Читать книгу: «Раз, два, Шри», страница 4

ЧАСТЬ 3

Какие люди разные. Наша присказка последнего времени. Чтобы не думать о людях плохо, мы даем им возможность быть непохожими на нас. И действительно разные. И если они недовольны нами, то это не конкретно нами, а разочарованием от несбывшихся планов. И у нас так же.

В нашем коливинге за 2 месяца сменилось несколько жильцов: после москвичей у нас жила девушка-дизайнер из Белоруси, а пока мы ждали русских девушек из Германии, у нас жили две русские девушки, приехавшие из Тайланда.

Мы не ожидали, что наша тихая белорусская девушка вдруг приведет толпу белорусских друзей (оказалось, это родственники мужа и сам муж, который уехал через 2 дня в Польшу). Еще мы не ожидали, что тайские девушки окажутся злостными курилками. Мы расстроились от того, что не были к этому готовы. А курящие жильцы расстроились, что нельзя бросать мусор везде, что за ними не ухаживает отряд клинеров, как они представили, а уборка приходит раз в неделю. Мы не ожидали, что они сломают плетеное сиденье на стуле, а мы обнаружим это после отъезда, что простыня у них будет вся неотмываемо запачкана манго, но мы и не давали подписывать договор, по которому нельзя есть в комнатах. И залога не брали.

Жильцы не выключали за собой свет и вентиляторы в общих местах не из вредности, конечно, просто думали, что живут в отеле, а мы прислуга. За те три дня, которые они у нас прожили, они успели переругать всех со всеми в борьбе за единственный балкончик на втором этаже. Ну и поскольку их картина ожиданий не совпадала с нашей, то мы полюбовно расстались. Алена хлопала дверями, не разговаривала с нами (мы вообще переписывались в ватсапе, чтобы выяснить все проблемы), а в тот день, когда они уезжали, она три раза постирала белье в машинке. Видимо, чтобы осталось ощущение, что она выжала из этой виллы все, что могла.

Тема с коливингом оказалась совсем не нашей. Нам хотелось жить одним, без соседей, без уборки за всеми на кухне и без очереди на обеденный столик на заднем дворе.

Однажды вечером я вышла на кухню. На столе – кусок сырой курицы в миске, на нем – мухи. Думаю: «Е-мое, кто ж из девчонок оставил? На какую из трех полок в холодильнике мне надо убрать?» А потом я подумала еще немного и оставила все как есть. Пусть тухнет.

Вилла в Мириссе

Наш дом бесчувственен и слегка туповат. Наш дом множественно изнасилован жильцами. Его больше не радует, когда за ним ухаживают и убираются в нем. Я знала дома, которые откликались на уход, я знала дома, которые радовались детскому смеху, я гладила стены, и они были живыми и отзывчивыми. Здесь же осталось только приличие и вежливость. И у хозяйки, и у дома. О, двухэтажная вилла, мне совсем непонятно, жили ли в тебе хозяева или они сразу построили тебя для сдачи в аренду? Но тогда почему строили по-ланкийски? С красивыми резными вентиляционными вставками? И с одним туалетом на три комнаты на этаже? А кухня такая маленькая, будто готовить на всех должна одна хозяйка. А если жили сами, то зачем тогда два туалета в доме, если на заднем дворе есть традиционный ланкийский сарайчик – как всегда очень чистенький, с кафельным полом, с подведенным краном с водой и ведерком для смыва.

Индра, наша хозяйка, живет в своем одноэтажном однокомнатном темном доме с вентилятором на потолке. В темном, потому что окно прикрыто деревянными ставнями, а когда Индра уходит, то она закрывает ставни совсем. Когда же она дома, то у нее открыта дверь на улицу, и в глубине темного дома она сидит у одной стены и смотрит на другую. С кровати на телевизор.

За домом – свой задний двор с туалетной пристройкой и уличным душем.

Как-то в самом начале жизни на этой вилле, муж куда-то уехал, а я была дома с Эриком, и мы вышли на свой задний двор в темноте, а там ковыряла в пластиковом костре какой-то палкой Индра.

И так мы стояли там с ней рядом с тлеющими угольками у оплавленной мусорной кучи и не видя друг друга разговаривали:

– У тебя один сын? – показывает жилистой рукой на Эрика.

– Да, – отвечаю.

– А у меня двое. Дочка и сын. Большие уже. У меня уже внуку годик. И еще два внука.

– О, видите внуков? Приезжают в гости?

– Нет, я им звоню, по видео с ним разговариваю. Дочка живет в Италии.

– А, наверное, муж у нее итальянец?

– Нет, тоже ланкциец. Они вместе туда уехали. И двое детей у них.

И тут приехал мой муж, и Индра засуетилась типа все-все, ухожу, я просто зашла костер поправить на ваш участок. И мы разбежались.

Так вот и живет теперь Индра. Сдает дом, метет двор, смотрит телевизор по вечерам. И еще слышно, как она звонит в Италию и смеется, когда разговаривает с внуком.

А белые живут за забором, отбивают носики у чайников, ставят батарею пустых бутылок из-под виски и бренди на кухонный шкаф, белым нужны кондиционеры, смена белья раз в неделю и выносить за ними сломанные вещи. Когда мы снимали виллу по фотографиям на сайте, на втором этаже стоял большой телевизор, и мы, помню, тогда еще планировали, что наш ребенок будет сидеть по вечерам и смотреть там мультики на английском. А въехали мы лишь в черную стеклянную тумбочку от телевизора со штырем для экрана.

А волны делают свое дело – одна за другой, одна за другой, большая-большая-пааауза, большая-большая-большая-паауза. Волны в океане приходят сетами, как и жизненный опыт. Реальность словно вытесывает по крупицам из неоформленной глыбы твоих желаний твое счастливое будущее. Волна за волной, волна за волной. Или будто бы мир решает уравнение и подставляет в ячейки с неизвестными разные цифры. Проход – какие-то цифры подходят, какие-то вымывает и остаются лунки для новых комбинаций. Еще это похоже на подбор шифра к сейфу с сокровищами. Поиск хорошего авокадо, смена жильцов, езда на байке в садик и из садика, чайник ланкийского кофе на споте, барбекю в субботу с Аюбованом. Когда мы делили совместный быт, то сбегали от его дружелюбия, а теперь стали лучшими друзьями. Нам просто не надо жить в одном доме вместе с другим парнем, а дружить с ним очень даже интересно.

А потом на барбекю приехал друг моих старых друзей, и это новые истории и новый обмен личной историей. И новый проход шифра. От этого сета под подушкой осталась привезенная новым другом ракушка с Моста Рамы – перешейка с грядой островов, по которому когда-то можно было пешком дойти до Индии. По нему, видимо, и шли первые сингальцы, а потом и тамилы. Более раннего населения на Шри не осталось. Ракушка дарует мне сны о Шиве. Шива вплетается в мою картину счастья в этом воплощении.

Мне снится, что я и есть Шива. И я не сижу на горе, а я и есть гора, с которой погружаются глубоко в мир мои длинные синие руки. А черные волнистые волосы мои застыли неподвижными реками на этой горе. Я высоко и низко, я здесь и везде, я спокоен, мудр и тих.

Понедельник. Начало еще одного сета, хотя еще не успел осесть опыт предыдущего. Но пустых ячеек остается все меньше, мы быстро учимся. Во-первых, нас учит быстро менять планы и быть более гибкими. Во-вторых, нас учит все-таки иметь планы и не бояться действовать. Например, переехать обратно в Велигаму.

Между городами

Желание стабильности… гонит нас с места на место. В Мириссе мы так и не смогли прижиться. Бросили своих жильцов доживать там этот месяц без нас, а сами – вернулись в первый наш дом в Велигаму. То есть нам бы хотелось, чтобы было так, но мечты на Шри сбываются своеобразным способом, и тогда, когда для этого наступит нужный момент. Мы хотели сбежать от жизни коливинге. Мы устали от присутствия рядом с нами других людей, от падающей посуды или хлопающей входной двери и незакрывающейся калитки, и кошек, многочисленных бродячих кошек, норовящих своровать курицу на кухне или просто гуляющих по первому этажу, если не закрыть заднюю дверь. И еще девушка-дизайнер очень удивилась, когда я сказала, что плита не сама очищается каждый день. И мусор не сам выходит к хозяйке, и вода из бочек не сама набирается включением выключателя насоса. В общем, нажились мы до чертиков, и хотели покоя. Сбежали мы от девушек и поменяли их на дедушек.

Мы собрались рано утром, сели на тот же тук-тук, что привез нас в Мириссу, Владик все так же поехал перед ним, и через 10 минут мы уже были у наших старых родных ворот в Велигаме. Но нас не ждали. На крыльце на двух пластиковых стульчиках сидел наш дедушка-хозяин из Коломбо и рядом с ним еще один товарищ в небрежно запахнутом саронге. Они ели рис руками и мирно беседовали, когда приехали мы. Товарищ оказался дедушкиным младшим братом. Они помогли сгрузить наши вещи и стали чесать репу и разводить руками:

– Мы вас ждали в 12.

– Мы же вам писали, что в 10.

– Вы может дадите нам один час, и мы тут все приберем?

– Окей, мы сходим пешком до кафе.

Было очень интересно, как же это они все приберут. Мы пришли через час. Ситуация изменилась не так чтобы сильно. В доме орало радио на стареньком кассетном магнитофоне из 90-х. На полу стояли большие коробки, перевязанные веревками. Побросаны какие-то детские вещи и раскраски от предыдущих жильцов. Наш дедушка возит тряпкой по полу. О, узнаю ланкийскую уборку. Прекрасно. В Мириссе было хуже. Когда приходила Шамли (Индра сказала, что это не подлежит обсуждению, что это ее подруга и она будет приходить убираться каждую неделю), то она просила, чтобы все ушли из дома и мыла по два часа, выливая на балкон второго этажа ведрами воду, выкидывая мусор со второго этажа на задний двор, выбрасывая все, что плохо лежит в комнатах, переставляя вещи на тумбочках по своему пониманию…

Дедушка был намного лаконичнее.

Велигама-два

Убравшись, дедушки ушли в свою каморку-пристройку за домом. И врубили свое радио там. Дедушки должны были уехать в Коломбо, но вечером пришли с мешком кокосов и стали лущить их на заднем дворе. Потом они разводили костер из кокосовой койры, и уезжать не собирались. Утром попросились на 15 минут к нам на кухню и варили там себе карри на весь день. И второй день. И третий. Вели себя тихо, таскали мешки с кокосами, главный дедушка уходил куда-то в резиновых сапогах и с любимым тримером. Что он любимый, мы узнали от Аюбована. Он в прошлый раз бегал за дедушкой и бегло шпарил на английском, дедушка как обычно ничего не понимал, кивал, а потом повел Аюбована к себе в каморку и с гордостью ткнул в этот тример.

Неделю мы жили с дедушками в мирах Кустурицы и Болливуда. Нажили впечатлений на целый маленький фильм. Дедушки были классными. Безобидными и по-своему милыми.

И главное – живыми.

Пока мы уезжали в Мириссу, а Аюбован доживал в этом доме еще 2 недели один, случились похороны у соседей.

Об этом Аюбован узнал, когда в наш двор въехала машина с дедушкой и толпой родственников. Приехали из Коломбо, здрасьте. Аюбован приглашал их переночевать у него. Они отказались и ушли спать на полу на матрасах к мистеру Нилу. Вернее, в дом, оставшийся от мистера Нила.

Аюбован ходил к ним туда, выражал соболезнования, играл с детьми в карты. Говорит, что мистер Нил был уважаемым каким-то учителем, и что приехало чуть ли не 100 его учеников….

Вспомнилось, как было во второй день приезда на Шри-Ланку.

На улице раздавались крики и шум мотора ручного трактора. В нашу калитку бесцеремонно просунулась рука и открыла замок изнутри. На пороге – мистер Нил. Чуть приостановился и уверенно стал приближаться к двери нашего дома. За ним на улице внимательно наблюдали два молодых парня мусорщика.

Муж закричал:

– Чего он приперся?

И пошел оттеснять его к калитке обратно. Мистер Нил с набитым кровавой слюной ртом шамкал и шлепал губами, его английский было сложно разобрать. Парень растаманского вида, управлявший трактором, не говорил ни на каком. Второй мусорщик, постарше, стоял на куче мусора в прицепе, и тоже особо не мог изъясниться.

Муж пришел с фразой:

– Да пошли они со своим мусором. Хотят пять тыщ рупий.

– 5000? За месяц?

– Не понял за сколько, может за неделю. Мы тут и так 5000 за дедушкин интернет заплатили, а еще за мусор теперь…

Я надела штаны и тоже пошла разбираться.

Мистер Нил, конечно, был не очень приятен с виду, но я попыталась преодолеть отвращение.

– Сколько? – спрашиваю.

– 5 hundred.

– Hundred?

Кивают головами.

Помню губы мистера Нила крупным планом.

– Мансли, мансли, – вылетает из них с красной слюной.

– Ага, понятно, ежемесячно.

Пошла успокаивать мужа. Заплатили. И только тогда мистер Нил заковылял к своим воротам.

Потом я видела, как он плевал на траву кровью, гуляя по улице. И я подумала, что он тяжело болен.

А позже нам Индра сказала, что это люди не болеют, а десны красные – это от бетеля, это когда много его жуешь, то десны начинают кровоточить, а зубы чернеют.

Мистер Нил еще был ничего, вот в Матаре у нас был еще более устрашающий сосед: он выходил выносить мусор голый, в коротком саронге и с мачете для рубки кокосов за поясом. Тоже с красным ртом и черными зубами. Как пират или демон. Так что мистер Нил – это были еще цветочки.

А однажды мы перепутали мистера Нила с его копией, только с белыми зубами. Его более молодой двойник с голым торсом и золотой цепью на шее мел манговые листья у нашего забора. Не сразу поняли, что это был сын мистера Нила.

Смерть мистера Нила меня потрясла. Так, что даже вышло стихотворение:

Мистер Нил

мел двор,

с соседом дружил,

гонял обезьян,

жевал бетель,

жил.

Мистера Нила

чествовали и любили,

приехала вся родня,

спали на полу,

несли по улице,

похоронили.

Дедушки уезжают

Вечер. Дедушки бродят в темноте по участку. Я сижу за ноутом в гостиной. Слышу знакомый водопад из бочек. Бегу отключать главный кран. Как-то однажды случайно нашла его на уличном заборе, рядом со счетчиком, выходящим на улицу через круглую дырку в бетонном заборе (чтобы работнику было удобнее снимать показания). Я выбегаю из двери виллы и бегу по темному австралийскому газону. Черная тень в черном дворе бежит рядом со мной. Смотрю – дедушкин брат. Говорит:

– Я отключу.

– Окей, – говорю я и ухожу в дом.

А потом думаю: «То есть вы, дедушки, были в курсе, что можно перекрывать главный кран, а нам не сказали?»

Главный дедушка отдал машину в ремонт, и они неделю ждали. Наконец ее починили, и дедушка радостно принес домой чеки за ремонт и то ли хвалился, то ли жаловался на цены. Мы так и не смогли понять, почему ланкийцы показывают эти чеки. Наш следующий хозяин показывал не только чеки за операцию жены, но и фотографии той кисты в маточной трубе, которую ей удалили. Фотографии формата А4 были сложены в папочку вместе с чеками, как семейный фотоальбом. На память.

Дедушки стали собираться в дорогу. Сгрузили все кокосы в багажник, надели брюки и стали стоять у дверей.

Ой, нет, совсем забыла. На 8 Марта дедушки притащили три саженца. Ну, думаю, и эти в Коломбо повезут. А они хрясь – и посадили их. Одно – ровно под бельевой веревкой. Почесали репу. На следующий день пересадили.

И вот когда они собрались уезжать, дедушка такой мне и говорит:

– Деревья поливать надо каждый день. А я приеду через месяц. Вы польете?

Тут у меня чуть челюсть не отвалилась.

– Ну, польем, конечно.

А у дверей дедушка спросил:

– Вам земля не нужна? Я продаю. У меня тут участок у железной дороги.

А-а-а, вот куда он ходил косить, и откуда они привозили мешками кокосы на тачке.

– Не, не нужна, но мы скажем своим знакомым. И дадим ваш телефон.

– Ну тогда поливайте растения. Пока.

Шри-три

У мужа разрывается московский телефон. Он все не берет и не берет. Второй день разрывается.

– Интересно, кто это тебе так названивает?

– Может, банк.

– А что с ним?

– Да я пропустил платеж по кредиту.

– Каааак?

– А все, я потратил последние на билет до Москвы и обратно. Я ж полечу в апреле.

– Блиин. И как будешь платить?

– Да никак.

– Поедешь к ним в банк в Москве?

– Нет. Не собираюсь с ними объясняться.

Так я узнала, что у нас кончились деньги. Совсем. Месяц назад я спрашивала, не пора ли нам не ходить в кафешки и не покупать сыр по 700 рублей за кг. Муж отвечал – ничего, у нас есть запас. Потом он купил байк. В лизинг. То есть как бы не он, по документам купить байк может только ланкиец, а единственный знакомый ланкиец – это Равинду, сын отельера напротив. Он снял с рук младшенькую дочурку и съездил с мужем оформить документы к другому ланкийцу. Так мой муж стал счастливым обладателем коня, басовито урчащего и мощного индийского «Энторка».

А мне как-то сильно поплохело после новости, что денег на жизнь у нас нет. Показалось, что я живу с каким-то фантазером, который не умеет считать деньги и живет в кредит. У нас кредит за московскую машину, лизинг за байк и платеж за 2-годичный курс в «Скилфэктори». Машину надо ехать продавать в Москву, а курс программирования на «Питоне» – муж, конечно, упирался, но не нравится это ему. Просто все побежали, и он побежал.

Еще до того, как мы узнали, что у нас кончились деньги, я пыталась задавать вопрос: как мы будем жить не сейчас, окей, сейчас мы сводили концы с концами, устроив коливинг в Мириссе, а вот как дальше? Да, мы сдали квартиру в Москве, но на нее невозможно снять виллу, платить кредит, покупать продукты и еще платить 100 баксов за садик, если мы хотим, чтобы Эрик продолжал «жениться» на Ярике.

У Эрика в садике друг Ярик, не разлей вода. Эрик как-то на выходных сидел со мной на краю общественного бассейна на фудкорте у океана и мечтал:

– Вот было бы здорово жениться на Ярике.

– На Ярике нельзя, он мальчик, а женятся на девочках, чтобы родить ребенка. С Яриком можно дружить, для этого не обязательно жениться.

– Ну хорошо. А чтобы жениться я потом найду себе девочку, покрасивее, чем в садике. Поеду путешествовать один и найду себе жену.

На мой вопрос про деньги муж отвечал, что как-нибудь разрулим. Не разрулили. Переехав обратно в Велигаму, мы шагнули еще на одну продуктовую ступеньку вниз по сравнению с Москвой. Нашли совсем ланкийский магазин, в котором местные дети еще смотрят на белых как на диковинку и подбегают стайкой, чтобы сказать «хелло». Магазин не чистенький от слова совсем, в нем нет кондиционера, но зато там прекрасные дешевые макароны, мешки с развесным рисом и чечевицей, вяленая рыба, копеечные детские сладости на пальмовом сиропе, надувной самолет за 40 рублей и напольные коврики, сшитые из вторсырьевых тряпочек, – по 30!

Когда мы приехали из Москвы, то удивлялись, как ланкийцы бедно живут, и что они монетки считают деньгами – тоже удивлялись. А теперь и сами стали местными – за 4 местные монетки по 10 рупий можно купить мороженое на палочке!

В момент смены продуктовой корзины на меня упала подработка из Москвы, и я только наполовину замечала, как мы падаем, потому что второй половиной читала тесты. Работа началась, еще когда мы удирали из Мириссы. Мы ждали, чтобы нас не увидела хозяйка, и стремительно упаковав чемоданы и мешки сели на тот же тук-тук, который привез нас туда, и покатили обратно в Велигаму.

Велигама оказалась уже не та. У нас прошла эйфория. Нас перестала радовать свежесть фруктов и дешевизна ланкийского чайника кофе в любимой кафешке на пляже.

Приехав на Шри, мы постоянно мечтали о будущем, либо на стульчиках на крыльце нашего дома, либо в кафешке. Теперь нам не мечталось нигде. Сейчас мне страшно. И я не вижу никакого будущего. Муж скоро уедет в Москву менять паспорт и закрывать ИИС, но ИИС – это временное спасение, это всего лишь небольшая отсрочка большого финансового п…ца. И больше половина ценных бумаг на нем – заблокированы и их никак не вывести ни в какой валюте.

И если вначале нам казалось, что мы оторвались от земли и этого будет достаточно, чтобы начать новый полет, то теперь мне кажется, что мы, набрав скорость, попали в штопор, и только и решаем вопрос, как бы подольше не п…дануться.

Вчера Эрик достал свою старую развившку с вырезалками и вдруг обнаружил, что уже хорошо вырезает фигурки. А дело было так. Мы с мужем поругались из-за денег, и я села на кровать в комнате и надулась. Не могла его видеть. Сидела, роняла слезы и теребила в руках резиночку для волос. Ребенок пришел меня утешать.

– Хочешь принесу тебе бумажку?

– Нет, спасибо, не надо.

– Это папа виноват, что ты плачешь?

– Да нет, это я виновата в своих мыслях. Они меня расстроили, а не папа.

– Хочешь, я сделаю тебе танк из конструктора?

– Ну сделай. А я сижу и считаю жемчужинки на резиночке. Хочу так свернуть ее, чтобы их было поровну. И пока не получается.

– Мам, вот тебе танк. Пап, смотри, я тебе сделал кран. Мам, я принес тебе конструктор, можешь собрать, что хочешь.

– Не хочу я ничего. Вот у меня резиночка вместо конструктора.

– А можно с тобой порисовать?

На рисование с ним я вроде немного отвлеклась. Потом он захотел вырезать то, что нарисовал, и я вспомнила про старую развивашку.

– У тебя же есть вырезалка. Хочешь, можешь ее взять.

– А где она?

– В чемодане. Пойди поищи сам.

Пошел. Поискал. Не нашел. Я встала, достала ему, пошли вырезать на веранду.

– Мам, надо же, это та, которую ты меня заставляла. А сейчас я сам захотел.

Так я поняла, что я слишком бегала за ним с этими развивашками. И что мои объяснения он тоже воспринимает как «ууу, опять уроки» и закрывает уши, чтобы мама не дудела в них свои скучные правила жизни. Так я поняла, что значит, я уже оставила его в покое, раз он уже спокойно может говорить об этом и даже захотеть играть сам.

В вырезалке он вырезал себе игру в шашки. С игровым полем и фигурками с привидениями и монстрами. Вечером пыталась объяснить ему правила, но как только я «съела» первое его привидение, он убежал забивать гвозди в деревяшку.

Вечером сели поиграть с папой. И на второй партии мы поняли, что можно не доигрывать, а сделать 2-3 хода и уже становится понятно, кто выиграл. И дело будет только в том, быстрее или медленнее выиграет тот, кто выигрывает.

Вот так и в нашей жизни. Будто в этой игре были сделаны разные ходы, и мы держались на воздухе (а ощущение, что мы оторвались и болтаемся в воздухе, было), а теперь будто стало понятно, что мы проиграли. И это очень трудно – не впадать в панику и в депрессию, и опять нужен тот самый серферский белэнс.

Муж ушел на спот. Только спот и байк спасают его. Только движение.