбровскому.

Я снова пытаюсь дотянуться до пятки. Когда уже этого живота не будет…

– Давай, я помогу, – Юра ставит переноску с котом на пол и присаживается.

Аккуратно обхватывает мою лодыжку, расправляет подпятник. А у меня простреливает внизу живота. Эти касания неспециальные… Архивы поднимают с грифом «запрещено вскрывать», но хочется, чтобы продолжал. Он, скорее всего, и не вкладывает в это так много, как я чувствую, но меня накрывает, так хочется нежности и объятий. Массажа пяточек.

Откидываю голову, пока не упираюсь затылком в стену, вспоминаю, какой массаж он умеет делать.

Ненавижу и хочу. Ладно, не ненавижу. Обижена на него, но все равно хочу.

– Все, можем идти, – отпускает ногу, обувается сам.

– Да.

Забирает кота в переноске, помогает мне подняться. Я позволяю.

– Мне кажется, ему это клетка уже маленькая.

И правда его шерсть торчит через все отверстия.

– Он просто пушистый очень.

Спускаемся в лифте. Я смотрю на Ахилла, но чувствую, как Юра рассматривает меня. На родинке на шее фокусируется. Мельком пересекаемся взглядами, я не могу дольше рядом с ним.

Память отказывать начинает. Во мне столько злости и обиды было, что сейчас с трудом могу вспомнить все. Только то, что он папу посадил, на переднем плане.

Юра сначала ставит кота на заднее сидение, пристегивает его. Потом помогает сесть мне, тоже пристегивает. Опять в его машине. Опять этот запах. Опять едем вместе. Общие дела какие-то.

– В какую клинику едем?

– Вот по этому адресу, – протягиваю ему визитку.

Мы отъезжаем от дома. Едем в тишине. Я слышу, как сама же шумно сглатываю.

– Я видел коробки у тебя в квартире, розовые. У тебя будет девочка?

Девочка… Если бы… Все равно же узнает когда-то. Может, надо начинать готовить?

– Не совсем девочка.

– То есть не совсем? Мальчик?

– Нет, – выдыхаю, собираюсь с мыслями.

– Мау, – на заднем сидении мяукает Ахилл, я сразу оборачиваюсь, Юра притормаживает.

– Что с ним? – спрашивает, потому что оторваться от дороги не может.

– Не знаю, – киваю ему, – Ахилл, ты как?

Кот вяло открывает глаза и смотрит на меня пару секунд, потом опять закрывает.

– Ну, Ахиллес…

– Саш, не накручивай. Сейчас покажем врачу, он поднимет его на ноги. Еще бегать будет.

Сворачиваем на светофоре.

– А если нет?

– Не думай о плохом. Врачи на то и врачи, чтобы всех спасать. Протезы собакам ставят, выхаживают, а наш просто отравился чем-то.

Наш… С каких это пор он стал нашим, интересно. Как совместное имущество.

– Мы приехали.

Паркуемся возле клиники. Юра помогает мне отстегнуться, но самостоятельно я могу только дверь себе открыть и ноги на землю поставить. Дальше без помощи никак.

Юра подает руку, помогает подняться, придерживает меня, как будто могу упасть, закрывает дверь, забирает Ахилла. Идем все вместе в клинику.

Перед нами парень с овчаркой и женщина с кошкой. Я занимаю очередь, но, когда подходит очередь парня, он меня пропускает. То ли я, то ли Ахилл, то ли мы оба вызываем удвоенную порцию жалости.

– Ну, что, Ахиллес, кто нашел твое уязвимое место? Ты же у нас бессмертный, а тут вдруг решил захворать? – Усмехается ветеринар.

Запомнил моего куна по интересному имени еще с детства, когда лечили его подвернутую лапку. Врач осматривает, измеряет температуру, проверяет слизистую.

– Александра, когда он перестал есть?

– Несколько дней назад.

– Меняли корм, жилье, обстановку.

– Нет, ничего.

– К вам приходил, просил погладить живот или где-то еще.

– Нет. С того момента как-то вообще спал дальше от меня. Как будто боялся заразить.

– Стресс может какой-то?

– Ну, какой стресс, он дома живет со мной, все время. Он даже на улицу не выходит.

– Надо бы выгуливать иногда.

Я глажу Ахилла, своего мальчика любимого. На все согласна, чтобы его вылечить. Он то посмотрит на меня, то глаза прикроет.

– Прививки?

– По возрасту все сделано.

– Признаков болезни и чего-то опасного нет. Больше похоже на стресс или все-таки отравление. Проведем гемодиализ, почистим его. Потом посмотрим. – Киваю. – Минут тридцать-сорок займет.

Ахиллу выбривают одну лапку, ставят капельницу. Нас располагают в коридоре, где все оборудовано под «зал ожидания».

Я сажусь рядом с Ахиллом, глажу подушечку на перевязанной лапке. Он даже не пытается вырваться или убежать. Совсем обессиленный лежит.

Юра опускается рядом со стаканчиком кофе, мне протягивает воду. Неудобно перед ним, с работы, голодный, я тут со своими проблемами.

Пластиковый стул не то, что неудобный. Он впивается во все места. Тыковки мои просыпаются, начинают шевелится, становится еще некомфортней.

Я откидываю голову назад, глубоко дышу, чтобы снять напряжение. Прилечь бы, но не тут.

– Неудобно?

– Спина затекает, но я потерплю. Лишь бы с ним все хорошо было.

Я снова меняю положение. Теперь разворачиваюсь спиной к Юре и опираюсь на его руку или плечо. Домбровский не стесняясь приобнимает меня одной рукой, фиксируя.

Я наглею в край, снимаю одну балетку и вытягиваю ногу на стульчике. Так более менее.

– Саш, – шепчет сзади на ухо.

– Что?

– Так ты не дорассказала? Кто у тебя там? И не девочка, и не мальчик. Не кот же? – усмехается и разминает мне поясницу.

Надо бы его отфутболить, но мне так хорошо и удобно. Как в Зазеркалье оказываюсь, где все наоборот.

– Там три девочки.

Три твоих девочки, но сейчас я этого сказать не могу. Странно слышать про такое в ветлечебнице.

Все замирает, останавливается. В моменте на паузе. Даже, если сам все поймет, ну, значит, поймет.

– Три? – переспрашивает, как будто ослышался.

– Да.

– То есть, тройня?

– Да.

Ничего не спрашивает, делает за моей спиной несколько глотков.

– Три? – поднимает руку вверх и показывает три пальца.

– Да, три.

– В одном животе три?

– Да, в одном животе три. А что такое?

– Так это… пффф… как это. У тебя две руки.

– Страшно было бы получить сразу три ребенка? Три дочки? Работать всю жизнь на прокладки и лифчики.

– Ну… ко всему можно привыкнуть.

– Я уже привыкла и готова.

– Ты… у меня нет слов, это подвиг в моем представлении.

– А я тогда трогал твой живот, чувствовал одного? То есть одну? А ты различаешь, кто где?

Я так и сижу к нему спиной, не вижу глаз и выражения лица. Но как будто там и радость, и волнение, и желание помочь.

Пока ему этой информации достаточно.

– А где они? Ты различаешь?

– Тебе интересно?

– Отец как-то рассказывал про тройню, но я не представлял, как это на самом деле.

– Две лежат по краям, – показываю руками, где головки, одна в центре, чуть ниже, вниз головой.

– А это нормально? Не опасно для ребенка?

– Вроде нормально.

– Сань, я подумал, а Ахилл об этом знает, может у него поэтому стресс? Ну, то есть я не хочу показаться странным, но, если он тебя понимает, то может, узнал, что там трое и захандрил?

– Я ему давно сказала, поэтому, если он все понимает, то это не из-за тройни.

– Может, паникует?

– Он кот, они не испытывают эмоций. У него рефлексы.

– Когда он ел последний раз?

– Пару дней не ест. Я думала сразу, что воротит нос от корма, но потом начала давать и другие продукты, все равно не ест.

– Вот я заходил к тебе на той неделе, он ел?

– Ты ушел, я отдала ему твою сметану, он не ел ее.

– Я здоров, сдавал анализы на днях, Валера сказал, все хорошо. Так что, даже, если он ночью втихаря лизнул, это не от меня.

– Подожди, в тот день я утром отрезала ему курицу, еще говорила, что не пойду в магазин, нам хватит. Днем он ее съел, потом мы легли спать, ты приехал вечером, он уже ничего не ел. Да. Точно.